 |
| Народное радио | Епископ Покровский и Николаевский Пахомий (Брусков) | 03.08.2005 |
Г. М. Антоненко: По бабушкиной линии мы принадлежим к древнему роду князей Углицких. Мама, Злата Сергеевна Яхлакова-Углицкая, рассказывала, что бабушка ездила по приглашению на открытие мощей святителя Феодосия Черниговского, Угличского. По образованию бабушка — учительница. Мама — медик, медсестра, она работала в тыловом госпитале в городе Красноуфимске на Урале. Хотя она очень стремилась на фронт и просьбы писала, чтобы ее взяли, но поскольку у нее были иждивенцы — ее мама и младшие братья, — она должна была за ними ухаживать, и на фронт ее не взяли. В 1946 году в Красноуфимск приехал наш папа, освобожденный из фашистского плена в 1945 году. Наш папа воевал, он начал войну лейтенантом. Во время битвы под Сталинградом, когда фашисты развернули мощное наступление, папа попал в плен.
Д. Семенюк: Вы сказали, что он был офицером, а в итоге стал иконописцем и даже священником.
Г. М. Антоненко: По линии бабушки (маминой мамы) весь наш род — священнический. Бабушка, Серафима Васильевна Углицкая, вышла замуж за Сергея Зосимовича Яхлакова, будущего священника, в роду которого тоже были священнослужители. Отец Василий, мамин дедушка, был священником в Великом Устюге Вологодской губернии. Мама родилась в селе Лупья Вологодской области. Их посылали из села в село, из деревни в деревню, они жили простой русской жизнью, полной лишений.
Мама много рассказывала о нашем папе, о его предках. Среди них был художник по имени Иосиф, он погиб в революцию. Видимо, папа напитался этим, подхватил упавшее знамя. Отец у нас простого происхождения. Он никогда не кичился своей родословной. Отец его занимался сельским хозяйством, потом, когда они переехали в Москву, работал в городе. Жили в районе Киевского вокзала, оттуда их депортировали в числе многих и многих под предлогом проверки паспортов — схватили, посадили в эшелон и отправили в Сибирь. Там произошло чудо. Им пришлось очень трудно, добирались туда на каких-то баржах, в качестве пищи им кидали селедку, пить не давали. Выгрузили и сказали: «Это ваше вечное место жительства». И, конечно же, кое-кто из людей, брошенных в бесконечные сибирские просторы выкорчевывать пни, попытался оттуда убежать. В их числе была папина мама Анна, которая очень хорошо знала природу, умела находить нужные тропки. И вот они шли по болоту, по тропам, усеянным человеческими костями, и добрались до лесочка, а там уже пытались их выследить. С ними шли еще некоторые люди. Спрятались они под какую-то елочку и сидят там. А преследователи бегают вокруг и кричат: «Где-то тут они были!» — а их не видят. Тут идет старичок в лапоточках, с палочкой, и они его спрашивают: «Дед, а ты не видел, вот тут шли с болота беглецы? Не видел, куда они побежали?» А он говорит: «Вон туда» — и махнул рукой в противоположную сторону. Туда они, свора вооруженных людей, и бросились. Тогда беглецы вышли из-под елочки, говорят: «Где же этот дедушка?», — хотели его отблагодарить, а он исчез. Тогда они поняли, что это было чудо, а мама папина говорит: «Это был преподобный Серафим Саровский». Так она решила. Потому что старичок просто растворился в лесном пространстве.
Д. Семенюк: Галина Михайловна, а как ваш отец начал писать иконы?
Г. М. Антоненко: До войны он писал картины. Первую икону написал в Красноуфимске для церкви, когда женился. Это была икона «Царь Славы». Иконочку эту отнес в храм, и с тех пор у них с мамой пошли неприятности, потому что писать картины — это одно, а писать иконы — совсем другое. Начались вызовы к властям, из города их попросили выехать — за написание иконы. Это была первая ссылка и далеко не последняя. Пятьдесят два города пришлось поменять родителям, чтобы выжить и выстоять. Где-то они находили больше понимания, где-то меньше. Во многих республиках страны они пожили и повидали очень многое: в Кабардино-Балкарии, на Украине, в Молдове. Поэтому мы очень многих людей воспринимаем нормально. Никогда ни с кем из других регионов не ссорились, не конфликтовали. Мама со всеми людьми всегда находила общий язык. Когда мы жили в Кабардино-Балкарии, маму кабардинки считали своей. Она никогда не кичилась тем, что она русская. Тем не менее, мама была настоящая христианка. Она рассказывала соседям о Христе, и некоторые кабардинки под влиянием ее рассказов начали верить в Него. Никогда у них не возникало конфликтов с местными жителями, было чувство человеческой общности.
Д. Семенюк: А что вы взяли, перенесли из семьи, из детства в отношения с вашими детьми?
