 |
| Правая.Ru | Владимир Карпец | 17.08.2005 |
Не мешает напомнить, в чем заключалась собственно «ягеллонская политика», к восстановлению которой стремится сегодня Польша. Речь идет о попытках мощного антироссийски направленного регионального могущества в Восточной Европе по образу того, которое возникло в 1385 году в результате брака русско-литовского князя Ягайлы с польской королевой Ядвигой («Кревская уния»), после которой началось массовое окатоличивание как православного русско-литовского населения, так и местного языческого (жмудь, жемайты и т. д., т. е. собственно тех, которые сегодня называют себя «литовцами»). Такое окатоличивание проводилось теми же методами, какими прежде проводилась «христианизация» Европы Карлом Великим, уничтожавшим целые народы, не желавшие принимать латинство. Династия Ягеллонов поставила себе задачу создания государства «от моря до моря», и в 1440 году Казимиру Ягеллону уже удалось посадить собственного воеводу в Смоленске. В борьбе с Москвой Ягеллоны использовали в качестве своих союзников германские католические ордена на севере и Крымское ханство на юго-востоке и опирались на поддержку и духовное благословение Римского престола. Именно ягеллонское государство — а вовсе не какая-то мифическая «отстало-татарская психология» русских — было причиной того, что связи между Московской Русью с ее северноевропейской — что-то же самое, что и русской — по происхождению династией и собственно Европой (западной частью единого евразийского пространства) оказалось прерванными. Речь Посполита превратилась в лимитрофное пространство, к чему она стремится и теперь.
Сегодня, в «постхристианской» Европе, речь идет, разумеется, не о распространении католицизма, «практикующих» адептов коего в общей массе европейского населения слишком мало, а о «западных ценностях» в целом, о «евроатлантизме», противопоставляемом не столько Православию, как при Ягеллонах (в России «практикующих» православных тоже едва ли наберется 5%), сколько «безсознательно-православному», «архаическому», «криптоимперскому» и одновременно еще отчасти «советскому» миру России.
Не способная к решительной самостоятельной войне с Россией — Смута 1606−1613 гг. здесь исключение, ибо она, собственно, и не была войной в истинном смысле этого слова — Польша всегда стремилась использовать для проведения «ягеллонской политики» внешние силы, «загребать жар чужими руками». В советские времена в «братской» Польской Народной Республике ходила поговорка: «Edna bomba atomova — dojdemo do Lvova, edna bomba khinska (китайская) — dojdemo do Minska».
В то же время — особенно в ХХ веке — Польша всегда была объектом особой опеки внешних по отношению к Великому Континенту сил. Именно потому, что польский заслон — в особенности в виде «Великой Польши» — является главным препятствием для интеграции России и Германии. Имперской интеграции. Польша — центральное направление американской и особенно британской геополитики в Европе, как правило, окрашиваемое в «гуманитарные» тона. Для атлантистов Польша в Европе это примерно то же, что Израиль на Ближнем Востоке. Западные державы начали Вторую Мировую войну, объявив войну Германии именно после того, как в 1939 году Германии и СССР фактически осуществили очередной раздел Польши. Интересны также сведения, опубликованные в книге российского военного историка О.А.Ржешевского «Сталин и Черчилль. Встречи. Беседы. Дискуссии», в которой он, опираясь на рассекреченные английские документы, поведал о готовившейся на 1 июля 1945 года операции «Немыслимое», цель которой заключалась в тотальной ядерной войне против СССР с захватом его внутренних регионов. Поводом к началу этой войны должно было стать освобождение Польши.
Атлантизм и полонофилия — синонимы. Польша же сама рассматривает себя как с одной стороны — «выдвижной отряд» Запада на Востоке Европы, с другой — как будущую гипотетическую хозяйку не только Восточной Европы, но и России до Урала, причем собственно Запад нужен ей не сам по себе, а как средство достижения собственных целей.
Эти мотивы все более явственно звучат в польском обществе и печати по мере скорого окончания президентского срока социал-демократа Александра Квасьневского в перспективе прихода к власти в стране еще более националистических и отчасти католических групп.
