 |
| Православие.Ru | Священник Вадим Леонов | 26.05.2005 |
Первое авторское предложение в статье меня искренне порадовало: «Церковь всегда верила и исповедовала, что после литургического освящения хлеб и вино становятся истинным Телом и Кровью Христовыми», — вот оно образцовое православное исповедание Евхаристической Тайны, и почему это мои знакомые так переполошились?
Однако дальнейшее чтение статьи действительно вызвало смущение. Оказалось, что первая фраза автора, на фоне его последующих рассуждений, выглядит лишь как отвлекающий богословский маневр в сторону Православия. Все дальнейшее содержание статьи не дает повода избавиться от протестантских ассоциаций. Автор всячески пытается показать, что в действительности в Евхаристии после освящения хлеб и вино остаются хлебом и вином. А Телом и Кровью Господа Иисуса Христа они именуются по причине «единосущия материального мира» (с. 8), т. е. в несобственном, переносном, нереальном смысле. «Тайна Евхаристии, — пишет, А Зайцев, — заключена именно в причастности земного хлеба Божеству, в их нераздельном единстве» (с. 9). То есть земной хлеб освятился. А где же Тело и Кровь Христа? Ответ звучит все тот же — «единосущие материального мира». Вот еще пример, где в рассуждении о существе (!) Таинства Евхаристии упоминание о Теле и Крови Христа обходится стороной: «Существо таинства святые отцы видели прежде всего в соединении евхаристических хлеба и вина с Божеством по образу соединения двух природ — божественной и человеческой во Христе» (с. 8). То, что православные обычно называют Телом Христовым, по мнению автора, является освященным обычным хлебом: «евхаристическое Тело остается единосущным обычному хлебу» (с.10). Неудивительно, что автор в конце статьи делает такой вывод: «Итак, евхаристическое учение, согласно которому в таинстве Причащения происходит изменение сущности хлеба в сущность Тела Христова, а сущность вина в сущность Его Крови при неизменности внешнего вида, не является учением Православной Церкви ни по своему происхождению, ни, главное, по своей богословской сути» (с. 11). На фоне рассуждений А. Зайцева некоторые консервативные протестантские конфессии выглядят куда как более благоразумными и даже православными[1].
Прочитав статью А. Зайцева, православным верующим ничего не остается, как от истинного и реального восприятия этого Таинства перейти к образно-символическому или, другими словами, к докетическому (от греч. dokeo — предполагать, казаться) восприятию Тела и Крови Христовых в Евхаристии. Во II-м веке Церковь столкнулась с докетической ересью, сторонники которой отвергали реальность Тела и Крови Христовой в Евхаристии. Св. Игнатий Богоносец так писал о докетах: «Они удаляются от Евхаристии и молитвы, не исповедуя, что Евхаристия есть плоть нашего Спасителя Иисуса Христа, пострадавшая за грехи наши, которую Отец воскресил по благодати"[2]. В XVI-м веке евхаристический докетизм возродили протестанты на Западе, а в наши дни апологеты этой ереси появились и в православной среде. Например, чуть более 10-ти лет назад в Москве продавалась книга священника Александра Борисова «Побелевшие нивы», где подобные мысли воспроизводились[3]. Тогда эта книга вызвала бурю возмущения в православной среде[4]. Теперь же эти мысли (надеюсь, по какому-то странному недоразумению) высказаны в журнале, который обновленческим не считался, в рубрике «Торжество Православия"…
Вернемся к рассуждениям А. Зайцева, даже в качестве теологумена (частного богословского мнения) они неприемлемы, ибо по сути таким пониманием Евхаристии отвергается реальность нашего единения со Христом в полноте Его человеческой и Божественной природы, а значит и реальность нашего спасения.
Аргументация автора выстроена весьма своеобразно. Полностью проигнорировано евангельское учение о Евхаристии. Постоянные общие апелляции автора к святоотеческому учению или вообще не подтверждены конкретными цитатами, или они приводятся в чрезвычайно кратком виде без каких-либо ссылок на источники. Для статьи на столь серьезную тему такая методология изложения, мягко говоря, очень странна. (Неужели богословские взгляды и богословская методология так жестко взаимообусловлены?) Не смотря на это, мы постараемся, в меру наших сил и возможностей разобрать богословский арсенал А. Зайцева.
1. Евхаристические термины. Автор начинает с того, что перечисляет термины, которые употребляют святые отцы для указания на евхаристическую Тайну. Сразу чувствуется «творческий» подход при работе с этим терминологическим рядом. Сюда не включены термины «превращение» (свт. Григорий Нисский)[5]; «преобразование» (свт. Иоанн Златоуст)[6]. Значение же распространенного термина «преложение» автор не раскрывает. Ну что же, мы сделаем это за него: «преложение» (греч. metaboli) означает «смена, изменение, замена, превращение». В переводе со славянского языка слово «преложение» значит то же самое — «перемена, изменение, превращение». То есть в самом слове «преложение» выражена мысль о реальной «смене, изменении, замене, превращении» того, к чему оно относится. Понятно, что такое значение слова в отношении Евхаристии не устраивает А. Зайцева, поэтому он обходит смысловое содержание термина «преложения» молчанием, чтобы не обнулились все его дальнейшие богословские старания. Всю свою богословскую «мощь» он обрушивает на термин «пресуществление».
