 |
| Община XX век. Православное обозрение | Протоиерей Владимир Тимаков | 04.08.2005 |
I
При посещениях митрополитом Антонием Москвы за ним учинялся строжайший контроль предержащих властей как относительно его самого, так и относительно его служений. Не взирая на это, Владыка довольно часто наведывался в Николо-Кузнецкий храм; бывал он и в нашем домике в Ново-Гирееве и в квартире на улице Молостовых. При обилии впечатлений от этих встреч, примеров строжайшего досмотра за Владыкой привести могу много, но ограничусь лишь одним, потому как по сути своей он характерен и для прочих.Как-то после Всенощного бдения, совершенного владыкой Антонием в Николо-Кузнецком храме, я пригласил его к себе домой на чашечку чая. Владыка дал согласие. Поймав такси, мы поехали в Ново-Гиреево. Оглянувшись в пути, я обнаружил следующую за нами машину. По номерам я сразу же определил, что нас сопровождают сыщики. Это не было неожиданностью, возможность такого мероприятия я предполагал, к нему был готов и, потому, нисколько этим не смутился. Пробыл у нас в гостях Владыка до поздней ночи, так трудно было оторваться от его бесед. Сыщики же в это время, по-видимому, ливером исходили, не знали чем нас и припугнуть, чтобы прекратить наше свидание: фарами освещали окна нашего дома, машиной въехали прямо в калитку… Все это я видел, но реакция на все у меня была обратная, не боязнь, а удовлетворение наполняли меня: раз так себя ведут, значит, свидание наше их бесит. Приблизительно в полночь, или даже попозже, я проводил Владыку, но не через парадный вход, каким мы вошли, а через террасу и заднюю калитку, дворами вывел Владыку на основную магистраль, поймал такси, заранее расплатился, усадил Владыку в машину и он поехал в свою гостиницу. Возвратившись, я еще застал сыщиков, периодически игравших фарами. Вскоре мы потушили свет и отправились к «Морфею».
На утро сыщиков уже не было, по-видимому, их известили, что Владыка Антоний в своем номере.
Упомяну еще, что и все служения Владыки тоже проходили через строжайший контроль. Никто, например, не знал, когда и где он будет служить. Исключение, конечно, составляли приставляемые к Владыке для сопровождения священники, но спрашивать их о чем-либо было бессмысленно, они же были передоверенные. Впрочем, с этим искушением московские прихожане успешно справлялись, пользуясь для этого сарафанным телеграфом…
На богослужении во время Всенощной архиерей не всегда стоит у Престола; непосредственно в службе он участвует или с «Литии» или с «Хвалитех», до того же времени он просто стоит справа от Престола и молится. Однако владыке Антонию редко выпадало время для молитвы. Стоявшие в алтаре не упускали случая воспользоваться присутствием Владыки и потому постоянно обращались к нему с вопросами. Предварив ответ своим обычным ободрением, что плохих вопросов не бывает, есть только плохие ответы. Владыка не только исчерпывающе отвечал на вопрос, он раскрывал перед слушателем такие горизонты и глубины, которых и не подозревал вопрошающий. Когда же исчерпывались вопросы и умолкали вопрошающие, осмотревшись вокруг и, убедившись, что он «свободен», Владыка закрывал глаза. Момент этот был неповторим: даже визуально приметным образом Владыка уходил внутрь — «сводил ум в сердце». Хорошо понимаю всю значимость момента и свою ответственность за точность его передачи, однако к большому огорчению ни точнее описать, ни красочнее выразиться об этом не могу. Скажу только, что покой, умиротворение, особая тихость, — печать блаженства, наконец, разлившиеся по его лицу, были свидетельством его пребывания в Боге, а Бога — в нем, во Христе.
Но если вдруг вновь обреталась насущная нужда в общении с Владыкой, то для того, чтобы вызволить его из мира горнего в мир дольний, нужно было легонько коснуться, положим, плеча его. При этом внимательному — «умному» взору, открывался потрясающий момент, он был уникален, подстать разве что огненной проповеди.
