 |
| Литературная газета | Илья Глазунов | 07.06.2005 |
«Литературная газета» сейчас публикует материалы, посвящённые 20-летию начала перестройки. На страницах газеты идёт дискуссия, была ли перестройка для нашей страны благом или катастрофой. На эту тему у нас выступили политики, учёные, политологи, а вот деятели культуры активно ещё не высказывались. Так вот, на ваш взгляд, Илья Сергеевич, то, что произошло во второй половине 80-х годов в нашей стране, для Государства Российского было благом или злом?
И. Глазунов. Чтобы ответить на этот вопрос, я вольно или невольно должен затронуть сложнейшую проблему взаимоотношений России и мира в новейшей истории. Начну, как я люблю это делать, с конца. Сейчас, на мой взгляд, катастрофическая ситуация, которая требует суда и кары. Вот я знаю, что во Франции на телевидении практически запретили употреблять иностранные слова, за это штрафуют. А у нас даже на телеканале «Культура» всё время употребляют слово «арт» — артгалерея и т. д. Ну почему не сказать «искусство»? Почему такая колониальность? Бесконечно употребляют слово «саммит», я просто негодую, когда это слышу. Почему не сказать «встреча»? А это нелепое употребление «от», например, «новости от Валентина Залётнова». Ну почему «от»? Тогда, что же, надо писать «роман от Достоевского», «рассказ от Чехова», «картина от Репина»? Вот вам не самые заметные, но лежащие на поверхности «плоды» очередной революции, случившейся в России в конце 80-х — начале 90-х уже прошлого века.
Если говорить откровенно, то я считаю, что всякая революция имеет своей целью геноцид и уничтожение лучшей части сословий, лучшей части нации. Первая революция в новейшей истории была в Англии под руководством Оливера Кромвеля. Как вы знаете, Кромвель казнил короля Англии Карла, и с этого момента начался могучий ход революции. Я это всё говорю для того, чтобы стало понятнее, с каких позиций я сужу, что является базой моих убеждений и творчества.
В наши дни, я считаю, как ни странно — самая меньшая степень свободы, большая свобода была даже при советской власти. Там были начальники, которые что-то решали. И если свобода в том, чтобы продавать порнографию, молоть чепуху и говорить «саммит», «маркетинг», «рейтинг», ставить тошнотворные шоу-спектакли, которые бетоном заливают родники подлинной духовности, то это уже вседозволенность распада, а не свобода.
Вторая революция была во Франции. Я наконец нашёл удивительную книгу аббата-учёного начала XIX века о Французской революции. Всё то же самое, сценарий один. Говорят: «Сталин, чистки, 37-й год». Там было то же самое: и Марата убивали, и Робеспьера убивали, и Дантона казнили… Срыть до основания город Тулон, Марсель переименовать. И потом из этой сумятицы, из этого кровавого ужаса «вышла» статуя Свободы, которую увеличили в 100 раз и отправили в Америку, она стала её символом. И когда у нас в Петрограде в 1917 году началась Февральская революция, мы такую же статую получили из Америки. Яков Шифф платил Троцкому за нашу революцию, немецкий штаб — Ленину и ленинцам. И кровь лилась так же, только у нас её были моря. И я повторяю, что задачей каждой революции, в том числе и «русской», было уничтожение всего традиционно национального. Поэтому и идёт она по определённому сценарию. Это ясно из многих исторических документов. Сначала Керенский через повешение снял скульптуру Столыпина в Киеве, как, кстати, таким же манером демократы в 1991-м разделались с Дзержинским. На памятнике Столыпину соскоблили слова «Навеки вместе"…
А. Яковлев, отдел «Литература». Расскажите о том, как вы восстановили могилу Столыпина. Говорят, вы его боготворите?
