Четвертое искушение

Было бы трюизмом сказать, что средства массовой информации в целом, а ТВ в частности, особенно телевидение Би-би-си, являют собой главный, не сравнимый ни с чем источник влияния в нашем сегодняшнем обществе на всех его социальных, экономических и культурных уровнях. Должен добавить, что этим влиянием в основном пользуются, с моей точки зрения, весьма безответственно, бессистемно и в отрыве от каких-либо моральных, интеллектуальных, и особенно — духовных установок. Более того, учитывая, что западная цивилизация, как я считаю, находится в процессе быстрого разложения, то средства массовой информации играют в этом процессе важнейшую роль, осуществляя по большей части неосознанную, но крупномасштабную операцию по промыванию мозгов, в ходе которой все традиционные нормы поведения и ценности низводятся до уровня полного исчезновения, оставляя моральный вакуум, в котором сами понятия Добра и Зла уже лишились какого-либо смысла. Это похоже на участок земли, расчищенный под строительство и не застроенный — просто большой пустырь, куда сбрасывают мусор, где играют, ругаются и дерутся дети, и спят бродяги, и дождь собирается в лужи. Будущие историки несомненно сочтут, что в лице средств массовой информации мы создали монстра Франкенштейна, контролировать или направлять которого никто не знает как, и они будут изумляться, насколько безропотно мы отдали себя его разрушительному и подчас тлетворному влиянию. Не вижу я и никаких наличных или потенциальных сил в различных органах массового вещания, способных спасти нас от полного погружения в мир вымысла, который создают контролируемые ими каналы.

Я недавно перечитывал великолепные слова пророка Исайи, которые повторил апостол Павел, когда впервые встретился с римскими христианами. Слова, как пояснил Павел, внушенные Исайе Святым Духом с тем, чтобы он передал их упрямым чадам Израиля:

«Слухом услышите, и не уразумеете; и очами смотреть будете, и не увидите; ибо огрубело сердце людей сих, и ушами с трудом слышат, и очи свои сомкнули, да не узрят очами, и не уразумеют сердцем, и не обратятся, чтобы Я исцелил их». Затем Павел указал на христианское откровение как единственное средство воистину прозреть и обрести слух; то есть, иными словами, суметь сохранить рассудок в безумном мире нероновского Рима. В той же мере я убежден — более, чем в чем-либо ином из моих прежних мыслей, мнений или убеждений, — что единственным противоядием вымышленному миру средств массовой информации служит реальность Царства Христова, провозглашенная в Новом Завете. (…).

Все происходящее, великое и малое, можно сказать, служит притчей, с помощью которой Бог говорит с нами; и искусство жизни заключается в том, чтобы понять ее смысл. (…)

Хотя средства массовой информации в их сегодняшней форме — явление сравнительно недавнее, но о них так или иначе уже написано много (…).И хочу заранее со всей искренностью предупредить, что почти все книги о средствах массовой информации имеют, на первый взгляд, одну удивительную общую черту: хотя их предмет — средства выражения, но они демонстрируют уникальную неспособность к самовыражению. Пожалуй, по трезвом размышлении, это не столь уж и удивительно. В нашем странном мире почему-то именно импотенты склонны разъяснять нам достоинства половой энергии; страдающие диспепсией провозглашают путь к здоровью и счастью через диету; противники смертной казни и охоты на котиков настаивают на убийстве неродившихся детей, а многоженцы дают рекомендации по вопросам прочности брака. Так почему бы — не коммуникаторы, которые не могут коммуницировать?(…)

