 |
| Правая.Ru | Петр Пивкин | 18.07.2005 |
Когда современный историк пытается объективно осмыслить государственную деятельность св. Николая Романова, он начинает исследование с предубеждения о будто бы «слабом» монархе. Однако, он сразу же с удивлением обнаруживает, что Россия в начале ХХ века представляла из себя одно из самых динамично развивающихся государств мира, ее экономические показатели частично уступали лишь США и Великобритании, а ежегодный прирост в 9−14% обещал в течение нескольких лет выдвинуть Россию на первое место. В этом-то и загвоздка.
Все передовые державы тех времен, несмотря на миролюбивую политику Русского Царя, были немало обеспокоены усилением державного статуса русских. К тому времени Россия располагала огромным военным и экономическим потенциалом, значительно превышающим возможности союзников. Победное окончание Первой Мировой войны, которое, совершенно очевидно, предполагалось к лету 1917 года, означало, что Россия приобретала особую роль как в Европе, так и в мире вообще.
По результатам войны ей должны были отойти исторические русские земли, принадлежавшие до этого Австро-Венгрии, мы устанавливали свой контроль над Балканами и Румынией. Германия теряла польские земли, которые объединялись с царством Польским под скипетром Русского Царя, и, наконец, русским становился Константинополь и проливы — стратегический пункт влияния на Ближний Восток и Средиземноморье.
На этом фоне сильная и справедливая Россия становилась тормозом для колониальной политики Англии в Азии и, прежде всего, на Ближнем Востоке. Франция же относила Балканы к своей сфере влияния с частью претензий к Азии и Ближнему Востоку. Интересно, что в книге французского исследователя С. Ютена рассказывается об одном конгрессе во время войны, на который «Россия либо не послала делегатов, либо, что вернее всего, не была приглашена». Там обсуждалось будущее, связанное с концом войны, победой Франции и переустройством мира: были подняты вопросы об Эльзасе и Лотарингии, Истрии, Триесте, Восточной Адриатике, Шлезвиг-Гольштейне, Польше, Армении и колониальных землях Германии.
«Совершенно ясно, — отмечает С. Юстен, — что никакой роли в переустройстве мира союзники при этом России не предназначали». На этом фоне более чем ясны «союзнические» шаги иезуитского характера, направленные на размывание и последующее уничтожение фундамента российской государственности — монархии. Долгое время считалось зазорным обвинять тайные общества и иностранную резидентуру в уничтожении монархии, но, на мой взгляд, «слабость» нашего последнего Царя-Мученника заключалась именно в нежелании признать «государственного мужа» изменником. Сегодня такой негативный статус чиновника ни у кого не вызывает удивление, как и целенаправленная, разрушающая нашу нынешнюю государственность, «работа» иностранных доброхотов от мировой демократии.
В те же времена, отмечая роль союзников в февральской революции, генерал Людендорф писал: «Царь был свергнут революцией, которую фаворитизировала Антанта… Судя по всему, Антанта ожидала, что революция принесет ей какие-то преимущества». Так же считали многие другие германские военачальники, видевшие в Февральской революции руку англичан, действовавших через Думу и отдельных лиц. Незадолго до февраля 1917 года в Москву прибыл банкир лорд Мильнер. О тайной миссии этого высокопоставленного красавца ирландский представитель в британском парламенте заявил:"Наши лидеры… послали лорда Мильнера в Петроград, чтобы подготовить эту революцию, которая уничтожила Самодержавие в стране-союзнице".
Здесь мне вспоминается английский королевский дом, человеколюбиво предложивший убежище семье Романовых, но, увы, на пике событий — отказавших в этом убежище и Царю Николаю и его Царственной Супруге, внучке английской королевы.
«Кругом измена и трусость, и обман» — эти слова последнего Русского Царя как нельзя лучше характеризуют политическую расстановку сил тех времен. Большая часть «русских передовых деятелей» от финансов и политики самозабвенно отдавались делу уничтожения русской монархии. Весной 1916 года Милюков посетил Англию, где завязал более близкие отношения с английскими политическими деятелями и заручился их поддержкой в борьбе с законным русским правительством. В этой поездке он хлопочет об объединении представителей парламентариев стран Антанты в единую наднациональную организацию, своего рода, международный парламент, который своим авторитетом поддержал бы борьбу российского либерального подполья против русского правительства.
