Крах чародея

Игры с этой куклой, впрочем, весьма своеобразны. Дети играют в колдунов, и книжные магазины предоставляют даже «Дневник юной ведьмы», для того, чтобы записывать рецепты волшебных зелий.

На первый взгляд, сбываются самые мрачные прогнозы психологов и педагогов, сопровождавшие выход в свет первого романа о Гарри Поттере. Говорили, что детей вполне сознательно «подсаживают» на оккультизм, и это мнение имело успех у интеллектуалов культурных европейских стран: России, Франции, Германии, Италии. Впрочем, немалую часть успеха обеспечило традиционное для континентальной Европы убеждение, что с противоположной стороны Ла-Манша (а уж тем более — с другого берега Атлантики) принципиально не может прийти ничего доброго.

Но если разобраться, играть в оккультизм дети начали задолго до Гарри Поттера. Да и не только дети. Наверное, самая известная «игрушка» такого рода — спиритические сеансы, которыми весьма увлекались русские интеллигенты серебряного века.

А во времена моего детства вызывали домового или пиковую даму и рассказывали друг другу леденящие кровь истории про матерей-вампиров, поселившихся в черной «Волге» или в розетке на стене. Современные дети — без всякого Гарри Поттера! — вызывают, помимо прочего, еще и «бабку-смешилку». Детский фольклор всегда так или иначе соотнесен с тем разделом магии, который презирают действительно практикующие «черные», «белые» и «красные» маги и который носит название магии «деревенской». Это обломки измельчавших со временем языческих мифов. Злобный колченогий «дух», охранявший огонь подобно древнегреческому Гефесту, обратился в «дедушку домового», который способен и придушить, если что. Хотя в целом он — существо вполне безобидное, и в крестьянском хозяйстве даже полезное: хранитель кладов, зарытых за овином, и вообще всего имущества.

Однако поскольку детям еще нечего сберегать в амбарах и клетях, их домовой довольно агрессивен. Он-то как раз первым делом и хватает за горло того, кто его вызвал. Со «взрослой» точки зрения весь этот «спиритизм» не имеет смысла. Взрослые предаются ему исключительно из утилитарных соображений. А дети просто хотят увидеть нечто загадочное, чудесное, необычное. Для них «контакты с духами» — аттракцион.

Откуда берется такого рода детский фольклор, можно лишь гадать. Едва ли его перенимают от взрослых: дети не допускают больших в эту сферу своей жизни и не верят им. Тем не менее, пассы над карточными дамами вполне согласны со средневековыми гримуарами, а действия, предпринимаемые для «вызова домового», заставляют вспомнить нечто подобное, описанное русскими фольклористами в ХIХ столетии.

Так что, вопреки ожиданиям, никакого переворота в детских умах Гарри Поттер не произвел. В сущности, нелепо было ждать каких-то глобальных катастроф детского сознания: многие поколения русских людей засыпали под тихий говор «Арины Родионовны». И в народных наших сказках герой не брезговал абсолютно магической помощью какой-нибудь Бабы-Яги (прежде бывшей олицетворением смерти у древних славян) в борьбе против Кащея Бессмертного (которому, утверждают, в языческие времена приносились человеческие жертвы). В сказке зло побеждается добром, и этому принципу развития сюжета вполне соответствуют и «Царевна-лягушка», и истории о Гарри Поттере.

Они написаны в строгом соответствии с законами сказки, а действительно удачных литературных сказок не так уж и много на свете. В этом — один из секретов успеха романов о юном волшебнике.

В них противостоят друг другу мир чародеев и мир маглов, то есть обычных людей, неволшебников. Но, следует признать, неволшебный мир написан крайне несимпатично. Маглы словно плавают в каком-то коллоидном растворе скуки и пошлости. Главное преступление для них — «быть не как все приличные люди», главные их черты — трусость и подлость, главная цель — «жить достойно» (что подразумевает, прежде всего, «успех и процветание»). К сожалению, у этого литературного образа слишком много жизненных прототипов, и поэтому мир маглов узнаваем.

Едва ли не на каждой странице романа противопо-ставляются друг другу «темное искусство» магии и будто бы «светлое», «доброе» волшебство. То обстоятельство, что любое магическое действие является попыткой человека заменить собою Бога, остается, конечно, «за кадром». И это при том, что колдовство предстает единственным способом противостоять миру маглов, единственно достойным образом жизни.

Насколько действительно близок автору оккультизм, сказать сложно. Зато совершенно очевидно другое обстоятельство: романы о Гарри Поттере весьма современны — в том смысле, что они как свое восприняты современным миром. Это тот самый мир, где суеверия считаются едва ли не признаком просвещения, где теплохладность в вопросах религии выдается за признак хорошего тона, где в умах господствует стихийный материализм, убеждающий человека искать «успеха и процветания».

Там, где кончается литература и начинается реальность, происходит саморазоблачение искусства. Вот и Гарри Поттер не стал исключением: противостоящий в рамках повествования обществу потребления, он оказался в действительности одним из самых успешных коммерческих проектов.

На поверку он вышел своим — для тех самых маглов, о которых столь нелестно говорится в романах.

Дети, главные читатели сказки, значительно острее взрослых ощущают несовершенство общественной жизни. Карлсон, который живет на крыше, или, например, Маленький Принц — это персонификация своеобразного детского «сопротивления» пошлости и скуке — последствиям власти греха, которой подчинен взрослый мир. Той самой власти, которую в книжке про мальчика, воспитанного волчьей стаей, называют также «законом джунглей».

Возможно, г-жа Роллинг, автор «Гарри Поттера», вполне солидарна и с Астрид Линдгрен, и с Антуаном де Сент-Экзюпери. И, наверное, ей тоже не нравятся и весьма не нравятся «законы джунглей», по которым живет всякое общество — вне зависимости от политического режима или экономического положения. Вот Гарри Поттер и бунтует против власти этих законов.

«Приключение» (кстати, одно из ключевых слов в романах — им обозначают даже смерть) получается забавное, но оно обречено на поражение. У Гарри Поттера нет Бога. Даже в том смысле, как Его понимают индусы или понимали средневековые европейские оккультисты. У Гарри Поттера нет Бога на ультрарадикальный протестантский манер — совершенно, нигде, никак. Просто «не приходит в голову». Американский пастор Бультман, учивший своих прихожан «освобождаться от Бога», мог бы ликовать: книги о юном колдуне расходятся многомиллионными тиражами. Роман постепенно обращается в эпопею: вышло пять книг, дети ждут шестую, автор обещает и седьмую часть…

Хорошая была бы сказка, если б дело обстояло хоть чуть-чуть иначе. Жаль!

http://www.eparhia-saratov.ru/txts/journal/articles/02society/65.html