Сокровище нетленное

«Кто хочет быть милосердным, тот должен быть братом».
Сщмч. Серафим (Чичагов)

Жизнь владыки Серафима (в миру — Леонида Михайловича Чичагова) и была примером христианской деятельной любви. Ещё до вступления на путь священнического служения, будучи офицером, он учредил благотворительное общество помощи военным, которые вследствие болезней были вынуждены выходить в отставку до приобретения прав на пенсию, заботился об организации бесплатной медицинской помощи, о детях-сиротах, чьи родители погибли на войне. Желание помогать больным и увечным привело будущего епископа к серьёзному изучению медицины, особенно народной, основанной на целебных свойствах растений. Не имея специального образования, Леонид Михайлович разработал самостоятельную систему лечения, описанную им в фундаментальном труде «Медицинские беседы», содержащем многочисленные теоретические и чисто практические рекомендации по лечению множества болезней. «Создав особую систему лечения и прилагая её уже много лет с успехом к своей практике, я желал бы доказать, что медицина как наука более других необходима для людей как помощь и облегчение в их страданиях», — писал он в брошюре «Что служит основанием каждой науки?», отмечая при этом, что «врачу необходимо иметь в виду не только одну больную плоть, но искать корень болезни и в духе или в душе человека». Число людей, которым Леонид Михайлович Чичагов смог помочь, по его собственным подсчетам, достигает 20 000 человек.

После принятия монашества и возведения в сан епископ Серафим не оставлял трудов, направленных на помощь ближнему. По его благословению в годы русско-японской войны формировались санитарные поезда. Во время первой мировой войны владыка организовывал сбор пожертвований на лечение раненых воинов и инвалидов, участвовал в мероприятиях по оказанию помощи беженцам и по оснащению всем необходимым госпиталей и санитарных поездов.

Во время своего пребывания на Тверской кафедре (1914−1917 гг.) святитель Серафим уделял много внимания организации церковно-приходской жизни. Он составил обращение к духовенству епархии «О возрождении приходской жизни», где в частности, писал о необходимости создания аптечек первой медицинской помощи из простых средств или гомеопатических аптечек. Особую роль в организации благотворительной деятельности архиепископ Серафим отводил женщине. «В древности, — писал он, — существовал институт диаконис. Они смотрели за порядком в храме на женской половине, учили детей молиться Богу, раздавали милостыню, ходили по приходу, навещали больных, утешали скорбящих и т. п. И теперь для женщин — открытое широкое поле благотворительной деятельности не только во время войны и народных бедствий, но и в мирное время по городам и особенно весям России». Владыка предложил пастырям разделить свой приход на несколько участков, поручив каждый смотрению отдельного лица из членов приходского совета или миссионерского кружка. Это «смотрение» отчасти напоминало обязанности древних диаконис и состояло в том, чтобы «не полениться дойти или доехать до священника и вовремя сообщить ему о несчастье, нужде или скорби его прихожанина». Особо указывал владыка Серафим на необходимость помочь беде крестьянина в случае падежа скота, «хотя бы пришлось для этого обратиться заимообразно к церковному ящику». По мысли святителя, со временем церковный ящик должен стать «народным банком для крестьян», как это было в старину. Также архиепископ Серафим разрешил завести кружку специально для сбора средств на благотворительную деятельность, «которую обносить во время всех богослужений и брать с собой при обходах прихода в большие праздники». Священникам предлагалось использовать каждый удобный случай, чтобы обратиться к народу с церковного амвона с просьбой о помощи тому или иному пострадавшему, предоставив прихожанам самим определять способ и размеры этой помощи.

Дочери владыки Серафима шли по стопам своего отца. Наталья, выбравшая монашескую стезю (в постриге — Серафима), после эвакуации ее монастыря в Новгород в годы первой мировой войны была направлена сестрой милосердия в Новгородский епархиальный госпиталь. В советское время в тяжёлую годину лютых гонений на церковь мать Серафима дежурила на вокзалах Москвы, чтобы передать священнослужителям, следующим по этапу, тёплые вещи и продукты. Такое служение было сопряжено со многими трудностями и опасностями. Ее сестра, Леонида окончила двухгодичные курсы сестёр милосердия Комитета Красного Креста. В первую мировую войну она работала в лазарете имени Государыни Марии Фёдоровны, а в начале Великой Отечественной войны в возрасте 58 лет (!) добровольно ушла на фронт сестрой милосердия. По воспоминаниям ее дочери, Варвары Васильевны Чёрной (в постриге — игуменья Серафима), Леонида Леонидовна до конца жизни раздавала нуждающимся свою пенсию и деньги, получаемые от детей.

