Матушка

Подарили мне как-то маленькую книжечку поэтессы Олеси Николаевой, и так она была созвучна моему восприятию жизни, что стала Олеся как бы мне родней. Духовной. Через сколько-то лет другая приятельница подарила новую книжку поэтессы, но уже прозаическую. А совсем недавно я снова пересеклась с этим именем самым неожиданным образом. Николаеву выдвинуло на Пушкинскую премию жюри в составе самых крупных поэтов и критиков. Однако премию получил другой поэт. Жюри обратилось к Президенту с просьбой разобраться в создавшейся ситуации. Чтобы это обращение дошло до него быстрее, я передала его одному высокопоставленному лицу в Администрации Президента прямо, что называется, в руки.

Надо же, какая цепь случайностей выстроилась. А потом подумала, нет, не случайностей, то судьба прибивала меня к Олесиному берегу. И тогда я, что называется, навела о ней справки. Узнала, что Олеся Николаева профессиональная поэтесса,. лауреат Пастернаковской премии, член международного пенклуба. А ещё она матушка, то-есть, жена известного всей Москве священника Владимира Вигилянского, мать взрослых дочерей и сына, бабушка пяти внуков.

Поздняя печальная осень. Щемящая загородная тишина. Я открыла калитку и замерла. Передо мной простирался довольно большой участок, неухоженный, устеленный засохшими листьями, с высокими оголёнными деревьями. Вдали облезлая голубая двухэтажная дача. Уже сам вид усадьбы настраивал на возвышенный, идиллический лад. Хозяйка пригласила меня в свой маленький кабинет, уселись мы с ней на такой же уютный диванчик, к которому она придвинула стул, а на нём кружки с кофе, печенье. И начался разговор.

-Вся жизнь, — Олеся вплетала мою догадку о промыслительности нашего знакомства в интеллектуально-духовную ткань. — Душа должна научиться читать свою книгу, ну, как скажем, Книгу бытия. Многие события священной истории проявляются через канву самой неприметной житейской действительности. Ну вот возьмём помазание Саула на Царство. Отец послал его искать заблудщих ослиц. Искал их сын, искал, но не нашёл. Пошёл за советом к пророку Самуилу, которого Господь уже известил, что придут люди спрашивать про ослиц и тогда одного из них ты помажешь на Царство. Ну вот скажите, что могло быть ничтожнее, чем поиск каких-то ослиц! А промысел Божий сотворил через эту ничтожность грандиозные события…

В жизни Олеси тоже были свои «ослицы», которые привели её на путь, предначертанный Богом. Семейная жизнь устраивалась трудно. Народилось двое детей, а стабильной работы ни у неё, ни у мужа не было. Заработок зависел от публикаций, да от нечастых публичных выступлений со стихами. А вот по соседям писательского дома она бегала часто: хорошо ещё, что там жили друзья, у которых всегда можно было занять деньги до ближайшего гонорара. Однажды, было это в советские времена, звонят из отдела пропаганды художественной литературы и предлагают сразу аж десять выступлений в посёлке Шебекино Белгородской области. Олеся ушам своим не поверила: это ж прямо золотой дождь на неё обрушился, целых сто рублей!

Первое впечатление от посёлка её ужаснуло: выхлопы химической фабрики отравляли воздух так, что нечем было дышать, улицы засыпаны стиральным порошком. Местные жители успокаивали: «У нас ещё хорошо, а вот неподалёку есть местечко „Лисий хвост“, так там от серной кислоты и вообще слепнут».

Как бы то ни было, народ валом валил на её выступления, букетами прекрасных цветов, выращенных в местной оранжерее, завалили. На вокзал она приехала в чудесном настроении. Вдруг слышит объявление: «Через пять минут отправляется автобус на Ракитное». Батюшки, неожиданно всплыло в её памяти, там же живёт человек высокой духовной жизни, старец Серафим Тяпочкин. Слышала она о нём в Москве от знакомого физика, который каждую пятницу после работы ездил к нему исповедоваться и причащаться, а после литургии помогал старцу отвечать на многочисленные письма со всей страны. Возвращался он в Москву утром в понедельник и шёл к себе в институт.

