 |
| Правая.Ru | Священник Димитрий Познанский | 26.05.2005 |
В связи с событиями, потрясшими Иерусалимский Патриархат, нелишне было бы затронуть один из аспектов жизни современной греческой церкви, который существенно отличает ее от церкви русской. Этим аспектом является поствизантийский греческий национализм — национализм в худшем, то есть именно этническом значении этого слова. Комментируя события вокруг Иерусалимского Патриархата, о. Андрей Кураев о греческом национализме сказал: «Он и есть тот яд, что отравляет жизнь Иерусалимского патриархата. Дело в том, что большинство прихожан Иерусалимского патриархата составляют арабы, в то время как епископат состоит исключительно из греков. Греческие епископы не допускают к церковной власти верующих арабского происхождения. Естественно, копится ответное недоверие прихожан к высшей иерархии Иерусалимской церкви».
На самом деле, такое положение существует не только в Иерусалимской Церкви, но и в других патриархатах, которые, несмотря на пребывание в самых разных частях мира и древнейшую историю, зачастую называют «греческими». Конечно, греческими они стали не сразу. Процесс так называемой эллинизации начался уже после падения Византийской Империи. Пользуясь покровительством турецкой власти, греки подчинили себе все Восточные Патриархаты, а также некоторые славянские автокефальные Церкви. Все бы ничего, если бы эти меры преследовали исключительно цель благополучия Православия: несмотря на то, что ересь этнофилетизма была осуждена Церковью, просвещенные греки, используя покровительство турок, взялись за поистине варварское свирепствование. Вот как описывает произвол Константинополя профессор протоиерей Алексей Петрович Лебедев (1845−1908) в своем труде «История Греко-восточной церкви под властью турок»:
«Приобретение Константинопольской патриархией влияния на прочие патриархаты (в особенности на Иерусалимский) и порабощение ею Болгарской и Сербской церквей повели к тому, что эта патриархия задалась планами огречить поместное христианское народонаселение. Эти планы она разделяла со многими знаменитыми константинопольскими греками. Сама патриархия и вообще вся греческая иерархия была до мозга костей пропитана своим филэллинством, т. е. узкой привязанностью только ко всему эллинскому. История филэллинства и его распространения очень любопытна. Греческая иерархия высоко ставила одно то уже, что она никакая другая, а именно эллинская. Эллинство ей представлялось синонимом «благородства» и «свободы.» Греция ей представлялась «светлой и благородной страной», очагом «возвышенных идей, вполне доступных только грекам». Филэллины признавали культурным языком только греческий, просвещение понимали только в форме греческой школы и греческой же книги. Греческие иерархи так любят цитировать Платона, Аристотеля, Василия Великого, Златоуста — даже тогда, когда эти цитаты совсем не к делу (например, в словесной полемике с западными иноверцами).
Под влиянием константинопольского филэллинства греческий иерархический элемент начал проникать и туда, где для него не могло быть много места. Иерусалимский патриархат, населенный преимущественно арабами, наполнялся и пополнялся греческими архиереями. Подобное же было в Болгарии и Сербии. В Иерусалимском патриархате об архиерее-арабе церковная власть и думать не хотела и не хочет. В Болгарии до недавнего времени болгар делали архиереями только в исключительных случаях, когда для греческого архиерея данной местности нужен был дешевый викарий, который бы управлял за него в то время, когда он проживает в Константинополе. Что касается школ, то в Иерусалимском патриархате таковых совсем не было, ибо греки-архиереи находили, что учить арабов не стоит. Иначе вопрос о школах решался в Болгарии. По стараниям греческих архиереев в болгарских церквях славянская литургия была заменена греческой. С этой целью огречивали большинство священнических школ. Обучение шло по старому методу, но зато вместо болгарского языка вдалбливали гораздо более трудный — древнегреческий. И болгарские священники научились произносить греческие молитвы как попугаи, без всякого понимания. Эллинизация поначалу гнездилась в городах, где имели свою резиденцию епископы. Но потом пошла и далее. На средства болгарских купцов, которые не могли и помышлять о какой-нибудь другой школе, кроме греческой (?), возникли скоро греческие учебные заведения в чисто болгарских городах, где вовсе нельзя было найти греческих семейств. Хотя ученики были из семейств купцов и ремесленников, тем не менее главное внимание было обращено на изучение классиков. Читали отрывки из Лукиана и Эзопа, а иногда из Гомера, Плутарха. В начале нынешнего столетия эллинизация в Болгарии достигла своего апогея. Кто не умел говорить по-гречески или, по крайней мере, приправлять свою речь греческими фразами, тот не принадлежал к числу образованных; казалось даже, что хотели отождествлять понятие человека и грека. В некоторых местах, даже по деревням, литургия служилась на греческом языке. Наш известный знаток Востока архимандрит Антоний (Капустин), раз путешествуя по болгарской части Румелии, зашел в школу, где дети сидели за греческими книгами, и спросил их: «А по-болгарски умеете читать?» «Еще нет,» — был получен ответ. И это было в какой-то маленькой частной школке. В Молдаво-Валахии (теперь Румыния) молдаво-валахи тоже огречились было отчасти под влиянием греческих господарей, поставляемых из Константинополя, но отчасти и под влиянием Константинопольской патриархии, которая тоже оказывала и здесь свое, хотя, может быть, и небольшое, эллинизирующее действие. Греческий историк Папарригопуло с восхищением рассказывает, что в XVII и XVIII вв. вся Румыния обратилась в «цветущую греческую колонию».
В связи с эллинизацией славянских и не славянских народов, подчиненных власти патриархии, в среде греческого духовенства развивалась неистребимая ненависть к проявлению негреческой культуры, например к славянской письменности. Вот несколько примеров в этом роде. В 40-хгг. текущего (XIX) века, по рассказу одного болгарского игумена, в один болгарский монастырь приехал греческий архиерей на освящение церкви, «увидел здесь множество книг, написанных славянскими буквами, приказал все эти книги собрать, бросить в яму и сжечь. Так все книги и сгорели, а потом владыка велел засыпать пепел землей». Даже на безмятежном и благочестивом Афоне практиковалось сожжение славянских книг. «Неуважение к славянским книгам дало повод, — говорит один путешественник по Востоку, — к их истреблению. Книга славянская или заключает в себе то, что и греческая, или же написана болгарином, а может быть и сербом, следовательно — так умозаключали — ничего не стоит.» Однажды на Афоне в Ватопеде присудили славянские рукописи к сожжению. «Количество рукописей в этом случае было велико, потому что, как уверяли, в истопленной ими печи испекли монастырские хлебы».
В настоящее время, с определенной долей условности можно говорить о греческой церкви, поделенной на автокефальные патриархаты. В тоже время, Русская Церковь, охватывая огромное количество народностей, никогда не ущемляла способностей представителей того или иного этноса в церковной деятельности на всех ее уровнях. На кафедрах РПЦ можно видеть и японцев, и украинцев, и евреев — было бы желание, и наличествовали способности. То, что представители народов, влившиеся в лоно Русской Церкви, в ходе усвоения Православной традиции в той или иной мере начинают ощущать себя русскими, не является намеренной политикой, скорее естественным и добровольным процессом. Примеров этому множество. Один из наиболее ярких — американский иеромонах Серафим Роуз.
В тоже время греки, имея свою древнейшую традицию, уже в силу дискриминации иных национальностей препятствуют восприятию ими полноты этой традиции, и вместе с тем возбуждают напрасную неприязнь к греческой национальности.
Какая из этих моделей: новогреческая или русская более отвечает содержанию Православного Вероучения? Ответ на этот вопрос однозначен. К сожалению, многие современные греки совершенно запамятовали слова апостола Павла о том, что во Христе нет ни эллина, ни иудея. То есть все народы получают равные возможности возрастания в благодати. Любые попытки присвоить тому или иному этносу превосходное по сравнению с другими значение, неизбежно приводят к «христианскому» иудейству, в худшем значении этого слова. И весьма прискорбно, что византийская имперская идея культурного разнообразия в единстве Православного исповедания, скрепленного также единством государственной власти, сменилась этническим эгоизмом, навязывающим себя вопреки христианской любви и соображениям успеха православной миссии.