Почувствовав в себе нужду, Владыка усилием воли выводил себя из беседы (глубинного общения) с Богом. Причем, даже абсолютно неискушенному взору понятно было, как не хотелось ему уходить от того блаженства, которое осиявало его. Но вот когда Владыка открывал глаза и устремлял их на окружающих, ища совопросника, он обдавал вас такой лаской и теплом, что сами заготовленные вопросы, пред лицом такой духоносности, казались незначительными, мелочными.
Полагаю, каждому понятно, что даже одного «свободного» (никем не отвлекаемого) стояния возле Престола, Владыке достаточно было, чтобы тут же устремиться горе, свести ум в сердце, вознестись в надмирное. Евангелие для него было воздухом, пищею и питием. Крепко полюбил он Христа, потому так быстро и исполнялись над ним Господни слова: «Любяй Мя возлюблен будет Отцем Моим и Мы приидем к нему и обитель у него сотворим» (Ин. 14,23).
Пример приведен специально простой, но такой кричащий. Он свидетельствует о повседневной жизни митрополита. Владыке достаточно было оказаться «свободным», чтобы тут же устремиться — ко Христу. Но подвиг себе он взял другой; дистанцировавшись от примера своего отца. Владыка избрал служение людям. Отец владыки Антония тоже умел возноситься горе; блаженством этим и пленен был — в эти моменты дольний мир для него не существовал. Специально даже табличку вывешивал: «Я дома, но не трудитесь стучать, все равно не открою». Сына своего Андрюшу (впоследствии митрополита Антония) пришедшего к нему с нуждой, и того не впустил. Владыка же, опытно зная, в каком духовном голоде пребывает народ, избрал себе в удел служение людям.
Сила воздействия Владыки на народ заключалась не в пышности, не в красивости, и не в музыкальности служения (владыка Антоний не обладал ни красивым голосом, ни музыкальным слухом), она заключалась только в его духоносности. С оторопью подхожу к сакральному из боязни все профанировать, тем не менее, дерзну коснуться одного исключительнейшего Литургического момента.
Перед самым пресуществлением Святых Даров Владыка вносил в Литургическое тайнодействие одну маленькую молитвенную надбавку. Не вообще неслыханную — нет, новую только для этого момента, в другом месте Литургии она встречается. В это время владыка Антоний опускался на колени и тихо говорил: «Время сотворити Господеви», — и несколько помолчав, продолжал: «Да не попалиши мене, Содетелю мой». Далее совершалось само Пресуществление Святых Даров. Казалось бы, добавлено всего несколько слов, но какие же священные глубины, даже сакральнейшие бездны Владыка этим обнажал. В самый трепетный момент Евхаристического канона, когда земное должно пресуществиться в Небесное. Владыка благоговейно сознает, что совершено это может быть только — Богом. Об этом, собственно, он и свидетельствует словами: «Время сотворити Господеви». То есть: «Настало время Тебе творить, Господи — ибо только Тебе подвластно земное претворить в небесное».
Но если бы все зависело только от Бога, тогда бы ни вопросов, ни проблем не возникало бы, ибо Бог творит только «Вся добра зело» (Быт. 1,3). Но в том-то и суть, что, не переставая творить и промышлять, Бог слишком многое вложил в руки самого человека. Он даровал ему неслыханные возможности: вложив в человека свободу, Бог Сам вошел с ним в сотрудничество. Иначе сказать, здесь еще должен присутствовать человек, всего себя отдающий Богу. И это должно быть понятно. Если, положим, священник не будет служить, то Литургии не будет, таинства не совершится… Вот все это молитвенно пережив (немного помолчав), Владыка и предоставляет себя в безраздельное Божие Господство и, потому и осмеливается, дерзает даже (для преложения земного в небесное) войти в тайнодействие с Самим Богом. Но при этом он и трепетно сознает, что сотрудничать ему придется с «нестерпимым» Нетварным Огнем, — все недостойное — испепеляющим. Потому в дерзании, но и трепетно он говорит: «Да не попалиши мене Содетелю Мой».
