Русская линия
Православие и современность Александр Мраморнов16.08.2005 

Первый саратовский новомученик

Осознание того, чем стал для Русской Церкви XX век, к сожалению, остается пока еще весьма неглубоким как среди верующих православных христиан, так и среди историков-профессионалов. Буря, которая обрушилась на Православие после октябрьской революции, вызревала не один год. И эпоха нового мученичества за Христа открывается не 1918-м годом, к концу которого число исповедников веры определялось уже сотнями, и даже не 1917-м, когда были приняты первые откровенно антицерковные меры сначала Временным, а потом и большевистским правительством. В Саратове, как представляется, первым мучеником за веру стал инспектор Духовной семинарии Алексей Иванович Целебровский, убитый еще в 1911 году.

Осенью 2005 года будет отмечаться 175-летие со дня открытия Саратовской Духовной семинарии. Не стоило, посчитает кто-то, в канун юбилейных торжеств вспоминать «черную» страницу ее истории. Однако «черной» она кажется только на первый взгляд…

«После всенощной 12 марта в Духовной семинарии уволенный семинарист Князевский ударом финского ножа убил инспектора семинарии Целебровского», — сообщили в середине марта 1911 года почти все газеты Российской Империи.

Для многих злодеяние, случившееся в Саратове, стало тогда неожиданностью. Но, как и у всякого чрезвычайного происшествия, у этого убийства была своя предыстория. В 1904 году Святейший Синод направил в Саратов ревизора — статского советника Михаила Савваитского. Он должен был тщательно проверить все духовные учебные заведения епархии. Накануне ревизии, 26 сентября 1904 года, в семинарской домовой церкви в день ее престольного праздника произошло весьма показательное событие: воспитанники в присутствии Правящего Архиерея — епископа Гермогена — отказались провозглашать многолетия, промолчав. Зачинщики были наказаны, достигнув, однако, желаемого эффекта — шумихи, слухов, «резонанса"…

Уже в присутствии ревизора Савваитского в ноябре 1904 года часть воспитанников устроила в семинарии волнения с обычным для того времени составлением петиций и выдвижением требований. Волнения эти явились реакцией на строгие меры, предпринимаемые по отношению к бунтовщикам, пьяницам и лентяям (которых среди воспитанников семинарии было тогда достаточно) новым инспектором, до того в течение десяти лет служившим преподавателем философии, — Алексеем Ивановичем Целебровским. Уроженец Владимирской земли, выпускник Московской Духовной Академии, он был одним из самых талантливых и знающих наставников семинарии. События 1904 года, по выражению одного из преподавателей, Н.М. Зубарева, стали «боевым крещением» для нового инспектора. «Бунт» быстро усмирили. Воспитанников разделили на категории: те, кого причислили к первой, увольнялись из учебного заведения без права восстановления.

Строгий ревизор так написал о Целебровском и о значении мер, принимаемых им в семинарии: «С назначением… инспектора Целебровского в семинарии наступила заметная перемена воспитательного режима: массовым выходам учеников из церкви постепенно… положен был конец; отлучки учеников в город были подчинены более строгому контролю; было обращено строгое внимание на чтение учениками недозволенных книг. Но такая перемена оказалась тяжела для привыкших к вольностям учеников, и особенно для отличавшихся из среды их либеральным образом мыслей; для последних особенно был неприятен инспектор Целебровский, как человек церковного направления (выделено мною.- А.М.), и потому самое назначение его на должность инспектора было встречено ими крайне враждебно». И если предыдущий инспектор С.А. Торопов, по мнению того же ревизора, смотрел на нарушения и бесчинства в семинарских стенах сквозь пальцы, то новый руководитель попытался навести должный порядок. В течение следующих пяти лет Целебровскому это хотя бы в какой-то мере удавалось. Он боролся с пьянством, курением, прогулами, повсеместной небрежностью, связями воспитанников с нелегальными организациями.

Но вот вновь сильнее обычного забурлила семинария. Семинаристы сколотили подпольную группу, издававшую нелегальный журнал «Пробуждение», в котором печатали статьи откровенно атеистического содержания, а многие из них состояли на постоянном учете у местных жандармов.

При этом, разумеется, поборники семинарской вольницы ненавидели Целебровского. Им не нравились его замечания о неблагоговейном поведении в храме, не нравилось, что он подолгу принимал экзамены, желая узнать подлинный уровень знаний учащихся. Эти семинаристы «его доброе имя поносили, давали ему оскорбительные прозвища и писали их на внутренних стенах зал, коридоров и уборных».

В начале февраля 1911 года целый ряд воспитанников по докладу Целебровского был уволен за участие в волнениях и пьянство. Среди них был издатель журнала Петр Лебедев, которого в начале обучения Целебровский по своей природной доброте материально поддерживал. Значился в числе отчисленных и «сын священника Иван Владимиров Князевский», отец которого был запрещен в служении за алкоголизм, страдал «буйным помешательством» и скончался за три года до этого в Саратовской земской психиатрической больнице.

Как показывал позднее на допросах задержанный Князевский, после увольнения он отправился в Аткарск к матери, а 28 февраля вернулся в Саратов, где хотел забрать из семинарии документы и поступить куда-нибудь на службу. Князевский ненавидел своего бывшего наставника, считая его главным виновником своего изгнания из учебного заведения, но именно к Целебровскому он пришел 2 марта. Состоялась беседа, в ходе которой бывший воспитанник был предупрежден, что с документами, которые ему выдадут, он вряд ли поступит на службу. Целебровский подчеркнул, что «в случае обращения к нему с запросом, он даст о Князевском неблагоприятный отзыв».