2. Термин «пресуществление». Первый вопрос к автору, в связи с термином «пресуществление» (лат. — transsubstantiatio), почему он не включил этот термин в построенный им общий ряд святоотеческой терминологии? Неужели А. Зайцев не считает святыми свт. Геннадия Константинопольского, свт. Филарета Московского, свт. Игнатия (Брянчанинова), свт. Феофана Затворника, преподобных оптинских старцев, св. Иоанна Кронштадтского, свт. Николая (Велемировича), пр. Иустина (Поповича) и многих других святых Православной Церкви, которые сознательно употребляли этот термин и не считали его духовно вредным или еретическим? Более того, едва ли кто заподозрит их в богословской необразованности и непонимании специфики католического богословия. Тогда чем руководствовался автор, проигнорировав их святоотеческую богословскую позицию? Универсальный богословский ярлык «католическое влияние» к вышеперечисленным авторам никак не подходит. (Свт. Игнатий (Брянчанинов), например, проявлял в вопросах католического заимствования предельную строгость, но употреблял термин «пресуществление» без каких-либо оговорок: «По призвании архиереем или священником Святого Духа и по освящении образов, эти образы Тела и Крови Христовых пресуществляются в Тело и Кровь Христовы"[7]). Более того, их духовный опыт столь значим, в силу их исторической близости для нас, что едва ли они заслуживают молчаливого игнорирования. Уверен, что А. Зайцев не считает себя понимающим в тайне Евхаристии что-то больше и глубже, чем они, но почему он обошел их молчанием — это вопрос, на который хотелось бы получить ответ.
Автор делает объемный экскурс в историю римо-католичества и показывает, что этот термин встречается в тех или иных западных текстах. Но разве это кто-то оспаривает? Да, встречается, но что из этого? По всей видимости, А. Зайцев надеется, что этот обзор произведет впечатление на читателей и приведет к убеждению, что термин «пресуществление» несовместим с православным вероучением в силу его активного употребления на Западе. Если это предположение верно, то похоже, что автор относится к разряду очень наивных людей. Если бы такая аргументация была столь значимой, то можно было бы развернуть борьбу на фронте всей христианской терминологии, ибо римо-католики активно употребляют и такие слова как «Бог», «Троица», «Богородица», «Сын Божий», но никому еще не приходило в голову, в связи с этим, придумывать альтернативные сугубо православные термины.
При чтении статьи создается впечатление, что автор не понимает, что богословская проблема состоит не в самом по себе термине «пресуществление», не в болезненном рефлексе на латинские буквы transsubstantiatio и даже не в его западном происхождении и активном употреблении, а в том значении, которое этому термину усваивается. И вот здесь действительно есть различие как между Православием и римо-католицизмом, так между Православием и протестантизмом.
Поясню это на таком историческом примере. В III-м веке еретик Павел Самосатский ввел в употребление термин «единосущный» для описания своей триадологии. Церковь отвергла его учение и этот термин на поместном Антиохийском соборе 267 г. Когда же в IV-м веке вновь возникла необходимость в словесном изъяснении православного учения о Пресвятой Троице, то этот термин был использован, но уже в другом значении, чем у Павла Самосатского. Более того, этот дискредитированный термин был включен в православный Символ веры. Пользуемся мы этим термином и сейчас, и не считаем себя последователями Павла Самосатского. Это отнюдь не единственный случай в истории Церкви. Многие триадологические и христологические термины позаимствованы из философии, т. е. вообще из нецерковной и даже языческой среды, но святые отцы, употреблявшие их, не считали, что таким заимствованием они повреждают Божественное Откровение.
Неужели для автора эти факты из истории Церкви неизвестны? Уверен, что известны (для преподавателя Московской Духовной Академии это было бы стыдно не знать), но не понятно, почему он не учитывает их в своих рассуждениях, и тратит столько сил и времени попусту. Или, может быть, в статье имеется расчет на богословски неподготовленного читателя? Надеюсь, что нет, это было бы уже непорядочно… но, тем не менее, объяснения этому странному способу аргументации я не нахожу.
Возвращаемся к термину «пресуществление». Принципиально важно, что для православных и римо-католиков он имеет разное значение. Для римо-католиков «пресуществление» — это описание внутреннего таинственного действия Евхаристии, выражается сам таинственный способ изменения хлеба и вина в Тело и Кровь Господа. Для них этот термин является конкретно-содержательным, он раскрывает тайну Евхаристии в однозначном римо-католическом понимании, т. е. исповедуется, что происходит замещение сущностей. Каждый природный элемент хлеба замещается природным элементом Тела Христова, и так же природные элементы вина преобразуются в природные элементы Крови Христовой. (Поэтому им трудно понять православных о всецелом присутствии Христа и по человеческой, и по Божественной природе в каждой частице Святых Даров).
В православном богословии термину «пресуществление» придается иное значение. Он не описывает, не изъясняет, а лишь указывает на тайну Евхаристии. Указывает на исходное и конечное состояние святого Приношения, но евхаристическая Тайна этим термином не раскрывается. То есть, во время Евхаристии реальный хлеб, пресуществляясь неизъяснимым образом, становится по своей сущности истинным, реальным, действительным, всецелым, обоженным Телом Христовым; так же и вино, пресуществляясь, становится по сущности своей истинной, реальной, действительной Кровью Господа нашего Иисуса Христа.
Для пояснения приведем еще один богословский пример. Когда мы произносим фразу о Боге «Отец рождает Сына», то ее можно понимать и еретически, и по православному. Если слово «рождает» понимается как конкретный физиологический процесс, происходящий у людей, и он абстрактно переносится на Бога, то это ересь. Если же слово «рождает» понимать как указание на тайну бытия Лиц Пресвятой Троицы, то мы не погрешаем. Нечто подобное имеет место и в отношении термина «пресуществление».
Когда он стал использоваться в православном богословии, его значение было изменено. В качестве подтверждения этой мысли предлагаю автору внимательно перечитать то произведение, которое он безжалостно клеймит как прокатолическое — «Послание Восточных Патриархов о Православной вере». В нем очень тонко и четко различается православное и неправославное (как римо-католическое, так и протестантское) понимание этого термина: «словом «пресуществление» не объясняется образ, которым хлеб и вино претворяются в тело и кровь Господню: ибо сего нельзя постичь никому, кроме Самого Бога, и усилия желающих постичь сие могут быть следствием только безумия и нечестия; но показывается только то, что хлеб и вино, по освящении, прелагаются в тело и кровь Господню не образно, не символически, не преизбытком благодати, не сообщением или наитием единой божественности Единородного (подобные идеи высказывает и отстаивает А. Зайцев — прим. В.Л.), и не случайная какая-либо принадлежность хлеба и вина прелагается в случайную принадлежность тела и крови Христовой, каким-либо изменением или смешением, но, как выше сказано, истинно, действительно и существенно, хлеб бывает самым истинным телом Господним, а вино самою кровию Господнею"[8]. Указанному различению в понимании евхаристических терминов всегда следовала Православная Церковь. Поэтому такие великие угодники Божии и богословы как свт. Филарет Московский, и все выше перечисленные, совершенно спокойно употребляли термины «преложение» и «пресуществление» как синонимы: «при сем самом действии хлеб и вино прелагаются, или пресуществляются, в истинное Тело Христово и в истинную Кровь Христову"[9].