Не отвлекаясь от главной темы, можно добавить, что очень примечателен недавний визит «политического изгнанника» Невзлина в Вашингтон, однако по сравнению с Милюковым — последний не является столь значимой фигурой.
Но так уж на Руси повелось, что о существовании тайных разлагающих организаций принято говорить с некоторой долей иронии. Что здесь сказать? Ведь и главной заслугой дьявола явилось умение доказать то, что его не существует.
К 1917 году на территории России существовало 28 тайных организаций, они действовали практически во всех крупных городах России: в Петрограде, Москве, Киеве, Риге, Самаре, Саратове, Екатеринбурге, Кутаиси, Тифлисе, Одессе, Минске, Витебске, Вильне. Но главное было не в географическом охвате, а в проникновении представителей этих организаций во все жизненно важные государственные, политические и общественные центры страны. Сетование Русского Царя о круговой измене становится понятным, когда узнаешь, что членами тайных организаций были: Поливанов (военный министр), Наумов (министр земледелия), Кутлер и Барк (министерство финансов), Джунковский и князь Урусов (Министерство внутренних дел), Федоров (Министерство торговли и промышленности). В Государственной Думе заседало более 40 подобных представителей, а «Глава Верховного Совета» российских «тайных обществ» (был и такой) Н.В. Некрасов являлся заместителем председателя Государственной Думы. В Государственном Совете сидели Гучков, Ковалевский, Меллер-Закомельский, Гурко и Поливанов. Во главе городской администрации Москвы почти бессменно стояли Н.И.Гучков (брат А.И.Гучкова), Астров, Челноков.
Уместно озвучить воспоминания очевидцев тех времен: «Дума и городская управа занимались самыми низкими интригами. Эти интриги обнажили перед обществом всю низость борющихся за власть партий, показывали их эгоизм, корысть, отсутствие патриотизма; оказалось, что были в хозяйстве и злоупотребления, о которых в последние дни стали поговаривать довольно громко. Бесконтрольная трата бюджетных денег, кумовство при определении служащих, бесхозяйственность и отсутствие систематического надзора привели к тому, что многие лица пристроились к общественному пирогу лишь с целью нажиться». Не правда ли, это мало похоже на выдумку?!
Под контролем «организаций» находилась большая часть СМИ и издательств, в частности, газеты «Россия», «Утро России», «Биржевые ведомости», «Русские ведомости», «Голос Москвы».
Параллельной движущей антимонархической силой были социалистические и националистические круги, но серьезную опасность они представляли отнюдь не по своей идейности, а из-за огромных финансовых вливаний со стороны германского и австрийского правительств. А это целая армия платных революционеров, имеющих средства на передвижения и агитации по стране, издания газет, журналов, брошюр, листовок, закупки оружия и боеприпасов. Сегодня точно известна сумма денежных средств, которую большевики приняли от германского правительства на дестабилизацию положения в России. По данным, полученным из официальных источников германским социал-демократом Э. Бернштейном, занимавшим одно время пост заместителя министра финансов Германии — это 60 млн. марок, громадная сумма по тем временам. Добавим, что не будь этих денег, Ленин (Ульянов-Бланк), так и остался бы на обочине истории старым демагогом.
В 1916—1917 годах русская военная контрразведка установила каналы, по которым большевики получали деньги. Между Лениным и германской разведкой была целая цепочка пламенных революционеров. Непосредственно деньги от разведки получали Парвус и ленинский соратник Я. Гапецкий (Фюрстеиберг). К передаче также причастны Коллонтай, Козловский, Троцкий и Суимеисон.
Таким образом, перед февральскими событиями 1917 года Семья Романовых оказалась под ударом Антанты и «мирового интернационала», где большевики победили лишь потому, что англичане оказались скупы, как и всегда.