Среди работ о средствах массовой информации существуют, конечно же, и многочисленные, так сказать, исследования специальных аспектов ТВ, как например, показа насилиия и эротики. У десяти тысяч безвинных домашних хозяек в Миннесоте будет спрошено, не был ли нарушен их душевный покой, стимулировались ли их эротические импульсы, провели ли они беспкойную ночь после просмотра сцен насилия и разврата на телеэкране. Результаты этих опросов скрупу­лезно изучаются, закладываюся в компьютер, систематизируются и анализируются. Лично я отношусь весьма скептически к этим исследо­ваниям, склонным, например, поддерживать мнение, что насилие и эротика на телеэкране не способны сколько-нибудь заметно усиливать позывы к насилию и сексу. В связи с этим я вспоминаю, как прочитал в «Нью Стейтсмен» об одном эксперименте, который, как утверждалось, «убедительно доказал», что порнография не производит развра­щающего эффекта. Оказывается, д-р О. Эльтгаммер из стокгольмского Отдела детской психиатрии организовал показ детям в возрасте от одиннадцати до восемнадцати лет фильма, где группа пьяных дегенератов насилует женщину, принуждая ее затем к совокуплению с собакой. Никто из детей, как торжествующе заключает доктор, не был испуган во время или после показа фильма, но часть старших девочек призналась, что они были шокированы, в то время как двое присутствовавших при этом взрослых были вынуждены прибегнуть к психиатрическому лечению в течение месяца. Досужая мысль: а что случилось с собакой?

Меня изумляет, насколько доверие к научно изложенным нелепицам способно оставить далеко позади самые дикие образцы религиозного суеверия. Я часто представлял себе, что было бы неплохо привезти в Лондон африканского знахаря или колдуна и подвергнуть его интенсивному курсу-просмотру телевизионной рекламы. Думаю, что этот почтенный человек позеленел бы от зависти, вспомнив свои тяжкие труды, когда он таскал на себе от одной африканской деревни к другой все свои любовные эликсиры и амулеты джу-джу, в то время как здесь, на Западе, с самым цивилизованным, высокообразованным и, безусловно, самым богатым населением в мире, бытует этот бездонный запас легковерия — к услугам любого, кто только пожелает им воспользоваться.

Так или иначе, по-моему ясно, что если телевизионные програм­мы, несущие идеи добра, поднимают духовный уровень зрителей, то столь же вероятно, что низкопробные программы снижают его. Более того, когда очень крупные суммы денег тратятся на рекламу во время телевизионного prime time, это происходит только потому, что даже многие до смешного неубедительные рекламные ролики, показываемые в такие дорогостоящие отрезки времени, все же притягательны настолько, чтобы оправдать расходы. Каждый выступавший по телевидению знает, что любое появление на экране производит впечатление, плохое или хорошее. Как же можно сомневаться тогда, что зрелище разврата или насилия подобным же образом действует на зрителя? И могу сказать, что вряд ли найдутся исследования, способные убедить меня, что те восемь лет жизни, которые средний западный человек проводит перед телевизором, не оказывают никакого ощутимого влияния на его нравы или способы оценки собственной жизни!

К счастью, мне не надо сейчас пытаться разъяснять неразъяснимые сентенции экспертов по СМИ. Не возьмусь я и оценивать точность исследований, которую оценить невозможно. Меня интересуют не столько СМИ как таковые (сюжет огромного и неопределенного масштаба), но вопрос: можно ли вообще — и до какой степени — привнести реальность Христа, слов, произнесенных Им, и Пути, который Он проложил и которым Сам пошел, в иллюзорный мир средств массовой информации и выразить это в контексте их обычной продукции. Это и есть мой предмет.

«Весь мир — театр», как сказал Шекспир, но сейчас получается все наоборот. Сцена стала миром, представляемым на телеэкране, якобы передающем новости и ощущение реальной жизни в живых красках (неважно, в каком смысле), но на самом деле переносящем зрителя на остров Калибана, «полного шумов, звуков и сладостных дуновений, приводящих в восторг и не причиняющих боли», и т. д.

Так и зритель — не считая того, что он всегда пребывает во сне и потому ему даже не надо плакать, чтобы вновь заснуть, как это бывает с внезапно проснувшимся ребенком. Только иногда им овладевают туманные сомнения. Это что: настоящая кровь или кетчуп? Стрельба была взаправду, или это только звуковые эффекты? По-настоящему ли смеются люди или смех отдельно записали в студии? Кто отличит? Когда я впервые попал в киноэкспедицию, я заметил, что один из ассистентов оператора несет какой-то сверток под мышкой. Я спросил его, что это такое, и он ответил, что это — синтетическая трава, поскольку настоящая трава недостаточно зелена, чтобы дать на экране живые краски. «Имейте под рукой флакон грима», — было сказано помощнику режиссера на съемках официального выступления Никсона во время предвыборной кампании 1972 года, — «если он будет потеть, номер с искренностью у нас не пройдет». (…)Камера не только способна лгать, но она всегда лжет. (…)