На Князевского ответ инспектора подействовал угнетающим образом. Он считал, что находится в безвыходном положении: средств к существованию нет, а поступить на службу невозможно. Он начал пить, проводя все свое время в саратовских кабаках, а ночью заваливался пьяным в квартиру, на которой проживал его товарищ, также уволенный из семинарии Александр Орлов.

В один из мартовских дней приятели гуляли по городу. Неожиданно Князевский сказал другу: «Хорошо бы достать револьвер», а потом несколько раз пробормотал: «Хорошо бы с этим покончить». 12 марта друзья выпивали на квартире у Орлова вместе с его квартирной хозяйкой. Князевский был задумчив и несловоохотлив. Орлов попросил его написать что-нибудь на память. Он достал лист бумаги и написал: «Дорогой друг и лучший товарищ Саша. Вот уже несколько минут осталось мне быть с тобою. Куда бы ни угнали, чтобы ни сделали со мной, только одна смерть заставит забыть тебя. Ну, да ведь дальше смерти не будет ничего (выделено мною.- А.М.). Будь счастлив, ищи его (счастье.- А.М.), если сможешь найти в настоящей жизни, при настоящем положении. Желаю тебе всего наилучшего. Искренне любящий тебя твой товарищ Иван. Мое решение непременно». Письмо, которое Орлов тут же спрятал в карман, суждено было прочитать не ему, а следователям. Оставалось несколько часов…

Хозяйка по какой-то необходимости вышла из комнаты. «Князевский вдруг достал из-за пазухи новый финский нож и, показав его Орлову, сказал: «Вот он, достал», а потом еще прошептал: «Сегодня всенощная»».

И вот уже «товарищи» идут по Малой Сергиевской улице Саратова (ныне улица Мичурина) по направлению к зданию семинарии. Вдруг уже совершенно пьяный Князевский остановил Орлова, обнял его и на удивление быстро зашагал. Орлов лишь успел крикнуть вслед: «Ванька, оставь».

Всенощная в семинарском храме завершилась. Сначала из церкви выходила посторонняя публика, потом воспитанники. Неожиданно перед стоящим у выхода инспектором мелькнул Князевский, всего несколько минут назад зашедший в храм. Целебровский взглянул на него и улыбнулся. Это стало для Князевского последней каплей. Бросившись на Целебровского, он вонзил ему в живот свой финский нож. Раненый инспектор инстинктивно устремился по лестнице в сторону классных комнат. Убийца догнал его и ударил ножом в спину. Подбежавшие семинаристы перенесли Целебровского на его квартиру, находившуюся в том же здании, где он скончался через 15 минут, не приходя в сознание.

Преступника никто и не подумал остановить. Он сам «заявил ближайшему постовому городовому, что убил инспектора семинарии, после чего был задержан городовым и отправлен в полицейскую часть». Ректор семинарии, архимандрит Василий (Бирюков) лично поспешил в кафедральный собор, сообщил о случившемся епископу Гермогену, совершавшему всенощную. Через несколько дней в этом соборе состоялось отпевание раба Божия Алексия…

Князевского приговорили к восьми годам каторги. Но срок до конца убийца не отбыл: в стране изменилась политическая ситуация. В воспоминаниях саратовца И.Я. Славина «Минувшее — пережитое» содержатся интереснейшие сведения о том, что при большевиках вернувшийся с каторги Князевский занял видный партийный пост…

Алексей Иванович Целебровский погиб не случайно. Он исполнял долг, который должен был исполнять по службе своей, а это и было его служением Церкви. Ежедневный контроль за дисциплиной, рутинная работа по написанию регулярных отчетов — вот его крест, который он с терпением нес. Мученическая смерть стала венцом праведного жития. Автор некролога, опубликованного в 1911 году в епархиальном журнале, Н.М. Зубарев, близко знавший Целебровского, описал основные этапы этого пути исповедника веры. После окончания Академии Алексей Иванович помышлял об иноческой жизни и долгие годы готовил себя к монашеству. Однако, уже будучи инспектором, он встретил в Саратове скромную девицу, диаконскую дочь, которую полюбил всем сердцем. Лично к епископу Гермогену отправился Целебровский за разрешением жениться. Владыка знал о стремлении инспектора к иночеству, но с радостью благословил его на брак. Вскоре у Алексея Ивановича родилась дочь. Он уже думал о принятии священного сана…

Семинаристы-революционеры регулярно посылали ненавистному «Целебре», как они его пренебрежительно называли, анонимки, в которых оскорбляли его и даже угрожали физической расправой. В феврале 1911 года, во время семинарских «сходок», к нему домой явились служащие из похоронного бюро — для того, чтобы «узнать размер гробика для ребенка», а из магазина принесли три ведра фруктовых вод для «омовения тела». Их вызвали по телефону семинаристы, решившие сломить ненавистного инспектора, сыграв на святом чувстве горячей отеческой любви к малютке-дочери. Это подействовало и на самого Целебровского, но в особенности — на его жену, которая умоляла супруга оставить ставшую столь опасной службу. Тот обещал сделать это весной, отметив, однако, что должен закончить учебный год. Увы…

Итак, уже в 1911 году Саратов обрел своего первого страдальца за веру в XX веке. Думается, что предстоит еще подробнее изучить материалы о его жизни и кончине, чтобы и Церковь могла удостоверить подвиг мученика Алексия, прославив его в лике святых. По крайней мере, основания для такого рассмотрения в изученных нами материалах имеются.

Александр Мраморнов, ученый секретарь Саратовского епархиального церковно-исторического общества

http://www.eparhia-saratov.ru/txts/journal/articles/01church/63.html


Каталог Православное Христианство.Ру Рейтинг@Mail.ru Яндекс.Метрика