— Я очень люблю Столыпина. Это был великий государственный муж. Его реформы гениальны. Понимая Россию, он считал, что надо делать ставку на сильного. У нас большевики делали ставку на слабого, на комбеды, было уничтожено русское крестьянство. Была безбожная пятилетка, когда большинство церквей было закрыто, на свободе оставались всего три митрополита, остальные сидели в лагерях. Первая волна в русском рассеянии очень обижалась на слово «эмигранты», они называли себя беженцами. Эмигранты — это те, кто добровольно покинул свою страну. А раньше, до революции, никто из России не бежал. С революцией и в России завертелся дьявольский план.
Я хочу сказать, что это международный сценарий, и мы сейчас управляемся мировым закулисьем.
Согласно этому плану историческая, имперская Россия была разрушена. В революционную бурю много постарался сатанист Ленин и его бесовская шайка. Миллионы жизней затем положили на сокрушение гитлеровского рейха. И Сталин перестал быть нужным. Его сменил «оттепельный» Хрущёв, который разрушил церквей и сжёг икон больше, чем Ленин. И я ездил по России, спасал, и, если вы придёте в мою галерею на Волхонку, 13, вы увидите часть спасённых мною икон.
А потом настало время, когда хозяева решили ликвидировать созданное ими — индустриальный Советский Союз. И робкие лакеи, бывшие коммунисты, собрались в Беловежской пуще и совершили государственное преступление: развалили на части великую мировую державу. Я категорически против этого. Любой человек, любой национальности — китаец, еврей, русский, француз, — никто не хочет жить в слабеньком, поганеньком государстве. Все хотят видеть сильной, могучей свою страну. И я до сих пор не понимаю, как в перестроечный и «демократический» период во многом уничтожен наш военно-морской флот, разрушена самая большая в мире радиолокационная станция под Красноярском. Это могли сделать только агенты влияния и предатели Родины. Меня всю жизнь оставляли в своей стране персоны, портреты которых я писал, — от Джины Лоллобриджиды и Феллини до короля Лаоса, известные и влиятельные американцы и японцы. Наконец, Штраус приехал, чтобы сказать: «Все талантливые люди покидают эту страну. Если вы переедете к нам, у вас будет всё — мастерские, деньги, мировая слава». Я ответил: «Господин Штраус, а почему, когда Германия лежала в руинах, вы не поехали на Канарские острова, а отдали себя полностью восстановлению своего государства». Он приехал посмотреть мою картину «Мистерия ХХ века», и он сказал: «Ответ, достойный русского человека».
Если сегодня какая-то передача закончится словами «Да хранит Бог Россию», автора тут же обвинят в разжигании национальной розни или хуже того — в фашизме. Американские передачи многие так кончаются, в Испании тоже нередко звучит: «Да хранит Бог короля».
Я уважаю Израиль. Почему? Я вам скажу. У нас даже в комментариях пасхальных служб переводят славянский на русский язык. Как перевести, например, «Смертию смерть поправ»? Но у нас о введении в школах славянского языка и речи не идёт. А мёртвый язык иврит стал в Израиле государственным.
Повторяю, я уважаю Израиль. Все его граждане вооружены. У них церковь не отделена от государства. Я считаю, что у нас церковь и государство должны быть едины, так было и так должно быть.
Но всё и в перестройку, и до сегодняшнего дня, я в этом убеждён, всё развивается по определённому плану. Не случайно Тэтчер как-то сказала, что на Россию хватит и 15 миллионов жителей. Я ни разу не встречал в средствах массовой информации торжественно, проникновенно отмеченного юбилея нашего солнца, нашего Пушкина, не говоря уже о Сурикове, Нестерове, Врубеле, Васнецове. Мы этого не видим, мы только слышим о каких-то биеннале, где художник за собственные испражнения получил большие деньги. Я считаю, что это и есть воплощение плана Даллеса, одного из послевоенных руководителей ЦРУ: «Мы наводним Россию самой низкопробной грязной литературой, мы введём вседозволенность, мы её разложим изнутри, и мы сделаем так, что Россия исчезнет». И сегодня в моём любимом Петербурге в два раза больше умирает, чем рождается… Так что я считаю, что перестройка — это этап, когда маска диктатуры поменялась, как в греческом театре, но суть одна: продолжается целенаправленное уничтожение русского народа, великого многонационального государства и нашей цивилизации.