3. Понимание Евхаристии А. Зайцевым. В начале мы уже цитировали некоторые ключевые, как нам это видится, несовместимые с православным вероучением высказывания автора. Здесь мы их отчасти прокомментируем.
Чтобы объяснить евангельские и святоотеческие наименования Святых Даров Телом и Кровью Иисуса Христа, автор использует несколько своеобразных идей.
Первая идея такова (назовем ее панматериалистической): утверждается универсальное единосущие тварного мира в такой степени, что наименования растительного хлеба и человеческого тела могут взаимозаменяться (А. Зайцев пытается представить эту идею как святоотеческую: «Отсюда становится понятной полная взаимозаменяемость слов «хлеб» и «тело», столь характерная для святоотеческой евхаристологии» (с. 9)). Подобная логика присутствует в рассуждениях пантеистов: я есть бог и бог есть я. Но, если следовать рассуждениям А. Зайцева, можно сказать, что тело Христово есть хлеб и хлеб есть Тело Христово. Автор проигнорировал, что для святых отцов весь тварный мир иерархичен в своем бытии и состояние каждого творения Божия уникально и не смешиваемо с другим (вспомним хотя бы дни творения мира и способ возникновения тварных существ по Божественным повелениям). Общая характеристика всех тварных существ состоит лишь в том, что они тварны, в природном же отношении они различны, так что утверждать их универсальное природное тождество в такой степени, что реальный растительный хлеб и реальное человеческое тело могут быть взаимозаменяемы невозможно. Прекрасно на эту тему рассуждал святитель Афанасий Великий, заслугой которого как раз-то и является введения термина «единосущный»: «Кому подобны мы, с теми имеем тождество и бываем единосущны. Так мы люди, подобны будучи друг другу и имея друг с другом тождество, единосущны между собою"[10]. Мысль об универсальном единосущии тварного мира святитель Афанасий отвергал категорически: «безумен был бы тот, кто стал бы утверждать, что дом единосущен с плотником, и ладья единосущна с кораблестроителем"[11]. Примеры ложного понимания единосущия удивительно близки с рассуждениями А. Зайцева о единосущии хлеба и человеческого тела, но дать им оценку более выразительную, чем это сделал святитель Афанасий я не дерзаю…
Следующий важный довод против извращенного понимания единосущия мира состоит в том, что для святых отцов всегда было принципиально важно, что Сын Божий для спасения людей стал ни ангелом, ни каким-либо иным тварным существом, но именно истинным и совершенным человеком, единосущным нам. Только в этом случае наше спасение возможно. Всякие ереси, отвергавшие (докеты) или умалявшие (аполлинариане) единосущие Иисуса Христа с человеческим родом категорически отвергались, как повреждающие сердцевину евангельского благовестия о спасении: «Если кто понадеялся на человека, не имеющего ума: то он действительно не имеет ума, и не достоин быть всецело спасен; ибо не воспринятое не уврачевано; но что соединилось с Богом, то и спасется… Человек не есть животное неразумное… Если же Он человек разумный, а не лишенный ума; то да умолкнут безумствующие"[12]. Понятно, что если бы богословская позиция свт. Григория Богослова хоть как-то была созвучна с рассуждениями А. Зайцева о «единосущии всего материального мира» (с. 8), то полемика святых отцов с Аполлинарием и докетами теряла бы всякий смысл. Ведь в этом случае получается, что раз весь мир единосущен, то можно воплощаться в кого угодно и во что угодно, и все равно весь мир был бы спасен по причине своего единосущия. Принцип единосущия, предложенный А. Зайцевым, принципиально несовместим с православным учением о спасении.
Кроме этого, при признании святыми отцами панматериалистической идеи, никогда не было бы споров в Церкви о веществе Евхаристии. Эти споры были бы абсолютно бессмысленны и возможно было бы использовать для Евхаристии не только опресноки (чему автор уделил определенное внимание, но дал совершенно произвольную и не обоснованную интерпретацию), но и любые продукты питания из ближайшего к храму продуктового магазина, ведь все продукты единосущны. Из всего вышесказанного, думаю понятно, почему идея радикального тварного единосущия отсутствует в творениях святых отцов, и автор не обосновал ее конкретными свидетельствами.
Вторая идея автора, для объяснения наименования хлеба и вина Телом и Кровью Христа, почерпнута из христологии и механически перенесена в учение о Евхаристии — это идея воипостазирования. «Точно так же, — пишет А. Зайцев, — воипостасными, то есть воспринимаемыми в ипостась Бога Слова, становятся и евхаристические хлеб и вино, обретая тем самым сверхприродное качество Тела и Крови Христовых» (с. 9). У меня нет версий как с православной точки зрения можно прокомментировать фразу: «сверхприродное качество Тела и Крови Христовых». Термин «сверхприродность» можно, в определенном контексте, употребить в отношении Божественной природы, но Тело и Кровь Христа — это же природа конкретная, человеческая, ее нельзя назвать сверхприродной или сверхприродностью. Далее, в этой фразе, обратите внимание, речь идет не о полноте Тела и Крови, но о каком-то их сверхприродном качестве, которое усваивается евхаристическим хлебу и вину. Автор эту фразу не раскрывает. Я могу сделать предположение, что всё это фразеологическое нагромождение автор создал, чтобы навести читателей на нереальное (сверхприродное) образно-символическое отношение к Телу и Крови Христовой в Евхаристии. Тогда все становится понятным, но только это понимание Евхаристии уже чисто протестантское.