«Большое добро делает человек, подающий милостыню, жертвующий своими излишками, но это ещё не милосердие. Так ли поступают брат с братом? Мы должны делиться с ближним не только излишками, но и последним куском хлеба, больше того, на нас лежит долг подчас лишать себя любимого, привычного и отдавать это в пользу брата или сестры». Эти слова владыки Серафима можно без труда отнести не только к нему и его семье, но и ко многим другим православным, пострадавшим за веру. После революции все они оказались изгоями. Лишенцы. Это не просто лишение избирательных прав и возможности продолжить учёбу в вузе, это и отсутствие продуктовых карточек у всей семьи, и отчуждение, а порой и унижение, со стороны нового советского общества. Лишенцы. Это скитальчество и бездомность, когда в прямом смысле негде приклонить голову. Это арест отца и уход его в темноту ночи, откуда он уже никогда больше не вернётся, а семья навсегда останется без отцовской любви и заботы. Парадоксально, а с евангельской точки зрения закономерно, что именно лишенцы, у которых зачастую ничего не было, среди нищеты, голода и унижений сохраняли в сердцах сокровище нетленное — дар любви и милосердия. Теперь к нам возвращаются эти имена в славе и красоте своего духовного подвига, который зачастую раскрывают дети, бережно хранящие память о родителях.

Так, дочь священномученика Владимира (Амбарцумова) Лидия Владимировна Каледа в воспоминаниях об отце пишет, как во времена массовых арестов он, сам находившийся в розыске, организовывал помощь семьям ссыльных священников и лишенцев. «Без преувеличения, папа был центром, организатором подобной помощи. Он требовал от своих духовных чад, от близких людей, чтобы те, подвизавшись помогать, делали это не по настроению, а по строгому правилу: дающие называли определённую сумму и срок подачи денег, которых они должны были держаться неукоснительно. Тогда семьи лишенцев могли планировать своё выживание, рассчитывая на конкретную помощь в обговоренный срок. Часто папа просто прикреплял одни семьи к другим, более обеспеченным. Между этими семьями, как правило, завязывалась настоящая дружба, а многие семьи позже породнились». Говоря об атмосфере того трудного времени, Лидия Владимировна приводит примеры удивительного бескорыстия: «Взять нас. Не имея постоянного жилища, естественно, не имели мы и сколько-нибудь сносной мебели. И одежда была только самая необходимая, обиходная. Помню, у меня были туфли, а кто-то подарил мне ещё синие резиновые тапочки, которые мне очень нравились. Но папа убедил меня отдать их в более нуждающуюся семью. Никогда не было и лишних денег. Даже когда папа зарабатывал вдруг что-то по научным договорам (всё-таки физик с университетским образованием), то все „лишние“ деньги уходили на помощь другим лишенцам».

Елизавета Михайловна Шик, дочь о. Михаила Шика, вспоминает, что ее родители много помогали семье другого репрессированного священника — о. Сергия Сидорова. Об этом находим свидетельства в воспоминаниях его дочери, Веры Сергеевны (в замужестве — Бобринской). Сохранилось письмо Татьяны Петровны, матушки о. Сергия, Наталье Дмитриевне Шаховской-Шик, жене о. Михаила, из села Карачарова в Малоярославец, 1933 год: «Получила Вашу открыточку, а сегодня пришла и посылка, о которой Вы упоминаете в открыточке. Но, к сожалению, оказалось, что часть содержимого выкрадено, между прочим и масло, о котором Вы писали. Осталась только гречневая крупа, пшено и вобла… Но очевидно, что посылок больше посылать нельзя, слишком соблазнительная вещь, и слишком обидно, что пропадает то, что Вы посылаете для нас, отрывая от себя и своих детей… Мы Вам благодарны за эту помощь, Вы не можете себе представить, как это нас спасает, до того дороги все продукты, что купить прямо невозможно». Обе семьи находились в похожем положении: пятеро детей, глава семейства то в ссылке, то под арестом, забота о пропитании целиком и полностью лежит на плечах женщины. И в этих условиях Наталья Дмитриевна находила возможность помогать тем, чьи обстоятельства были еще более бедственными. В книге В.С. Бобринской описывается случай, когда к ним в комнату, не запиравшуюся снаружи, забрался какой-то подозрительный человек, по-видимому, квартирный вор. В этот момент ее мать, Татьяна Петровна, неожиданно зашла и увидела, что вор стоит, неловко оглядываясь по сторонам. Особенно его смутил вид обоев: живущая в комнате ручная крольчиха Дымка драла их снизу, и длинные рваные полосы доходили до середины стен. Вор только сказал Татьяне Петровне, что «ничего, нужды бояться не надо, все устроится». Сохранилось еще одно письмо, от о. Сергия Сидорова к его сестре Ольге Алексеевне, из Карачарова в Москву, 30 сентября 1933 года: «Правда, очень жаль было потерять все то, что с такой любовью было нам прислано Александрой Афанасьевной и тобой, все Танины вещи. Выручили Шики, которые прислали Танечке и Вере башмаки, а также много всяких прекрасных вещей для детей. Спасибо им, всегда в беде помогают».