Наш президент Владимир Владимирович Путин как-то заметил, что у нас нет качественных учебников по истории России. Есть дореволюционный Нечволодов, 4 тома, рекомендованный ещё государем императором, многие сейчас самостоятельно учатся по нему. Но само наше время хороших историков не породило. Единственное — что перестали талдычить о норманнской доминанте в ходе становления русской государственности. Стали признавать, что Рюрик был внуком славянского князя Гостомысла. Но я бы хотел отметить, что наша история подвергалась и подвергается беспрецедентному оплёвыванию, в частности, Россия никогда не была тюрьмой народов. Я как-то спросил у замечательного писателя Олега Волкова, которому, когда началась «вся эта кровавая бодяга» (по его выражению), было 17 лет: «Олег Васильевич, как бы вы охарактеризовали старую Россию одним словом?». Он сказал: «Приволье». И никто не думал уезжать, кроме маленькой секты молокан… Сейчас же бог знает что творится.
И мне особо хотелось бы отметить, что отечественная история начинается с Ригведы и Авесты. Преступление наших историков и всех историков мира заключается в том, что они Авесту отдают Ирану, а Ригведу — Индии. Но должен вам заметить, когда в Москву приехал самый большой санскритолог из Нью-Дели, ему дали переводчика. Он сказал: «Мне не надо переводчика. Вы говорите на испорченном санскрите».
Анахарсис у нас забыт, один из семи мудрецов древности, его изображение есть в Благовещенском соборе в Кремле. Он сын скифского царя, наш предок.
Посмотрите любой учебник, энциклопедию любую — древние века в истории человечества кончились, когда Одоакр в 476 году взял Рим, и начались средние века. И всюду вы прочтёте, что Одоакр — вождь германских племён, хотя древние источники утверждают, что он был русин с острова Ругин. В 1601 году в Италии вышла книга Мауро Орбини «Род славянский, его происхождение и расселение». По указу Петра Великого она была переведена в России в 1720 году. Сейчас этой книжки у нас как будто не существует. В монастыре Святого Мартина в Австрии есть камень, на нём выбито: «Пришёл Одоакр со своими русинами и разорил монастырь». Одоакр правил Римом 14 лет. Сколько я не ищу о нём подробных сведений — ничего нет.
Когда меня с моим другом Иннокентием Смоктуновским пригласило греческое правительство на остров Патмос, мы приплыли туда на корабле с ведущими византологами мира. Все они были почтенные учёные, очень многие хорошо говорили по-русски. И когда я в разговоре обмолвился, что Юстиниан, по юридическому кодексу которого и сегодня живёт весь мир, был славянином из деревни Ведряны и имя его Управда, что об этом писал его личный биограф, они на меня палками замахнулись: «Что вы говорите, он был грек». И Велизарий, Величар, великий полководец, родился с ним в одной деревне.
Я что всем этим хочу сказать? Что самое время заняться нашей древнейшей историей, а не слушать побасёнки разных телеисториков, которые фамильярно величают Павла I Пашей, Пушкина называют Сашей, тут даже Шуриком назвали. Пора остановиться. Есть табу, которое нельзя нарушать. Сегодня же происходит добивание всего и вся. Вот вам плоды безрассудной, авантюристической перестройки, срежиссированной в продолжение антирусской революции начала минувшего века.
