Последний бой полковника Василия Чернецова

Ровно 107 лет назад, 3-го февраля 1918-го года, состоялся последний бой партизанского отряда главного вдохновителя и героя антибольшевицкой борьбы на Дону полковника Василия Чернецова.

С рассветом 3-го февраля Чернецов так и не получил никаких сведений от Лазарева, который, как потом оказалось, вышел во второй половине дня к Глубокой, но не дождавшись атаки Чернецова, принял роковое решение вернуться в Каменскую (для выяснения того, что произошло). Не имея никакой информации о группе Лазарева, Чернецов понимал, что в такой ситуации атаковать повторно невозможно и приказал отступать к Каменской. Однако тем временем на хутор прибежал юнкер, который ночью спасся из плена. Он доложил о большом скоплении красных у мельницы, после чего Василий Михайлович решил открыть напоследок огонь из орудия по большевикам. Обстрел был проведён блестяще. Все снаряды легли точно и нанесли красным большие потери, но было упущено время, противник бросился в погоню. Впрочем, в данной ситуации я бы не стал винить Чернецова, он. наверняка, понимал, что делает. Да и я не думаю, что красные просто так не стали бы искать отряд своего злейшего врага, чтобы добить обескровленных партизан.

После молниеносного налета чернецовцы ушли из хутора по бездорожью, пытаясь оторваться от возможного преследования. Однако они успели преодолеть всего два-три километра, когда их догнал отряд Голубова, усиленный конной батарей. По воспоминаниям легендарного казачьего поэта Туроверова, вначале над их головами засвистели пули. В ответ он и ещё несколько партизан поскакали в догонку за стрелявшими. Догнав красных, партизаны застрелили одного из нападавших и обнаружили, что он одет в казачьи шаровары. Стало ясно, что это отряд Голубова. Василий Михайлович получив об этом донесение от юнкеров, приказал её перепроверить. Если это казаки Голубова, то предложить им пропустить его отряд без боя, а если обычные красные бандиты, то немедленно вступить в бой. Однако большевики сразу открыли ураганный огонь, пытаясь отрезать Туроверова от отряда, и партизанам пришлось принять бой.

С самого начала боя ситуация была не в пользу чернецовцев. Красные буквально расстреливали партизан, окруживших своего командира. Под Николаем Туроверовым был убит конь. У партизан заканчивались патроны, а единственное орудие Миончинского было в самом начале боя выведено из строя прямым попаданием. По словам Туроверова, он видел, как сестры милосердия бросились к раненым артиллеристам. В разгар боя Чернецов послал будущего легендарного поэта Туроверова в хутор собирать стариков, а сам решил отступать к железной дороге. Однако на хуторе Николай вместе с доктором был схвачен сторонниками большевиков. Их сильно избили и едва не расстреляли.

Продолжая скажаться, Чернецов понимал, что сорок-пятьдесят мальчишек-партизан не могут сдержать лавину конницы и артиллерию красных. Ощетинившись штыками, остатки отряда начали отступление к железной дороге в надежде на помощь из Каменской. Орудие пришлось бросить, по грязи и далее по оврагу лошади не могли его протащить. Миончинский снял орудийный замок и другие детали, перевернул орудие в грязь и догнал уходящих партизан, которые вскоре оказались в полном окружении. Выходы из балки блокировали красные. Чернецов понимал, что все кончено и на этот раз ему уже не удастся уйти. Поэтому он отказ приказ Миончинскому и остальным конным юнкерам идти на прорыв, а сам с партизанами остался прикрывать их. Миончинскому и порядка двадцати человекам удалось прорваться и ускакать в Каменскую, вместе с ними спаслась и одна из медсестер. Подполковник ввел большевиков в заблуждение, размахивая белым платком и те подумали, что он сдается, а потом уже было поздно и гнаться за удаляющимися юнкерами они не стали, сосредоточив все силы против Чернецова, который был, по словам Деникина, душой обороны Дона.

И вот легендарный и неуловимый доселе Чернецов был окружен и готовился принять свой последний бой. Его партизаны рассредоточились вдоль скатов оврага, а юнкера расположились вокруг самого полковника. Голубов, будучи опытным командиром, полагал, что имея в своем подчинении свыше пятисот всадников и конную батарею, ему не представляется сложным уничтожить около сорока пеших мальчишек-партизан, пусть и во главе с непобедимым Чернецовым.