Я дерзнул коснуться только одного пункта Литургического тайнодействия, в котором Владыка хоть как-то может быть понят и выражен. Все прочие моменты стояния Владыки за Литургией у Престола выразить нельзя. Молитвенное предстояние воспринимается только душою, только сердцем и только непосредственно, свидетельством тому — православный московский народ, который, будучи влеком к Владыке благодатной силой, ухищрялся узнавать, где Владыка служит и наполнял до отказа храмы любой вместительности.
II
Сейчас мне предстоит коснуться тех событий из жизни владыки Антония, которые уже были опубликованы в печати. Близкие убедительно советовали мне при описании встреч и бесед с Владыкой не дублировать этих моментов. Но, во-первых, я совсем не намерен черпать сведения из публикаций, извлекать все буду только из своих воспоминаний. Такой подход, полагаю, должен быть только желателен, ибо при воспроизведении облика и слов Владыки, который и сам-то повторялся творчески, может выявиться такая деталь или подробность, какая не была отражена в печати.Кроме того (и это второе), мое описание положим даже, известных событий будет проходить через призму моего осмысления, под моим, сугубо личным, углом зрения. Сама такая постановка, в силу творческого подхода, непременно будет нести нагрузку, которая уж никак не может наличествовать в печати. А это должно быть только желанным.
Третье (забегая вперед). В своем описании ответа Владыки на мой незаданный вопрос, я хотел ограничиться только своим свидетельством, что Владыка на все исчерпывающе ответил мне. Но те же советчики просто потребовали, чтобы я всему сделал расшифровку. Но она-то, как раз, и будет состоять из сведений, уже опубликованных в печати. Вот я и теряюсь в догадках, когда можно говорить об уже известных вещах, а когда нельзя.
И, наконец, последнее. Если мы будем отрицать полезность повторения, то есть запретим говорить об уже известном и при этом будем последовательны, то это приведет нас к отрицанию целесообразности синоптических Евангелий. Евангелисты Матфей, Марк и Лука говорят об одном и том же. А вот ракурсы, с которыми подходят они к одним и тем же фактам, выявили у каждого из них такой несходный друг с другом взгляд на Лицо Христа (при их абсолютном, даже принципиальном единстве), что каждому Евангелисту Церковью усвоена своя особая, только ему присущая, только его выражающая символика. Вот и я пусть повтором, но выразить-то хочу только уникальность, неповторимость, целеустремленность и бесподобность личности митрополита Антония
Вся жизнь Владыки проходила под девизом ап. Павла: «Быть всем для всех, дабы, хотя некия спасти» (I Кор. 9.22). Меня, тогда еще молодого священника, потряс рассказ Владыки (впоследствии опубликованный), как приехала в Лондон какая-то знаменитость по теннису. Достойного соперника чемпиону не нашлось, и вот какой-то шутник сказал ему: «Что вы нас то обыгрываете, поиграли бы вот хотя бы с Андреем Блумом», и указал на проходившего мимо владыку Антония (владыка был в светской одежде). Не подозревая подвоха, знаменитость вежливо пригласила Блума сыграть с ним. Владыка без раздумья дал согласие, поменял одежду на спортивную и стал играть. По словам владыки, в молодости он хорошо играл в теннис, но с тех пор к ракетке не прикасался. Но самое-то трогательное в том, что у Владыки в то время болел позвоночник (один из позвонков выходил из своей ячейки, чем доставлял неимоверные страдания). Для того чтобы не произошло катастрофы. Владыка затягивал себя в корсет. Будучи вот в такой спортивной форме, он об этом даже не упомянул, просто вышел на корт и составил компанию. Суть не в том, как прошла игра (полагаю и здесь Владыка не доставил разочарования знаменитости). Но вот когда чемпион узнал, с кем он играл и в какой спортивной форме был его оппонент, он был настолько потрясен игрой и выдержкой Владыки, что впоследствии стал самым преданным и верным его духовным сыном.
