 |
| Правая.Ru | Вадим Венедиктов | 06.06.2005 |
Православная Церковь во всей своей полноте существует у многих славянских народов. Русские, болгары, сербы, чехи, словаки и поляки имеют свои Патриархаты или Автокефальные Церкви, возглавляемые своими Предстоятелями. Но существует большая разница в самом отношении славян к церковной жизни и ее выразителю — Церкви.
Для примера, возьмем и сравним две крупные Поместные Церкви: Русскую и Болгарскую. У тех и других достаточно интересная и богатая событиями история. Существенная разница между ними в понимании церковной структуры, точнее, в том, какое значение и авторитет имеет для русских и болгар их Церковь. Дело в том, что для большинства русских людей, прошедшим закваску марксистско-ленинской идеологией, Церковь является каким-то отсталым и неприспособленным к жизни социальным институтом. Во многом этому взгляду способствуют информационные потоки российских СМИ, показывающих Церковь лишь с обрядо-культовой и бытовой стороны.
Если у нас в советской России немыслимо было в юбилей Русского Православия (950-летие Крещение Руси выпало весьма символично на 1938 год) даже проводить научные конференции по церковной тематике, то в Болгарии в XX столетии публиковались и выходили в свет многочисленные научные сборники и работы исследователей, приуроченные к той или иной церковной дате. Например, по случаю 50-летия и 75-летия основания Болгарского Экзархата (в 1870 году султанским указом болгары получили церковную независимость от Константинопольской патриархии). И для каждого болгарина это важная дата, т. к. перед тем, как последовало распоряжение Высокой Порты, шла жесткая церковно-национальная борьба между болгарами и греками. Кстати, на Константинопольском Соборе 1872 года греки отлучили болгар от Церкви, обвинив их в этнофилетизме и предав схизме. Снять соборное проклятие болгарам удалось лишь в очередной церковный 75-летний юбилей в 1945 году, благодаря поддержке Русской Церкви. Последствия греко-славянского раскола в XIX веке сказываются и в наши дни. В современной Греции существует один очень едкий афоризм, этимологически восходящий его к византийским временам: «Всякий не эллин — варвар».
У нас после свержения монархии и последовавшей гражданской войны, после которой в стране установилась диктатура пролетариата, проводимая партией большевиков, отношение к Церкви было неприятельски враждебным. В первую очередь, потому, что Церковь олицетворялась с «прогнившим» царским режимом — некий анахронизм в стране советов. Надо сказать, что и сама по себе русская церковная структура, сложившаяся у нас со времен Петра I напоминала больше чиновничье-бюрократический аппарат, всецело служивший интересам государства. Но для Русской Церкви, во многом осознавшей свои собственные ошибки лучше, чем кто-либо из внецерковной ограды, исправление сложившейся внутренней церковной ситуации было делом наиважнейшим. Не случайным оказалось то, что во время общероссийской смуты 1917−1918 гг. Русская Православная Церковь восстановила Патриаршество в России, т. е. привела институт церковной иерархии в нормальный канонический строй.
Когда пришла новая партия, ее идеологией стал девиз: «мы новый мир построим!»; политически было неверно строить «новый мир» с «устаревшим и отжившим» церковным институтом. Его исключили из жизни людей, хотя морального права на исключение Церкви от общества у новой власти не было. Последующий семидесятилетний богоборческий проект потомков распинатилей Христа на российской почве обернулся для них катастрофой, и, начиная примерно с 1988 года (1000-летнего юбилея Крещения Руси), в России очевиден духовный подъем Русской Церкви.
В Болгарии ситуация была иная. Здесь Церковь являлась главным революционером и двигателем к национальному освобождению болгарского народа от ненавистного всем османского ига.
