 |
| Новые Известия | Мария Селезнева, Роман Прытков | 12.08.2005 |
В экипаже «Курска» было 32 моряка из Санкт-Петербурга. Все они похоронены на Серафимовском кладбище Северной столицы. Как рассказала «НИ» Ирина Руденко — исполнительный директор общественного фонда памяти АПЛ «Курск», никто из родных не уехал из города после трагедии. «Все остались в Петербурге. Несмотря на страшное потрясение, они понимают, что жизнь продолжается и нужно жить дальше. Вдовы, еще не старые родители работают, дети, потерявшие отцов, учатся».
Те несколько августовских дней, когда единственным источником информации об их мужьях, сыновьях и отцах были СМИ, семьи моряков запомнили на всю жизнь. Поэтому и не хотят больше встречаться с журналистами. «По просьбе родных мы не даем их контактов никому. Они устали говорить о своем горе и каждый раз возвращаться к тому, что им пришлось пережить», — поделилась с «НИ» г-жа Руденко.
Самые обычные семьи
Сейчас, по словам Ирины, жизнь «семей «Курска» почти ничем не отличается от уклада обычных гражданских семей. «Родственники 32 погибших петербуржцев получили от государства все, что полагается по нашим законам. Нуждающимся дали квартиры, всех обеспечили разовыми военно-страховыми выплатами. Минобороны выплачивает пенсии родителям, если матери больше 50 лет, а отцу — больше 55. Также пенсии получают дети до 18 лет, а если они учатся в институте, то до окончания учебы. Не забыты и вдовы с ребенком в возрасте до 14 лет», — говорит директор фонда. На этом забота о родных погибших подводников и заканчивается.До 31 декабря 2004 года они пользовались довольно большим перечнем льгот, в числе которых был и бесплатный проезд в городском транспорте, и неполная оплата услуг ЖКХ. Но 122-й закон значительно ограничил права части семей. Так, если раньше по закону о ветеранах родные военнослужащих, погибших при исполнении, пользовались льготами вне зависимости от своего возраста, то теперь в монетизированном виде эти льготы получают только нетрудоспособные граждане. «У меня есть официальное письмо из Пенсионного фонда, в котором подробно разъяснено, что и кому полагается, — говорит Ирина Руденко. — Так, отныне, если вдова или мать погибшего моряка трудоспособны, то они не получают ничего. Если же родители слишком стары, чтобы работать, а у вдовы малые дети, то они получают 150 рублей компенсации за отмененные льготы и 450 рублей из так называемого социального пакета. А что такое 600 рублей в месяц для матери, одной растящей ребенка, нетрудно себе представить. Этих денег не хватит на то, чтобы одеть, накормить и отправить малыша в детский сад или школу».
Героическая смерть первого и второго сорта
Тем не менее директор фонда уверена, что семьи «Курска» оказались еще в выгодном положении по сравнению с другими родственниками, потерявшими моряков. «После „Курска“ было много трагедий, — вспоминает г-жа Руденко, — но никто не получил такой компенсации. Взять хотя бы 159-ю лодку, затонувшую двумя годами позже. Вдовы рассказывали мне, как им чиновники говорили, чтобы они ни на что не рассчитывали. „Вы же не с „Курска“, чего вы хотите?“ — отвечали им».Это — еще одна из причин, по которой семьи погибших на «Курске» моряков не хотят встречаться с журналистами. «Это нам кажется, что государство о них не заботится, а другим семьям, попавшим в подобную ситуацию, все представляется в ином свете, — говорит Ирина. — Получается, что „Курск“ противопоставлен всем остальным, и от того, на какой лодке погиб моряк, зависит, получит его жена пенсию или нет. Сразу после трагедии, когда власти стали делать громкие заявления, мы решили, что наконец-то они повернутся к нам лицом и к осиротевшим детям и овдовевшим женам будут относиться с заботой и почетом, а моряки заживут по-человечески. Но все оказалось не так».
«За пять лет ничего не изменилось»
Каждый год 12 августа петербуржцы вспоминают моряков «Курска». После этой трагедии у подводников появилось поверье, что август — несчастливый месяц. «В августе каждый год обязательно что-нибудь случается, — говорит Ирина Руденко. — Вот и сейчас не обошлось. Мы, когда узнали об аварии батискафа на Камчатке, решили, что это второй „Курск“. Мы от телевизоров не отходили, постоянно перезванивались: спасут или нет. Если бы не иностранцы — и эти ребята остались бы на дне».«Судя по событиям на Камчатке, серьезных выводов за пять лет сделано не было, — заявил „НИ“ председатель Санкт-Петербургского клуба моряков-подводников капитан I ранга Игорь Курдин. — Ведь если у нас есть подводный флот и такие уникальные аппараты, как АС-28, то должны быть и соответствующие средства спасения. Но их в России нет».
События в бухте Березовой напомнили каперангу в отставке сценарий «Курска». Как и в 2000 году, родственники узнали о происходящем спустя сутки из сообщений СМИ. Как и пять лет назад, иностранные государства предлагали помощь, а мы размышляли, принимать ее или нет. Даже первые заявления помощника главкома ВМФ Игоря Дыгало были теми же, что и при «Курске». Но один положительный момент подводники все же отметили. «Тот факт, что мы согласились принять помощь американцев и англичан, это большой прогресс, — говорит Курдин. — Командование не думало трое суток, что дороже: военные секреты, которые могут открыться другим государствам в ходе спасательной операции, или жизнь людей. Но это не значит, что теперь в случае аварии мы должны каждый раз искать помощи на стороне. Надо создавать свое надежное аварийно-спасательное оборудование».
