 |
| Агентство политических новостей | Дмитрий Володихин, Сергей Андреянов | 16.08.2005 |
Оценки религиозный воззрений населения России разнятся фантастически. Единственным методом научного вычисления (кроме крайне недостоверного показателя — численности зарегистрированных общин) является социологический опрос. Некоторые высказывания политических и культурных деятелей носят просто умозрительный или демагогический характер — это подчеркивает условность результатов, получаемых социологами. К тому же, и самое умозрительное высказывание может серьезно повлиять на общественное мнение. Парадоксально, но более всего «достается» в этой связи именно традиционным для России религиям. Так, численность мусульман в устах социологов и политиков колеблется от 3% до «трети» — при этом последняя оценка превышает, кажется, даже совокупную численность исторически приверженных исламу народов, из которой (вероятно) и исходит. Но еще характернее ситуация с православными — их численность определяется то в 70 — 80 (или даже «не менее»), то в те же 3−5%. В последнем случае, впрочем, разумные социологи оговариваются, что речь идет об «активных», или «воцерковленных», или «подлинных» православных — другое дело, что методики вычленения таковых сильно различаются.
Ясно, что ситуация эта абсолютно нетерпима для науки, которая должна изучать реальное состояние религиозности, а не политические фантомы. Нетерпима она и для государства, которое должно учитывать, особенно в нынешних условиях, действительные религиозные предпочтения народов, а не мифологизированные отождествления «этнос — религия» и не столь же мифологическую доктрину всеобщего «постсоветского атеизма». Ясно, что ключевой при оценке религиозной веры и религиозного предпочтения является самоидентификация человека, с одной стороны, и его принадлежность к конкретной религиозной структуре, к конкретной конфессии, с другой. Для того чтобы оценить картину с максимальной точностью, а не с приблизительностью, которой будет страдать любой опрос, есть единственный способ. Ввести в опросник Всероссийской переписи населения предложение на добровольной основе указать вероисповедание и, возможно, конфессиональную принадлежность.
Технически эта процедура не сложнее, чем введение вопроса о национальности. Список зарегистрированных в России конфессиональных организаций существует, а свое исповедание любой верующий человек (как и идейный атеист) может назвать и сам. Этически же вопрос о религиозном исповедании не менее корректен, чем вопрос о национальности. Другое дело, что здесь — в отличие от вопроса о национальности — гораздо основательнее именно принцип добровольности. Привычка смотреть на религию как на нечто «интимное» достаточно плотно вошла в массовое общественное сознание.
С другой стороны, религиозные люди, если они действительно религиозны, и не осознают свою религию преступной, никогда не станут скрывать свое исповедание. Они не скрывали его даже перед лицом советских гонений при переписи 1939 г. (одна среди многих причин ее засекречивания). Исповедовать свою веру, даже гонимую — долг и достоинство верующего, не только христианина или мусульманина. В России же, как известно, господствует свобода совести и религиозные гонения на данный момент отсутствуют. Чего, спрашивается, бояться?
Каков будет результат? Каковы бы ни были цифры, государство получит в свое распоряжение реальную картину духовного состояния своих граждан. Соответственно этому, разумеются, властные структуры смогут строить политику по отношению к российским конфессиям — и «традиционным», и «новым». Наука получит в свои руки ценный и максимально объективный аналитический материал. Сами же конфессиональные организации смогут, наконец, реально оценить свои наличные силы и потенциал. Поможет это, несомненно, и раскрыть всевозможных мошенников, которые, учредив карликовые религиозные группы, регистрируют за счет «мертвых душ» мифические «общины» и пользуются вытекающими отсюда возможностями. Таким образом, полная оценка религиозных предпочтений населения, реальная лишь в рамках Переписи, пойдет на пользу и государству, и обществу.
Гармонизация межконфессиональных отношений в РФ едва ли возможна без здравой и уважительной к религиозным чувствам правовой политики. В настоящее время оскорбления религиозных чувств рассматриваются в контексте различных статей Уголовного кодекса. «Разжигание религиозной розни» — по сути единственно четкая формулировка. Между тем, во многих случаях именно «разжигание» доказать трудно, почти невозможно. Ряд историй с атеистическими и (или) сатанистскими надругательствами над объектами и символами христианского культа показали это со всей определенностью. Обвинительный приговор следует только в условиях большого общественного резонанса. Нередко оскорбления религиозных чувств (разорение и осквернение храмовых зданий, например, или религиозных символов на могилах) списывается на «хулиганство» — хотя религиозный подтекст такого рода действий во всех случаях очевиден. Формулировка «хулиганство» здесь — такая же юридическая казуистика, как «убийство из хулиганских побуждений», которое многие наши политики от правоохраны по какой-то странной логике считают менее опасным преступлением, чем убийство по иным мотивам.
