Неворованный воздух

Всякий дух, который не исповедует Иисуса Христа, пришедшего во плоти, не есть от Бога, но это дух антихриста, о котором вы слышали, что он придет и теперь есть уже в мире.
1Ин, 4:3

Предваряя этот текст, я хотел бы сказать о том, что все написанное — исключительно моя позиция. Мы говорим не от имени РПЦ, а от имени православного человека. Я не пытаюсь дать окончательные ответы на все вопросы. Я пытаюсь обозначить те «болевые точки» во взаимоотношениях Церкви, «демоса», «охлоса» и человека, которые мне кажутся важными.

Нравственность

Как-то один молодой человек спросил у батюшки: «Отец, а чего это у нас Церковь общественной нравственностью занимается? Чего Церковь в общество лезет?». Священник на это ответил, что Церковь — это и есть «общество в миниатюре». В греческом языке слово «эклезий», которое на русский переводится как «церковь», означало «общество». И чем же еще заниматься Церкви, как не нравственностью? Но нравственностью общества, что очень важно.

У нас же сегодня — где густо, где пусто, где совсем ничего. Если мы говорим о масс-культуре, то это — катастрофа, активное промывание мозгов, ничего больше. Но вот только можно ли назвать массу таких «хомо» сапиенсами, если для них весь мир сосредоточен на реалити-шоу, третьесортных боевиках и передачах с Малаховым? Это не общество, это — масса. Уже в Новом Завете, греческом его переводе, встречаем мы эту разницу, Христос обращается то к «демосу» — народу, то к «охлосу» — толпе. И «демос» внимает Ему, а «охлос» — отворачивается. Со времен Христа мало что изменилось. Таким образом, общество — это некое множество людей, скованных моралью и нравственностью, а масса или толпа — это то, что не сковано ничем, кроме инстинктов.

Потому-то с нравственностью в обществе все нормально. Общество в России есть. Проблема в том, что оно очень мало, а толпа — огромна. И сделать из толпы общество РПЦ вряд ли под силу, отчасти из-за проблем внутри самой Церкви.

Клир

Первая проблема — в клире (духовенстве). Любая миссионерская и просветительская идея начинает забалтываться определенной частью священства. Той частью, которая в основном пришла в Церковь в 70−80-х годах прошлого века. Это — переломное время для Церкви. Как сказал один архимандрит своим семинаристам, «ребята, Христос конечно сказал, что врата ада не одолеют Церкви, только имейте ввиду, что если раньше эти врата были снаружи, то теперь они внутри». В чем тут дело? Власть тогда сказала РПЦ: «все, мы вас больше угнетать не будем. НО! В ваши семинарии не имеет права поступать человек с высшим образованием. Да и храмов мы вам открытых оставим немного».

К чему это привело? А к тому, что работа священника стала приносить очень большие деньги. Храмов мало, прихожан много, денег, соответственно тоже. И сколько же тогда не совсем честных и чистых людей пошло в богословские учреждения! А сейчас это — «деды», которые с трудом читают Псалтирь на церковно-славянском, но зато знают как «стричь паству». Для них любое поползновение молодого и просто образованного духовенства в массы — прямая угроза. Казалось бы, ну и «прогнать всех этих попов», нечего им бесчинствовать. Только есть тут несколько проблем. Во-первых, молодой клир только-только появляется в Церкви, а если «прогнать» всех наших «поп-функционеров», то тогда кто останется, три с половиной молодых попа и три с половиной пожилых и вменяемых?

Политика

Во-вторых, у этих «выгнанных» батюшек проснется одна идея, которая выльется в катастрофу почище вечного протестантского раскола. И в России появится штук сто «истинно-православных», «мега-православных», «православных в квадрате» и т. д. Церквей. Спонсоры для таких отцов находятся всегда потому, что такой отец будет говорить все, что ему скажут, и не из-за денег даже, а из-за богословской малограмотности. Поэтому и приходится с таким клиром работать увещеванием и со смирением. Но страдает от этого миссионерское дело Церкви.

Церковь не может да и не должна идти во власть. Почему? Есть разные православные общины и есть разные православные настроения. Этим, собственно, Православная Церковь всегда и была ценна. Своим внутренним разнообразием, свободой во Христе. Но те люди, которые считают, что Православие должно быть вне власти, да и вообще подальше от мира, как раз наиболее крикливы. И если Церковь пойдет во власть, то крику будет очень много. Церкви сейчас не до государственной политики. РПЦ пытается разобраться со своей собственной. И процесс этот при наилучших условиях, при спокойной жизни может занять лет 100−120. Да и не дело Церкви соваться в политику. История христианства знает расколы. Каждый раскол был вызван в первую очередь тем, что Церковь начинала брать на себя какие-то государственные функции. Когда политика слишком глубоко проникает в Церковь, то Церковь мертвеет. И, кстати, то, что в 1917 году пролетарии так охотно стреляли в попов, было лишь следствием двухсотлетнего взаимодействия Российской Империи и Церкви посредством Синодального Прокурора.