«В дни великой борьбы с внешним врагом, стремящимся почти три года поработить нашу Родину, Господу Богу было угодно ниспослать России новое тяжкое испытание. Начавшиеся внутренние народные волнения грозят бедственно отразиться на дальнейшем ведении упорной войны. Судьба России, честь геройской нашей армии, благо народа, все будущее дорогого нашего Отечества требуют доведения войны, во что бы то ни стало, до победного конца. Жестокий враг напрягает последние силы, и уже близок час, когда доблестная армия наша сможет окончательно сломить врага. В эти решительные дни в жизни России почли Мы долгом совести облегчить народу Нашему тесное единение и сплочение всех сил народных для скорейшего достижения победы и, в согласии с Государственной Думою, признали мы за благо отречься от Престола Государства Российского и сложить с Себя верховную власть. Не желая расставаться с любимым сыном Нашим, Мы передаем наследие Наше брату Нашему Великому Князю Михаилу Александровичу и благословляем Его на вступление на Престол Государства Российского. Заповедаем брату Нашему править делами государственными в полном и ненарушимом единении с представителями народа в законодательных учреждениях, на тех началах, кои будут ими установлены, принеся в том ненарушимую присягу. Во имя горячо любимой Родины, призываем всех верных сынов Отечества к исполнению своего святого долга перед ним повиновению Царю в тяжелую минуту всенародных испытаний и помочь ему, вместе с представителями народа, вывести Государство Российское на путь победы, благоденствия и славы. Да поможет Господь Бог России.
Николай.
Город Псков, 2-го марта, 15 час., 1917 года».
Так звучит «Акт об отречении Государя Императора Николая Второго от Престола Государства Российского за себя и за сына в пользу Великого Князя Михаила Александровича «, который, впрочем, так и не был озвучен всенародно, в силу того, что большая часть русского народа любила своего доброго Христолюбивого Царя.
Эпитет «кровавый», коим цинично наградили Николая Романова пламенные революционеры, является таким же пустозвонством, как и вся революционная этика. Дело в том, что памятные события 9 января 1905 года были лишь грязной провокацией социал-демократов и левых эсеров, направленной на дискредитацию Царского правительства. Помимо икон и хоругвей революционно настроенная часть толпы была вооружена топорами и револьверами, по воспоминаниям того же Гапона, что руководил памятным шествием с петицией ультимативного характера к Царю, неприкосновенность которому Гапон гарантировал своим «авторитетом», будучи на самом деле игрушкой в руках революционеров-радикалов. Чтобы уяснить сие — достаточно взглянуть на его воспоминания.
Настоящую «кровавость» российский народ для себя уяснит чуть позже, когда вкусит все прелести террора, оказавшись вместе с Семьей Романовых на перепутье революционных времен.
Хроника тех событий менялась с калейдоскопической быстротой: отречение Государя, Временное Правительство, разжалования и убийства верных монархии генералов и офицеров, арест Царской Семьи, разложение семимиллионной армии, октябрьский переворот, позорный «Брестский мир» с Германией (немецкие деньги необходимо было отработать), отсюда потеря Российских территорий и непомерная контрибуция — около 250 000кг (!) золота (достались Англии и Франции). Хаос и разруха в стране.
Но монархические симпатии русского народа были по-прежнему сильны. Многие крестьяне ждали и верили, что Царь-Батюшка скоро снова вернется к власти и жизнь пойдет по-старому. Очевидцы, например, рассказывали: когда Николая Второго перевозили из Тобольска в Екатеринбург, в одной из деревень крестьяне, узнавшие Царя, обрадовались, считая, что он возвращается в столицу занять престол. «Слава Богу, снова порядок будет», — говорили крестьяне. Не только крестьяне желали возвращения Царя, но и многие горожане, солдаты, матросы, уставшие от дикого произвола и государственной анархии. В дневнике З. Гиппиус за 18 ноября 1918 года сохранилась следующая запись:
«Сегодня в Петропавловской крепости И.И.Манухин при комиссаре-большевике Подвойском разговаривал с матросами и солдатами. Матрос прямо заявил:
— А мы уже Царя хотим.
— Матрос! — воскликнул бедный Ив.Ив. — Да вы за какой список голосовали?
— За четвертый (большевистский).
— Так как же?..
— А так. Надоело уже все это…
Солдат невинно подтвердил:
— Конечно, мы Царя хотим…»
К мысли о необходимости возрождения царской власти приходила и некоторая часть либеральной интеллигенции. Только последние хотели воцарения монарха, послушного их воле и играющего чисто декоративную роль (пример — Англия). Один из таких «монархистов» — Б.Э. Нольде размышлял в 1918 году: «Конечно, на восстановление у нас в России Бурбонов мы, левые, не согласны, но на «Орлеанов» — пожалуй».