Предоставим слово самой Елизавете Михайловне, живому очевидцу тех событий.

«Помощь семье Сидоровых, о которой пишет дочь о. Сергия, сохранилась и в моей детской памяти. Помню, как приезжали к нам в Малоярославец дети Сидоровых — Алеша, Таня, Вера — чтобы попасть в чуть-чуть более благополучную обстановку (хотя и наша семья жила очень скудно). Помню, как мы с сестрой Машей (нам было 8−12 лет) шили мешочки для крупы, которую посылали в Муром Сидоровым. Этот город так и связался в моей памяти с их семьей. Но дело не в одних только Сидоровых.

Помогать всем, кому нужно и кому можешь помочь, — это был общий жизненный принцип моих родителей, Наталии Дмитриевны и Михаила Владимировича (о. Михаила).

Вспоминаю потрясшую меня до глубины души, но очень характерную мамину реакцию на одно — можно сказать, трагическое — событие. Это случилось в тяжелейшую зиму немецкой оккупации. Папы тогда уже не было с нами, а наша семья разрослась до 12 человек за счет родных и неродных бабушек, которых мама собрала вокруг себя. Мы жили тем, что ходили по деревням менять вещи на какие-нибудь продукты, и вся надежда на улучшение нашего положения возлагалась на нашу замечательную корову — Зорьку. Она должна была вот-вот принести теленочка, и тогда мы были бы с молоком! Зорька стояла в сарае у соседей — прямо напротив нас, через улицу, так как наш сарай был разрушен бомбежкой. И по ночам старшие ходили проведать ее. И вот в ночь на Новый 1942 год, когда в городе шли бои (наши войска выбивали из него немцев), страшно было выйти на улицу, и к корове никто не пошел. Наутро оказалось, что сарай пуст. Зорька пропала. Впору было рыдать и биться в истерике, а мама сказала только: „Ну что же, может быть, тем, кто ее взял, она была нужнее, чем нам“. Она решила, что корову увели солдаты на мясо.

Мы выжили: Господь послал нам другое пропитание. После боев на полях и в ближайшем лесу осталось много убитых лошадей — их туши замерзли и были вполне пригодны в пищу. Мы с братом Димой — ему 14 лет, а мне 16 — ездили в лес на лыжах, с санками, топором и пилой, разделывали тушу и привозили домой. Тем и питались. Но когда приходила одна очень беспомощная знакомая — помнится, ее звали Евгения Николаевна, у нее было двое детей немного моложе нас — и грустно говорила: „А у нас опять ничего нет“, мама выносила ей большой кусок этой самой конины. Мы с Димой молча переглядывались: „Вот, скоро опять придется ехать“. Видимо, наши взгляды были красноречивее слов и не оставались незамеченными. Во всяком случае, через много лет в одном из маминых писем того времени к ее сестре, нашей тете Ане, я прочитала: „…оказывается, у меня скупые дети“. Было очень стыдно. Прости нас мамочка!

Сказать по совести, и нас не оставляли без помощи. Той же весной мама слегла с обострением туберкулеза, а мы не могли обеспечить ей даже нормального питания, не говоря уже об усиленном, которое считается необходимым для туберкулезных больных. Одна из соседок, очень хозяйственная и совсем не сентиментальная женщина, каждый день приносила и ставила на открытое окно стакан молока для мамы.

А маму, уже смертельно больную, не покидали мысли о том, что мы голодные. В Москве, в туберкулезной больнице, в бреду, она повторяла: „Дайте им по кусочку, дайте им по кусочку“.

Вот мы пятеро и живы до сих пор — ее и отцовскими молитвами. (А двоим из нас уже исполнилось 80 лет!)»

Вот так по-разному может проявляться милосердие. Кто-то делится вещами, одеждой, куском хлеба, а кому-то Господь дает власть решать, как позаботиться о всех, кто в этом нуждается, как помочь людям обрести любовь. У каждого свое служение, но каждый может прислушаться к словам священномученика Серафима, идущим из глубины милостивого и любящего сердца: «Милосердие есть плод любви, присущий ей, как теплота неразлучна с огнем».

Литература

Да будет воля Твоя. Житие и труды священномученика Серафима (Чичагова). М., 2003.

Записки священника Сергия Сидорова, с приложением его жизнеописания, составленного дочерью, В.С. Бобринской. М., 1999.

Игумен Дамаскин (Орловский). Мученики, исповедники и подвижники благочестия Русской Православной Церкви ХХ столетия. Тверь, 1992 — 2002.

Лидия Каледа, Валентин Филоян. Моли Бога о нас… Воспоминания о сщмч. Владимире Амбарцумове. // Ныне и присно. Русский журнал для чтения. N1, 2004.

Сведения об авторах: Ольга Мамонова, Анастасия Демина (Храм свв. Новомучеников и Исповедников Российских в Бутове)

http://www.nsad.ru/index.php?issue=9999§;ion=10 000&article=218