Идея воипостазирования, в применении к Евхаристии, никогда не использовалась святыми отцами. Для них воипостазирование человеческой природы Богом Словом всегда было чем-то уникальным и неповторимым в истории мира. В изложении А. Зайцева воипостазирование превращается в какую-то отлаженную технологию, реализуемую бесчисленное количество раз на каждой Литургии. При таком извращенном понимании воипостазирования получается полный богословский абсурд: в лице Господа Иисуса Христа мы должны были бы исповедовать единение не двух (божественной и человеческой) природ, но трех (божественной, человеческой и растительной (хлеба и вина)) природ. Поэтому неудивительно, что автор не смог в подтверждение своей идеи евхаристического воипостазирования привести святоотеческие свидетельства. Иногда святые отцы сравнивали тайну Боговоплощения и тайну Евхаристии по степени непостижимости человеческим умом, но, именно в смысле непостижимости, само содержание этих тайн не сопоставлялось.
Кроме этого, автор не заметил как эти две, используемые им идеи, противоречат друг другу. Ведь, если мир единосущен в смысле А. Зайцева, то воипостазировать хлеб и вино в ипостась Бога Слова нет необходимости, достаточно их просто освятить молитвой и считать это телом и кровью Христа. Если же хлеб и вино все же воипостазируются, то значит единосущие мира в смысле А. Зайцева не существует, и хлеб с телом не взаимозаменяемы.
Автор пытается использовать халкидонский принцип для описания способа единения Божественной природы со Святыми дарами, но и здесь допускает серьезную богословскую ошибку. Если бы невидимая сторона Таинства действительно состояла только в освящении хлеба и вина без преложения их в истинное Тело и Кровь Христову, то ссылка на халкидонский орос была бы уместна. Ибо при всяком освящении чего бы то ни было (хлеб и вино на Литии, продукты, дом, машина, самолет и т. д.) происходит соединение (без смешения или слияния) тварной и Божественной природы, но при этом, не образуется новая природа. Тварная и нетварная природа остаются по сущности своей неизменными, изменяется способ существования освященных тварных предметов. Поэтому не только к тайне Боговоплощения, но и ко всякому освятительному действию мы можем отнести халкидонский термин «непреложность» или «неизменность», и образ раскаленного меча здесь вполне уместен. Но в том то и дело, что к тайне Евхаристии это объяснение неприменимо. Это хорошо видно на уровне терминологии, которой такое большое внимание уделил А. Зайцев, но похоже, что так с ней и не разобрался. О Боговоплощении нашего Господа на каждой Божественной Литургии мы поем: «… непреложно вочеловечивыйся…», то есть не изменилась по своей сущности ни Божественная, ни человеческая природа в Лице Господа нашего Иисуса Христа. А о тайне Евхаристии Церковь учит, что хлеб и вино прелагаются в истинное Тело и Кровь Иисуса Христа, то есть происходит изменение. «Непреложность» и «преложение» — это два диаметрально противоположных по своему значению богословских термина и если первый, описывающий Боговоплощение, действительно халкидонский, то второй противоположный ему — евхаристический, с халкидонским оросом несовместим принципиально.
4. Обоснование А. Зайцевым своего мнения. Можно выразить большое сочувствие автору в связи с понесенными трудами при обосновании своего мнения. Действительно трудно было выудить в огромном море святоотеческого Предания, не совместимого с позицией А. Зайцева, хоть несколько цитат в свою пользу. Евангелие и послания апостолов прямо говорят об истинном Теле и Крови Христовой в Евхаристии. Суждения святых отцов в этом вопросе так же удивительно цельны. Поразительно, как это можно с холодным сердцем и без упреков совести оставить все эти свидетельства без комментариев, проигнорировать как не существующее и идти к своей цели, но автору это удалось, и что же он нашел?
Первая цитата из свт. Иринея Лионского: «Хлеб от земли после призывания над ним Бога, не есть уже обыкновенный хлеб, но Евхаристия, состоящая из двух вещей — из земного и небесного». В цитате говорится о том, что хлеб после призывания над ним Бога становится Евхаристией, а Евхаристия состоит из земного и небесного. Все верно. Евхаристия состоит из земного — человеческой природы Господа (Его Тела и Крови), и небесного — Его Божественной природы. О сохранении сущности хлеба после освящения в этой цитате нет ни слова. В чем здесь автор видит свидетельство в свою пользу не понятно. А если бы А. Зайцев потрудился и воспроизвел контекст этой цитаты, где отвергается реальность Тела и Крови Христовой в евхаристии докетов[13], то и вообще нужно было бы отказываться от своих ошибочных представлений.
Далее автор упоминает свт. Иоанна Златоуста как своего союзника, но не смог привести ни одной цитаты. С таким же успехом и столь же безответственно он мог бы перечислить и всех святых Православной Церкви. Предлагаем А. Зайцеву поразмышлять над следующими словами св. Иоанна Златоуста: «Сколь чище всех лучей солнечных должна быть рука, раздробляющая сию плоть (Господню — В.Л.), уста, наполняемые духовным огнем, язык, обагряемый страшною кровию… Какой пастырь питает овец собственными членами?… Но Христос питает нас собственною кровию, и через сие соединяет нас с Собою"[14]. Давайте еще вспомним его замечательную молитву перед Святым Причащением: «Еще верую, яко сие есть самое пречистое Тело Твое, и сия есть самая честная Кровь Твоя». Трудно предположить, что святой отец, произнесший эти замечательные слова, сомневается в реальности Тела и Крови Христовой в Евхаристии.
