Русская линия / Библиотека периодической печати / «Настоящая вера от гонений только умножалась»

Владимир Владимирович Быков родился в Москве в 1910 году. Вся его жизнь была связана со знаменитой «Маросейской общиной» — общиной храма Свт. Николая в Кленниках, куда он впервые пришел в 11-летнем возрасте, еще при жизни св. прав. Алексия Мечева, а позже долгое время был духовным сыном свщмч. Сергия Мечева вплоть до его мученической кончины. Владимир Владимирович был примером именно православного мирянина: получив техническое образование, он всю жизнь проработал на предприятии и в научном институте. При этом он участвовал в тайных или, как он сам их называл, домашних литургиях в те годы, когда за это грозили лагерь и смерть.

Особое место в жизни Владимира Владимировича сыграло многолетнее знакомство со старцем Арсением. По просьбе отца Арсения его духовные чада записали свои свидетельства о страданиях за веру. Одним из тех людей, к кому стекались эти свидетельства и кто хранил их многие годы, был Владимир Владимирович Быков. В начале 90-х годов, когда Православным Свято-Тихоновским Богословским институтом были опубликованы первые три части книги «Отец Арсений», В.В.Быков сначала предоставил для нового издания имевшиеся у него еще неопубликованные материалы, потом специально трудился, собирая еще сохранившиеся у его знакомых ранее неизвестные рассказы. Все они вошли в более поздние издания книги «Отец Арсений». Книга эта переведена на английский, французский, греческий, болгарский, польский, латышский, испанский и другие иностранные языки, а общий ее тираж давно превысил миллион экземпляров.

— Владимир Владимирович, расскажите, пожалуйста, о том, как вы впервые попали на Маросейку.

- В храм Святителя Николая на Маросейке я стал ходить в 1921 году, мне тогда было одиннадцать лет (недавно в одной из современных публикаций я прочитал о себе, что пришел в храм к отцу Алексею Мечеву за благословением вступить в пионерскую организацию. Это, конечно, сущий вздор, вы, пожалуйста, ничего подобного не пишите). На самом деле в храм я пришел вслед за своей старшей сестрой — Еленой (она родилась в 1901 году, была моей крестной, она — автор и составитель известной книги «Пастырь добрый» о святом праведном старце о. Алексии).

Одно время Елена занималась в студенческом кружке по изучению Евангелия, организатором таких кружков был Владимир Марцинковский — довольно известный человек. Однажды, когда возник какой-то сложный вопрос, один из членов кружка, ходивший в храм Святителя Николая, сказал: «А у нас есть священник на Маросейке, может быть, он этот вопрос разъяснит?» И все человек восемь кружковцев действительно пришли на Маросейку, где получили подробный ответ на свой вопрос — о. Сергий Мечев, впоследствии священномученик, прочел им целую лекцию, и с этого момента они стали ходить в храм постоянно. Это было в 1918 — 1919 году, тогда еще был жив о. Алексий Мечев (он умер в 1923 году).

Сестра привела и меня, одиннадцатилетнего мальчика, к о. Алексию. Первая встреча с ним произвела на меня огромное впечатление: исповедуя меня, он говорил за меня все то, что я хотел ему рассказать.

В 1923 году он умер, и окормление общины по благословению Патриарха Тихона принял на себя сын отца Алексия, будущий священномученик Сергий, у которого я был духовным сыном 18 лет — до его расстрела.

— О святом праведном Алексии Мечеве, наверное, можно рассказывать бесконечно много, но что бы вы выделили как самое главное в его духовном облике?

- Отец Алексий был великий молитвенник, он постоянно молился, а в основу всей своей жизни он положил три заповеди. Он говорил всегда так: самая главная заповедь, которая существует в Библии: «Возлюби Господа Бога твоего всем сердцем своим, всем разумением своим и всею душою твоею», и вторая, подобная ей — «возлюби ближнего, как самого себя». А также высказывание апостола Павла из послания к Галатам: «Друг друга тяготы носите и так исполните закон Христов» (Гал. 6, 2) — эти заповеди и были основой жизни святого праведного о. Алексия. И каждого человека, приходящего к нему, он встречал с огромнейшей любовью, во всей своей общине он насаждал дух любви к людям.