III
Продолжая затронутую тему о Владыке — «Быть всем для всех», — уместно привести еще более поразительный пример.В Лондоне, проходя по улице в рясе, владыка Антоний поравнялся с большой группой хиппи, которые подняли его на смех. Владыка развернулся, подошел вплотную к пересмешникам и со всей открытостью, обаятельностью и лучезарностью, какие проявить мог только владыка Антоний, заявил им: «А вы мне обязаны». «Чем это?» — удивились насмешники? «Вам сейчас весело, — продолжал Владыка, — но этим вы обязаны мне!!!» Повод к разговору был подан, завязалась беседа, в процессе выяснилось, что хиппуют-то они, в частности, и по религиозным мотивам. Так в определенный день они собираются в собственном «храме, для удовлетворения своих религиозных нужд. Владыка проявил к этому большой интерес и был приглашен в их собрание. В назначенный час митрополит Антоний прибыл к указанному месту. Там он увидел большой многоэтажный дом без окон, совершенно необычной конструкции. Хиппи оказались детьми состоятельнейших родителей. Убедившись, что адрес правильный. Владыка вошел в здание. Пройдя несколько дверей, он очутился в темной круглой комнате, единственным источником света в которой был по центру стоявший подсвечник. В комнате у стены по всему периметру круга в собачьих позах сидели уже знакомые Владыке хиппи. Отыскав среди сидящих свободное местечко, владыка Антоний занял его, приняв, как все, собачью позу. На подсвечнике горели свечи, но зажжены они были не перед Всевышним, а с целью освещения помещения, а еще, и это, пожалуй, не менее важно, чтобы удобно было прикуривать. Место около подсвечника служило и кафедрой. Там в такой же позе сидел хипарь и делал доклад. Окончив, он по собачьи или, точнее, по-лягушачьи упрыгал к стене, а его моею тем же способом занял очередной хиппи. Оценил проповедников Владыка словами: «Несли несусветную чушь». Однако он был поражен их пристальным вниманием и неподдельным интересом к докладчикам.
Выждав окончания «проповеди» и момента, когда хиппарь от подсвечника упрыгал на свое место, владыка тем же способом занял место у подсвечника. Оглядев по кругу всех, Владыка спросил: «Можно ли мне рассказать, как я стал верующим?» Все выразили интерес. Рассказ владыки о встрече Андрейки Блума с живым Христом, появившийся ныне в печати, даже при чтении потрясает всех, там же было живое, трепетное слово, которое, по признанию самого Владыки, он до конца продумал, и вложил в него всю свою душу. Закончил свое выступление Владыка так, что оставил тему для раздумий. Наступила тишина… И вдруг снаружи послышались крики и хлопанье дверей. Через какое-то мгновение открылась дверь, и в комнате появился огромный дог. Осмотревшись по сторонам, он обежал всех по кругу, потом приблизился вплотную к митрополиту Антонию, еще не успевшему покинуть своего места, и прямо перед его лицом во весь собачий голос: «Гав, гав!» — облаял владыку. Результатом был взрыв хохота.
Реакция Владыки по этому поводу была самая безутешная. «Все продумал, — с огорчением размышлял он, — сполна выразил свои задумки, ровно столько, сколько нужно оставил материал для размышлений…, и вот в самый критический момент бес подослал собаку. Нивелировка, казалось, наведена была полная. Вместо того, чтобы подумать над сказанным взрыв хохота…, значит, у всех запечатлелся лишь собачий лай». Но верно это только по размышлениям человеческим. На этот раз ошибся и Владыка. Задача наша в том только и состоит, чтобы сеять «разумное, доброе, вечное», взращивает же (растит) все и всегда только Бог.
Вот и здесь, ничто не осталось забытым. По словам владыки, хиппи все до единого пришли к нему и после нежного, заботливого и любвеобильного ухода стали преданнейшими и верными Христовыми воинами, даже авангардом в дружине митрополита Антония.