Первые попытки убить государя предпринимаются еще с тайного одобрения Временного Правительства, но по разным причинам они не удались. Вся семья Романовых была вывезена в Тобольск, где содержалась под наблюдением комиссара Временного Правительства Панкратова.
После захвата власти большевиками на некоторое время возникла ситуация, позволявшая спасти Государя. В 1917−18 годах в Москве и Петербурге существовали монархические организации, готовившие спасение Царской Семьи. Были подготовлены группы офицеров, которых в конце 17-го года направили в Тюмень и Тобольск, но последние, в ожидании приказа — упустили время.
После разгона Учредительного собрания в январе 1918-го года царская фамилия начинает свозиться на Урал. В феврале великого князя Михаила Александровича конвоируют в Пермь, в конце апреля в Екатеринбург из Тобольска также перевозят Николая Второго, Царицу и дочь Марию, а чуть позднее и остальных детей; в мае в Алапаевск под охраной привозят великую княгиню св. Елизавету Федоровну, великих князей Иоанна, Константина и Игоря Константиновичей, Сергей Михайловича и князя Владимира Павловича Палей.
Первой царской жертвой идеологов «мирового интернационала» становится брат Царя великий князь Михаил Александрович. В ночь с 11-го на 12 июня 1918 года группой работников ЧК и советской милиции великий князь был увезен вместе со своим личным секретарем в глухое место под Пермью. Здесь обоих убили, зарыли в землю, а их личные вещи убийцы поделили между собой. Хотя акция осуществлялась представителями советской власти, официально было объявлено, что великий князь бежал в неизвестном направлении.
Решение об убийстве Царской Семьи было принято Лениным и Свердловым, и поддержано практически всеми членами большевистского руководства. При всей ненависти большевиков к духовным основам России их руководители понимали действительное значение Царя как духовного вождя нации, самим фактом своего существования способного объединить ее в одно целое. До тех пор пока был жив Русский Царь как Верховный вождь нации, как символ единства России, ни Временное правительство, ни «мировой интернационал» не были уверены ни в прочности своей власти, ни в эффективности своих мер по разрушению и расчленению России. Позднее Л. Троцкий (Бронштейн) признавался в своих воспоминаниях, что больше всего большевики боялись, как бы белые не провозгласили возвращение Царя и восстановление царской власти, ибо видели в этом неминуемую гибель советского режима.
Руководство подготовкой убийства царской семьи осуществлялось Яковом Свердловым, который через своего старого соратника по террористической деятельности 1905−1907 годов Шая Голощекина подобрал непосредственного исполнителя убийства Царя. Нашелся Янкель Хаимович Юровский — внук раввина, как пишет Платонов: «Личность абсолютно безнравственная, с ярко выраженными садистскими наклонностями, прославившийся жестокими расправами над русскими людьми в застенках ЧК». Вместе с Голощекиным Юровский входил в состав Уралсовета. Для совершения цареубийства был сформирован специальный штаб, куда кроме упомянутых лиц входили старые большевистские террористы: А.Г.Белобородов, С.Е.Чуцкаев, Г. И.Сафаров, Ф.Ф.Сыромолотов, П.З.Ермаков, П.Войков.
Первоначально планировалось осуществить убийство Царя якобы при попытке к бегству. Для этого один из соратников Ленина — Пинхус Войков (Вайнер) составил фальшивое письмо к Царю будто бы от имени офицеров, пытавшихся его спасти. Провокация не удалась — Государь не поддался, поэтому чекистам оставалось только прямое убийство…
«…Твой крестный путь принесет Тебе небесные награды, Родная, там будешь по воздуху ходить, окруженная розами и лилиями. Душа выросла, — то, что раньше стоило Тебе один день мученья, теперь год терпишь, и силы не ослабели. Через крест к славе. Все слезы, Тобою пролитые, блестят как алмазы на ризе Божьей Матери; ничего не теряется, хорошее и плохое, все написано в книге жизни каждого; за все Твои мученья и испытания Бог Тебя особенно благословит и наградит. «Кто душу свою положит за друзей своих». Да, моя маленькая Мученица, это все в пользу Тебе. Бог попустил эту странную ругань, клевету и мучения — физические и моральные, которые Ты перенесла. Мы никогда не можем отблагодарить за все, лишь в молитвах, чтобы Он и впредь Тебя сохранил от всего. Дорога к Нему одна, но в этой одной масса других, — и все стремимся дойти до пристани спасения и к вечному свету. А те, кто по стопам Спасителя идут, те больше страдают. Избранные крестоносцы… Господь скорее слышит молитвы тех, кто перестрадал, но веру не потерял. Не вспоминай все больное, но лучи солнца, которые Он посылает» (от 19 апреля 1918 года).