Самым убедительным своим союзником А. Зайцев считает свт. Григория Нисского. Он пытается показать, что для святителя Григория понятия хлеб и тело чуть ли не синонимы (для того, чтобы потом перенести это отождествление на Евхаристию) и приводит (без конкретной ссылки) цитату: «кто видит хлеб, тот некоторым образом видит человеческое тело». Найдя эту цитату в сочинении святителя Григория, мы видим, что и здесь А. Зайцев не удержался, чтобы не отредактировать святителя в желаемом ему русле. Приведем эту фразу в пространном контексте: «Человеку по преимуществу пищей бывает хлеб, и для поддержания и сохранения влажности питьем — не одна только вода, но нередко подслащаемая вином в пособие той теплоте, которая в нас. Поэтому кто взирает на это (т.е. хлеб и вино), тот, по сути, смотрит на объем нашего тела. Ибо когда бывает это во мне, соответственно своим свойствам делается кровью и телом, по претворении пищи пременяющей силой в вид тела… как относительно к нам, о чем говорено уже неоднократно, кто видит хлеб, тот некоторым образом видит человеческое тело, потому что хлеб, будучи в теле, делается телом, так и там богоприемное Тело Принимавшего в пищу хлеб в некотором отношении было с Ним одно и то же по причине, как сказано, в естество тела преложенной пищи"[15]. Речь идет о физиологии человека — пища, преобразуясь в человеке после употребления, становятся телом и кровь. То же самое имело место и в человеческой природе Христа во время Его земной жизни. О буквальном отождествлении тела и хлеба, к чему клонил А. Зайцев, здесь речь не идет. Более того, святитель Григорий ясно говорит, что в Таинстве Евхаристии происходит изменение хлеба и вина в Тело и Кровь нашего Спасителя не так как пища в человеке становится его телом и кровью, но соврешенно иным способом: «хлеб, по слову апостола, освящается словом Божиим и молитвою (1 Тим. 4, 5), не через ядение входя и становясь Телом Слова, но прямо претворяясь в Тело посредством слова, как сказано Словом: Сие есть Тело Мое (Мф. 26, 26)"[16]. Для свт. Григория именования хлеб и вино уместно к Святому Приношению только до момента освящения, после же они являются истинными, реальными Телом и Кровью Господа Иисуса Христа: «силою благословения естество видимого (хлеб и вино — В.Л.) преобразив в Тело и Кровь"[17]. Обратим внимание на слово «преобразив». Буквально оно означает «менять элементарную основу», «изменять по существу», то есть по смыслу оно совпадает со словом «пресуществляться». Не думаю, что после приведенных нами свидетельств могут остаться сомнения в богословских взглядах свт. Григория Нисского, но приведем еще одну цитату: «Хлеб, пока (не освящен) есть обыкновенный хлеб; когда же над ним будет священнодействовано таинство, он именуется и бывает Христовым Телом"[18]. Обратите внимание, говорится, что хлеб после священнодействия не только именуется (т.е. называется) Телом Христовым, но и «бывает» — т. е. существует Телом Христовым. Так что свт. Григорий явно не на стороне А. Зайцева.
Святые отцы хлеб и вино после освящения именуют Телом и Кровью Господа Иисуса Христа. Чтобы понять это, достаточно внимательно прочитать канон и молитвы святых отцов перед Святым Причащением. Тело и Кровь Христову в Евхаристии они воспринимают как истинную реальность и уже не говорят о реальном соприсутствии хлеба и вина в освященных Дарах. В творениях святых отцов имеются единичные места, где они Святое Приношение и после освящения именуют хлебом. Но в таких случаях слово «хлеб» используется не в прямом смысле, а в переносном, как одно из образных наименований Господа Иисуса Христа, которое Он Сам использовал в отношении Себя: «Я есмь хлеб жизни» (Ин. 6, 35). В таких случаях святыми отцами уже не употребляется слово «вино», что совершенно необъяснимо, если бы они понимали Евхаристию в смысле А. Зайцева. А если еще потрудиться, прочитать и вникнуть в контекст святоотеческих высказываний, то никакого повода для двусмысленности не останется.
Автор разбираемой нами статьи не учитывает эти обстоятельства, и приводит одну такую цитату из творений пр. Иоанна Дамаскина (на с. 9), где Святые Дары именуются как «хлеб общения». Если бы из корпуса сочинений пр. Иоанна Дамаскина сохранилась только эта фраза, то мы могли бы еще предположить, что богословские взгляды А. Зайцева и пр. Иоанна Дамаскина созвучны, но, слава Богу, это не так. Более того, в самой цитате, приводимой автором, уже видно, что слово «хлеб» здесь употреблено в несобственном смысле, ибо тут же пр. Иоанн, говоря о Святых Дарах, поясняет: «тело же, соединенное с Божеством, — не одно естество, но (два) — одно, конечно, принадлежит телу, другое же — соединенному с ним Божеству». Здесь уже о хлебе вообще нет речи. Неужели для пр. Иоанна эти слова взаимозаменяемы? Чтобы рассеять сомнения, давайте непосредственно обратимся к его трудам и увидим, как он соотносит слова «хлеб» и «тело» в отношении Святых Даров: «самый хлеб и вино изменяются в Тело и Кровь Бога», «хлеб предложения и вино, и вода, чрез призывание и пришествие Святаго Духа, преестественно изменяются в тело Христово и кровь, и не суть два (т.е. тело Христово с хлебом или кровь Христова с вином — В.Л.), но единое, и то же самое"[19]. Пр. Иоанн Дамаскин категорически отвергал понимание Тела и Крови Христовой в Евхаристии в несобственном смысле (к чему так тяготеет А. Зайцев): «Хлеб и вино суть не образ тела и крови Христовой (да не будет!), но само обожествленное тело Господа, так как Сам Господь сказал: сие есть не образ тела, но тело мое, и не образ крови, но кровь моя"[20]. Далее пр. Иоанн Дамаскин возвращается к этой мысли и обобщает ее в отношении всего святоотеческого Предания: «Если же некоторые и называли хлеб и вино образами тела и крови Господней, как говорил (напр.) богоносный Василий, то разумели здесь их (т.е. хлеб и вино) не после освящения, но до освящения, назвав так самое приношение"[21]. То есть, слова «хлеб» и «вино» в прямом значении можно употреблять в отношении Святого Приношения только до освящения, после же призывания Святого Духа они становятся истинными, реальными Телом и Кровью Господа Иисуса Христа. О какой- либо взаимозаменяемости этих слов не может быть и речи. Думаю, что если бы состоялся диалог между А. Зайцевым и пр. Иоанном Дамаскиным по поводу Евхаристии, то едва ли бы они поняли друг друга.