IV Свое скромное слово о митрополите Антонии я начал со свидетельства о его трепетном предстоянии Живому Христу. Воспоминание это по времени относится к началу его епископского служения, точнее, к его первому приезду в Россию. Именно тогда я познакомился с Владыкой Антонием. О его предшествующей жизни судить могу разве что по восторгу, который выразил протоиерей Всеволод Шпиллер, при известии о посвящении архимандрита Антония Блума в епископа, зная и о его богословской подготовленности, и о его любвеобильности, и о его строгой жизни.
Со свидетельства о духовности митрополита Антония начал я еще и потому, чтобы на этом заострить внимание. И вот зачем. Трепетное стояние перед Живым Христом возможно только для чистых сердцем: «Чистые сердцем Бога узрят» (Мф.5,8). Стало быть, трепетное предстояние и осиянность Духом Божиим — синонимы. Это прямо следует из слов Самого Христа: «Если тело твое все светло и не имеет ни единой темной части, то будет светло все так, как бы светильник освещал тебя сиянием» (Лк.11.36). Значит, и то и другое — условие, атрибут, одно из слагаемых святости.
Повторюсь: Церковь не канонизирует при жизни, но в житиях святых, как непременное условие всегда наличествует свидетельство о прижизненной осиянности подвижников Духом Снятым 3. Так свт. Григория Паламу, Христова Церковь именует сыном Света Божественного; о прп. Сергии Радонежском свидетельствуется, что во время совершения Литургии он весь был «аки во огни стоящий»; то же следует сказать и о прп. Серафиме Саровском (см. его беседу с Мотовиловым). В жизни митрополита Антония это четко можно проследить. Но есть в его личности и другие черты, свидетельствующие, о его близости к Богу. О всем пишу со слов Владыки, хотя позднее все о чем намереваюсь писать появилось в печати.
В ранней молодости открылся у владыки дар: он мог видеть человека как бы насквозь улавливать его мысли, прошлое. Какое-то время он успешно пользовался этим ясновидением, но потом задумался, откуда у него оно?4 В молитве он обратился ко Христу и сказал: «Господи, если этот дар от Тебя, то приумножь, если же нет, то пусть все исчезнет». И все пропало. Так, с помощью Божией, управился владыка Антоний с обольщением диавола. Но в дальнейшем не появилась ли у владыки прозорливость уже как Божий дар?! Сам владыка об этом, естественно, ничего не говорит, тем не менее, утверждать это можно и даже с очень большой долей достоверности, правда, разглядеть все можно только косвенным образом. Вот пример. У владыки, по крайней мере, в его молодости, да и в зрелом возрасте тоже, двери открыты были для всех нуждающихся. Это достовернейший факт, подтвердить его могу признанием самого владыки. Подчас владыка Антоний изнемогал от усталости, но и в этом случае не изменял своему принципу открытых дверей. Выход же находил в том, что уходил для отдыха в сторожку и ложился за сторожа на его лежанку. Тем только и спасался. Там его никто не мог отыскать. Однако исключение принципу открытых дверей все-таки наличествует, и сделано оно для вора, укравшего храмовые иконы. Ясно было, что похититель не пришлый, а свой прихожанин. О его исправлении и возвращении в отчий дом владыка усердно молился сам, объявил, чтобы за похитителя молился и весь приход. Целых полгода ожидал владыка возвращения блудного сына, как Евангельский отец, устремлял свой взор в сторону заблудшего. Но вот когда похититель икон явился, двери для него оказались закрытыми. Владыку Антония, переговаривающегося с похитителем через закрытые двери представить просто невозможно, тем не менее, двери для вора открылись только тогда, когда он возвратил не только украденные иконы, но и все вещи похищенные им у своих друзей.
Еще хочу засвидетельствовать о факте прозорливости Владыки, который ведом только мне.
Получив в 90-х годах прошлого столетия полуразрушенный храм, без каких-либо сохранившихся строений, я сразу же стал готовиться к строительству церковно-приходского дома, но такого, который мог бы служить церковно-просветительским центром, по крайней мере, в Гольянове. Выразив свои пожелания и задумки архитектору, я получил чертежи. Читать их я тогда не умел, но все же спросил архитектора: «Танечка, здание-то не слишком ли большое?» И получил ответ: «О.Владимир, это все такое крохотное, такое маленькое?» Конечно, по масштабам строительства жилых комплексов, может быть, только так и должно было сказать, но исходить-то нужно было из возможностей прихода. Однако, получив такой ответ, естественно, я успокоился.
