 |
| Патриархия.Ru | Диакон Михаил Першин | 08.06.2005 |
Я лег на сгибе бытия,
На полдороге к бездне,
И вся история моя —
История болезни.
Речь здесь идет не о микробах, переломах и опухолях. Некий внутренний недуг поразил самую сердцевину нашей жизни. Каждый вдох приближает человека к его концу. Отсюда ясно, почему для вульгарного атеизма страдание бессмысленно. Если человек — не более чем говорящее животное, и если оно тяжко больно и бесполезно для общества, ему следует уйти. Логика здесь проста: если от жизни ничего нельзя взять, ее следует оборвать, но если у человека есть высшая цель, ради которой стоит жить, он пройдет сквозь любую боль…
Языческие религии также будут приглашать своих адептов покончить с собой. Вспомним кельтов, в старости бросавшихся со скал, индуистов, взрезавших себе животы в знак верности своим богам. Конец этой жажде самоубийств положило христианство. Евангелие перевернуло мир вестью о том, что Бог не безразличен к человеку. «Так возлюбил Бог мир, что отдал Сына Своего Единородного, дабы всякий верующий в Него, не погиб, но имел жизнь вечную» (Ин. 3, 16). Бог Сам сошел в глубину человеческой боли, страдания, оставленности…
Бог умер на Кресте. Однако эта Жертва приносится не просто из солидарности, но для того, чтобы вернуть человеку дар вечной жизни. По слову святителя Иоанна Златоуста, после Голгофы сама смерть стала иной: «прежде смерть низводила в ад, а теперь смерть преповождает ко Христу». Христос воскрес, а значит, Царствие Небесное — у порога. Отныне, если боль распинает нас на больничной койке, то мы приобщаемся той чаше смертной муки, которую испил Спаситель. Но это значит, что и плоды Его воскресения тоже — наши.
У человека появилась возможность уже здесь, внутри себя распахнуть те двери, через которые к нему войдет неземная радость. Эти двери — вера, распахивает их молитва, а радость приходит в таинствах исповеди, соборования и причащения Телу и Крови Воскресшего.
Хотя в телепередачах заставкой к теме эвтаназии служит световое пятно, в котором растворяется тень, символизирующая сознание умирающего, однако, на самом деле, за чертой смерти в душе такого человека остается вечное одиночество и тоска по той любви, от которой не отлучают ни скорбь, ни теснота, ни болезнь, ни фальшивые улыбки родственников, ни равнодушие врачей, ни смерть.
Эта любовь — любовь Божия. Только эта любовь приносит то счастье, что проходит сквозь горнило всех утрат, включая болезнь и гибель тела. А значит, если мы хотим помочь безнадежно больным и страдающим людям, имеет смысл не оправдывать право на самоубийство для них и право на убийство для врача, а дать им возможность припасть к этой Любви и приобщиться Ее Таинств.
Каковы же духовные истоки самой идеи эвтаназии? По мысли Святейшего Патриарха Московского и всея Руси Алексия II, подобная процедура изничтожения человеческой жизни имеет сатанинскую сущность. В своем докладе в храме Христа Спасителя на Епархиальном собрании г. Москвы 15 декабря 2004 г. он говорил об этом так:
«Нет ничего хуже самоубийства, однако количество этих страшных грехов с каждым годом растет. Основная причина этого явления — отсутствие цели в жизни, неверие в жизнь будущего века. (…)
Широкое распространение сегодня получило мнение о том, что человек вправе распоряжаться своей жизнью. Сегодня в обществе звучат голоса, требующие легализовать это греховное „право“. Предпринимаются попытки объяснения самоубийства в медицинских терминах, дав ему название „эвтаназия“. Ужас ситуации состоит в том, что орудиями убийства предполагается сделать врачей, которые по долгу службы обязаны заботится о сохранении жизни человека.
Мы должны со всей твердостью заявить: эвтаназия — это один из видов сознательного самоубийства. В религиозном отношении — это крайняя степень отпадения от Бога… Православная Церковь не может квалифицировать пропаганду эвтаназии и самоубийства иначе как скрытый или явный сатанизм, диавольщину».
И в заключение важно отметить, что существует приемлемый подход к тому, как медицина может облегчить участь смертельно больного человека. Это хосписное движение.
Причина появления хосписного движения в целом известна: умирание — это особое время человеческой жизни и медицина должна помочь человеку по-человечески умереть. Эта задача решается в хосписе не только за счет дополнительного внимания и качественного ухода, но и благодаря личностному отношению к каждому пациенту. При хосписах всегда действуют часовни или храмы, однако никого не принуждают к вере. Общение с Богом — личное дело каждого. Насилие, а тем более на пороге смерти, здесь недопустимо.
От пациента не скрывают правду о диагнозе, если только он сам не просит об этом. Но сообщают ему об этом не в лоб, не причиняя психологической травмы, но обращаясь за помощью к опытным психотерапевтам и специально подготовленным врачам. Такая помощь, действительно, крайне необходима пациенту, подошедшему к пределам жизни. У этой грани человеку открывается, чем же на самом деле была его жизнь, и он начинает постигать, что зависит от него сейчас, когда он прикован к постели. Это очень непростое время — время приближения смерти. Это время особых переживаний и дум. Вот как пишет о такой болезни и предсмертии Наум Коржавин:
Пошли болезни беспросветные,
Без детских слез — пора не та.
Последнее и предпоследнее
Перед уходом навсегда.
Не вспыхнет свет за плотной мутностью.
Не тщусь ни встать, ни дверь открыть.
Пришла пора последней мудрости —
Прощаться и благодарить.
За то, что жил, за ослепление,
За боль и стыд, за свет и цвет,
За радость позднего прозрения,
За все, чего вне жизни нет.
(1989)
Задача медперсонала, работающего с терминальными больными, научиться видеть ситуацию умирания глазами больных. Это необходимо, чтобы быть готовым говорить с ними на одном языке, не уходя от проблем, а если понадобиться, то и совершенно всерьез. Хосписное движение такую задачу перед медперсоналом ставит и по мере сил пытается ее решать.
Таким образом, умирание призвано стать для человека временем осмысленной жизни, возможностью принять смерть так, как ее принимает лирический герой стихотворения Бориса Пастернака «В больнице»:
О Господи, как совершенны
Дела Твои, — думал больной,
— Постели, и люди, и стены,
Ночь смерти и город ночной….
Кончаясь в больничной постели,
Я чувствую рук Твоих жар.
Ты держишь меня, как изделье,
И прячешь, как перстень, в футляр.
(1956)