Люди

И вместо того, чтобы «идти в политику», Церковь должна идти в обратную сторону, к людям. Но вот здесь и получается «вилка»: куда как заманчивей влиться в чиновничьи ряды и стать функционером, чем людей исповедовать. И эти настроения — тоже очень важное свидетельство разлада внутри самой Церкви, которую при всех ее проблемах еще и пинают постоянно. Кто бы сектантов попинал. Некому.

А священники — не сектанты, которые книжками на улицах машут. Не машут. Не потому, что лень им, а потому, что человек САМ прийти в Церковь должен. Дорасти. И священники — не народовольцы, поэтому и ходят не «в народ», а только во вполне определенные места. В зоны, в дома престарелых, в интернаты для детей-олигофренов. Там люди брошены и никому, кроме Церкви, дела до них нет. А в нормальных школах и вузах Церкви не всегда и рады. Все, кто говорит о заоблачных богатствах РПЦ, имеют слабое представление о том, насколько действительно богаты секты, которые могут арендовать себе помещения в Государственном Кремлевском Дворце. А уж про погибающие без денег провинциальные школы мы вообще молчим: там сектанты, купив чиновников, живут припеваючи. Может быть, прежде чем Церковь винить, нужно с мирским беспределом разобраться?

Православие сейчас катастрофически маргинализируется. Почему? У нас Церковь отделена от образования. У нас дебаты по этому поводу ведутся. Как же так, мы же в светском государстве живем? Вот эзотерику Елены Павловны Блаватской у нас в школах преподавать можно, а основы христианской нравственности — нет. И это замкнутый круг. Люди думают, что Православие — это дремучее мракобесие и нет никого, кто мог бы это опровергнуть. У Григория Остера есть замечательная сказка о том, как бесы захватили всю школу «в заложники», и только директор догадался позвонить батюшке. Идет батюшка с кадилом к школе, а из окон ему бесы кричат «Уйди, представитель православного духовенства! Церковь отделена от образования!». Жизненная сказка, правда?

К тому же есть такое правило, которое было во все времена: «в Церковь не приводят, в Церковь приходят». Священство готово говорить, готово работать со СМИ, но как можно работать с журналистами, которые не знают чем кадило (та штука, которой машет священник, окуривая храм ладаном), отличается от паникадила (люстра в храме), или слово «протоиерей», пишут, как «против-еврей»? Православие — сложно, его не взять наскоком, но когда журналист понимает, что его уровень знаний не дотягивает до «третьего класса дебильной школы» он приходит к простому выводу, легче «пнуть» Церковь, чем разобраться в терминологии. И возникает стена отчуждения. Как её, эту стену преодолеть? Впустить священника в школу и вуз.

А еще хорошо бы священника в сердце свое пускать. Священника, а не Ксюшу Собчак и Регину Дубовицкую, или Рона Хаббарда. Позиция: «Приди ко мне и спляши» — здесь не проходит. Священники — не клоуны. И Церковь — это работа души. Если человек этой работе не научен, и учиться не собирается, единственное, что может сделать священник, — молиться за него. Церковь может учить, может воспитывать, может советовать и рекомендовать. Но не может контролировать, брать на себя функции участкового. Для этого есть государство. Государство — обязывает. Церковь — предлагает.

В Церковь не приходят толпами, Бог он не для всех, но для каждого. Бог для «демоса», но не для «охлоса». Поэтому нет толп и стадионов, нет выкриков «аллилуйя — аминь!». Это у нас харизматы любят, с электрогитарой наперевес. Но, по сути, это уже не христианство, это — шоу с элементами христианской терминологии. А люди, тем не менее, идут в Церковь. Тихо, незаметно, не афишируя это типично неопротестантскими воплями «я крестился и у меня пропал геморрой!». К тому же, если для протестанта крещение — это финиш, итог, и он после этого «законченный христианин», то для православного крещение — это только начало пути возрастания во Христе.

Деньги

Частый вопрос о том, почему в РПЦ требы (обряды) платные? Здесь надо остановится подробнее. Есть тариф в каждом храме на каждый обряд, однако есть одно «но», если подойти к священнику и просто спросить, «а сколько Вам денег дать, батюшка?», то ответ в большинстве случаев будет одинаковый «сколько пожертвуете». И вот еще что интересно, когда к человеку приходит сантехник и чинит ему водопровод, то есть тратит свои усилия, свое время и использует свои знания, это не вызывает никаких вопросов. При том с сантехником вы о пожертвованиях не договоритесь, у сантехника есть своя такса.