Сложилась парадоксальная ситуация: если в России в начале XX века Церковь сделалась объектом нападок со стороны революционеров и оппозиции, то в Болгарии, наоборот, с 60-х гг. XIX столетия Церковь представляла собой революционную оппозицию, способную захватить и объединить все социальные слои населения и открыто выступить против сложившегося государственного устройства. То, что у нас удалось партии большевиков — в Болгарии свершила Церковь. Большевики в России объявили атеизм и богоборчество; болгарские церковники сокрушили богомерзкую для балканских христиан магометанскую власть.
Отсюда и отношение в Болгарии к Церкви было как к прогрессивному общественному институту, а у нас в России, как к застойной, регрессивной церковной рутине.
Ведь удивительно от болгарских марксистов слышать подобные вещи: «борьба за независимую Церковь стала поистине народной борьбой, в которой принимал участие весь народ — крестьяне, ремесленники, что придавало движению действительно массовый характер». Это пишет крупный болгарский историк марксист середины XX-го столетия, Жак Натан.
На Балканах, территориях бывшего византийского пространства функцию «прислуживания» турецким властям выполняла лишь Греческая (Константинопольская) Церковь. Константинопольский Патриарх являлся не только духовным пастырем для всех христиан, но и светским владыкой. В его руки и в руки греческой иерархии после падения Византийской империи перешла не только церковная, но и гражданская, и судебная власть над всем христианским населением империи. Ведению Патриарха (и архиереев) подлежали судебные дела, в особенности по вопросам семейного, наследственного и брачного права, со всеми вытекающими из семейно-брачных отношений имущественными делами, дела школьные и др. Правительственные власти обязаны были содействовать исполнению приговоров Патриарха (и архиереев).
Но для болгар смысл церковной деятельности сводился к восстановлению церковной независимости, а затем и политической. В условиях турецкого господства главными церковными противниками болгар были константинопольские греки-христиане (фанариоты), стеснявшие болгар в их естественных церковных правах. Греко-болгарская церковная распря первоначально выразилась в стремлении болгар освободиться от иерархической подчиненности грекам, которым невыгодно было терять иерархическую власть над болгарами. На первых порах греко-болгарская распря имела чисто церковный характер. Этот же характер она удерживала и в последующее время и остановилась на объявлении Цареградскою Патриархиею болгар схизматиками и отлучении их от Церкви в 1872 году. Но со времени политического освобождения болгарского народа в 1878 году и образования болгарского княжества и восточной Румелии церковный характер греко-болгарской распри начинает мало-помалу затихать, и из него выдвигается политическая сторона этой распри.
По большому счету, церковная независимость Болгарской Церкви и само политическое освобождение Болгарии от османского ига после русско-турецкой войны 1877−78 гг. осуществились, благодаря дипломатической и военной силам России. Как видно, церковная политика России на Православном Востоке являлась важным элементом политики государственной.
В конце XIX столетия у Болгарии был выбор: либо остаться в группе восточных государств и Церквей, либо присоединиться к западным державам и стать их верным союзником. Насколько удалось болгарам сохранить свою церковную и политическую свободу, можно судить уже из событий XX столетия.
Несмотря на все тяжкие испытания, постигшие славянский мир в XX веке, для большинства славян духовным центром остается именно Русская Православная Церковь. Хотя, формально, по диптиху (списку Церквей) Русская Церковь лишь на 5-м месте, но по своей численности и по своему влиянию в православном мире Русская Церковь, безусловно, сохраняет свои главенствующие позиции.
От Русской Церкви зависели и зависят во многом настроения славянских народов других Поместных Церквей. К мнению Русской Церкви всегда прислушивались на Балканах и считали его весьма авторитетным.
Поэтому и сегодня, проделав работу в духовном просвещении и образовании русской национальности, избавив народ от лишних предрассудков и предубеждений — Русская Церковь и сама Россия, исторически неотделимые друг от друга, вполне могут выйти на уровень мировой державы и снова возобновить свою миротворческую миссию не в качестве «международного арбитра» и «судии народов», а в виде верного помощника в вопросах самоопределения маленьких славянских государств.
Церковь же была и остается этнообъединяющим центром и основной движущей силой, способной руководить общественным и массовым сознанием славянских народностей.