Но вот когда под здание стали рыть котлован, я изумился и спросил инженера: «Для чего делается такая выемка?» — «Как для чего, — в свою очередь удивился инженер, — под строящееся здание». — «Во что же оно может обойтись?» — с замиранием сердца спросил я. «Сейчас сказать это трудно», — ответил инженер, — но если без всяких накруток, по подсчету самому скромному, приблизительно этак… «, — и назвал баснословную сумму. Как меня тогда инфаркт или инсульт не хватил, этого мне и сейчас не понять. Но уж как Божий день мне стало ясно — не по силам это приходу. Что же делать? Отказаться от затеянного, признаться в банкротстве, наплевать на все приготовления и задумки, оставить в штабелях заготовленный кирпич и прочие материалы, забыть, наконец, про четыре года непрестанных боев за перерегистрацию отведенного участка… Труд проделан уже неимоверный, и все это отправить в никуда — насмешка какая-то. Но и таких денег у прихода никогда не будет, это-то уж тоже достовернейший факт. Озарила мысль — ехать за советом к Митрополиту Антонию. Узел сдавливающий сердечко несколько ослаб.
Я нарочито остановился на подробностях при описании возникшей проблемы, чтобы хоть как-то дать понять серьезность ситуации. Как за спасительный якорь, я ухватился за озарившую меня мысль. Остальное пошло как в сказке. Нашел себе компаньона — Дмитрия Александровича Здраевского. Сборы были не долги, визу и билеты получили шутя (это в Англию-то!). Свидание с Владыкой совершилось в храме. Любопытно, что первым Владыку, возвратившегося из Оксфордского университета и вошедшего в разгар Всенощного бдения (под день Святой Троицы) в переполненный храм, увидел и узнал Дмитрий Александрович Здраевский, никогда дотоле его на видевший, и сказал об этом мне.
Прошло довольно много времени после моего последнего свидания с владыкой, потому не удивительно, что сразу он меня не узнал, а, благословив, стремительно хотел проследовать в свою келью. Пришлось назвать себя, Услышав мое имя, владыка повернулся, развел руками и сказал: «Отец Владимир, так это Вы!» Затем он обнял и расцеловал меня. Встреча была столь трогательной, что и передать не умею. Отвлекаясь от темы, скажу только, что после этого по особому стали звучать для меня Евангельские места, где евангелист Иоанн Богослов заостряет наше внимание на отношении к нему Христа: «Ученик его же любляше Иисус». Тут я познакомил с владыкой Дмитрия Александровича Здраевского.
В назначенное время митрополит Антоний принял нас. Для краткости скажу: приехал я к владыке с тремя вопросами, самый основной, естественно, был о затеянном строительстве. Два других вопроса я задал владыке, и он на них исчерпывающе ответил, но об основном вопросе я даже не упомянул ни в то время, ни после. Владыка сразу же без вопроса на все ответил мне.
Существует много методов, чтобы отличить духа лестча от Духа Божия. Но главное, и это должно знать, заключается в том, что ложные чудеса обязательно выставляются на показ, для них создается помпезность, на них заостряется внимание, выпячивается их значимость. Существует и секретность, но для того только, чтобы при омерзительнейших ритуалах сообщить ее новопосвящаемому. Ничего подобного нет в христианстве, там все совершается естественно-незаметно, в смирении. Вспомним Христа Спасителя, как Он воскресил дочь Иаира. Для всех было очевидно, что девица умерла, но Господь говорит: «Девица не умерла, но спит (Лк.8,52). Вот и у меня в Лондоне с владыкой все проходило так естественно и просто, что многим все может показаться обычным, ни о чем не говорящим, ничего не значащим.