В «Ракитном» она первым делом зашла в деревенский храм в тот самый момент, когда священник выносил плащаницу (то была Страстная седмица). Вот ведь как пригодились подаренные ей цветы.

Но сразу после Пасхи архимандрит Серафим умер. Со всей страны на похороны съехались архиереи, наместники монастырей, монахи, множество духовных чад старца. Приехал по звонку Олеси и её муж, Володя Вигилянский…

Из «Ракитного» они вернулись совершенно другими людьми. Как-то сразу померк ореол привычной богемной жизни. С помощью духовных чад старца Серафима супруги начали прокладывать свою дорожку к храму.

Как же так, — усомнится иной читатель, — из ничего в одно мгновение народился духовный плод. Ан нет, не из ничего, созревал он долго, аж… с детского сада.

Когда Олесе исполнилось четыре года, родился её братик, мальчик был очень болезненный. Мама не справлялась с двумя детьми и отдала дочку в детский сад на пятидневку. Олеся вспоминает: «Я очень остро ощущала тогда чувство сиротства и мне надо было найти способ выживания. И вот лет в пять мне было видение — то ли монастырь, то ли скит, где можно прекрасно и высоко прожить жизнь и служить Богу. Вот тогда-то я впервые получила представление о царстве небесном и оно помогло мне удержаться в моём беззащитном положении. Я приобрела опыт преодоления своего одиночества».

С тех пор она всегда ощущала присутствие в своей жизни этого Высшего Начала.

…Целый день варить обед из трёх блюд! Нет, такое мещанство для Олеси было просто неприемлемо. Днём она занималась детьми, ночами пишет стихи, читает религиозную литературу без всякого духовного руководства. Всеядно и жадно. «В результате такого беспорядочного чтения, — вспоминает, — в голове у меня была каша. Это уже потом я поняла абсурдную несовместимость книг, которые штудировала. И такое количество антицерковных идей усвоила тогда, в том числе из русской религиозной философии, что мой приход в церковь был очень проблематичным».

Когда ученик готов, приходит учитель, гласит мудрая пословица. Для Олеси таким учителем стал монах, с которым она познакомилась на похоронах старца. Он решил, что наилучшим образом подготовится к экзаменам в Духовную Академию, занимаясь с Олесей и её мужем. Вот так и прослушали Вигилянские курс богословия, историю церкви и все другие академические предметы.

Со многими жёнами священников я знакома. И сложилось у меня впечатление, что матушка — это смиренная, тихая женщина, как бы тень батюшки. Хранительница семейного очага.

Олеся же выбивается из этого типажа: энергичная, эмоциональная, социально активная, творческая натура, яркая личность. Ни о какой батюшкиной тени даже говорить не приходится.

-Как же вам удаётся сочетать творчество с ответственным, многотрудным статусом матушки? — спросила я.

-Нелегко, — призналась она, — Был в моей жизни такой маниакальный период. Трое маленьких детей, а я одержимо — днём и ночью — пишу роман. И надо же, именно в это время в дом приходит учительница детей с проверкой, в каких условиях они живут. Был час дня, а я только-только встала, спать-то легла в десять утра. Комната завалена рукописями. Уж я извинялась, извинялась перед ней. Хорошо хоть, что безумие это длилось только полтора месяца. Роман написан, перепечатан, и жизнь снова вернулась в привычную колею: дом. дети, муж, церковь. Хотя, надо сказать, после той лихорадки я задумалась: может быть, я должна ради церкви, куда пришла навсегда, пожертвовать тем, что люблю больше всего — творчеством, стихами. Но я понимала, что если принесу эту жертву без благословения, то это будет своеволием, и доверилась сначала своему духовнику, потом — и старцу Кириллу Павлову. Оба благословили меня писать. И тогда, наконец, концы, которые так долго не сходились, — искусство и церковь, православие и творчество — увязались в моей душе. Да по-другому и быть не могло. Ведь само православие — религия «художественная».

Олеся так аргументировала такой взгляд. Даже в суровых житиях у святых подвижников мы встречаем и юмор, и остроумие, и иронию. Наставления святых отцов изложены на языке художественных образов. Вот монах приводит своего ученика на кладбище и велит ему ругать мертвецов. Тот послушно ругает.