В то же время «польский взгляд» как наиболее радикально антироссийский — и антирусский сугубо — во всей Европе чрезвычайно важен для изучения и осмысления — ибо именно взгляд радикального противника является «смысловыявляющим», и при перемене знака «минус» на «плюс» становится манифестом собственного движения. Так, скажем, книги откровенных русофобов Ричарда Пайпса или Андре Глюксмана надо всякому русскому политику, историку, философу, говоря словами поэта, «читать и перечитывать заново». С точностью до наоборот.
Rzeczрospolita, 16 мая 2005 г. Мачей Лентовский. «Москва слезам не верит»: «Российская политика представляет собой угрозу польским интересам и является вызовом для польской политики. „Нет империи без Украины“, -говорит Ежи Помяновский, а единственная для нас угроза с Востока — это эксгумация империи. Наши враги — это не россияне и не новая, федеративная Россия. Тем, что нам угрожает с той стороны, является идея империи, ибо идеи в России имеют порой практические последствия».
Иными словами, Россия еще не окончательно превратилась в «современный мир», где «идеи» являются лишь предметом игры. В России еще есть вещи, воспринимаемые всерьез, и это, кстати, роднит ее с Польшей.
Wprost, Витольд Лясковский. «Россия выбрала Польшу своим врагом». 10 августа 2005 г.: «Путин даже не скрывает, что он возвращается к великодержавным традициям, разве что свободным от коммунистической идеологии». Вместо торжества демократии, как считает автор, «Россия осталась Россией».
Мы тоже так считаем. По крайней мере, верим в это и на это надеемся.
Торжество же демократии (оно же и польская мечта) у нас было дважды: в марте 1917 г. и в августе 1991. Чем закончилось то и другое, известно.
При этом, если после февральской катастрофы 1917 г. Россия — под другой формой и с другой идеологией — сумела быстро восстановить себя как геополитический организм, «месторазвитие», то после 1991 года она — хотя и выжила, но из имперской державы превратилась — будем надеяться, временно — в региональную и «полуоккупированную» евроатлантическим миром (тоже, впрочем, искусственно созданным после победы США над Западной Европой во Второй Мировой войне). Сегодня же, после «оранжевой революции» на Украине, то есть, еще одного катастрофического «сужения» русского пространства, Польша получает новый шанс.
Официозная польская англоязычная газета Polish News Bulletin в своем номере от 5 августа 2005 г. в статье «Россия слишком слаба, чтобы подчинить себе Европу, но слишком сильна, чтобы стать нормальной европейской державой» пишет: «Впервые за несколько веков у границ России появился мощный политический игрок, блокирующий ее экспансию. Никогда еще Россия не стояла в одиночку перед объединенной Европой — даже во времена наполеоновских войн она имела союзников в лице Великобритании и Швеции».
Здесь приходится сделать некоторые оговорки. При Императоре Павле, когда был заключен союз с Наполеоном против Англии — аналог советско-германского пакта 1939 г. — а затем началась подготовка к освобождению казаками-старообрядцами Индии от англичан, Россия как никогда была близка к созданию единой Евразийской Империи. Убийство великого Императора-евразийца проанглийскими и «просвещенчески» настроенными представителями собственного двора (при поддержке самой Императорской семьи) привело к той самой ситуации, о которой говорит польская газета. Англия же и Швеция во время войны с Наполеоном были союзниками вынужденными и совершенно ненадежными, подобно Англии и США для СССР в войне с Германией. Но об этом в данном случае приходится говорить лишь к слову.
«Проблема России после окончания Второй Мировой войны заключалась в том, что она была слишком слаба, чтобы подчинить Европу, но слишком сильна, чтобы стать нормальной европейской державой, подобно Британии или Фарнции, какой она была в 1914 или даже 1939 году», — пишет Polish News Bulletin. Проницательность этого наблюдения нельзя не оценить.
В то же время Polish News Bulletin констатирует, что Россия «еще никогда не была устранена из европейского порядка, оставаясь важной составляющей равновесия сил». В связи с этим после падения коммунизма она «пытается вернуться к сотрудничеству со старой Европой в стиле „концерта держав XIX века“». Особенную озабоченность у поляков вызывают усилия по созданию оси «Париж-Берлин-Москва». Надо сказать, что в выявлении наших трудностей на этом пути полякам, как и во всем остальном, нельзя отказать в проницательности.