— Не могли бы вы рассказать поподробней о жизни маросейской общины?

- Община эта была уникальна. Как известно из биографических данных отца Алексия, сначала он восемь лет служил совершенно без прихожан. Каждый день приходил он в пустую церковь и служил. В начале XX века во многих храмах служили в основном в воскресные и праздничные дни, а так, чтобы служить каждый день — это было редкостью.

А когда началась первая мировая война — 1 августа 1914 года, то не только в эту церковь на Маросейке, но и во многие другие пошло множество народа. Кого-то взяли на фронт, кому-то пришла похоронка, у кого-то был на фронте сын, брат, сестра, кто-то пропал без вести или остался на оккупированной немцами территории. Где было искать защиты, у кого?.. Защиты можно было только искать у Бога. И люди пошли к Богу. И вот здесь в храме на Маросейке их встретил о. Алексий. Он каждого привечал, успокаивал. А многим говорил: «Вы не беспокойтесь, ваш родственник жив, ничего не случилось». Хотя они не получали писем, ничего не знали о судьбе своих пропавших. Но это был великий провидец, великий старец.

И к 1917 году церковь была заполнена так, что сложно было войти в нее, она вся была забита народом. А в 1917 году, когда начался Поместный собор Русской Православной Церкви после отречения от престола Николая II, Патриархом избрали Святейшего Тихона. Святейший Тихон благословил о. Алексия на создание общины.

Одной из особенностей этой общины было то, что составляли ее в основном интеллигентные люди, которые закончили институты или еще учились, были студентами (позже их начали исключать). Много было девушек из бывших дворянских семей. Но в общине, конечно, были не только представители интеллигенции, были и простые люди, которые часто превосходили интеллигентных по духовности, по знаниям, по молитвенности.

Также в общине отца Алексия в некоторой мере воплотилась новая тогда церковная идея — о создании монастыря в миру. Вы знаете, что это такое, нет? Многие женщины хотели стать монахинями, а отец Алексий им говорил: монахиней сейчас трудно стать, потому что закрывают монастыри, но вы создайте у себя в доме мир, создайте в доме свою домашнюю Церковь, чтобы вся ваша жизнь наполнилась молитвой. И большинству женщин он отказывал в принятии монашества. Я знаю только два случая, когда он благословил сестер на монашество. А те, кто его не послушались и все-таки приняли монашество, к сожалению, все они кончили жизнь довольно плохо. Таких было три или четыре человека — я точно сейчас не помню.

Все работы в церкви — все до единой — выполнялись членами общины без всякой оплаты. Ну, может быть, только старушка за свечным ящиком получала зарплату да еще сторож. Остальные все делали бесплатно.

Примерно 10 — 20% собственной зарплаты каждый член общины отдавал в церковь. Зачем? Советская власть в то время придумала довольно интересный способ закрытия церквей. На церковь накладывали, как на торговое учреждение — магазин или что-то еще, — огромнейший налог, его надо было платить. А если налог не был уплачен, то церковь закрывали. Кроме того, было много больных, бедных, много людей находилось в ссылках и т. д. Эти деньги распределяли в первую очередь на уплату налога, а потом тем, кто нуждался.

Уже при отце Сергии, после смерти отца Алексия, был организован ряд кружков: переплетный, столярный, слесарный, иконописный. Иконописный вела изумительная женщина, Мария Николаевна Соколова, впоследствии создатель целой иконописной школы. Все члены общины занимались в кружках, общались друг с другом, они жили какой-то новой, особой духовной жизнью — но в миру.

В 1932 году Маросейку закрыли — в день Благовещенья. Последнюю обедню служил очень хороший батюшка о. Александр Ильин. Тогда о. Сергий разрешил совершать службы на дому. И вот у нас на квартире — до 1941 года, до того времени, как о. Сергия расстреляли, — было отслужено более 250 литургий.

— А как совершались такие «подпольные» литургии?

- Я не люблю слово «подпольная церковь», оно как-то не подходит к Церкви, но это была жизнь в тисках удивительного террора, под постоянной угрозой ареста, и каждое такое служение — это был страх. Служили у нас священники, высланные из Москвы, которые где-то скрывались. Они приезжали из Рязанской, Владимирской, Тверской областей, и приезжали к нам они с радостью, говорили, что священник без совершения Литургии — это не священник. Только тогда он освящается, когда он служит Божественную Литургию.