И. Гамаюнов, шеф-редактор отдела «Общество». Я хочу рассказать вам, Илья Сергеевич, один эпизод из своей жизни. Будучи студентом факультета журналистики, я три часа отстоял в очереди, вокруг Манежа была толпа, и в конце третьего часа я наконец-то попал внутрь и увидел ваши работы. И я был поражён, как и все мои друзья, и весь следующий месяц мы о вас говорили. Потом прошли годы и годы, и вот совсем недавно американский журналист, который снимал квартиру на Воздвиженке, мне сказал: «Знаешь, я перечитываю Достоевского, а на Воздвиженке вижу людей, персонажей из романов Достоевского, как у Глазунова». Вопрос мой такой: как вам удалось изобразить героев произведений Достоевского такими, что мы их видим сегодня на улице? У вас были какие-то типажи, были люди, которые вам позировали? Ведь на ваших холстах действительно галерея лиц, которые мы видим воочию.
— Достоевский — это моя жизнь, и не только потому, что я его считаю самым великим писателем и философом, но и потому, что его гениальность раскрылась в моём городе Петербурге, где мои предки жили 200 лет. И когда мне было 26 лет, я написал образы князя Мышкина, Настасьи Филипповны и Рогожина. Князя Мышкина я нарисовал по мотивам старого дагерротипа моего дяди. Остальные — кто-то позировал. Мне было очень трудно работать над образом Смердякова. И очень я мучился с Неточкой. И вдруг моя жена приводит с Арбата маленькую девочку, и она мне позировала — вылитая Неточка. Самое главное для художника-иллюстратора, я считаю, надо стремиться к тому, чтобы образ героя, возникающий у читателя, соответствовал образу в книге. Я нередко читаю и думаю: «Господи, и это Ричард Львиное Сердце? И это Онегин?» Или наоборот: «Вот оно, высшее таинство прочтения художником книги».
Так что многое берётся из сердца, из окружения, скажем, от кого-то какие-то черты.
С. Мнацаканян, заведующий отделом «Литература». Любой художник что-то принимает в своём деле, от чего-то отталкивается, что-то отрицает. Мне интересен круг художников, которых вы любите и которых отвергаете.
— Александр Бенуа, которого я очень люблю, сказал: «Что есть русское искусство? Это понимание красоты и замысла Божиего мира русским художником». А русский — это тот, кто любит Россию. Например, Исаак Левитан и ранний Рерих — гениальные русские художники. И я люблю всё, что отражает красоту и реальность Божиего мира. Художник — это тот, кто даёт свою оценку добру и злу. Вершина искусства — картина, которая сегодня исчезла, как исчез великий русский роман. Человек есть образ и подобие Божие. И если я вижу глаз, нарисованный на лбу или на животе, — это сатанинский вызов Богу. Потому я люблю художников всех времён и народов, кроме тех, кто подготавливал крушение Европы и был авангардом «передового» коммунистического искусства. Сегодня это называется «современным искусством». Я его не считаю современным. Современное искусство — это классика, а «классика» — это в переводе с греческого «совершенное». Так что я люблю всё до залпа «Авроры».
С. Луконин, обозреватель «ЛГ». А французских импрессионистов?
— Конечно. Эдуарда Мане, Дега, Ренуара — обожаю. Но больше всех люблю Пуссена, Клода Лорена, который даже у Достоевского в «Подростке» отмечен. Ван Дейк, Рубенс, фаюмский портрет — вот, я считаю, идеал портрета. Не говоря уже о наших русских великих портретистах.
Н. Горлова, отдел «Литература». А к Пикассо как относитесь?
— Я могу процитировать его слова, вернее, передам суть его высказывания, потому что дословно не помню. Он сказал, что много поиздевался в жизни над зрителями, используя их глупость, жадность и непонимание искусства. Но Пикассо «голубого» и «розового» периода находит отклик в моей душе.
С. Громов, отдел «Политика. Экономика». А Дали?
— Дали сказал: «Моя живопись отличается от живописи сумасшедшего одним — что я не сумасшедший». Но на самом деле, мне думается, он был сумасшедшим.