Polish News Bulletin: «Сближение с Францией носит тактический характер. Недавно профессор Игорь Чернов из Санкт-Петербургского Университета заявил на конференции в Варшаве, что у двух стран совершенно разные цели как во внутренней, так и во внешней политике. Россия занялась концентрацией власти в центре и мыслит свою внешнюю политику в геополитических категориях, в то время, как Франция проводит политику мультикультурализма у себя дома, а во внешней политике отстаивает мультикультурный вариант глобализма в пику доминированию США. По словам Чернова, у Москвы и Парижа мало общего, кроме неприязни к США. У них также нет фундамента в виде экономического сотрудничества».
С Германией дело обстоит иначе, прежде всего, по причинам экономическим: она вообще является сегодня главным экономическим партнером России в Европе. Так утверждает польская газета, и это правда. В то же время, по ее суждению, «Россия не понимает сущности европейской интеграции <…> Она повторяет все ту же ошибку, ожидая, что сделки с ведущими государствами изменят способ функционирования Европейского Союза как института», а «попытки сформировать альянс с Францией и Германией до сих пор не привели к практическим результатам <…> В свою очередь, отдельные европейские страны, даже Германия и Франция, неспособны помочь России стать противовесом американскому могуществу. Это могла бы сделать лишь объединенная Европа, но Россия отказывается это признавать. Возможно, она предпочитает слабую Европу, хотя такая Европа не поможет ей в противостоянии с США и Китаем. Кремль живет мечтами о том, что, возвышая Германию и игнорируя Польшу или Литву, он вновь обретет свое влияние в Европе».
Здесь все «и так, и не так». Сближения с Францией и Германией — такого, какое было бы нужно России — не происходит, прежде всего, потому, что эти две страны сами не могут пока что установить того — в идеале, федеративного — единства, к которому они, как они же утверждают, стремятся. Хотя бы в таком виде, в каком оно было установлено «Учредительным Пактом» де Голля-Аденауэра 1962 года, проваленного — как это всегда бывает в таких случаях — законодательной, «парламентской», ветвью власти в обеих странах, прежде всего, в Германии. России не нужен отдельно Париж и отдельно Берлин, но нужны вместе Париж и Берлин. Не «слабую Европу» предпочитает Россия, но сильный — в том числе в военном отношении — франко-германский полюс. Но его Польша боится — с учетом германского фактора — едва ли не так же, как и сильной России. Ось «Париж-Берлин-Москва» — один из «польских кошмаров», наряду с «Российской империей». В то же время «сильный Евросоюз», поглощающий и «опускающий» второго — после России — исконного врага Польши — Германию — выглядит для поляков надежным тылом на Западе.
Исходя из таких — сугубо польских (и восточноевропейских вообще) — интересов, газета дает свою оценку позиции российских политиков конца ХХ-начала ХXI вв.: «Владимир Путин отошел в своей европейской политике от интеграционных концепций. Михаил Горбачев говорил об „общеевропейском доме“. Борис Ельцин намекал на вступление в евроатлантическое сообщество. Для Путина интеграция не является целью; он дистанцируется от ЕС и пытается внести в него раздор». И, действительно, хотя политика Владимира Путина в Европе, пожалуй, «петербургская» (скорее, «романовская», чем «советская»), она действительно все же более русская, чем «гуманитарно-общечеловеческая» у Горбачева и откровенно компрадорская у Ельцина. При ее успехе следующий этап — при Путине или после него — был бы еще более русским и одновременно евразийским, чего не хватало Романовым, в частности, Александру III. Это и не нравится Польше. Такое развитие она старается сорвать любой ценой.
