 |
| Фонд «Русская Цивилизация» | Кирилл Рыбников | 23.08.2005 |
Близость подобных умозаключений к «марксистско-ленинской» школе 20−30-х гг., к построениям М.Н.Покровского, который трактовал всю историю России как борьбу против самодержавной деспотии народных масс, не случайна. Как не случайна и идеологическая близость ультралевых групп в России с исламистами.
Это причины и личного характера — оба направления пополняются, в том числе, и из потомков большевистской олигархии — пресловутой «ленинской гвардии». Еще в советское время добрый процент диссидентов составляли родственники репрессированных Сталиным «старых бойцов», вспомним, хотя бы видного «борца с режимом» Петра Якира — сына близкого к группе Тухачевского военачальника. Импонирует исламистам и троцкизм в качестве методологии — языком ультралевым и прогрессистским облагораживается старая как мир теория о возможности мирового господства только при победе «всемирной пролетарской революции», которая оборачивается «всемирной исламской».
Социальная характеристика членов всевозможных «рабочих партий» (где днем с огнем не найдешь пролетария) и клуба «русских исламистов» также схожа. Среда одна — интеллигенция, пополнение же идет по двум каналам.
Первая группа прелюбопытнейшая и мало, к сожалению, изученная. Рискнем, и обозначим их как «внутренних эмигрантов» — это дети как раз той самой части либеральной интеллигенции, что с падением СССР неожиданно столкнулись, как мы писали в самом начале, с жесточайшим кризисом мировоззрения. Советского Союза больше нет, границы России, за пределы которой так стремились их родители к своим надуманным идеалам свободы, открылись… И они оказались никому не нужными в тех же США или Франции. Но и в России они чужие, ведь их воспитывали в неприязни ко всему, связанному с «этой страной»!
Работать барменом в Нью-Йорке, пить горькую по забегаловкам Амстердама и разводить пекари в Гоа им можно только некоторое время, амбиции и воспитание требуют большего. Психологически это очень несчастные люди, на собственные проблемы которых накладывается и жесточайшая истерия их родителей, чья жизнь оказалась прожита зря.
«Внутренний эмигрант» не хочет переустраивать Россию или создавать на ее месте нечто грандиозное и новое, как революционеры начала XX века или представители второй группы пополнения исламистов и левых, о которых речь пойдет чуть ниже. Он хочет изменить ее под себя, для собственной социальной и психологической комфортности. И так как историю и тем паче, культуру ни старой России, ни Советского Союза они не ведают, и инстинктивно ее боятся, то свой «Россия-микрокосм» они могут строить только по инокультурным образцам.
Вторая группа, где вербуются леваки и «русские исламисты» мыслят более объектно. Чаще всего, родители у этих людей также были настроены антисоветски, но произошедшие в эпоху Ельцина перемены — деградация всех сфер общественной деятельности, нищета и отсутствие перспектив оказались для них шоком.
Не желая признавать собственное volens-nolens соучастие в этом безобразии, их неприятие «Совдепии» перешло в неприязнь к виновникам «деформации» Советского Союза, в общем-то, «хорошего начинания на пути к справедливому обществу». Но так как в подавляющем большинстве случаев «отцы и дети» в этой страте также настроены оппозиционно к отечественной истории, то идеалом становится ленинская эпоха, «погубленная Сталиным», который-де вырастил стране на погибель бюрократические кланы и капитулировал перед Западом. Преклонение или интерес к США трансформируется в неприятие — «антиимпериализм», отторжение советского опыта — в жажду социальной (социалистической) справедливости. Они-то как раз и жаждут вновь повторить в стране «великие потрясения».
У «необасурман» постороннему режет глаз постоянное козыряние арабскими словечками, как когда-то резало ухо от неумеренных англицизмов у старых хиппи. Выбираемые темы для обсуждения в Интернете, вроде «джинны заводятся на крайней плоти» кажутся несколько скабрезными.