Выход здесь очевиден — ввести уголовную ответственность за сам факт публичного оскорбления религиозных и этических чувств (кощунство). В эту категорию должны попасть все случаи осквернения, порчи, разорения, незаконного уничтожения религиозных объектов, символов, зданий. Должны быть отнесены сюда и вновь появляющиеся в печати и СМИ выступления с неаргументированными оскорбительными нападками на религиозные и нравственные представления населения.
При этом «правом на защиту» должны, несомненно, пользоваться все законно зарегистрированные в данное время в России религиозные объединения. С учетом существующих традиций, настоящего и прошлого межрелигиозной полемики следует, конечно, принять меры к тому, чтобы и она не оказалась подвержена действию закона. Поэтому его действие не должно распространяться на созданные прежде его издания тексты, имеющую культурную и религиозную значимость, вошедшие в культовую практику (скажем, анафематствования). «Субъективности» в этом никакой не будет — только следование юридическому принципу «закон обратной силы не имеет».
С другой стороны, принятие закона серьезно подняло бы уровень современной межрелигиозной полемики. Оно побудило бы современных полемистов (с разных сторон) следовать древним традициям основательной, детально аргументированной критики оппонирующей религии либо мировоззрения — что, несомненно, будет содействовать и качеству миссионерской работы. Впрочем, следует отметить, что для традиционных вероисповеданий подобный уважительный спор, легко переходящий в серьезный теологический анализ, органичен. Резкие, безапелляционные и лишенные всякого базиса суждения — удел «воинствующих безбожников» и часто малообразованных приверженцев новых культов. Что же, принятие подобного закона научило бы их держать себя в рамках.
Будучи преподавателями на гуманитарных кафедрах московских вузов, авторы этих строк неоднократно сталкивались со сногсшибательной неграмотностью студентов-филологов, историков, философов старших курсов в вопросах церковной культуры. К сожалению, современный выпускник гуманитрно-ориентированного института или университета порой не способен ответить на простейшие вопросы: сколько апостолов окружало Христа, чем дьякон отличается от епископа, кто крестил Русь…
Страна провела тысячу лет на лоне христианства, вся ее культура — даже учитывая масштабную атеизацию советских времен — пронизана христианской символикой, этикой, эстетикой. Возрождение православной традиции идет полным ходом. Однако система образования (в том числе и высшего) разворачивается лицом к нуждам верующего человека недопустимо медленно. В какой-то степени можно понять организационные трудности, относящиеся к Минобразу (недостаток административной воли, сопротивление представителей контрпроектов), да и к самой Церкви (недостаток кадров), можно даже понять застарелые фобии госчиновников, но проблема с допуском священства в образовательную систему недопустимо затянулась. Видимо, начинать надо с малого. Таким очевидным шагом является введение во всех ведущих госуниверситетах России кафедр Истории Церкви или, на худой конец, кафедр Религиозной культуры (С преобладанием в учебных программах того конфессионального материала, который в наибольшей степени востребован местным населением (для Москвы, например, преобладающей должна стать информация по истории, культуре, символике православия). Равномерное распределение бессмысленно). Как результат, в приложениях к дипломам государственного образца должны появиться обязательные предметы, соответствующие профилю этих кафедр.
Успех названных скромных мер покажет, как скоро придет время делать более радикальные шаги в этом направлении. Бюджетные затраты на введение новых предметов в учебные программы, очевидно, невелики; в то же время государство сможет здраво оценить реакцию социума и сделать адекватные выводы.
* * *
Православные публицисты немало писали о необходимости политизации РПЦ. Но помимо ожидания — остается вопрос, будет ли Церковь идти по этому пути, и если да, то насколько решительными окажутся ее шаги, следует самостоятельно предпринимать действия, постепенно и в то же время постоянно продвигающие дело христианизации нашего общества. Тактика «малых дел» при наличии постоянного фона социально-конфессиональной активности способна принести немало положительных результатов. В том числе, способствовать консолидации здоровых сил. Если рассматривать Россию как строющуюся цивилизацию, маркированную православной доминантой, то сделать предстоит еще так много, что не стоит пренебрегать любым «кирпичиком». Как бы не стал он для Русского дома краеугольным камнем…http://www.apn.ru/?chapter_name=advert&data_id=611&do=view_single