«Российская внешняя политика продуманна, укоренена в прошлом и направлена в будущее, — пишет Мачей Лентовский в упоминавшейся нами статье от 16 мая с.г. — Ее цель неизменна, различаются лишь средства ее реализации. По отношению к Чечне Россия применяет жестокость и насилие, по отношению к Украине и Грузии — экономическое давление, против Польши и стран Балтии она использует свои хорошие отношения с Францией и Германией. Под властью Путина Россия решительно закончила период ельцинской смуты, вернувшись в колею своей исторической судьбы <…> Польша слишком слаба, чтобы в одиночку воздействовать на события за нашей восточной границей. Но сегодня она может действовать на уровне, ранее ей недоступном. Речь идет о восточной политике Европейского Союза (выделено нами; вот для чего Польше единая Европа, а еще лучше — «Евроатлантика» — В.К.). Поэтому будем каждый важный для нас вопрос проталкивать через Брюссель. Используя все инструменты давления, связанные с членством России в Совете Европы <…> Наша восточная политика должна быть по форме европейской, а по содержанию ягеллонской (выделено нами с извинением перед читателем за повторение, которое в се, как думается, уместно — В.К.).
И, наконец, самое главное. Комментариев не требуется.
Rzeczрospolita, 16 мая 2005 г., Мачей Лентовский: «Самым эффективным способом убедить Россию в том, что не стоит вести имперскую политику, будет поддержка демократических сил в этой стране и на территории бывшего СССР. И поэтому и новое правительство, и Президент должны стимулировать неправительственные организации к тому, чтобы те приглашали в Варшаву российских демократов, налаживали контакты с общественными организациями на Востоке <…> Сегодня важной задачей нашей восточной политики является укрепление свежей независимости Киева. Следующей будет подготовка почвы для оранжевой революции в Минске. Потому что Россия без Белоруссии — лучше, чем Россия с Белоруссией <…> Так что будем делать все, что в наших силах, чтобы приблизить день, когда оранжевая революция победит и в Москве».
Сказано все. Комментариев, действительно, не требуется. Первая мысль, приходящая в голову после чтения подобного, до боли проста: «Польша заслужила еще одного раздела. Последнего». Однако не так все просто. Еще один раздел — если бы он даже был возможен, хотя вероятность его сегодня равна нулю — не решил бы проблемы, а только загнал ее внутрь. Ибо никуда не деть самих поляков с их исторической памятью и амбициями. Об иных — упущенных, в значительной степени, не по вине Польши начала 80-х — возможностях ее исторического развития фактически сказал в своем интервью журналисту Przekroj от 25 апреля 2005 года генерал Войцех Ярузельский. Тот самый, который в начале 80-х годов перед лицом объединенного лево-троцкистского и одновременно католического мятежа, а, следовательно, угрозы повторения венгерских событий 1956 г., сверг диктатуру ЦК ПОРП (Коммунистической партии), одновременно твердо удержав Польшу в рамках Восточного блока. Этот польский пример на самом деле был настолько важен, что мог способствовать реальному такому же изменению ситуации в СССР, где как раз в то время, курируемая Генштабом и ГРУ, действовала мощная «русская партия», причем не сепаратистская (от СССР), а чисто имперская. В этом случае Польша могла дать России позитивный толчок, стать вдохновительницей великих спасительных событий — впервые за много столетий. Не будем забывать: Ярузельский был учеником Маршала Николая Огаркова. Если бы сам Советский Союз повторил бы тогда «польский опыт», история сложилась бы иначе. Тогда это было возможно. Страх перед примером Польши Ярузельского во многом подстегнул троцкистско-космополитические силы в ЦК КПСС: грянула перестройка, пришлось уйти и Войцеху Ярузельскому — шляхтичу древнего рода и, кстати, глубоко верующему католику.
В отличие от Президента Польши Александра Квасьневского («мы хорошо помним его еще по его работе в комсомоле», — сказал Владимир Путин), генерал Войцех Ярузельский присутствовал на праздновании 60-летия Победы и стоял на трибуне вместе с главами государств-победителей.
Войцех Ярузельский: «Демократия в России никогда не будет демократией брюссельской. Это страна-континент (выделено нами; Ярузельский — читатель Дугина? — В.К.), это совершенно другие традиции и измерения функционирования всего механизма этого государства <…> Простой россиянин с огромной ностальгией и болью смотрит на распад своей великой державы, с которой считался весь мир. Этот распад также негативно сказался на жизненной ситуации настолько большого количества людей, что в них зарождается убеждение в том, что нельзя допустить дальнейшего распада. Потому что выскочит Чечня, затем Дагестан, а за Дагестаном — какие-нибудь буряты <…> Если со стороны Запада, Польши имело бы место какое-то навязчивое требование к россиянам «идти в Каноссу», это принесет лишь обратный результат».