Первую атаку неприятеля партизаны отразили. Они подпустили всадников ближе и почти в упор дружным залпом опрокинули атакующих, которые в панике и замешательстве, развернув коней, бежали обратно. Понимая всю тяжесть ситуации, чтоб подбодрить и таким образом наградить своих партизан Чернецов поздравил всех с производством в прапорщики. На что юнкера и партизаны ответили дружным «Ура!». В тот же момент красные готовились к повторной атаке. Разозленный неудачей Голубов бросил с удвоенным рвением свой отряд на чернецовцев, но всё повторилось снова, только на этот раз полковник поздравлял своих орлов с производством уже в подпоручики. Голубов был просто взбешен. В те времена еще считалось, что сражаться в пешем строю с конницей невозможно и хотя подчиненные Голубова были предателями, повернувшими оружие против собственных братьев, но по выучке они оставались казаками. Тем более перед боем бывший офицер Голубов отобрал только самых надежных и лучших из всего 27-го полка и остатков других менее успешных полков. Таким образом самовлюбленный несостоявшийся атаман Голубов (Голубов не был идейным большевиком, еще весной он претендовал на роль атамана, но проиграв с треском Каледину, переметнулся позже к большевикам, где искал собственной власти) ничего не хотел слышать и видеть — только вперед. И красные поскакали в атаку в третий раз. Чернецов выстроил оставшихся в живых партизан и юнкеров. Мальчишки напряженно вцепившись в винтовки, смотрели на приближение врага. Уже казалось, что еще немного и засверкают шашки, снося головы чернецовцев, но в этот момент раздалась резкая и громкая команда полковника Чернецова «огонь!» и, плотный залп в третий раз опрокинул лавину красной конницы. Белогвардейцы стреляли снова и снова по большевикам, которые не выдержав огня, спешились и подобрав раненных с убитыми, залегли на холмах, обстреливая издали находящихся в овраге чернецовцев.

После отражения третьей атаки полковник Чернецов поздравил всех с производством в поручики. После продолжительного «Ура!» он собрал вокруг себя остатки отряда и отдал приказ идти на прорыв к станице Каменской. Чернецовцы начали подниматься по склону оврага на противоположную сторону от залегших красных, но уже при выходе из оврага Василий Михайлович получил ранение в ногу. Он не мог больше идти, но отказался на предложение юнкеров сесть на коня. Перевязав своего командира, партизаны и юнкера залегли, облепив его со всех сторон и приготовились с честью умереть. Уходить было некуда, в открытой степи для конницы по одиночке каждый из них стал бы легкой добычей, а лежащих на склоне еще легче было расстрелять прямой наводкой из артиллерийской батарей, да и патроны были уже на исходе. Все это понимал Чернецов, понимали и его храбрые мальчики.

На какое-то время над местом сражения повисла тишина, затем прозвучало несколько криков. Сейчас уже вряд ли можно точно восстановить картину произошедшего и то, как начались переговоры. По одной из распространенных версий кто-то из «казаков» Голубова первым предложил прекратить проливать кровь. Затем к окруженным партизанам стали подходить группы спешившихся конников красных. Больше уже никто не стрелял. Чернецовцы также молчали, не открывая огня. В противном случае, будучи полностью открытыми для врага, они не прожили бы и десяти минут. Да и против них были не матросы, присланные с флота, и не комиссары из Москвы, а казаки, и так как всё это происходило ещё до окончательного ожесточения, то оставалась надежда на то, что удастся договориться, сохранив жизнь и свободу. Прискакал и сам Голубов. Он клятвенно обещал, что никого из партизан и юнкеров не тронут, а лишь сопроводят до станицы Каменской и отпустят. При этом Голубов давал «слово офицера», уже им не являясь.

Поверили чернецовцы Голубову или нет, сложно сказать. Впрочем, выбора у них уже и не было. Подошедшие в плотную красные нахлынули толпой с задних рядов, и прекратившие огонь партизаны оказались в плену. Они мгновенно превратились из «братьев», которых якобы не хотели убивать подчинённые Голубова в пленных врагов, в отношении которых тут же зазвучали угрозы и призывы к расправе на месте. Избивая их ногайками, красные заставили пленных раздеться до белья, после чего вопреки обещаниям сопроводить в Каменскую погнали обратно в станицу Глубокую. Вместе с остатками отряда шёл и Туроверов, который вместе с доктором Гусевым был схвачен на хуторе и едва не забит до смерти. Красные отобрали у него лошадь и уже потребовали раздеться, чтобы забрать одержу и добить, но Голубов приказал прекратить самосуд и гнать вместе с остальными в станицу. Некоторые партизаны пытались сопротивляться, понимая, что их хотят передать комиссарам. Они ложились на землю и отказывались идти, некоторые из числа самых молодых мальчишек просили убить сразу, но голубовцы избивая прикладами, поднимали их. При этом некоторых мальчишек вместо лошадей заставили тащить сани с заклинившими пулеметами. Остальные, молча, плелись, оставляя кровавый след.