Далее автор цитирует пр. Симеона Нового Богослова и не замечет, что приведенная им цитата опровергает его самого. Выражение: «Христос… будучи видимым по плоти, то есть хлебом для чувственных глаз, невидимым же по Божеству для чувственных, Он созерцается душевными очами» говорит о том, что в Евхаристии чувственными очам мы видим хлеб. Это чувственное видение, осязание, обоняние хлеба и вина никто никогда не оспаривал. Традиционно святые отцы объясняют это чувственное видение хлеба и вина как Божественное снисхождение к нашей немощи, не способной к созерцанию Тайны Евхаристии в полноте. Например, св. Кирилл Иерусалимский говорил о сохранении чувственного образа хлеба и вина после преложения, но по сущности это уже не хлеб и вино, но Тело и Кровь Господа. Видимо и во времена свт. Кирилла были сомневающиеся и неверующие в реальность претворения хлеба и вина в Тело и Кровь Господню, поэтому он писал: «Почему со всякою уверенностью приимем сие, как Тело и Кровь Христову. Ибо во образе хлеба дается тебе Тело, а во образе вина дается тебе Кровь, дабы приобщившись Тела и Крови Христа, соделался ты Ему сотелесным и сокровным"[22]. Святой отец предостерегает новокрещеных от чувственного восприятия таинства: «хотя чувство тебе и представляет сие (хлеб и вино — В.Л.), но вера да утверждает тебя. Не по вкусу рассуждай о вещи, но от веры будь известен без сомнения, что ты сподобился тела и крови Христовы"[23]. Чувственные образы хлеба и вина сохранены Господом из снисхождения к человеческой немощи, однако за этими образами после совершения таинства Евхаристии возникает новая реальность, это уже не хлеб и вино, но Тело и Кровь Господа нашего Иисуса Христа: «(после претворения — В.Л.) видимый хлеб не есть хлеб, хотя вкусом чувствуется, но тело Христово: и видимое вино не есть вино, хотя по вкусу так представляется, но кровь Христова"[24]. Подобные рассуждения характерны и для других святых отцов и так всегда веровала Православная Церковь.
5. Краткое изложение и обоснование православного учения о Евхаристии.
Во время совершения таинства Евхаристии к моменту завершения священнической молитвы «сотвори убо хлеб сей честное тело Христа Твоего, а еже в чаши сей честную кровь Христа Твоего, преложив Духом Твоим Святым. Аминь. Аминь. Аминь.» по действию Святого Духа хлеб и вино уже являются истинными и реальными Телом и Кровью Господа нашего Иисуса Христа. При этом чувственный образ хлеба и вина сохраняется, но по существу это уже Тело и Кровь нашего Спасителя. Это рационально необъяснимое действие Божие в таинстве Евхаристии именуется преложением Святых Даров.
О том, что в таинстве Евхаристии Господь Иисус Христос действительно преподает верующим Свое истинное Тело и истинную Кровь, имеется большое количество свидетельств как в Священном Писании, так и в Священном Предании Православной Церкви. Рассмотрим их частично:
1. Речь Спасителя о установления этого великого Таинства (Ин. 6, 48−69), в частности слова: «истинно, истинно говорю вам: если не будете есть Плоти Сына Человеческого и пить Крови Его, то не будете иметь в себе жизни. Ядущий Мою Плоть и пиющий Мою Кровь имеет жизнь вечную, и Я воскрешу его в последний день. Ибо Плоть Моя истинно есть пища, и Кровь Моя истинно есть питие. Ядущий Мою Плоть и пиющий Мою Кровь пребывает во Мне, и Я в нем» (53−56), однозначно говорят в пользу буквального их понимания.
1) Они предваряются утверждением «истинно, истинно», то есть Господь возвещает нечто чрезвычайно важное, о чем Он говорит не прикровенно, но по сути в предельно доступных человеческих словах.
2) Эти слова Господа Иисуса Христа буквально поняли иудеи и начали недоумевать «как Он может дать нам есть плоть Свою?» (52), но Спаситель не стал их разубеждать, но наоборот, усилил речь Свою еще более конкретными выражениями, которые мы только что процитировали. Тем самым Он подтвердил, что они Его поняли правильно.
3) От слов Спасителя пришли в недоумение и многие Его ученики и стали роптать: «какие странные слова! кто может это слушать?» (60). Однако и для них Господь не сделал никакого снисхождения, не стал объяснять, что слова «плоть и кровь» надо понимать в переносном значении. Наоборот, обращаясь к ним, Он обличил их в неверии и тем самым еще раз засвидетельствовал, что Его слова надо понимать буквально, и они Его правильно поняли, но не имеют веры, чтобы воспринять эти слова.
4) Все святые отцы и церковные писатели, которые толковали это место из Евангелия, всегда учили о необходимости буквально понимать эти слова Господа (Климент Александрийский, Тертуллиан, свт. Киприан Карфагенский, Евсевий Кесарийский, св. Григорий Нисский, св. Василий Великий, св. Иоанн Златоуст, св. Епифаний Кипрский, св. Амвросий Медиоланский, св. Кирилл Александрийский, бл. Августин, бл. Феодорит, Леонтий Иерусалимский, пр. Иоанн Дамаскин и др.)[25]. Кроме этого, на двух вселенских соборах (II-й и V-й) приводится эта цитата и понимается отцами соборов в буквальном смысле[26].
2. В описании Тайной вечери мы имеем ясные свидетельства в пользу того, что хлеб и вино прелагаются в истинное Тело и Кровь Спасителя.
1) Как в Ин. 6 так и здесь нет никаких указаний или оговорок Спасителя, что Его слова о вкушении Его Плоти и Крови надо понимать в переносном, несобственном значении.