Организовать службу было очень сложно. Был такой человек — Сима Соловьева — Серафима Александровна Соловьева, она встречала каждого священника на вокзале и вела его к нам. Я где-то дожидался священника и Симу, и проходя мимо меня, Сима оставляла священника, не говоря мне ни слова, сама уходила, а я вел его к нам домой.

У нас было облачение, сделанное из белого материала, оно было таким легким, что его можно было свернуть под простыню. Были дискос, копие, дароносица. Все это делал я своими руками.

И вот совершалась служба. Это было очень опасно, священнику грозили 10 лет лагерей, а нам всем «светило» по пять. Наша комнатка вмещала примерно 12 человек, больше уже было сложно, потому что надо было поставить престол. Мы имели право привести двух человек из числа своих знакомых, тех, кого мы хотим и кого мы знаем, людей верных, а десять других могла привести Серафима Александровна. Кто были эти люди? Большинство маросейских. Они менялись на каждой службе: сегодня один, в следующий раз — другой, потом третий и т. д. Приходили родственники маросейских или даже прихожане других храмов, которых Сима знала, в которых она была уверена, что они не донесут. Служба была удивительно благостной.

Это была, как принято называть, но я не люблю это слово, «катакомбная церковь». А на самом деле это была домашняя церковь. Патриарх Тихон еще в 1923 году бла гословил совершать такие службы.

Подобных домашних церквей существовало несколько, но старались, чтобы никто не знал, где они находятся, у кого служат, потому что была такая заповедь: Чем меньше знаешь, тем меньше из тебя выбьют пытками.

— Владимир Владимирович, из вашего рассказа понятно, что верующим было очень трудно жить в советское время, а можно ли выделить, что было самым сложным?

- Наивный вопрос. Самым сложным для верующего было отсутствие церквей. Отсутствие возможности участвовать в Великой Божественной Литургии. Невозможность причаститься Святых Животворящих Таин. Конечно, были незакрытые церкви, но ходить в них было практически невозможно. Моя вторая жена Елизавета работала на военном заводе, однажды (это было в тридцатые годы) она пошла к чудотворной иконе «Нечаянная Радость» в церковь Илии Обыденного на Остоженке. Три раза она приходила просто приложиться к иконе. И вдруг после третьего раза ее вызывает начальник и говорит: «Елизавета Александровна, вы знаете, мы вас увольняем». Она спрашивает: «Почему?» — «А вы, оказывается, ходите в церковь Илии Обыденного…» Значит, кто-то за ней следил. И уволили.

Другой неприятный случай был уже в пятидесятые годы, кажется в 1953-м, в год смерти Сталина. Мы жили на Арбате, ближайшая к нам церковь была в Филипповском переулке — Иерусалимское подворье. Жена с сыном ходили туда, а сын уже учился в школе. Однажды они выходили из храма, и к ним пошли двое — мужчина и женщина, хорошо одетые, и говорят: «Какое вы имеете право водить в эти мракобесные учреждения своего сына? Вы должны воспитывать строителя коммунизма!.. Где, в какой школе он учится?» Она еле от них отбилась, села на трамвай «А» — и поехала совершенно в другую сторону от дома. Вот как было трудно…

Поэтому-то и были организованы домашние церкви. Не только потому, что, как многие думают, люди не хотели ходить в обычную церковь. Нет, люди боялись туда идти.

— Говорят, что в годы гонений на Церковь вера была крепче, чем сейчас, когда все открыто, все разрешено. На ваш взгляд, это так или нет?

- Да, это вопрос трудный и сложный, но я на него отвечу. Когда я был в экспедиции на Севере, при мне закрывали церковь: выносили из нее, как дрова, иконы, рубили их. Делали это несколько баб или девок, присутствовали два или три гармониста, они радовались, что закрывали церковь и пели хульные песни. Вокруг стояла огромная толпа верующих крестьян, которые очень любили своего священника, как я потом выяснил, — и никто, ни один из этой огромной толпы не сказал: «Не надо этого делать, это же позор!» — хотя бы так. Все боялись. Я не знаю, был ли среди этой толпы хоть один по-настоящему верующий, не знаю. Это было ужасно. Там рубили иконы, каких не найдешь ни в одном музее…

Так вот ответ на ваш вопрос. Если у людей вера была настоящая, то она от гонений только умножалась. А люди, которые раньше просто ходили в церковь и причащались и исповедовались один раз в год, в Великий пост, потому что так было положено, — они все отошли от Церкви. Поэтому осталось лишь «малое стадо», как сказал Господь в Евангелии.