Главное впечатление, складывающееся у меня от современно­сти — это постоянно растущий разрыв между вымышленным миром, жить в котором побуждают нас средства массовой информации, и реальностью нашего бытия как существ, созданных по образу Божию, странствующих во времени, но чье истинное обиталище есть вечность. Вымысел всеобъемлющ; для связи с реальностью нужна способность видеть, обретаемая теми, кто родится свыше во Христе. Это — как состояние после общего наркоза: туман рассеивается, сознание возвращается, все в мире выглядит еще краше, чем прежде, потому что связано с потусторонней реальностью — каждая мысль яснее, любовь глубже, радость полнее, надежда определеннее. Как же можно усомниться, выбирая между старым вымыслом и вновь открытой реальностью? С таким же успехом можно предпочесть цветные фотографии золотых пляжей и лазурного неба в туристских рекламных буклетах — настоящему небу и морю; простое эротическое возбуждение — экстазу любви, жизнь в тюремной камере — жизни во

Вселенной, будучи бесконечно малым соучастником замысла ее Создателя. Выбор достаточно ясен, но как его лучше выразить? С помощью СМИ или наперекор им? Согласился бы апостол Павел, будучи в Коринфе, выступить с проповедью в перерыве между спортивными состязаниями, которые так походили на сегодняшнее телевидение, возбуждая, по сути дела, у зрителей жестокость и эротизм? Давайте представим себе, что было четвертое искушение, когда Господь встретил сатану в пустыне, только на этот раз — состоя­щее в предложении провести серию телепередач в prime time для того, чтобы провозгласить и разъяснить Его Благую весть. Было бы это предложение отвергнуто, подобно трем остальным? И если да, то почему?

Именно в свете Моей многолетней вовлеченности в фантастический мир СМИ мне и пришло это в голову.(…) Мне это виделось так: Господь наш идет по Галилее, проповедуя, исцеляя и провозглашая царство любви, противостоящее дьявольскому царству силы и власти. С точки зрения средств массовой информации, Он — просто очередной сумасшедший, которых было немало в те времена в той части света. Будь я тогда журналистом, я бы должен был проводить большую часть времени, околачиваясь вокруг дворца царя Ирода, следуя за всеми передвижениями Понтия Пилата, вынюхивая, что происходит в Синедрионе; телевизионные камеры были бы установлены в Кесарии, а не в Галилее, и уж, конечно, не на Голгофе. Другое дело — дьявол; его не проведешь, он знает прекрасно, что Воплощение являет собой величайшую угрозу ему и что Иисус — самый могучий из всех противников, с кем ему доводилось столкнуться. Дьявол знает нравы мира сего лучше других, хотя бы потому, что принимал не последнее участие в их формировании. Точно так же он может предвидеть исторические события и развязки — срежиссированное им представление, его особое шоу или, смотря по сезону, пантомима. И вот он решает еще раз попробовать с искушением Иисуса.

Первое искушение, как мы помним, состояло в попытке убедить Иисуса обратить камни в хлебы, упразднив, таким образом, голод, разрешив проблемы бурного роста населения и всячески облагодетельствовав человечество. Вторым было предложение Иисусу спрыгнуть вниз с крыши Храма, приземлиться целым и невредимым, прославиться и так привлечь всеобщее внимание к Своему учению. Третье заключалось в предложении принять из рук дьявола владычество над всеми земными царствами, обретя таким путем все необходимое для создания Царства Небесного здесь, на земле, чтобы отныне и вовек человечество могло жить счастливой и беззаботной жизнью — супергосударство Всеобщего Благоденствия, кооперативное содружество, диктатура пролетариата — под любой маркой, какая только взбредет в голову. Иисус отверг все три соблазна, зная, что неограниченные количества хлеба побудят людей жить единым хлебом — предвосхищение нашего благополучного общества; что слава, заработанная за счет Бога-Отца, побудит людей считать себя богами и поклоняться самим себе, и что взять власть над царствами земными означало бы предпочесть кесаря Богу и лишило бы земное служение Иисуса всякого смысла. Как блестяще показал Достоевский в знаменитой сцене из «Братьев Карамазовых» между Великим Инквизитором и вернувшимся на землю Христом, в этих искушениях ставился на карту величайший дар, принесенный нам Иисусом, когда Он пришел в наш мир, — наша истинная свобода; та, которую апостол Павел назвал «свободой славы детей Божиих» и, единственная доступная нам реальная свобода.