Это одно из последних писем Великих Княжен князю Э.А.Эристову. Императрица делает приписку: «…Весна идет, солнце светит, пташки чирикают, все просыпается — проснитесь и вразумитесь, бедные, серые, обманутые люди. Христос да воскреснет во всех сердцах. Маме поцелуй. Благослови Вас Бог. Желаю счастья и здоровья"…
Один из последних свидетелей последних дней жизни Царской Семьи — протоиерей Иоанн Сторожев, совершавший последние богослужения в Ипатьевском доме.
» Пользуюсь моментом, чтобы сделать общее замечание по поводу моих показаний. Исключительные условия, при которых мне приходилось воспринимать все эти посещения дома Ипатьева, а с другой стороны, совершенно исключительные внутренние переживания за время нахождения там — естественно препятствовали мне быть только спокойным наблюдателем, со всею правильностию оценивающим и точно запоминающим все наблюдаемые явления и лица. Тем не менее, я употребляю все усилия к тому, чтобы показание мое было точно и оценка наблюдаемого объективна.
Итак, облаченные в священные ризы, взяв с собой все потребное для богослужения, мы вышли из комендантской в прихожую. Комендант сам открыл дверь, ведущую в зал, пропуская меня вперед, со мной шел отец диакон, а последним вошел комендант. Зал, в который мы вошли, через арку соединялся с меньшим по размеру помещением — гостиной, где ближе к переднему углу я заметил приготовленный для богослужения стол. Но от наблюдения обстановки зала и гостиной я был отвлечен, так как, едва переступил порог в зал, как заметил, что от окон отошли трое: это были Николай Александрович, Татьяна Николаевна и другая старшая дочь, но которая именно, я не успел узнать. В следующей комнате, отделенной от залы, находилась Александра Федоровна, две младшие дочери и Алексей Николаевич. Последний лежал в походной (складной) постели и поразил меня своим видом: он был бледен до такой степени, что казался прозрачным, худ и удивил меня своим большим ростом. В общем, вид он имел до крайности болезненный, и только глаза у него были живые и ясные, с заметным интересом смотревшие на меня — нового человека… Около кровати стояло кресло, в котором сидела Александра Федоровна, одетая в свободное платье, помнится, темно-сиреневого цвета. Никаких драгоценных украшений на Александре Федоровне, а равно на дочерях, я не заметил. Обращал внимание высокий рост Александры Федоровны, манера держаться, манера, которую нельзя иначе назвать, как «величественной». Она сидела в кресле, но вставала бодро и твердо каждый раз, когда мы входили, уходили, а равно и когда я по ходу богослужения преподавал «мир всем», читал Евангелие или мы пели наиболее важные молитвословия. Рядом с креслом Александры Федоровны, дальше по правой стене, стали обе их младшие дочери, а затем сам Николай Александрович. Старшие дочери стояли в арке, а, отступая от них, в зале стояли: высокий пожилой господин и какая-то дама (мне потом объяснили, что это были доктор Боткин и состоящая при Александре Федоровне девушка)…. Комендант стоял все время в углу залы…
Николай Александрович был одет в гимнастерку защитного цвета, таких же брюках, при высоких сапогах. На груди был у него офицерский Георгиевский крест. Погон не было. Все четыре дочери были, помнится, в темных юбках и простеньких беленьких кофточках… Николай Александрович произвел на меня впечатление своей твердой походкой, своим спокойствием и особенно своей манерой пристально и твердо смотреть в глаза. Никакой утомленности или следов душевного угнетения в нем я не приметил. Показалось мне, что у него в бороде едва заметны седые волосы…
Я забыл отметить, что всегда особенно останавливало мое внимание, это та исключительная — я прямо скажу — почтительность к носимому мною священному сану, с которой отдавали каждый раз поклон все члены семьи Романовых в ответ на мое молчаливое им приветствие при входе в зал и затем по окончании богослужения…