Встретившись с владыкой после объятий, лобзания и приветствий, моей первой реакцией и на саму встречу и на увиденный храм, и на выстроенный приходский дом были только восторг и удивление. На что владыка мне сразу же поведал следующее. Уже после окончания войны, будучи монахом (монашество с именем Антония владыка принял за день до начала второй мировой войны. которая как известно началась с окупации Франции) Антоний поехал в Лондон. Там он встретился с архимандритом Львом (Жилле), который сказал ему (по наитию, видимо): «Вы нужны нам как священник Православно-Англиканского содружества святых Албания и Сергия». Для Блума это было полной неожиданностью. Прежде всего, он еще не был священником, к тому же совсем не знал английского языка. Однако совершилось все по словам архимандрита Льва Жилле: — рукоположили Антония Блума в Париже, а вот служить его направили в Лондон священником Православно -Англиканского содружества. Трудясь на поприще сближения Православия и Англиканства, о. Антоний одновременно окормлял в Лондоне бывших соотечественников и в основном престарелых барынек, в известное время эмигрировавших из России. Когда-то они были и состоятельными и представительными, теперь же в Лондоне, в трудах и безбытности, они несли свой крест, порой ностальгически вспоминая о прошлом.
Из них он создал общину, в которую вошел и сам, где по принципу первохристианской Церкви все у них было общее.
Чтобы община переросла в приход, требовался храм. Нашелся англиканский приход, пастор которого потерял веру. Приход стал хиреть, средств не поступало, все приходило в упадок. Муниципальные же власти требовали, чтобы здание храма, хотя бы внешне, содержалось в благообразии. Не имея средств для поддержания здания в должном порядке, ответственные за храм пришли к владыке Антонию и предложили ему взять у них его в аренду. Плата была вполне приемлемой: только и требовалось содержать храм в благообразии, дабы муниципальные власти не имели к ним претензий. Так появился в Лондоне первый официальный Православный приход Московского Патриархата. Через значительный промежуток времени хозяева храма наведались к владыке вновь и сказали: «Покупайте у нас храм или мы продадим его под китайский ресторан». Храм, в котором идет Богослужение, могут продать под китайский ресторан — сатанинский водевиль какой-то! Выслушав, Владыка спокойно сказал: «Я у вас его покупаю». «Да, но мы еще не назвали цену» — сказали хозяева храма. «Какое это имеет значение, — сказал Владыка, — я у вас его покупаю». — «Но мы оцениваем его в 100.000 фунтов стерлингов». — «.Вот и хорошо! — сказал владыка.
— Я за душой не имею и полушки, но храм у вас покупаю». На том и порешили.
Собрав приход. Владыка объявил, что храм у хозяев нужно выкупи. ть, а оценивают они его в 100.000 фунтов. Все пришли в шоковое состояние. Вопрос у всех был один — где взять такое количество денег. На это Владыка спокойно ответил: «Господь пошлет». Все тут же с готовностью поснимали с себя кольца, браслеты, сережки, перстни — остатки былой роскоши и тем сделали первый вклад. «Это все, что мы имеем, Владыка», — сказали они, — но Вы видите какая это скудость». Одна же барынька отвела Владыку в сторону и прямо в глаза ему заявила: «Владыка, я всегда знала, что Вы — сумасшедший, но не до такой же степени. Где возьмем мы деньги? Да и зачем все это? Скоро мы доживем свой век и кому все останется?» (Свои ценности, однако, отдала сполна.) — «Тем, кто будет жить после нас», — спокойно отреагировал Владыка. Деньги, однако, стали собираться. Самый весомый вклад (в духовном смысле, конечно) был тот, который сделали сами престарелые барыньки. Они поступили точно, как евангельская вдова — отдали все, что имели. В очах Господа это, конечно же, было самое величайшее вложение, потому и не замедлили поступать (через людей) и Божии дары.
Нашлась сердобольная газета, которая на своих страницах объявила, что Православной общине необходимо выкупить храм, но денег на это они не имеют.
Стали издавать и продавать проповеди, беседы, выступления Митрополита Антония, и от этого денежки струйкой потекли на приходский расчетный счет. Короче, в очень короткое время была собрана сумма, которой хватило не только на покупку, но и на реставрацию храма.