2) слова Спасителя: «…сие есть тело Мое… сия есть кровь Моя…» согласуются со словами из 6-й гл. Евангелия от Иоанна лишь при буквальном их понимании в обоих случаях.
3) при их небуквальном понимании ученики Господни в первом или втором случае оказываются обманутыми своим Учителем или целенаправленно введенными в заблуждение, а через них и вся Церковь Христова, что кощунственно даже в качестве предположения. Ниже будет еще показано, что с древнейших времен отцы Церкви понимали эти слова именно буквально.
4) в Евангелии ясно свидетельствуется, что на Тайной вечери Господь говорил с избранными учениками без аллегорий и притч, поэтому «ученики Его сказали Ему: вот, теперь Ты прямо говоришь, и притчи не говоришь никакой» (Ин. 16, 29). Поэтому и установительные слова Спасителя о вкушении Его Тела и Крови не являются каким-то иносказанием.
5) установление завета человека с Богом как в древности (с Ноем, Авраамом, Моисеем) было основано на пролитии реальной жертвенной крови так и ныне, при установлении Нового Завета должно было совершиться и совершилось на реальной Крови. Только в случае ее реальности и сам завет имеет действительную силу. На то, что Кровь Христова есть Кровь, пролитая для установления Нового Завета, прямо указывают Его слова: «сие есть Кровь Моя Нового Завета, за многих изливаемая во оставление грехов» (Мф. 26, 28).
3. В словах апостола Павла мы опять видим прямое буквальное понимание слов Спасителя о претворении хлеба и вина в Его истинную Плоть и Кровь: «Чаша благословения, которую благословляем, не есть ли приобщение Крови Христовой? Хлеб, который преломляем, не есть ли приобщение Тела Христова?» (1 Кор. 10, 16). И в другом месте: «кто будет есть хлеб сей или пить чашу Господню недостойно, виновен будет против Тела и Крови Господней… Ибо, кто ест и пьет недостойно, тот ест и пьет осуждение себе, не рассуждая о Теле Господнем» (1 Кор. 11, 27, 29). Апостол Павел не дает никаких оснований понимать слова о Теле и Крови Спасителя в несобственном значении.
4. Святые отцы Церкви и древние церковные писатели очень часто рассуждали об этом таинстве и всегда понимали, что в нем слова о Теле и Крови Христа надо понимать буквально, а не образно. Поскольку таких свидетельств очень много, то мы приведем лишь некоторые из них.
Св. Игнатий Богоносец: «Евхаристия есть плоть нашего Спасителя Иисуса Христа, пострадавшая за грехи наши, которую Отец воскресил по благости» [27].
Св. Иустин Философ: «…пища сия (Евхаристия — В.Л.), над которой произнесено благодарение молитвою Слова Его, по преложении питающая нашу кровь и плоть, есть плоть и кровь Того же воплотившегося Иисуса Христа"[28].
Макарий Магнис, иерусал. пресвитер (+ 266): «(В Евхаристии — В.Л.) не образ тела и не образ крови, как некоторые ослепленные возглашали, но воистину тело и кровь Христова"[29]. Здесь мы имеем древнее указание на людей, которые отрицали реальность пребывания тела и крови Господа в Евхаристии и сколь категорично отвергалось это заблуждение.
Св. Кирилл Иерусалимский: «Когда Сам (Христос) объявил и сказал о хлебе: «сие есть Тело Мое»; после сего кто уже осмелится не веровать? И когда Сам уверил и сказал о чаше: «сия есть Кровь Моя» кто когда усомнится и скажет, что сие не Кровь Его? Он в Канне Галилейской некогда воду претворил в вино, сходное с кровию: и не достоин ли веры, когда вино в Кровь претворяет?"[30].
Св. Амвросий Медиоланский (из молитвы перед служением Литургии): «тело Твое существенне ястся и кровь Твоя существенне пиется».
Св. Софроний Иерусалимский: «Итак, пусть никто не думает будто святая сия суть образы тела и крови Христовой, но да верует, что предлагаемый хлеб и вино прелагаются в тело и кровь Христа"[31].
Пр. Иоанн Дамаскин. Ему кажется странным маловерие некоторых людей и неспособность допустить, что Бог может претворить хлеб и вино в Тело и Кровь Господа: «если Сам Бог Слово, восхотев, сделался человеком и из чистых и непорочных кровей святой Приснодевы безсеменно составил Себе плоть, то ужели Он не может сделать хлеб Своим телом, а вино и воду — Своею кровью? Он сказал в начале: да произведет земля былие травное (Быт. I, 11), и даже доныне она, по орошении дождем, производит свои прозябения, возбуждаемая и укрепляемая божественным поведением. (Так и здесь) Бог сказал: cue есть Тело Мое; и cuя есть Кровь Моя; и cue творите в Мое воспоминание; и по Его всесильному повелению бывает так (и будет), пока Он придет». Для неспособных поверить, что под видом хлеба и вина пребывает истинное тело и кровь Иисуса Христа св. Иоанн Дамаскин дает такое пояснение: «ты теперь спрашиваешь, каким образом хлеб делается телом Христовым, а вино и вода — кровью Христовою? Говорю тебе и я: Дух Святый нисходит и совершает это, что превыше разума и мысли». То есть преложение Даров совершенно реально, но его образ или способ непостижим[32].
Другие отцы Церкви учили подобным образом (св. Ипполит Римский, Климент Александрийский, Тертуллиан, св. Киприан Карфагенский, св. Дионисий Александрийский, св. Иларий Пиктавийский, св. Григорий Нисский, св. Василий Великий, св. Епифаний Кипрский, св. Исидор Пелусиот, бл. Иероним Стридонский, бл. Августин, бл. Феодорит Кирский, св. Кирилл Александрийский, св. Лев Великий, бл. Феофилакт Болгарский и др.)[33]. Ограниченные рамки статьи не позволяют привести их свидетельства в полном объеме.
5. На Вселенских соборах затрагивался вопрос о Евхаристии и в актах I-го и III-го Вселенского собора мы имеем ясные свидетельства о признании реальности Тела Плоти Спасителя под видом хлеба и вина в Евхаристии.