«Они погибли по вине ВМФ»
На Коминтерновском кладбище Воронежа похоронены четверо моряков подлодки «Курск». Капитан-лейтенант Сергей Кокурин, капитан-лейтенант Сергей Шевчук, старший мичман Игорь Ерасов и матрос-срочник Николай Павлов лежат на Аллее славы. Родители подводников давно стали друзьями. Уже пять лет каждое воскресенье они встречаются у могил детей, знают наизусть адреса и телефоны друг друга.После гибели Николая Павлова его родители переехали из Калачеевского района области в Воронеж. Им, как и Ерасовым, и Шевчукам, выделили квартиру. Имущественных претензий к государству ни у кого из них нет — по крайней мере так родственники моряков сказали корреспондентам «НИ». На школах, где учились Сергей Кокурин и Игорь Ерасов, открыли мемориальные доски. А воронежская ребятня в одном из дворов на Бульваре Победы еще в августе 2000 года превратила стену гаража в стену памяти «Курска», нарисовав подводную лодку. С тех пор уже подросшие обитатели двора регулярно обновляют рисунок.
Родители погибших подводников настроены по-разному. Сидя на скамейке у могилы сына, Татьяна Ерасова тихо и без пафоса пообещала, что ее внук, 9-летний Виталик, обязательно продолжит дело ее погибшего сына и станет военным. Лидия Павлова от разговоров о том, что когда-нибудь кого-то из ее семьи могут отправить в армию, приходит в ужас. «Наши дети погибли по вине Военно-морского флота. Прощения нет и никогда не будет. И никакими льготами мне сына уже не вернешь».
В поисках ответа на главный вопрос
В Воронеже, как и в Питере, родственники погибших подводников, не отрываясь от экрана, следили за судьбой батискафа АС-28. И когда выяснилось, что экипаж спасен, не могли сдержать радостных слез. Хотя к официальным комментариям давно относятся с недоверием.Пока Татьяна Ерасова и Алла Кокурина прибирали могилы, Сергей Кокурин-старший заявил, что родители не верят в официальную версию гибели «Курска». «Да, нам сообщили, что взорвалась торпеда, — вспоминает Сергей Аркадьевич. — Но не сказали самого главного — почему произошел взрыв? В кабинете у следователей военной прокуратуры томами дела были все полки уставлены. Но ответа на самый главный вопрос мы не нашли и там. Кстати, у многих парней, погибших на „Курске“, родители — моряки. Пять семей написали письмо на имя президента с просьбой включить их в комиссию по расследованию. Но не дождались даже официального ответа».
В августе 2000 года Кокурин-старший первым из родителей членов экипажа «Курска» приехал в Видяево. Через блокпосты Кокурин-старший прорвался благодаря форме и старому удостоверению. Он просто кричал на растерянных часовых. Сергей Кокурин уверен, что его сын и другие подводники после аварии были живы как минимум трое суток, а не восемь часов, как было заявлено официально. Вместе с другими родителями все эти годы он изучает все, что было связано с «Курском», и успел высчитать, что погибающие подводники использовали гораздо больше воды и продовольствия, чем это можно сделать за восемь часов.
О «Курске» вспомнили только вандалы
Алла Валерьевна и Татьяна Харитоновна вновь вспоминают свои страшные сны в ночь на 12 августа 2000 года. Кокуриной приснилось, что сын прощается с ней, Ерасова увидела во сне котлован с бурлящей водой. А у матери Алексея Шевчука Натальи Николаевны 12 августа 2000 года случился инсульт. В тот день они с мужем возвращались из отпуска, еще ничего не зная о катастрофе.Шифровальщика Игоря Ерасова после подъема «Курска» нашли на боевом посту. Он сидел за рабочим столом и обнимал стоявшую на коленях металлическую шкатулку, в которую складывают для эвакуации кодовые таблицы и секретные документы. «Тяжело это все, очень горько, — говорит Татьяна Ерасова. — Государство можно благодарить только за то, что нам вернули тела детей. Моего Игоря мы так и похоронили в сидячем положении».
С тех пор о погибших подводниках вспоминали несколько раз. Скандал всероссийского масштаба вызвала история с погромом могил моряков на Коминтерновском кладбище в Воронеже в августе 2003 года. Борис Грызлов, будучи министром внутренних дел, отрапортовал Владимиру Путину, что акт вандализма раскрыт и задержана группа сатанистов. Затем воронежские милиционеры, не разобравшись, опровергли слова министра и получили за это нагоняй, который запомнят надолго.
«Мы до сих пор не знаем, нашли ли виновных, — рассказывает Татьяна Ерасова. — Пришла утром на кладбище и окаменела: плита на могиле сына выворочена с корнем, у плиты на могиле Сергея Кокурина отбит угол, кто-то пытался свалить кресты. Человека, крушившего могилы, заметила мама парня, погибшего на „Норд-Осте“. Она пришла на могилу сына, закричала, вандал сбежал. А из милиции потом пришла бумага: личность преступника установлена, разыскиваем. Но так до сих пор никого и не разыскали».