И далее (что очень важно): «Русские поляков, независимо от того, как мы это воспринимаем, — освободили. Наши Западные земли также являются плодом этой победы <…> Ставить знак равенства между немецкой оккупацией и ПНР — это большое недоразумение. Победа Гитлера означала бы уничтожение польского народа. Мы были спасены от уничтожения. Зависимость, о которой Вы говорите, означала создание государства с разного рода ограничениями, недостатками, но национального польского государства (именно чисто польского, без русской Литвы и Малой Руси, то есть без «ягеллонской политики» — В.К.), в котором никто никому не запрещал исполнять польский гимн, уважать наше знамя».
Также: «Путин — человек с огромной внутренней дисциплиной, одержимый идеей, как укрепить его могучую, расшатанную и все еще неопределенную страну <…> Давайте говорить реалистично. Путин, насколько я слышал, взял под контроль телевидение. Это, конечно, не очень хорошо с точки зрения демократии (заметим, что это самое «с точки зрения» — намек на то, что демократия — не единственно возможная «точка зрения», и то, что Ярузельский делает лишь намек, свидетельствует о том, что больше он в условиях демократии сказать не может — В.К.). Но если речь идет о писательском творчестве, то в России нет никаких ограничений».
По сути, Войцех Ярузельский высказал старую, еще славянофильскую формулу, которую на современный язык можно перевести как «свобода без демократии».
Конечно, не во всем с высказываниями генерала (все-таки поляка и европейца) можно согласиться. Например, когда он говорит, что «Сталин был не только преступником, он был чудовищем», или что «мы всегда были для них чуть-чуть Западом. «Moя бабушка была полькой», — этим гордились. Это был наш великий капитал. Его недопустимо уничтожать…» Но все это, на самом деле, в данном случае, детали, и на них не стоит обращать внимание.
Главное в том, что, раз польская газета все же берет интервью у генерала Ярузельского, его позиция хотя бы в какой-то мере востребована в самой Польше.
Генерал Войцех Ярузельский действительно любит свою страну и смотрит на ее историю реалистично. Он знает, что поляков слишком мало, чтобы они могли когда-либо создать имперскую державу, а потому любые «ягеллонские» попытки несут опасность разделения страны: не только Россия, но и Германия никогда не смотрела и не будут спокойно смотреть на восточноевропейскую интеграцию во главе с Польшей. Только польское национальное государство в его исторических — до XV века — границах (которые и были восстановлены после Второй мировой войны) может являться фактором политической стабильности в Восточной Европе. Причем в той политической конфигурации, к которой стремится Россия («Париж-Берлин-Москва»). Такая Польша могла бы рассчитывать на особую защиту и покровительство Франции, с которой имеет глубокие исторические и культурные связи. Более того, в рамках единого евразийского пространства Варшава могла бы защищать свои интересы, выходя непосредственно на Париж.
Что же касается «Европейского Союза» как орудия в руках вне- и антиевропейских сил, то он должен быть в его нынешнем виде уничтожен.
Поляки должны хорошо понимать то, о чем пишет Витольд Лясковский (Wzpost, 10 августа 2005): «То, насколько крупным и травматическим переживанием был победоносный марш гетмана Жолкевского на Москву в 1610 году, стало ясно в последние месяцы. Через четыреста лет после тех событий ставший по идеологическим причинам неудобный праздник октябрьской революции переименован в годовщину изгнания поляков из Кремля». То, что Витольд Лесковский говорит об этом негативно, ничего не значит. Будем понимать его так, как нам следует всегда понимать поляков: с точностью до наоборот.
Не надо вмешиваться в наши дела: национальным праздником России стал прежде всего праздник иконы Божией Матери, именуемой Казанская. А ведь, кажется, поляки тоже почитают Божию Матерь…
Что же до «триумфального марша», то не будем забывать: это был грабительский поход по разоренной Смутой стране, когда и сопротивление-то было невозможно. И не надо нас дразнить. Лучше от этого не будет.
А насчет империи поляки все правильно понимают. После прохождения «точки исторической полуночи» будет империя. Но будет она от Океана до Океана. И место в ней всем найдется. И полякам тоже.