Но я забежал вперед. Хозяева, предложившие выкупить у них храм, обескуражены были той готовностью, с которой отозвался Владыка на их предложение, и решили, что они продешевили. Владыка был абсолютно искренен, когда говорил, что за душой не имеет и полушки, но кто же этому мог поверить. Если сказал: «куплю», еще не зная сколько спросят, значит денег здесь не считано, и просить можно было больше. На этом и попались.
Успокоиться на первоначальной цене они уже не могли, но и просто надбавить цену — поступок далеко не джентльменский, дикарями же выглядеть не хотелось. Впрочем, выход при желании всегда найдется. Они явились к Владыке и сказали, что цену за храм они назвали с потолка, не знают ее они и сейчас, потому считают, что поступили непорядочно, почему и хотят все привести к обоюдному согласию. Для этого они готовы пригласить оценочную комиссию, и как будет оценено, столько они и возьмут. Сказано это было, конечно же, в расчете, что храм оценен будет значительно больше, почему они и не поскупились пригласить оценочную комиссию. Владыка с предложением согласился,
Работала комиссия долго и добросовестно, учла все износы и стоимость требуемых ремонтных работ и вынесла решение, что в данном состоянии здание стоит 80.000 фунтов. Такого результата хозяева, естественно, не ожидали: лишиться 20.000 фунтов, да еще оплатить работу оценочной комиссии такого просчета и на ум не могло придти. Но ведь и по пословице: «Лучшее — враг хорошего». Протест выражать было некому, разве что самим себе: огонь-то на себя вызвали сами. Оставалось принять хорошую мину при плохой игре.
Лондонскому же Православному приходу, прямо скажем, крупно повезло, для него это было даром неба; начав с того, что за душой не имелось ни гроша Лондонский приход на собранные, точнее, Богом посланные, деньги выкупил и отреставрировал храм, а в последствии вначале девяностых выстроил приходской дом.
Обо всем владыка поведал мне при самом начале встречи. Удивительно другое, все сказанное им было уже опубликовано, и я с этим был знаком, но в данной ситуации для меня это не имело решительно никакого значения. Речь велась исключительно для меня, поражала в цель, потрясала до основания, на душу ложилась бальзамом. Это все равно как Евангелие, которое читалось тобою бесчисленное количество раз, каким-то местом вдруг властно заговорило только для тебя. Понять при этом только нужно, что именно этим, здесь и в этот момент ты сродни Господу и как никогда близок Ему.
Неискушенному в духовной жизни человеку описанное только и будет казаться просто интересным эпизодом, к делу рассказанным. Но в том-то и суть, что для христианина ничего не бывает «просто» и «случайно», все для него является промыслительным. Вот и здесь все говорилось исключительно для меня, относилось только ко мне, касалось только меня, почему так действенно, живительно, возрождающе даже, ложилось на мою душу.
Вот так на все Владыка ответил мне. Впрочем, сказать ответил — неточно, ведь и вопроса-то не было. Владыка не просто ответил, он особым образом переориентировал меня, да так, что от того момента для меня не стало нерешаемых проблем. Успокоенность, тихость и абсолютная преданность Божьей Воле посетили меня. Нужно ли говорить, что после этого все строительство наше свершалось милостями Божиими. Воздвигалось здание так просто и одновременно необычно; фундаментально и в то же время стройно, красиво. Это не значит, что при строительстве уже не появлялось осложнений, не было проблем. Они возникали на каждом шагу. Для разрешения их я что-то предпринимал, но когда дело заходило в тупик, совершая те или иные необходимые мероприятия, я пристально, с интересом даже вглядывался в ситуацию: как со всем этим управится Господь. Так было в период строительства, так все продолжает оставаться и теперь, потому всякий день приносит мне только удивление, восторг и благодарность Всевышнему.
Всем этим я всецело обязан митрополиту Антонию, его опыту, духоносности, прозорливости и, молитвам.
Настоятель храма преподобных Зосимы и Савватия Соловецких в Гольянове Протоиерей Владимир Тимаков