Раненый полковник Чернецов ехал вслед за Голубовым, выставив простреленную ногу чуть вперед и полузакрыв глаза. Он не обращал внимание на оскорбление окружавших его предателей. Однажды один из красных с бранью даже замахнулся на него нагайкой, чтобы ударить, но Голубов его остановил, как бы в издевку с видом победителя напомнив тому про три ранения и награды Чернецова. В этот момент прискакали несколько всадников и сообщили о том, что оставшаяся часть отряда Чернецова наступает на Глубокую. Голубов снова обрушился на пленных с бранью и угрозами, требуя от Чернецова под страхом смерти приказать прекратить наступление, а в замен обещал не отдавать пленных в руки комиссаров и судить своим судом. Чернецов в ответ написал записку и отправил к наступающим партизанам доктора и одного из юнкеров, таким образом спасая им жизнь. Туроверов позже вспоминал то, как они все с надеждой смотрели в спину удаляющихся всадников, желая передать с ними родным последние слова.

После отправления записки наступление Лазарева на Глубокую не прекратилось. К тому моменту отряд Голубова с пленными уже вышел к железной дороге и было видно, как артиллерия красных вела огонь по наступающим партизанам. Одновременно прискакал Подтелков, которому Голубов передал захваченных чернецовцев и ускакал в станицу. Грузное лицо Подтелкова было покрыто потом. Изрыгая проклятия, он засверкал шашкой над головой полковника, угрожая немедленно порубить всех пленных, если наступление не прекратится. Конвоиры вновь начали избивать мальчишек, которые и так уже едва держались на ногах от холода, усталости и постоянных избиений. Туроверов шел, пошатываясь, и держась за седло лошади Чернецова, который в ответ на проклятия и угрозы Подтелкова спокойно предложил послать еще раз записку с приказом немедленно прекратить наступать. Более громко, чтобы слышали красные, полковник отдал распоряжение Туроверову передать категорический приказ о прекращении атаки на станицу Глубокую, после чего нагнулся якобы для того, чтобы поправить повязку и тихо добавил: «Наступать, наступать, и наступать!» Передать приказ Туроверов не успел. В этот момент вдалеке появились трое всадников. Чернецов понимал, что это красные из отряда Голубова, но воспользовавшись тем, что Подтелков стал спрашивать у всадников кто они такие, не дожидаясь ответа, с силой ударил Подтелкова наотмашь по лицу и закричал: «Ура, это наши!» Подтелков как сноп сена рухнул в снег, а Чернецов пришпорив коня здоровой ногой, рванул в степь. Какой-то мальчишка, выбив и седла красного, вскочил на коня и с криком «Ура! Генерал Чернецов!», поскакал за ним следом. Также бросились в атаку на разбежавшихся конвойных, а затем в рассыпную партизаны и юнкера.

В возникшей суматохе многим партизанам удалось уйти. Затем большевики опомнились и бросились за ними. Нескольких партизан догнали и зарубили. Были и те, кто принял в темноте эшелон с красными за подошедшую из Каменской помощь и бросились к нему, а когда стало ясно, что они ошиблись, то было уже поздно. Израненные мальчишки с голыми руками бросались на пулеметчиков, позже их так и нашли лежащими вместе с задушенными и заколотыми красными.

Туроверову повезло больше нежели остальным, он спасся и подробно описал эти события. Он свидетельствовал о том, что в решающий момент он, не чувствуя боли, бежал прочь по железной дороге, с радостью осознавая, что живой. Однако красные быстро поняли, что произошло и бросились в погоню. Сам Туроверов прыгнул в узкую железнодорожную канаву, где и спрятался от подоспевших большевиков, которые шашками тыкали в разные стороны. Слава Богу, они так и не достали будущего знаменитого поэта.

Все оставшиеся в живых чернецовцы были подобраны Лазаревым или самостоятельно дошли до Каменской. Сам полковник Чернецов, судя по всему, подумал, что станица Каменская уже в руках у красных и ускакал в Калитвенскую, из которой он был родом. О его мученической смерти я расскажу в следующей публикации.

Руководитель культурно-исторического проекта «Забытая Россия» Денис Романов

https://vk.com/zabytayarussia