Став на свое место перед столом с иконами, мы начали богослужение, причем диакон говорил прошения ектении, а я пел. Мне подпевали два женских голоса (думается, Татьяна Николаевна и еще кто-то из них), порой подпевал низким басом и Николай Александрович. Богослужение прошло бодро и хорошо, молились они очень усердно…»
14 июля 1918 г. (за три дня до убийства), о. Иоанн: «Едва мы переступили через калитку, как я заметил, что из окна комендантской на нас выглянул Юровский. Я успел заметить две особенности, которых раньше не было — это:
1) очень много проволочных проводов, идущих через окно комендантской комнаты в дом Ипатьева, и 2) автомобиль — легковой — стоящий наготове у самого подъезда дома Ипатьева. Шофера на автомобиле не было. На этот раз нас провели в дом прямо через парадную дверь, а не через двор…
Мы с диаконом стали готовить книги, ризы и проч., а Юровский, распивая чай, молча рассматривал нас и, наконец, спросил: «Ведь ваша фамилия С-с-с», — протянул начальную букву моей фамилии. Тогда я сказал: «Моя фамилия Сторожев». «Ну да, — подхватил Юровский, — ведь вы уже служили здесь». «Да, — отвечаю, — раз служил». — «Ну так вот и еще раз послужите"…
…Став на свое место, мы с диаконом начали последование обедницы. По чину обедницы положено в определенном месте прочесть молитвословие «Со святыми упокой». Почему-то на этот день диакон, вместо прочтения, запел эту молитву, стал петь и я, несколько смущенный таким отступлением от устава. Но едва мы запели, как я услышал, что стоявшие позади нас члены семьи Романовых опустились на колени, и здесь вдруг ясно ощутил я то высокое духовное утешение, которое дает разделенная молитва. Еще в большей степени дано было пережить это, когда в конце богослужения я прочел молитву к Богоматери, где в высокопоэтических, трогательных словах выражается мольба страждущего человека поддержать его среди скорбей, дать ему силы достойно нести ниспосланный от Бога крест.
После богослужения все приложились к св. Кресту, причем Николаю Александровичу и Александре Феодоровне о. диакон вручил по просфоре. (Согласие Юровского было заблаговременно дано). Когда я выходил и шел очень близко от бывших Великих Княжен, мне послышалось едва уловимые слова: «Благодарю». Не думаю, чтобы мне это только показалось…
Молча мы дошли с о. диаконом до здания Художественной школы, и здесь вдруг о. диакон сказал мне: «Знаете, о. протоиерей, — у них там чего-то случилось». Так как в этих словах о. диакона было некоторое подтверждение вынесенного и мною впечатления, то я даже остановился и спросил, почему он так думает. «Да так. Они все какие-то другие точно, да и не поет никто». А надо сказать, что действительно за богослужением 14 июля впервые (о.диакон присутствовал при всех пяти богослужениях, совершенных в доме Ипатьева) никто из семьи Романовых не пел вместе с нами».
16 июля в Екатеринбурге из Москвы через Пермь была получена телеграмма на условном языке, содержащая приказ об «истреблении Романовых» (записка Я.Х.Юровского). Вечером оперативный руководитель преступления Ш. Голощекин дает приказ Юровскому убить Царскую Семью. У того уже все готово, найдены даже места для сокрытия тел. Один из участников убийства — караульный А. Стрекотин впоследствии вспоминал:
«Все арестованные были одеты по обыкновению чисто и нарядно. Царь на руках несет своего сына… Царевна дочь несет на руках маленькую курносую собачку, <эксимператорша> (здесь и далее «своеобразные» выражения Стрекотина сохранены — прим. ред.) под ручку со своей старшей дочерью — Ольгой… Когда арестованные были введены в комнату, в это время группа людей, что раньше вошла в одну из комнат, и направилась к комнате, в которую только что ввели арестованных. Я пошел за ними, оставив свой пост. Они и я остановились в дверях комнаты.