Есть еще одна форма «отбора денег у населения». Называется она — церковная десятина. Практикуют её католики и протестанты. Тоже никого не смущает. Но если разобраться, то человек в РПЦ платит один раз за крещение, один раз за венчание, сорокоусты и записки не настолько дороги, чтобы из-за этого переживать, да и не носят они для христианина обязательный характер. Главное же таинство — Причастие. В РПЦ оно как раз совершенно бесплатно. А вот в у «братьев-христиан» совсем наоборот. Если вдуматься, то протестант платит раз в месяц за то, чтобы ему позволили спасти свою душу. Почему это не вызывает возмущения?

Что касается икон и книг, то, вы в книжном магазине за книги платите? А за картины, если хотите их купить?

Есть и такой миф о «попах на джипах». Они есть, но право слово, их не так много, и как правило, это не самые худшие представители духовенства. Просто есть очень богатые прихожане, и они иногда искренне жертвуют. При этом такая машина, как правило, не личная собственность священника. Это приходская или епархиальная, то есть служебная, машина. На этих машинах возят гуманитарку бабушкам в дома престарелых. И слава Богу, что это иномарки, потому, что на наш отечественный транспорт ушло бы столько денег, что легче было бы купить КамАЗ.

Язык

Но «попы на джипах» так застилают глаза критикам Православия, что подчас трудно доказать человеку, что суть Православия — не в джипах, и даже не в попах. Суть — в вере каждого человека.

Проблема «языка» как «кода общения» зачастую сводится к нашему же неумению и нежеланию слушать. Как дети закрывают уши руками, чтобы не слышать то, что им неприятно, так и мы отказываемся слышать голос Церкви. Трудно поверить, если не захотеть поверить, но Церковь — при всей своей консервативности — живой и постоянно обновляющийся организм. Церковь не чужда ни телевидению, ни Интернету. Но разве Церковь виновата в том, что язык «охлоса» — это склочный язык базара, а язык интеллигенции — язык усталого нигилизма?

В конце концов, есть диакон Андрей Кураев, чьи лекции понятны и прозрачны. Это — новый язык Церкви, который имеет мало общего с языком XIX века. Но опускаться до адвентистского сленга комиксов Православие не будет никогда, потому что тогда оно перестанет быть Православием.

Идея

Не надо забывать так же, что Церковь — это богочеловеческий, а не «богоДержавный» организм. Цель Церкви не в том, чтобы управлять массами, создавать информационное поле, диктовать законы и давать национальную идею. Цель у Церкви одна — спасать души людей.

Что вообще такое национальная идея? Что такое нация? Это некоторое количество людей объединенных по схожему фенотипу? Это некая духовная общность? Но если мы говорим о духовном единении, то вопроса о национальной идее не должно возникать в принципе. Ответ существует уже давно, дал его еще блаженный Августин: «единство в главном, различие во второстепенном, и во всем Любовь».

Когда-нибудь, во времена князя Владимира Красно Солнышко или Александра Невского возникал вопрос о национальной идее? Вы вообще представляете себе крестьянина, который идет с поля и думает «да… пшеничка нонеча уродилась, слава Богу, только вот национальной идеи к пшеничке Господь не даровал, да и попы молчат… видать к снежной зиме…»?

Церковь не как комплекс храмов и иерархия духовенства, но как единение людей во Христе и была, и есть этой идеей для любого православного христианина. Как воздух. Когда он есть, мы его не замечаем, мы им дышим и это для нас естественно, но вот когда его становится мало или его нет…

А этого самого «воздуха Церкви» сейчас катастрофически мало. Почему? Потому, что человек не идет в Церковь сам. Ему легче свернуть себе башню в Сторожевой Башне и жить в государстве Свидетелей Иеговы, чем зайти в храм, пробиться через «церковных бабушек» и поговорить со священником.

Для православного христианина нет вопроса о национальной идее, как и вопроса «где воздух? Почему нам его не дают?». Осип Мандельштам считал стихотворения, написанные без ведома «органов», «ворованным воздухом». Воздух Церкви — неворованный, живой, для всех. Берите, вот он, идите и дышите.

Александр Чаусов, специалист по связям с общественностью молодежного отдела Новгородской епархии

Михаил Бударагин, филолог

http://kreml.org/opinions/94 014 740?user_session=18c21e0c8c75c9b29e812081dcf4e2b5