В итоговых документах VII-го Вселенского собора содержится развернутое учение о Евхаристических дарах, на котором мы и остановимся. В частности там сказано: «Никто из труб Духа, т. е. св. Апостолов и достославных отцев наших, безкровную жертву нашу… не называл образом тела Его. Ибо они не принимали от Господа так говорить и возвещать, а слышали Его благовествующего: «если не будете есть Плоти Сына Человеческого и пить Крови Его, то не будете иметь в себе жизни»; также: «Ядущий Мою Плоть и пиющий Мою Кровь пребывает во Мне, и Я в нем»; и еще: «приимите, ядите: сие есть Тело Мое…», а не сказал: приимите, ядите образ тела Моего… Итак ясно, что ни Господь, ни Апостолы, ни Отцы безкровную жертву, приносимую священниками, никогда не называли образом, но самим телом и кровию. И хотя прежде, нежели совершиться освящение, некоторым из св. Отцев казалось благочестивым называть сии вместообразными; по освящении они суть тело и кровь Христовы, и так веруются». То есть образное, аллегорическое или еще какое-либо несобственное понимание Тела и Крови Христовых в таинстве Евхаристии всегда категорически отвергалось Церковью. После освящения хлеба и вина они прелагаются в истинные Тело и Кровь Спасителя. Как это происходит — для людей это непостижимо.
В истории Церкви есть много примеров, когда за сомнение и маловерие священнослужителям или мирянам попускалось Богом видеть и ощущать Дары в виде реальной человеческой плоти и крови, что приводило людей в состояние шока. Приведем лишь один из подобных примеров, который поведал нам в назидание святитель Игнатий (Брянчанинов): «Дмитрий Александрович Шепелев передавал о себе: я воспитывался в Пажеском корпусе. Однажды в Великий пост, когда пажи говели и приступали к Святым Тайнам, я выразил своему товарищу решительное неверие, что в чаше Тело и Кровь Христовы. Когда же принял Святые Тайны, то ощутил, что во рту у меня кровавое мясо. Ужас объял меня, я стоял и не мог проглотить частицу. Священник, заметив это, ввел меня в алтарь, там, держа во рту частицу, я исповедал свое неверие и, придя в себя, употребил преподанные Святые Дары"[34]. Надеюсь и искренне желаю, чтобы это страшное искушение миновало всех нас.
Напоследок, в отношении содержания статьи «Евхаристическое преложение» скажу в целом: маловерие — вот камень преткновения и причина подобных недоумений, а чрезмерное доверие чувственному опыту и рационализм — корень, из которого произрастает такое евхаристическое богословие.
[2] Послание св. Игнатия Богоносца к смирнянам. Писание мужей апостольских. Гл. 7. Рига, 1994. С. 342.
[3] Стр. 118 и далее.
[4] См., напр.: Единство Церкви: Богословская конференция 15−16 ноября 1994 г. М., 1996.
[5] Свт. Григорий Нисский. Большое огласительное слово. Гл. 37. Киев, 2003. С. 285.
[6] Желающие подробнее ознакомиться с этим вопросом могут обратиться к рассуждениям А. Бронзова (Примечание к четвертой книге пр. Иоанна Дамаскина. Точное изложение Православной веры. С-Пб, 1894. С. 440) или к Догматическому богословию митр. Макария (Т. 2, С. 397 и далее).
[7] Свт. Игнатий (Брянчанинов). Слово в Великий Четверток о Святых Христовых Тайнах. Полное собрание творений. М., 2002. Т. IV. С. 127.
[8] Чл. 17
[9] Христианский катихизис. О девятом члене. О Причащении.
[10] Свт. Афанасий Великий. Творения. М., 1994. Т. 3. С. 51
[11] Там же. С. 55.
[12] Cвт. Григорий Богослов. Послание к пресвитеру Кледонию, первое. Творения. Т.2. С.10−11.
[13] Свт. Ириней Лионский. Против ересей. Кн. 4. Гл. 18. П. 4,5.
[14] Свт. Иоанн Златоуст. Беседы на Евангелие от Матфея. Беседа 82. Творения. Т.3. С. 421.
[15] Свт. Григорий Нисский. Большое огласительное слово. Гл. 37. Киев, С. 279−282.
[16] Там же. С. 282.
[17] Там же. С. 284−285.
[18] Свт. Григорий Нисский. Слово на Крещение Господне. Цит. по Несмелов. Догматическая система свт. Григория Нисского. Казань, 1887. С. 563.
[19] Пр. Иоанн Дамаскин. Точное изложение православной веры. Кн.4. Гл. 13.
[20] Там же.
[21] Там же.
[22] Там же. С. 330.
[23] Там же. С. 330.
[24] Там же. С. 332.
[25] С этими свидетельствами можно познакомиться в Догматическом богословии митр. Макария (Булгакова) (Т. 2. С. 387)
[26] Там же. С. 387.
[27] Писание мужей апостольских. Послание св. Игнатия Богоносца к смирнянам. Гл. 7. Рига, 1994. С. 342.
[28] Св. Иустин Философ. Апология 1. П. 61.
[29] Цит. по: Митр. Макарий (Булгаков). Православно-догматическое богословие. С-Пб, 1883. Т. 2. С. 391.
[30] Свт. Кирилл Иерусалимский. Поучения огласительные и тайноводственные. М., 1991. С. 329.
[31] Цит. по: Митр. Макарий (Булгаков). Православно-догматическое богословие. С-Пб, 1883. Т. 2. С. 393.
[32] Пр. Иоанн Дамаскин. Точное изложение православной веры. Кн. 4. Гл. 13.
[33] Частично с этими свидетельствами можно познакомиться в Догматическом богословии митр. Макария (Булгакова) (Т. 2. С. 382−403).
[34] Свт. Игнатий (Брянчанинов). Отечник. Спб, 1903. С. 53.
Священник Вадим Леонов,
Преподаватель ПСТГУ и Сретенской Духовной Семинарии, кандидат богословия
|
|
