 |
| Правая.Ru | Авигдор Эскин | 17.06.2005 |
Читаем недавно в «Российской газете»:
«По мнению писателя, в России пока нет никакой демократии.
— Демократии у нас не было. Я повторял много раз — нет у нас ничего похожего на демократию, — заявил он.
По мнению Солженицына, „у нас в стране со словом „демократия“ упражняются многие ораторы, склоняя это слово и очень поспешно вытаскивая ее признаки взамен самой демократии“. Свобода слова и печати в России существует, но „это только частный признак демократии“, — убежден Солженицын. „От одного этого признака демократии не будет“, — считает писатель. По его словам, залог успеха демократии в западных странах — организация работы местного самоуправления. „Мы восхищаемся демократией в западных странах потому, что у них местное самоуправление великолепно работает. Не было бы у них демократии без местного самоуправления, а мы строим демократию без местного самоуправления, нам не нужно“, — сказал Солженицын.
Он подчеркнул, что „демократия не может быть насажена сверх никаким умным законом, никакими мудрыми политиками“.
„Она (демократия) не должна быть насажена, как колпак. Демократия может только расти, как все растущее, как все растения, — снизу вверх. Должна быть прежде демократия малых пространств. Должно быть прежде самоуправление местное.
Как начало демократии. И только потом оно уже начинает развиваться“, — сказал писатель».
Досадно и горько читать это. Ни слова о разрушительной природе демократии, ни слова направления на путь духовного возрождения. Русский исполин видит беду в недостаточно правильном претворении демократии в жизнь. Неправильно внедряют эту демократию, не настоящая эта демократия. (Но нет, настоящая она. Как коммунизм в России тоже был настоящим коммунизмом.)
Вот так еврокоммунисты и неокоммунисты критиковали сталинский коммунизм. Дескать, неверно в Советском Союзе внедряли учение, искажая его во всех путях. И все норовили укрепить веру в само учение коммунизма.
Перечитываем с болью слова в защиту демократии от Солженицына. Али неведомо ему, что не искажение системы, но природа ее в максимальном освинении человека, в извращениях и насилии, в беспрестанной лжи, в безбожии и безнравственности? Ужель Солженицын не понимает, что современное либеральное зло куда более всепроникновенно, чем предшествующие виды зла?
Не хочется отвлекаться от сути, но и в подробностях сказанного найдем отдаленность от происходящего. В сегодняшней России только сильная централизованная власть способна сокрушить систему плутократии и защитить народ от либерального бандитизма. Передача полномочий провинции приведет сегодня неизбежно к захвату там власти криминальными баронами и ставленниками сил, направленных на расчленение России. (Это нисколь не идет поперек той правде, что по сей день встречаешь в российской провинции душевность, чистоту и благородство. Наряду с катастрофой пьянства.)
Но главное — моральная обязанность писателя сказать правду о природе демократии и либерализма. Склоненный недугами, Солженицын сохранил мудрость и не утерял ясности мысли. Он подошел к той черте, когда он должен и обязан сказать правду этих дней не только в вопиющих разрозненных подробностях, но и в рельефном обобщении. И правда эта неотделима от разоблачения демократии.
Добавим еврейскую реплику. Мы знаем о России с пороками, но с верой и добром. Мы помним Россию безбожного тоталитаризма. Мы видим ее в тисках демократического кровопийства. Помолимся о крушении демократии в России и об усилении добра и веры на обновленный русский лад.