Г. М. Антоненко: Стараемся, чтобы дети что-то слушали из Евангелия, Библии. Эта традиция идет от мамы, она часто вслух нам читала Священное Писание. Просто сядет в доме, когда мы чем-то занимаемся, что-то делаем, и читает нам. Мама наизусть знала Псалтирь. Так родители ее воспитали, и это перешло к нам. На улице, в школе мы попадали в безбожную среду, а домой придешь — опять очистишься, опять послушаешь Священное Писание. Еще девчонок приводили, мальчишек — им тоже удавалось послушать, что-то впитать. Мама помогала нашим знакомым, которые метались, не зная, куда податься, тем, кому было тяжело в жизни, кто находился в тупике, не видя в жизни идеала.
Д. Семенюк: Сейчас, когда мы разговариваем, в комнату то и дело заглядывают дети. У вас большая семья. И вы тоже воспитывались в большой семье.
Г. М. Антоненко: У нас была семья побольше. У меня трое детей: Филипп, Ваня и Тома, — а у мамы их было восемь. Все равно, мне и с тремя детьми не всегда легко. Мама несла большой крест, ей это удавалось. Я не такой сильный человек. Я стараюсь им читать отдельные места из Святого Писания, хотя, наверное, недостаточно. Нужно больше им читать, больше беседовать с ними.
Д. Семенюк: Филипп, ты самый старший из детей, тебе 13 лет. Ты чувствуешь за собой особую ответственность, особые обязанности?
Филипп: Чувствую ответственность. Комнату постоянно надо убирать. Присматриваю за младшими, хожу с ними гулять.
Д. Семенюк: А они слушаются тебя?
Филипп: Ваня не очень, а Тома слушается.
Д. Семенюк: Приходится иногда командовать?
Филипп: Да.
Д. Семенюк: А как ты думаешь, большая семья — это хорошо?
Филипп: Большая семья — лучше, чем маленькая. Есть с кем поговорить дома, когда болеешь, есть с кем поиграть, большая семья лучше.
Д. Семенюк: Галина Михайловна, вас было восемь детей. Вы чувствовали внимание со стороны родителей?
Г. М. Антоненко: Безусловно, чувствовали.
Д. Семенюк: Не было ли у вас каких-то обид?
Г. М. Антоненко: Были обиды, как и в любой семье. Но мама умела найти такое слово, что снова верилось, что именно ты — действительно значимый человек для мамы и для папы. У мамы была мудрость, приобретенная с годами, она умела нас успокоить, если кто-то чувствовал себя ущемленным.
Д. Семенюк: А как старшие относились к младшим?
Г. М. Антоненко: Помогали.
Д. Семенюк: Бесконечные переезды с одного места на другое — нужно было обжиться, познакомиться с другими детьми, с новой школой, привыкнуть к новым преподавателям. Как это вам удавалось?
Г. М. Антоненко: Мы адаптировались очень быстро, быстро находили друзей, никогда не замыкались, не сидели дома, не закрывались, не закупоривались от всех. У нас всегда были друзья, мы играли в догонялки, во все игры, в которые дети обычно играют. У нас вся улица была в друзьях. А те, кто ходил в школу, очень хорошо учились. Единственной препоной в школе был крест. Наденешь крест, на медосмотре его увидят — и начинают опять дергать. Но крест нельзя было снимать, потому что, снимая крест, человек предает свою веру. Мы крест пронесли через все те годы, когда его носить не разрешали. И отстаивать свое мнение приходилось. Однажды мне пришлось возразить учительнице истории и сказать, что я не согласна с тем, что человек произошел от обезьяны, и слушать это не хочу и не буду. И мне стало от этого очень хорошо. «На самом деле все создал Бог, — сказала я. — Это истина, об этом писали и Ломоносов, и другие наши великие ученые, вы же не будете отрицать, что они говорили, что Господь сотворил мир, сотворил людей».
Д. Семенюк: Какое у вас самое раннее воспоминание о детстве? Помните ли вы себя трехлетней, четырехлетней?
Г. М. Антоненко: Да, есть у меня такие воспоминания. Помню, как отец писал икону, а я сидела в люльке, которую он сколотил из деревянных решеток. Сижу и смотрю на икону, она и сейчас у меня — икона «Воскресения Христова». Сижу и разглядываю, как отец краски смешивает. А еще помню, как он кланялся, очень много делал поклонов. Если кто-то в семье заболевал, если что-то плохое происходило, отец сразу же начинал молиться, он мог сделать три тысячи поклонов, и болезнь уходила.
Д. Семенюк: Сейчас говорят о демографическом кризисе, о его социально-экономических предпосылках, о том, что у молодых супругов нет денег, нет возможности воспитывать трех и даже двух детей. Чаще всего в современных воспитывается семьях один ребенок. Каким образом тогда, при восьми детях в семье, можно было заработать на хлеб?
Г. М. Антоненко: Мама с папой такой заработок нашли. Они делали гипсовые фигурки, делали кошек, копилки, и, когда иконы полностью запрещалось писать, зарабатывали на этом. Старшие братья, приходя из школы, помогали. Люди покупали и радовались. Таким образом родители кормили семью. А как только появилась возможность, начали открыто писать иконы для храмов.
Д. Семенюк: Из восьми детей кто кем стал?