Дали заявил по французскому телевидению, я был очевидцем: «Больше всего на свете я люблю деньги». Мы все нуждаемся в деньгах. Даже Достоевский сказал: «Деньги — это чеканная свобода». Но говорить так деятелю культуры, миссионеру, певцу прекрасного… В общем, Сальвадор Дали — это «перестроечный» художник, но интересный, лучше современных, потому что школа у него была. Но для меня его картины — шарады без ответа.
Ю. Поляков. А что сейчас на Западе происходит с классической школой?
— Полный крах. Мы были недавно с моими студентами в Венецианской академии художеств. Разгороженные каморки по метру, и чему там учат студентов — непонятно. Я об этом спросил профессора, он говорит, что они свободные люди и никакой учебной программы у них нет, и посмотрел на меня так, что вот, мол, ты не из свободного мира, не поймёшь. Но ведь свобода-то есть «от» и «для», это Камю сказал.
А. Горбунов, ведущий полосы «Телеведение». А как вы относитесь тогда к тому, что у нас проходило, вы уже упоминали об этом, так называемое биеннале, на которое было затрачено около 4 миллионов?
— Вопиющее хулиганство. Были спонсоры, люди, заинтересованные в нашем растлении.
И. Серков, заместитель главного редактора. И, самое интересное, потом Михаил Швыдкой сказал, что денег, которые выделили спонсоры, хватило только на фуршет, а всё остальное — это государственные средства.
Ю. Поляков. Сколько в год на вашу Академию живописи, ваяния и зодчества уходит? Я думаю, что этих четырёх миллионов вам бы хватило надолго…
— Четыре миллиона?! Мы с трудом нашли 800 тысяч долларов, отреставрировали пол-академии.
Ю. Поляков. А какой сегодня статус у академии?
— Наше учебное заведение федерального значения. В нём учатся бесплатно талантливые люди со всей России, желающие пройти ступени познания школы высокого реализма, отвергнутого ныне большинством академий художеств в мире.
Недавно я был в Петербурге, в моём родном и любимом городе. Встретил старушку, я помню её ещё молодой красавицей. Я у неё спрашиваю: «Маша, какую ты получаешь пенсию?» — «Две тысячи». — «А как же ты на две тысячи — кефир и хлеб?» — «Да, Илюшенька». Вот и для нас есть своего рода тарифная сетка, утверждённая государством. По ней мы получаем, как и многие другие вузы России. Правда, существует система грантов. Но, очевидно, она не для нас. Почему? Я не могу ответить. Также как не знаю ответа на то, почему, например, телеканал «Культура» ни разу не показал ни одного сюжета о работах молодых художников нашей академии. А ведь мы государственный институт, значит, «Культура» просто обязана это делать. Один мой друг с телевидения как-то мне сказал: «Илья, ты скажи, что у тебя 15 гомосексуалистов на первом курсе и 20 лесбиянок — на втором. Уверяю тебя, сразу примчатся». Чёрный юмор, как говорится. Но реалистическое искусство, классика, похоже, осознанно уводятся на периферию духовного мира современного человека.
Возвращаясь к делам земным, скажу ещё, что мы сейчас за общежитие боремся. Сейчас бьюсь, чтобы найти 40 тысяч долларов на ремонт. Студентам академии жить негде, они ютятся буквально на трёхэтажных нарах.
В. Поляков, ведущий редактор отдела «Политика. Экономика». Илья Сергеевич, вы называете себя монархистом. Как вы считаете, возможно ли возвращение России к монархии?
— Я считаю, что монархия — это высшая форма государственного, народного правления. Нормальное общество, как и нормальная семья, должно иметь отца и мать. Ни один отец не оставит дом разрушенным, он думает: «Я уйду, а дети мои будут жить хорошо». Отец народа — это государь. С крушением монархии, на мой взгляд, погибла великая Россия. Белое движение не было монархическим, его участники в своём большинстве были за Временное правительство… Я — за самодержавную власть, которая исходила бы исключительно из интересов многонациональной России. В дореволюционной России прекрасно жили все народы, народности и племена. Не случайно «Дикая дивизия» до последнего защищала государя, а ведь в ней были выходцы со всего Кавказа. Был великий организм, который назывался Российской империей. Надо выбрать единую власть и учиться у Америки только одному — умению отстаивать интересы своей державы и своих граждан.
