Интервью с Михаилом Ремизовым — президентом Института Национальной Стратегии

Михаил Ремизов — главный редактор сайта АПН — занял место Станислава Белковского, т. е. стал президентом Института Национальной Стратегии. О своей новой деятельности, о перспективах «оранжевой революции» в Роcсии и о грядущей смене политических элит Михаил Ремизов рассказал в интервью обозревателю Правой.Ру Михаилу Тюренкову.

Правая.Ру: Господин Ремизов, многие в курсе Вашего перехода с поста главного редактора Агентства политических новостей (АПН) на пост президента Института Национальной Стратегии (ИНС). Как бы Вы могли прокомментировать эти кадровые перестановки?

Михаил Ремизов: Я с июня работал над обновленным сайтом АПН, за это время редакции удалось вывести его на качественно новый уровень по содержанию, узнаваемости, посещаемости, вообще, добиться бесперебойно качественного функционирования. Аналогичная, хотя и более сложная, задача стояла и стоит в отношении ИНС как активно действующего идейно-политического центра. В силу того, что ИНС и АПН работают как единая система, я лишь перехожу на другой уровень управления, где буду заниматься не только медиа-ресурсом Института, но и планированием и курированием разного рода тематических проектов, задающих наши приоритеты.

— Не могли бы Вы в таком случае пояснить, каким образом изменились задачи Станислава Белковского, прежнего руководителя ИНС?

М.Р.: Прежде всего, Станислав Белковский был и остается учредителем Института национальной стратегии, поэтому он сохраняет в полной мере свое политическое присутствие в организации. Что касается непосредственно сферы приложения его усилий, об этом мне сложнее говорить, «чужая душа — потёмки». Я думаю, что действительно через какое-то время можно ждать литературно-политических плодов его таланта, то есть тех двух книг, о которых он сам недавно упоминал. С другой стороны, будет, очевидно, продолжена и активная политическая, политконсультативная миссия на постсоветском пространстве.

— В связи с этим напрашивается вопрос, связанный с недавним выдвижением Станиславом Белковским идеи «государственного переворота», что, по-Вашему, могли означать его слова о том, что режим Путина способствует «оранжевым» процессам и единственным возможным выходом из сложившейся ситуации остаётся государственный переворот…

М.Р.: Что касается тезиса о режиме как катализаторе «оранжевых процессов» — то это просто констатация, абсолютно справедливая, на мой взгляд. В своей «самообороне» российская власть действительно воспроизводит риторику «павших» режимов. Здесь и ссылки на проценты экономического роста при очевидной неспособности его освоить, превратить в рост социальной системы. И ссылки на достигнутую стабильность как эвфемизм отказа от масштабного обновления элит. И, главное, ссылки на закон, легальность в ситуации утраты легитимности. Глава президентской администрации в своем интервью «Эксперту» гордо сказал, что он не знает, что такое «легитимность собственности» — этого понятия нет в законе. Разумеется, нет! Потому что легитимность — это представление о законности самого закона. Понятия «легитимность власти» тоже нет в законе. Но неожиданно оказывается, что власть, сформированная при полном соблюдении процедуры, оказывается непризнанной, беспомощной и лишенной доверия. Мыслить эту ситуацию в юридических категориях может себе позволить только делопроизводитель, а политик и не политический организатор. Поэтому и в своей психологии, и в своей идеологии власть почти нарочито примеривает на себя образ жертвы оранжевой революции. А кто ведет себя как жертва, обязательно ею станет.

Что касается тезиса о «государственном перевороте», здесь все сложнее. Во многом, как мне кажется, этот тезис является реакцией на послание Президента, которым Путин по сути поставил себя в положение изоляции. В ситуации давления на Президента со стороны международных структур, «старой элиты» (наследницы «ценностей» ельцинской эпохи), крупного капитала и некоторых политиков, выбывших из властной «обоймы» (Касьянов, «СПС» и т. д.), у Путина оставалась поддержка элиты, условно называемой «силовой», которая, по существу, и обеспечивает сегодня некий минимум аппаратной консолидации. Послание, являющееся компромиссом со «старой элитой», фактически отрезало Президента от собственной «группы поддержки». Сложилась ситуация, когда Путин перестал устраивать фактически всё своё окружение, за исключением, разве что, людей, преданных ему лично. Фактически Президент и режим отошли друг от друга, а поскольку единицей воспроизводства власти является именно «режим», то в целях самосохранения он, возможно, прибегнет к варианту «переворота» через сценарий «почётной» отставки Путина.

— В таком случае, на ваш взгляд, переворот может привести к своеобразной «парламентской» диктатуре, когда, к примеру, так называемые «левые», антилиберальные единороссы блокируются с «силовой элитой»? Или же необходима персонификация переворота, появление некого диктатора-личности?

М.Р.: Лично я пока личности «преемника-антипода» не вижу, так же, как не вижу и возможности реальной парламентской власти, во всяком случае, парламентский вариант — наименее вероятен. Возможность переворота является лишь неким политическим вектором, о конкретных же путях его практического осуществления пока говорить рано.

— А вообще, возможно ли в подобной сложившейся ситуации осуществить некий новый «консервативный проект», донести его до аполитичной массы?

М.Р.: Первой задачей я бы видел консолидацию самого консервативного проекта, второй задачей — его донесение до политизированной массы потенциальных единомышленников, которые ждали его все эти годы, и лишь третьей задачей — его донесение до «аполитичной массы».

