 |
| Правая.Ru | Алексей Чесноков | 06.06.2005 |
Неприятие конституции Евросоюза Францией и Нидерландами является весьма симптоматичным. Несмотря на ряд заявлений видных европейских политиков, никакой катастрофы и даже замедления в процессе становления единой Европы нет. Скорее, наоборот — Евросоюз одержал важную стратегическую победу.
Франция — своего рода «колыбель революций», родина лозунга «Свобода, равенство, братство» и всевозможных глобальных проектов, начиная от империи Наполеона и плана Бриана о создания «Панъевропы» и заканчивая предложением де Голля о «Европе отечеств». Именно Франции принадлежат и последние существенные успехи в развитии социальной философии и антропологии. Франция никоим образом не могла остаться в стороне, не продемонстрировав своей безусловной интеллектуальной состоятельности — то есть способности оказывать влияние на современные глобальные процессы.
Голосования в пользу конституции со стороны Франции на всегосударственном референдуме ожидать было бы слишком наивно. Французы, якобы, не нашли в документе подчеркивающих роль Франции сантиментов. Однако, все гораздо сложнее даже выводов о желании политической элиты банально поторговаться с будущей европейской властью. Довольно ощутимый разрыв между сторонниками и противниками конституции — целых 10% - говорит не в пользу предположений об имевших место фальсификациях. Налицо обратная картина — именно общество, такое, каким его хотел видеть либерал Гизо, проявило завидное согласие. И политический месседж социума был направлен непосредственно местной власти. Недаром Ширак в своих призывах сублимировал недовольство правительством высокими словами об исторической миссии нации. Увы, на следующий день президент подтвердил, что французы вынесли приговор ему, а не конституции. В итоге Ширак был вынужден пойти на уступки и поменять надоевшее всем правительство Раффарена на новый кабинет де Вильпена.
Однако, значимым здесь является способ, которым французы добились его отставки. Они отнюдь не слились в едином порыве демонстраций, не вышли на улицы и не саботировали рабочий день. Подобные акции были бы неминуемо обречены на провал, как и недавние выступления против войны в Ираке или против закона о религиозных символах. Голосование против конституции — это апелляция к абсолютно новому институту. Поэтому провал Ширака гораздо серьезней. Он не только не смог убедить своих граждан в правильности курса на интеграцию, чем уменьшил свое влияние в складывающейся новой европейской элите. Ширак оказался не готов к столкновению с уже ощутимым всеевропейским «Левиафаном». Именно этому Левиафану и пожаловались французы на свое правительство.
Те же испанцы, от которых местная власть потребовала поддержать конституцию, подчинились более чем беспрекословно. Даже будь там административные фальсификации — это говорит о силе государства. Государство Франция не смогло справиться со своим народом. Мало того, народ выбрал в качестве судьи не государственные институты, типа судов или профсоюзов, а надгосударственный Евросоюз. Да так удачно, что добился своих целей менее, чем за сутки.
Похожая ситуация сложилась в Нидерландах. Голландцы вообще исторически известны своим крайним либерализмом. Сегодня в Голландии реализуются все самые «либеральные» законы, начиная от легальной наркомании и заканчивая эвтаназией. Казалось бы, граждане «оранжевого государства» одними из первых должны были поддержать Евросоюз. Причем, являясь страной-участницей первых этапов евроинтеграции, Голландия обязана была подать пример далеким от Европы, во всех смыслах, прибалтам или туркам. Однако, здесь разрыв между противниками и сторонниками конституции оказался еще большим — более 20%. Вновь получилось, что поводом для выражения общественных настроений стал абсолютно новый надгосударственный институт.
Референдум в Голландии носит консультативный характер. Основываясь на мнении населения, ратифицировать конституцию будет местный парламент. До голосования было известно, что 80% депутатов готовы высказаться «за». Теперь им предстоит решить — ставить на ЕС или же послушаться своих избирателей. Таким образом, и в Голландии сложилась схожая с Францией ситуация: социум апеллирует к надгосударственной организации, пытаясь надавить на собственную власть. Местная элита оказывается в изоляции. С одной стороны, ее функции внутри государства уже не действуют. Т. е. ей вынесен вотум недоверия, и она теряет легитимность. С другой — слабая власть недееспособна на мировой арене, оказываясь не в состоянии выполнить взятые на себя обязательства. Само понятие власти разлагается перед совершенно аморфной идеей интеграции. Не удивительно, что в конституции ЕС нет конкретных упоминаний об идеологическом фундаменте объединения Европы, исключено даже христианство. Интеграция, как процесс ликвидации любых ограничений, достигает своего апогея именно в этом революционном протесте. Демократический идеал «свободного человека» — это абсолютный идеал разрушения. Нет границ, нет власти, нет еще даже пресловутого Евросоюза. Но есть лишь демонстративный протест и декоративная власть.
Здесь следует упомянуть о модной сегодня теории управляемого хаоса. Главной идеей такого менеджмента является умение создать парадоксальную систему. В ее основе лежит самоорганизующаяся корпорация, существующая как бы вне иерархии и управляемости. Люди как бы сами принимают решения, но так правильно, что корпорация не только не гибнет, но развивается. Кажущаяся парадоксальность разрешается просто — на каждом уровне стоят опытные менеджеры, которые корректируют направление деятельности, при этом оставаясь вне системы. В этом заключается важное условие — координировать и направлять систему может только тот руководитель, который видит ее не изнутри, как прежние управленцы, включенные в процесс работы, а извне, как обычный программист, управляющий несложной компьютерной игрой. Таким образом, заранее задаются рамки, выстраиваются определенные связи и возникает сетевая структура. В итоге все сосредотачивается в руках, точнее, в головах, тех, кто оказывается вне системы. Главное — это верный момент запуска.
Именно в этом пресловутом голосовании и реализуется данная теория. И чем больше будет таких протестов, тем лучше. Они последовательно и как бы неуправляемо уменьшают влияние местной власти. Всем же очевидно, что рано или поздно столь амбициозный и продуманный — и, надо думать, крайне затратный — проект реализуется. Другое дело, что в тех странах, где власть могла бы инициировать процесс переговоров с ЕС, требуя себе и своему государству некоторые выгоды, сами граждане ставят заслон.
Процесс интеграции, таким образом, постепенно становится все более «неуправляемым», достигая того результата, ради которого и был запущен, а именно — разрушения сдерживающих инстанций.
Здесь еще раз стоит упомянуть о христианстве. Дело в том, что христианство, в сущности, и снабдило современную философию идеей о равенстве и универсализме. Слова апостола Павла о ликвидации символической идентичности в виде принадлежности к определенной нации или культуре, истолковываются как призыв к более глубокому пониманию личности. Сегодня они интерпретируются с точностью до наоборот — именно символическая идентичность в своем примитивном содержании, т. е. определении человека, как биологического вида, вытесняет личность как таковую. Универсализм также теряет свою внутрицерковную окраску, превращаясь в ареал обитания. Отсюда и окончательный разрыв с христианством в конституции ЕС — это симптом безразличия к личности, к границам, внутри которых эта личность познаваема.
Шаг за шагом границы отбрасываются, система движется к хаосу. И неслучайно, что это происходит именно в Европе — месте, где сосредоточены почти все экономические и интеллектуальные ресурсы. Они тоже должны быть дезавуированы. Поэтому элите, лоббирующей создание принципиально новой интеграционной модели, должно быть гораздо проще, чем великим завоевателям или «современным борцам за демократию» из другого мирового центра.
Оно и понятно, Европа всегда превосходила свои бывшие колонии по интеллектуальному потенциалу. На то она и метрополия.
03.06.2005