Юровский коротким движением рук показывает арестованным, как и куда нужно становиться, и спокойно, тихим голосом — пожалуйста, вы встаньте сюда, а вы вот сюда, вот так в ряд.
Арестованные стояли в два ряда, в первом — вся Царская Семья, во втором — их лакеи, Наследник сидел на стуле. Правофланговым в первом ряду стоял Царь. В затылок ему стоял один из лакеев. Перед Царем, лицом к лицу стоял Юровский — держа правую руку в кармане брюк, а левой держал небольшой листок, потом он читал приговор…
Не успел он докончить последние слова, как Царь громко переспросил — как, я не понял? Прочитайте еще раз.
Юровский читал вторично, при последнем слове он моментально вытащил из кармана револьвер и выстрелил в Царя в упор. Съойкало несколько голосов. Царица и дочь Ольга пытались перекреститься, но не успели.
Одновременно с выстрелом Юровского раздались выстрелы группы людей, специально призванных для этого, — Царь «не выдержал» единственной пули нагана, с силой упал навзничь. Свалились и остальные десять человек. По лежащим было сделано еще несколько выстрелов. Дым заслонил электрический свет и затруднил дыхание. Стрельба была прекращена, были раскрыты двери комнаты с тем, чтобы дым разошелся.
Принесли носилки, начали убирать трупы, первым был вынесен труп Царя. Трупы выносили на грузовой автомобиль, находящийся во дворе, когда ложили на носилки одну из дочерей, она вскричала и закрыла лицо рукой. Живыми оказались также и другие. Стрелять было уже нельзя, при раскрытых дверях выстрелы могли быть услышаны на улице. По словам товарищей из команды, даже первые выстрелы были слышны на всех внутренних и наружных постах. Ермаков взял у меня винтовку со штыком и доколол всех, кто оказался живым… "
Убив всю Царскую Семью, большевики через несколько дней официально сообщили о «расстреле бывшего Царя», одновременно распространяя ложь, что остальные члены семьи живы и находятся в безопасном месте… и что никто не добивал беззащитных Царевен штыками.
О ритуальном характере убийства царской семьи свидетельствовала каббалистическая надпись на стене подвала Ипатьевского дома, где было совершено преступление. Известны два варианта расшифровки этой надписи: «Здесь поражен в сердце глава Церкви, народа и государства»; «Здесь по приказанию тайных сил Царь был принесен в жертву для разрушения государства. О сем извещаются все народы».
Принимавшие участие в следствии об убийстве Царской Семьи генерал М.К.Дитерихс и журналист Р. Вильтон приводят сведения о том, что за день до совершения преступления «в Екатеринбург из Центральной России прибыл специальный поезд, состоявший из паровоза и одного пассажирского вагона. В нем приехало лицо в черной одежде, похожее на иудейского раввина. Это лицо осмотрело подвал дома», в котором впоследствии и была обнаружена каббалистическая надпись. По свидетельству очевидцев, вечером 18 июля 1918 года через железнодорожный переезд в Коптяковский лес, где преступники совершали разные манипуляции с телами убитых ими жертв, проехал автомобиль с шестью солдатами и одним штатским — «жид с черной как смоль бородой». Солдаты сопровождения на расспросы сказали, что они московские.
Архиепископ Сиракузский и Троицкий Аверкий отмечал, что убийство носило чисто мистический смысл. «Оно было продумано и организовано никем другим, как слугами грядущего антихриста — теми продавшими свою душу сатане, которые ведут самую напряженную подготовку к скорейшему воцарению в мире врага Христова — антихриста. Они отлично понимали, что главное препятствие, стоявшее на их пути, — Православная Царская Россия. А потому надо уничтожить Россию Православную, устроив на месте ее безбожное богоборческое государство, которое постепенно распространило бы свою власть над всем миром. А для скорейшего и вернейшего уничтожения России надо было уничтожить того, кто был живым символом ее, — Царя Православного…»
Но жалящий в пяту будет низвержен. Мученический подвиг Царя Николая и его Семьи стал залогом будущего возрождения России.
И у России появились новые Заступники, кровью сохранившие ей верность и молящиеся о ней перед престолом Божиим.
17.07.2005