Может сложиться впечатление, что в эпоху толерантности, когда русского человека уже мало чем можно смутить, его все-таки еще шокирует превращение неких Федора или Екатерины в «Маленьких Муков». И не является ли это, помимо всего прочего, имеющего социальный и политический подтекст, формой некоего эпатажа? Вызова общественному мнению?
Случаи перехода из христианства в ислам известны в истории (как и обратные примеры — в эпоху наступления Византии в X—XI вв., например, целые арабские племена в Сирии крестились, а в XVIII веке принятие ислама европейцем казалось уже дурной шуткой оригинала). В основном, они приходились на периоды «больших мусульманских наступлений» на Византию и католическую Европу — в 633−732 гг. (арабский период) и 1453−1683 гг. (османский период). Так чудом пережившие штурм и взятие Константинополя 300 монахов столичных монастырей приняли ислам, объяснив это тем, что Бог указал истинную религию, передав византийскую столицу в руки Мухаммеда II Фатиха. Большое количество греческих и итальянских ренегатов на всем протяжении XVI века занималось разведкой для турок в Западной Европе. Затем, когда Оттоманская Порта стала «больным» европейской политики, этот процесс пошел вспять, и XIX век прошел под знаком упадка мусульманской религии.
Но никакого большого наступления ислама сейчас, в начале XXI века, нет. Военные возможности даже объединившихся исламских стран попросту несопоставимы с военной мощью США или Китая. Дело, естественно, в другом — антиклерикализм и либеральная политика, господствующие в Западной Европе начиная с XIX века дали свои плоды уже в конце прошлого века.
Упадок христианства в Европе, само возникновение такого понятия как «постхристианская цивилизация» говорит само за себя. Друг на друга наложились и эмиграция большого количества мусульман в Европу, создавшая в ней огромные исламские общины, и политические события на Ближнем Востоке (иранская революция 1979 года, война 1982 года, палестинская интифада, «Буря в пустыне», американские операции в Афганистане и Ираке). Здесь и террор, который ассоциируется с радикальными исламистскими группировками, вроде пресловутой «Аль-Каиды». Все это делает ислам значительным фактором в современной политике и дипломатии.
Толерантность европейцев справедливо заслужила прозвание «репрессивной». Вот факты современной европейской истории: полицейские операции в Бельгии против преступности в мусульманских кварталах постоянно срываются большим количеством адвокатов, сопровождающих каждый полицейский взвод. Не та прикоснулся к чайханщику — тут же следует жалоба в суд на противоправные действия и «явный расизм» стражей порядка.
В Лондоне исламские радикалы чувствуют себя куда как свободней, чем в Египте или Сирии (кстати, возможностей увидеть англичанина в своей столице становится все меньше, город перенаселен эмигрантами). В Париже за последние несколько лет выросла в два с половиной раза преступность, а истерия вокруг пресловутого права фотографироваться в хиджабе напугала даже ко всему привычные французские власти. Европейское (пока еще «автохтонное») большинство покорно наблюдает за парадами любви гомосексуалистов и испуганно ежится, когда на воздух взлетают подорванные исламистами поезда и автобусы.
Постоянные призывы либералов уважать права этнических общин — выходцев из стран Магриба и Азии в Европе, вместо того, чтобы придумать хоть какие-нибудь программы адаптации эмигрантов, вылились в следующее. В ЕС существуют абсолютно чуждые ее истории и культуре, в большинстве случаев замкнутые на себя общины. Гражданство ЕС гарантирует им политическую свободу маневра, а боязнь нарушить права меньшинств — силу. И ведь, как хорошо известно, когда начинаются разговоры о равенстве, нужно ждать речей о превосходстве.
Итак, исламизм — это сила, с которой вынуждены считаться. В России доктрина «политического ислама» опасней тем, что опирается на вышеназванные социальные группы в интеллигентской среде и предлагает действенную методологию — как минимум союз с мусульманскими странами, а как максимум — исламизацию России, ее противопоставление Западу, в первую очередь США, возможность реванша за поражение в холодной войне. В дальнейшем — участие во всемирной исламской революции. Утопия — да. Опасная для России утопия — несомненно.
