 |
| Литературная газета | Юрий Болдырев | 03.08.2005 |
Применительно к вопросу о военных кафедрах обсуждалось, в каких вузах и почему кафедры сохраняются и, соответственно, как это повлияет на рейтинг вузов. При дополнительной информации о том, что даже и после военной кафедры теперь «откосить» от армии будет невозможно: после вуза выпускники кафедр обязаны отслужить от трёх до пяти лет офицерами.
Вопросы о том, насколько действительно необходимо стране (а не студентам и их родителям) оставлять военные кафедры в элитных Финансовой академии при правительстве (неужто «военных финансистов» действительно надо так тщательно готовить отдельно от гражданских?) и МГИМО (военные переводчики) и не стоило ли бы вместо них оставить военные кафедры в вузах, готовящих специалистов по действительно наукоёмким специализациям, определяющим роль и место государства в современном мире, не ставились… А зря, ведь именно здесь-то есть что обсуждать.
Например, не важнее ли для страны дать отсрочку от армии, а затем, при необходимости, привлечь на военную службу (в том числе в качестве глубоко понимающих суть проблем представителей заказчика) специалистов на весь мир знаменитого достижениями своих выпускников Московского физико-технического университета? Или Балтийского университета (бывшего Военмеха), который изначально сориентирован на обеспечение обороноспособности в приоритетных областях, причём именно тех, где мы, в отличие от финансово-экономической сферы, действительно имели и ещё не утратили лидерские позиции? Или также знаменитого своей школой Петербургского политехнического университета? Или моего родного (по первому образованию) Петербургского электротехнического университета, бывшего ЛЭТИ — того самого, в котором на одном из факультетов есть знаменитая группа, студенты которой со второго курса учатся прямо в Физико-техническом институте им. Иоффе непосредственно под руководством академика Ж.И. Алфёрова (ныне нобелевского лауреата)?
А сколько у нас ещё таких мощных научно-педагогических школ было, частично ещё есть и надо во что бы то ни стало сохранить и возродить? В общем, согласитесь, есть из чего выбрать и есть что обсуждать. Ибо это вопрос не столько возможностей и перспектив «откосить» от армии, сколько вопрос приоритетов государства и общества.
Но не менее важна и другая составляющая вопроса: неужто теперь легально «откосить» от армии будет невозможно?
Более или менее здравомыслящий человек лишь усмехнётся: разумеется, «откосить» будет и дальше можно — не такое государство мы строим, чтобы все левые денежные потоки вдруг пресечь, да ещё и граждан поставить в положение действительного равноправия и равных обязанностей перед страной. А жаль, и вовсе не потому, что мне хочется, чтобы всех молодых людей, включая моего сына, обязательно забрали в армию.
Жаль потому, что невозможность увильнуть от исполнения долга перед государством (как перед некой внешней, чуть ли не оккупационной силой) поставила бы всех перед другим вопросом — о том, что за государство мы строим, что оно нам даёт, кого и что мы или наши дети идём защищать. А на этот вопрос ведь внятного ответа до сих пор нет. И именно об этот главный вопрос разобьются планы любой, даже самой продуманной в прочих своих составляющих военной реформы.
Ведь кто бы и что бы ни говорил о свободе бизнеса, защищать право узкого меньшинства хищнически выкачивать и отправлять за рубеж невосполнимые природные ресурсы страны, а полученные сверхприбыли вкладывать в английские футбольные клубы или английские же заводы спортивных автомобилей более или менее здравомыслящий человек добровольно не станет.
Это чужое необоснованное и очевидно несправедливое сверхблагополучие при продолжающейся стагнации страны — то, с чем можно смириться, это даже то, чему можно завидовать, но это — явно не то, за что можно добровольно и сознательно положить свою жизнь. А за что жизнь положить можно?
Мой отец — военный моряк, подводник, служил в тяжёлых условиях на Севере (в том самом Видяево, из которого сорок лет спустя в последний поход ушёл «Курск»), в «горячих точках» за рубежом, затем на Средиземном море — на самой в то время передовой. Это его жизнь, большая, наполненная не только узко личным, но и большим социальным смыслом. О ней он рассказывает своему внуку — моему сыну. Он сознательно рисковал жизнью, но точно знал, что защищает и от чего. Он защищал даже не просто Родину, а государство, которое считал своим, — государство, позволившее ему, чей дед землю пахал, получить и образование, и высокий социальный статус. Плюс у него была полная уверенность: случись с ним что, его жена и дети на улице не окажутся, получат образование и нормальные жизненные перспективы.
И это последнее — то, что его семья и дети не будут брошены, — при всех различиях материального уровня тем не менее сближало его самоощущение с самоощущением таких же офицеров, но служивших по другую сторону фронта холодной войны.
Более того, это то, что сближало его с офицерами армий многих других стран, так или иначе стремящихся не сгинуть, а развиваться. Есть ли это у наших сегодняшних офицеров? Не говоря уже о чувстве сопричастности с действительно своим государством, то есть на деле служащим интересам большинства таких же граждан…
В дни праздников принято желать всего лучшего. Что можно пожелать сегодня нашим военным морякам? Многого, но прежде всего, чтобы мы взялись за свою страну и сделали так, чтобы им действительно было что защищать и чтобы они были уверены, что в случае чего страна их жён и детей не оставит.