-Ну что? — спрашивает ученика, — ответили они тебе?

-Нет.

-А теперь похвали их. Потщеславились они?

-Нет.

-Вот и ты будь таким.

На таком образном языке учат нас жизни мудрые старцы. Милость Божия через художественное слово духовидцев льётся на человечество золотым потоком. В свете Псалтири, кажется матушке иногда, блекнут даже её любимые Пастернак, Мандельштам… А что уж говорить о нас, смотрящих на мир земными, бледными очами…

За разговором мы и не заметили, как наступил вечер. В комнате стало так темно, что мы почти не видели друг друга. Зажгли свет. Разговор поневоле несколько заземлился.

-Олеся, — спросила я матушку, — а как вы познакомились с отцом Владимиром?

-О, это была мистическая история. Мне шестнадцать лет. Заболела я воспалением лёгких и как писательская дочь пошла в литфондовскую поликлинику. Послали меня на рентген. Иду по тёмному коридору, вижу силуэт и тут же слышу внутренний голос: «Это твой будущий муж». С любопытством приблизилась к нему и разглядываю исподтишка: очень худой, высоки й, красивый, длинноволосый молодой человек (он разговаривал с каким-то пожилым писателем) и так он мне понравился, что стала я с тех пор его разыскивать.

В семнадцать лет Олеся поступила в Литературный институт. В первый же день ей там не понравилось, она даже хотела бросить учёбу. А вот на следующий день, когда все студенты толпились в коридоре, мимо прошёл он. Как бы молния озарила её, она пошла за ним. Оказалось, что Володя Вигилянский учился тоже в Литинституте, только на третьем курсе. С того дня у девушки появился неисчерпаемый интерес к институту.

…Семейная жизнь сложилась у Олеси удачно. Володя, сейчас о. Владимир, был для неё всегда непререкаемым авторитетом, самым большим другом и самым любимым человеком. Она вспоминает: «Жили мы всегда весело и дружно, такие сообщники были во всём. В пятикомнатной квартире отца кроме родителей и моей семьи (нас уже было четверо), жил брат с женой и детьми. У всех много друзей. Можно было выйти в ванну или на кухню и встретить гостя, который не известно к кому пришёл. Теснота была страшная. Наши с Володей гости частенько спали на шкурах под письменным столом. Дверь в квартиру не закрывалась, такую нагрузку не выдержал бы ни один ключ.

Радостей было много, но и скорби не обошли стороной.

…Я спросила Олесю, бывает ли у неё отчаяние. Конечно же, — сказала она, — Но скажу я вам, это всё-таки, вопрос веры и безверия. Если христианин чего-то боится, значит, надо покопаться в себе, где-то пошатнулась вера, значит, он считает, что есть какая-то область в его жизни, которая не покрывается промыслом Божьим, в которой отсутствует Господь. И вот в какой мере человек отчаивается, в той степени он и является маловером. Лечится это исключительно упованием на Бога, внутренней практикой и, конечно же, участием в таинствах. Одним словом, в церкви. Бывает, так сожмёт внутри, что бегу в церковь к своим любимым иконам. Покровитель нашей семьи преподобный Серафим. Мой папа как-то рассказал мне такую историю. Война. Он девятнадцатилетний артиллерист. Танки шли прямо на его батарею и сравняли её с землёй. Было это под Гданьском. Теряя сознание, он увидел взрыв, тёмный тоннель, вдали замерцал свет. И тут выходит старичок, перегораживает ему дорогу и говорит: «Ты куда, тебе ещё рано, возвращайся». Это был преподобный Серафим.

Я поймала себя на том, что когда прихожу даже в незнакомый храм и вижу, скажем, Казанскую икону Божьей Матери, такая радость охватывает, будто я встретила любимого человека. Мне даже кажется, что когда человек умирает, у него может быть, помимо скорби, и какая-то радость, ведь там он встретится с горячо любимыми. И я уверена, не могла бы пережить свою жизнь без помощи Божией и святых. И какое же заблуждение, когда я по молодости начинала думать, что я сильный человек. Это самая большая неправда. На самом-то деле, я очень слабая, ранимая, иногда — малодушная.

http://www.radonezh.ru/analytic/articles/?ID=1110