Было ли еще поколение, сильнее нашего подтвердившее точность анализа искушений в пустыне, сделанного Достоевским? Разве не проявилось в самой драматичной форме то, что экономические чудеса кончаются рабством у экономики? Что прославление Человека безошибочно приводит к человеческому рабству и что его насильственное освобождение — к той или иной разновидности архипелага Гулага? И несмотря на это, сегодня, по прошествии двадцати столетий, среди называющих себя последователями Иисуса находятся многие, желающие принимать от Его Имени то, что Он так решительно отверг в пустыне; они готовы возносить Его до небес как суперзвезду, выбирать Его подавляющим большинством голосов в качестве народного депутата от Южной Галилеи, приобщать Его к освободи­тельному движению и переработать Его Нагорную проповедь в «Проповедь на баррикадах».

Давайте же теперь попробуем представить себе, как могло произойти четвертое искушение. Случилось так, что некий римский магнат, невероятно богатый, он же импресарио спортивных игрищ — назовем его Луций Гранулус Старший, — проезжал по Галилее и услышал там проповедующего Иисуса. Событие само по себе смутное и малозначащее; просто толпа оборванных, неприглядно одетых людей, собравшаяся вокруг учителя, не представляющего собой, с точки зрения Луция, ничего особенного. Тем не менее, сцена эта почему-то производит впечатление на него, так же, как и слова оратора. Сама их преизбыточность привлекает внимание: он говорит о том, что Божья любовь изливается с одинаково безумной щедростью как на правого, так и на виноватого; что мы должны любить наших врагов и отвечать добром тому, кто причинил нам боль; и что если глаз наш соблазняет нас, его надо вырвать, а если это рука, — то ее следует отсечь. Луций размышляет: раз подобная словесная неумеренность смогла привлечь его внимание, значит действие ее на обычных людей должно быть не менее сильным. Если все это хорошо подать, думает он, то эти речи Иисуса способны многим понравиться, да и Сам Он, похоже, обладает потенциальными данными звезды, если не суперзвезды.

Для начала Луций Гранулус решает поручить своим представителям в Иерусалиме «навести глянец» на Иисуса. Затем, вернувшись в Рим, он отдает распоряжение доставить Иисуса к нему. Наверное, было бы неплохо привезти вместе с Ним одного-двух из Его учеников, чтобы они тоже приняли участие в представлении. Он даже слышал об одном из них, по кличке Креститель, живописном типе с большой неопрятной бородой, одетого в рубаху из верблюжьей шерсти, перетянутую кожаным ремнем. В этом одеянии пустынника он должен отлично смотреться на сцене. Вообще доходили слухи, что он отбывает срок в тюрьме, но Луций уверен, что прокуратора — Понтия, как его там? — или «царя» Ирода будет не трудно уговорить отпустить Крести­теля на время шоу. И разумеется, приурочить надо всё к прайм-тайм, а уж никак не к религиозному часу: это убило бы шоу на корню. Декорация должна включать искрящиеся струи фонтанов, атмосферу роскоши с органной музыкой и хористками, желательно дельфийскими, а кроме того, несколько больших имен из мира спорта — гладиаторов в полном вооружении, к примеру; да, надо постараться собрать жрецови жриц из храма Афродиты, и, возможно, еще от каких-нибудь восточных религий, учитывая их растущую популярность среди молодежи. Самому Иисусу понадобится придумать что-то особенное в смысле одеяния; Его надо причесать и подстричь бороду. Естественно, Он будет центральной фигурой, но просто для подстраховки надо будет Его слова записать на автосуфлере. Тут Луцием овладели сомнения. А умеет ли Иисус читать? Поразмыслив, он решил, что это не имеет значения. Все равно придется снимать внемую под фонограмму, а из-за языковых трудностей последующее озвучание неизбежно. Чтобы не было ощуще­ния предвзятости, будут зачитаны отрывки из разных списков Писания, в том числе на древнееврейском, и конечно же, все будет сопровождаться небольшим, минут на восемь-десять, диспутом, для которого надо организовать несколько профессоров и слушателей Афинской философской школы, — это всегда добавляет веса.