Г. М. Антоненко: Все работают для Церкви. Одни пишут иконы, другие делают иконостасы, киоты. Старшая сестра — матушка, она поет в церкви. У каждого своя семья, своя жизнь, и в городах живем тоже разных. Два брата живут в Москве, Александр и Николай, они художники-иконописцы. В Покрове живут два брата, Сергей и Михаил, и две сестры, Татьяна, жена священника, и Варвара. Они тоже иконописцы. Наташа с отцом, с нашим папой, сейчас пишет иконы в Крымске, в Краснодарском крае. А наша семья здесь, в Москве. Уже пять лет мы золотим иконостас в храме Большого Вознесения у Никитских ворот, где в последний раз служил Патриарх Тихон. Мой муж из Москвы, здесь мы познакомились, и я тоже оказалась в Москве.
Д. Семенюк: Расскажите, где вам приходилось работать, в каких храмах.
Г. М. Антоненко: Весной прошлого года мы с мужем и моей сестрой Варварой побывали в Самаре. Город готовился к празднованию Дня славянской письменности и культуры. В очень короткий срок нам надо было позолотить запрестольный киот и промыть иконы в кафедральном Покровском соборе. Там служит Владыка Сергий, он очень хорошо нас принял.
Д. Семенюк: Вы уже начали рассказывать о Крымске…
Г. М. Антоненко: Мы туда переехали в 80-е годы. До этого мы жили в Крымске, когда я была еще маленькой. Пройдя какой-то круг, проехав много городов, мы опять вернулись в Крымск. Маме, когда она спала, явилась Пресвятая Богородица и сказала: «Поедешь туда, там найдешь себе дом». И действительно на той улице, которую назвала Божия Матерь, продавался дом. До сих пор в нем папа живет, а мама перешла в другой мир.
Мы недавно вернулись из Крымска. Жили там с лета. Мне очень хотелось, чтобы мои дети почувствовали ту жизнь, какой жили мои родители. Я их даже забрала из школы, они учились там, в обычной крымской школе. Мне хотелось прийти в то место, куда велит сердце, куда велит душа. Для этого мне надо было проделать такой путь, оставить все здесь, прожить там какое-то время, и я нисколько не жалею. И жили мы там простой жизнью — никаких компьютеров, никакого телевидения, только труд и молитва. Духовный уровень очень сильно поднялся, появилась сила для дальнейшей жизни. Уезжать оттуда было трудно, сердцем прикипели, но была необходимость; здесь муж, он работает, ему тяжело. Прежде чем уехать, взяли детей и пошли на могилу к маме. Там мы зажгли свечи, стали молиться, и я решила там спросить у мамы, потому что папа однозначно хотел, чтобы мы остались. И вот мама мне там ответила определенно и четко после молитвы на могилке: «Тебе нужно ехать». Папа спокойно это воспринял, и вот мы уехали. Сейчас мы здесь, но надеемся еще поехать помогать отцу, может быть, летом. Отец встает раньше всех, в четыре утра. Просыпается и молится у иконы, которую сам написал, — у мироточивой Иверской иконы Божией Матери, перед которой всегда зажжена у него большая свеча. Молится наш папа за весь мир, акафист читает. Мы уже десять раз чай попьем, а он только приходит на кухню. Всегда у него теплится лампада, всегда сохраняется ощущение молитвы. У меня перед тем, как поехать в Крымск прошлым летом, было какое-то паническое, неуравновешенное состояние, а сейчас, после того, как мы побывали у папы, у меня совершенно другое восприятие мира — спокойное, нормальное, уверенность в Божьей силе, в благодати, которую Он нам дает. Это же чудо, что мы живем, что рядом с нами дети. Мы просто этого не сознаем.
Вы задавали вопрос о демографическом кризисе, о том, почему у нас рождаемость в стране падает. Да потому, что люди теряют эту ниточку, доставшуюся от предков, и не улавливают, что они ее теряют, не обращаются к Богу за силой, которую Господь дает, если человек просит. Человек сам не знает, почему он скатывается до уровня потребителя материальных благ, а за самое главное в жизни перестает держаться. И, конечно же, в жизни его кидает как щепку. А чтобы стать кораблем и куда-то плыть и курс держать, человек должен иметь в себе уверенность, которую дает только Бог. Нужно семью беречь, держаться за семейные традиции и стараться храм посещать. Наша жизнь хаотичная, да еще это телевидение в худших своих проявлениях досаждает. И человек, особенно молодой, сидит одурманенный, а потом у него складывается такой же легкомысленный взгляд на жизнь, он ни во что не вдумывается. И происходят такие вещи, что семья создается только потому, что понравились друг другу, а к трудностям не готовы и не считают, что должны их преодолевать, а только радости жизни хватать. А радости жизни не сыплются на них, и тогда они сдаются, и семьи распадаются. Ведь нужно и радости, и трудности принимать — все, что Бог дает человеку. А чтобы легче было их принимать, обязательно нужно обращаться к Богу в молитве, и Господь даст силы. Нужно вспомнить своих бабушек, дедушек, как они жили. Пускай люди разберут все по полочкам в душе своей, и тогда все будет нормально.