В. Бурт, дежурный администратор «Клуба 12 стульев». Скажите, что вам доставляет в сегодняшней жизни удовольствие, что внушает оптимизм, что радует?
— Оптимист — это плохо информированный пессимист. Но должен сказать, что я бесконечно рад, что живу, сопротивляюсь. Я выразил себя в своих работах. Сейчас начинаю новую картину, восемь метров на четыре с половиной, самую главную свою работу — «Раскулачивание». Я порой верю, что через меня действует Бог. Я никого не предал, у меня нет времени на зло, я всем старался помогать. И я служу России, и прошу всех, кто, возможно, на меня обижен, извинить меня, а тех, кто меня любит, — порадоваться. Я всем сердцем предан униженному, растоптанному, а некогда великому искусству России.
С. Казначеев, обозреватель «ЛГ». Вы много сил отдали книжной иллюстрации. Книги, которые выходят сейчас, можно, на мой взгляд, разделить на два потока. Первый, самый обильный, это коммерческая литература. Там на обложке мы видим голую женщину, пистолет, зверскую морду или бутылку с рюмкой. И второе крыло — это книги, которые издаются за свой счёт, — захудалые замухрышки. У меня к вам два вопроса. Первый: как вы относитесь к современной книжной иллюстрации и нынешнему оформлению книг? И второй: не могли бы ваши студенты участвовать в программах, где люди издают книги за свой счёт? Понятно, что они не заработают на этом, но зато их работы смогут увидеть и оценить писатели, читатели.
— Я уверен, без преувеличения, что сегодня, как и всегда, Россия по талантам — самая великая страна в мире. Говорю об актёрах, музыкантах, писателях, художниках. Другое дело — кто на поверхности? Но под ними есть огромная толща, которой не дают раскрыться. У нас есть замечательные художники, но, к сожалению, прийти к ним сейчас и сказать, чтобы они сделали, допустим, иллюстрации к «Евгению Онегину», не получится. Никто сегодня ничего делать не будет без поганых деньжонок. Тюбик краски стоит от 10 до 20 долларов, а если гуашь да ещё бумага… Для того чтобы талант выразил своё отношение к Тургеневу, Пушкину, Достоевскому, нужна поддержка, которая приведёт к оптимальному варианту: вот деньги — и через определённое время мы ждём от тебя работу. Так делал Третьяков: покупал картину у Сурикова, и тот пять лет спокойно работал над следующей.
Д. Жуков, писатель. Недавно я просматривал книгу «Сто великих художников» и там, к своему удовлетворению, увидел твоё имя. Как ты относишься к тому, что наконец ты так признан, что во всемирном списке художников есть?
— Что касается такого рода книжек сейчас, то вы, наверное, знаете, как туда попадают: «Дайте нам тысячу долларов, и мы опубликуем ваше имя». Для меня более лестно то, что ЮНЕСКО наградило меня за вклад в мировую культуру «Золотым глазом Пикассо». Но самое дорогое для меня — это книги отзывов народа на моих выставках… Их у меня только за два месяца работы моей галереи на Волхонке, 13, три тома уже набралось — слова благодарности оставляют люди из Новосибирска, Омска, из Израиля, Китая, Франции, Италии, Южной Америки.
У меня, оглядываясь на прожитые годы, есть две победы: что я выстоял и что я всё, что мог, сделал, и сделал всё, что мог. Но я сделал одну сотую того, что мог бы сделать.
…Недавно вывесил новую работу «Закат Европы», я написал её несколько недель назад.
http://www.lgz.ru/archives/html_arch/lg242005/Polosy/111.htm