Пока для нас актуален первый этап, который предполагает не просто выработку пакета идей, а формирование определенной контрэлиты. В данном случае — контрэлиты, объединенной вокруг консервативной программы — программы учреждения Государства, соответствующего русским представлениям о суверенитете, солидарности, справедливости. Что такое контрэлита? Это прежде всего определенная рамка взаимодействия, координации между представителями разных типов элит (академической, военной, информационной и так далее) которые, во-первых, оказались не востребованы внутри нынешней правящей элиты, и во-вторых, имеют общие политические цели и убеждения. Я думаю, что на данном этапе выстраивание этой рамки, этой координации может и должно идти поверх партийных структур. Хотя и последние крайне важны как инфраструктура для выхода на следующий уровень — то есть для мобилизации сторонников и для убеждения аполитичных.

Что касается шансов на реализацию такого проекта, то здесь прогнозы бессмысленны, история покажет. Одно хочу подчеркнуть — что он уже принципиально не может быть реализован как узкоэлекторальный проект. Потому что даже самый удачный электоральный проект патриотов — успех «Родины» на думских выборах — был фактически негласным обещанием того, что эта сила сумеет стать субъектом реальной политической борьбы за власть, которая развернется в ближайшем будущем.

— А Вам не кажется, что этот контрэлитный субъект может остаться квазиэлитным, если не будет взаимодействовать с во многом закрытой, но всё же во многом близкой нам «силовой элитой»?

М.Р.: Я думаю, что подобное взаимодействие возможно и полезно, но оно не играет системообразующей роли. Патриотам нужно не пытаться «прислониться» к власти, но самим наращивать властный потенциал, занимая контрольные высоты в интеллектуальной сфере, в культуре, в сфере социальных инициатив и уличной активности… Здесь необходима способность к автономному мышлению и автономному действию без лишней оглядки на «потенциальных патронов» в системе правящей элиты. Более того, именно такая способность может оказаться полезна для взаимодействия с наиболее здоровой частью правящей элиты.

— Таким образом, молодёжные «антиоранжевые» проекты, направленные на поддержку правящей элиты, будь то «НАШИ» или же дугинские опричники безперспективны априори?

М.Р.: Да, конечно. «НАШИ» уже продемонстрировали свою несостоятельность на своём же помпезном и бессмысленном съезде. Проект Дугина идеологически интереснее, но последний уже не смог реализовать неплохие стартовые возможности движения «Евразия» несколько лет тому назад. Не вижу оснований думать, что нынешний проект будет осуществлён как-то иначе.

— И всё же, правоконсервативный проект такого качества и уровня необходим?

М.Р.: Я бы не стал ограничивать поле правоконсервативного проекта контрреволюционными моделями. Титульные контрреволюционеры действительно генерируют революционную волну. Это же совершенно очевидно, что, создавая протокольно-массовые структуры под противостояние мифическому фашизму полуфантомной НБП, они только усугубляют идеологический вакуум и вероятность взрыва в этом вакууме. Вообще, большой задачей является необходимость вырваться из бинарного кода «революция-контрреволюция», отсюда, пожалуй, и размышления Белковского о шансах «подъема переворотом».

При этом, в целом, для нормальной политической системы правоконсервативный субъект необходим, и он должен быть не абсолютным врагом левого фланга, а скорее его функциональным антонимом и дополнением, как это происходит в рамках западной политической системы. В случае установления в России устойчивой и легитимной власти, доверия к ней в народе, должна сложиться нормальная право-левая политическая система, в которой будут уравновешены патерналистские (правые) и популистские (левые) элементы. При этом хочу подчеркнуть, что полноценный правоконсервативный субъект — это носитель именно патерналистской идеологии, т. е. идеологии своего рода отеческой ответственности, согласно которой интересы общества как целого, то есть национальные интересы, можно и нужно реализовывать в том числе вопреки текущему мнению общества. Патернализм подчеркивает возможный разрыв между действительными интересами общества и его эмпирическим мнением о своих интересах. Популизм — это обратная тенденция, тенденция демонстративной опоры на стереотипы народа о собственных интересах. Как элемент, это тоже необходимо, и в будущей политической системе России национальные правые и национальные левые могли бы образовать систему баланса и чередования власти, стандартные «политические качели».

Но сегодня, когда у власти нет достаточной устойчивости и легитимности, а политические группы противостоят друг другу как носители несовместимых образов прошлого и будущего России, мы находимся в совсем иной ситуации, в условиях перманентной «холодной гражданской войны"…

— И всё же, в рамках сегодняшней системы можно разграничить левых и правых, популистов и патерналистов?

М.Р.: Увы, сегодня как раз нельзя. Положим, «Родина», которая потенциально могла бы быть классической правоконсервативной силой, делает сильный крен в сторону популизма, чем, наверное, отталкивает часть общества. Потому что, как ни странно, в значительной части общества существует убеждение, что не надо делать народу «приятно», нужно делать народу «полезно», в том числе и вопреки стереотипам общественного мнения. С другой стороны, пресловутые либерал-реформаторы, которые почти демонстративно делают акцент на «непопулярности» своих реформ, заведомо не вписываются в правую концепцию приоритета национальных интересов. Ведь, мягко скажем, далеко не все неприятное полезно…

Но еще раз повторюсь, нормальное распределение правых и левых ролей будет возможно лишь в рамках новой политической системы, в которой будет прежде всего настоящий Центр. Политический центр — не как болото оппортунизма, а как гарантируемый властью непререкаемый практический консенсус по ключевым вопросам выживания страны и ее идентичности.

— В таком случае, возможна ли в обозримой перспективе столь чаемая многими смена элит?

М.Р.: Думаю, в 10-летней перспективе смена правящей элиты не только возможна, но и неизбежна. Вопрос скорее стоит, не когда, а в какой форме произойдёт эта смена и каково будет качество новой элиты — по уровню компетентности, уровню консолидации и уровню лояльности стране.

— Благодарим Вас за интервью и уделенное нам время.

М.Р.: Спасибо Вам.

http://www.pravaya.ru/word/586/3278