— Владимир Владимирович, а вас лично или членов вашей семьи как-то затронули гонения?

- Мой отец, Владимир Петрович Быков, происходил из богатой старинной дворянской семьи, имел большое имение на станции Подсолнечной. Довольно долго работал на разных выборных дворянских должностях в Московской губернии. После революции отца несколько раз арестовывали, ссылали, два раза водили на расстрел, но, думаю, больше пугали, чем хотели расстрелять. Моя старшая сестра, Елена Владимировна, в замужестве Апушкина, провела в ссылке в Казахстане три года. Ее арестовали за то, что она была верующей, в 1932 году.

Что касается меня — я родился в 1910 году, хорошо помню события 1917 года. В буквальном смысле слова я не пострадал от репрессий. Но после окончания гимназии я безуспешно пытался поступить в учебное заведение, и всякий раз, когда я заполнял анкету, ее читали и никуда меня не принимали из-за моего дворянского происхождения. Два года мне пришлось провести на Севере, в экспедиции по изысканию железных дорог для вывозки древесины. После этого я вернулся в Москву, ситуация несколько изменилась, и мне удалось поступить работать на закрытое оборонное предприятие, где и проработал 32 года. Последние несколько лет — главным технологом завода.

Потом я ушел с завода, занимал должность заместителя директора по научной работе в одном институте. Прямым образом гонения меня не коснулись. От советского периода у меня осталось множество наград — Трудового красного знамени, Знак почета и другие. Меня не преследовали. Видимо, Господь дал мне дар какого-то особого отношения с людьми — люди, которые со мной общались, как-то очень быстро располагались ко мне.

Я общался с министрами, начальниками главков, просто с сослуживцами, и все очень доверяли мне. Часто бывало так, что летишь в самолете или едешь в поезде (мне приходилось часто бывать в филиалах нашего института), а попутчик без всяких вопросов с моей стороны начинает вдруг рассказывать о своей жизни. Это меня удивляло еще в юности, когда маросейские сестры, которые были старше меня на 10 лет, рассказывали мне то, что вряд ли кому-то могли рассказать. Конечно, я никогда и никому ничего не пересказывал из услышанного. Когда я работал на заводе, был момент, мне предлагали стать осведомителем НКВД. Но ничего из этого не получилось, Господь сохранил.

— Как вы считаете, есть ли в наше время общины, подобные той, что была на Маросейке при отце Алексии и отце Сергии?

- Представьте такой пример: талантливый конструктор, например Туполев, создает такие самолеты, которые никто никогда не создавал до него. Естественно, что вокруг него сплотилось огромное количество талантливых людей, которые помогают создавать ему этот самолет. Так и в духовной жизни — только талантливый священник, глубоко проникнутый верой, может создать вокруг себя общину, которая была бы духовно велика.

Одно дело — желание, а другое — ты должен сам проникнуться молитвой, ты должен сам возлюбить ближнего своего, как самого себя, ты должен возлюбить церковную службу. А без этого всего ты только хочешь, но не можешь. Мне кажется, что при храме Святителя Николая в Кузнецах создается община, подобная прежней маросейской. Но в полном смысле этого слова таких общин я сейчас не видел.

Еще один очень важный момент. Если у тебя нет памяти о прошлом, то у тебя нет родины, у тебя нет ничего. Надо знать прошлое, знать священников, которые служили в твоем храме, не только великих старцев, но и просто священников, пострадавших за веру. Из маросейской общины, например, вышло множество достойных священников, но, к сожалению, мало кто из современных прихожан о них что-то знает. А если у тебя есть прошлое, то у тебя есть тылы — тогда и возможно создать общину, которая будет жить и сегодня, и завтра, и во все дни.

Беседовала Вероника БУЗЫНКИНА

http://www.nsad.ru/index.php?issue=8§;ion=11&article=209