Согласится ли Иисус? Сама мысль о возможном отказе вызывает у Луция смех. Разве сможет Он отказаться от шанса получить доступ к широчайшей аудитории, по всей Римской империи — вместо толпы разношерстных оборванцев, следующих за Ним по Галилее? В офи­циальном предложении Иисусу должно быть подчеркнуто, продолжает Луций, что шоу не будет прерываться никакой неуместной теле­рекламой; просто какой-нибудь очень солидный спонсор — ну, на­пример, высокоуважемая фирма в области паблик рилейшнз, «Люци­фер инкорпорейтед». Не более чем, допустим: «Эта передача стала возможной благодаря любезности „Люцифер инкорпорейтед“», — в самом начале, после вступительных титров, и в самом конце. «Ведь таким путем, — возглашает Луций, стуча кулаком по столу, — он войдет в историю, начнется Его карьера всемирного евангелиста, Его учение распространится по всему цивилизованному миру и за его пределами. Нужно быть безумцем, чтобы отказаться от такого».

Иисус, будучи в глазах Луция Гранулуса именно безумцем, так или иначе отклонил предложение, как и предыдущие три. Он имел дело с истиной и реальностью, а Луций — с иллюзией и имиджем. В любом случае, Иисус, как Он Сам прекрасно знал, был частью совершенно иного сценария, чем сюжет Луция — частью великой драмы Воплоще­ния, Страстей и Воскресения, — никак не меньше. Нам сейчас должно представляться невероятным, что эта драма и все, что она значила для человечества, украсив наше бренное существование, могла быть проне­сена без всякого участия средств массовой информации сначала из Иудеи в Малую Азию, а затем в Европу и распространиться по всей Римской империи. И после того, как Римская империя окончательно распалась, эта драма послужила основой новой великой цивилизации — христианской, наследниками которой являемся мы. И что все величайшие художники, поэты и музыканты посвятили свой гений ее воспеванию, и были построены величественные соборы, чтобы освящать ее, и основаны религиозные ордена, чтобы служить ей. И что мистики проводили всю свою жизнь в размышлениях о ней, и в течение многих столетий она была движущей силой всех величайших достижений человечества, источником самых радужных и безмерных ожиданий, когда-либо занимавших человеческий ум, и самых высоких целей, которые когда-либо ставила перед собой воля человека. И что творческая энергия, высвобожденная этой драмой, сказочная по своей мощи, проявилась во всех сферах исследований — от безграничных пространств космоса до мельчайших частиц материи. Триумф коммуникации, достойный изумления!

С другой стороны, мы разработали свою великолепную технику коммуникации, с помощью которой слова передаются по всему земному шару быстрее скорости звука, и спутники подхватывают их и передают дальше; то же и с изображением, например, с видами планет, находящихся на удалении миллиардов миль, перенесенными на экраны наших телевизоров. У нас существуют все мыслимые и немыслимые средства быть услышанными и увиденными. Но есть ли у нас что сказать? Или показать? Мне по душе та ирония, какой Бог наделяет все наши достижения, дабы в Своей бесконечной милости смирять нас и не дать нам предаться фатальной иллюзии, что мы — сами боги, и заставить нас смеяться, не позволяя принимать себя слишком всерьез. Вокруг шпилей, устремленных в небо, Он помещает фигуры химер, глядящих вниз на землю с ухмылкой, — небесный вклад в театр абсурда. Сердце редактора «Панча», тщетно пытающегося смеяться над миром, может разорваться от сознания того, насколько мир безмерно смешнее самой смешной выдумки, но что он еще и возвышен, и тем самым демонстрирует, как наша изумительная техника имеет встроенное в нее reductio ad absurdum, в то время как Слово, ставшее плотью и обитавшее с нами, полное благодати и истины, говорит Само за Себя в самом буквальном смысле.

Перевод Ошерова В.М., под редакцией Р.А.Гальцевой.

Печатается в сокращении.

Впервые опубликовано в альманахе «ЭОН», ИНИОН РАН, 2004 г.

http://www.radonezh.ru/analytic/articles/?ID=1060