 |
| Русский вестник | Владимир Юдин | 17.05.2005 |
До сих пор кое-кого смущает: как, мол, творчески малоопытный юноша мог справиться с такой эпопеей; да, он был, бесспорно, очень одарен, но, проживая далеко от столицы с её кипучей литературной жизнью, все же не имел высшего образования, у него не было литературной «выучки"…
Вряд ли надо долго объяснять: отсутствие диплома о «верхнем» образовании и столичной выучки — еще не свидетельство необразованности и отсутствия высокой художественной культуры: вспомним, сколько в русской литературе «необразованных» классиков — и Л. Толстой, и Лермонтов, и Горький, и Есенин…
Между тем, как свидетельствуют биографические сведения, учиться Миша Шолохов начал довольно рано: ему не было и шести лет, когда обеспеченные родители наняли ему лучшего в станице домашнего учителя Тимофея Тимофеевича Мрыхина. Потом он учился в начальном училище хутора Каргинского, а три года спустя в частной московской гимназии, где круг предметов был очень широк и многообразен. «Обязательным был Закон Божий. «Тихий Дон» не мог написать человек не ведающий о вечных библейских заповедях», — отмечает И. Жуков (Иван Жуков. Он всаживал свой характер в Григория и Аксинью… - Комсомольская правда, 2000, 5 янв., с. 9).
В декабре 1924 г. в газете «Молодой ленинец» появляется рассказ Шолохова «Родинка», отмеченный ярким драматизмом и острейшим накалом страстей. Затем рассказы посыпались, как из рога изобилия, иногда по два-три в месяц. Несомненно, они написаны были раньше. В начале мая 1926 г., в свет выходит шолоховский сборник «Донские рассказы», о котором первый ценитель юного дарования А. Серафимович писал: в литературу пришел писатель огромной творческой мощи, своими корнями уходящий в прекрасную фольклорную стихию…
«Тихий Дон» замышлялся автором скромно — как историко-хроникальное повествование о революции и гражданской войне на Дону. Но «свободная даль романа» повела гениального писателя значительно дальше: получилась подлинно историческая эпопея. Американский исследователь Дж. Пилкингтон отмечал: в эпопее «Тихий Дон» Шолохов достиг «слияния личной и общественной жизни. Это талантливейшее изображение человеческих характеров и судеб, через которые преломляются исторические события» (См.: Материалы советско-американского симпозиума «Михаил Шолохов и Уильям Фолкнер». — Дон, 1987, N 5, с. 132).
.
.Автору этих строк довелось переписываться и общаться со старейшим журналистом Петром Гавриленко, который одним из первых слушал из уст Михаила Шолохова отрывки второй книги «Поднятой целины» и романа «Они сражались за родину», немало дней и ночей провел вместе с писателем у казахстанских озерных берегов, глубоких омутов Урала, беседуя после охоты, рыбной ловли о литературе, искусстве, жизни. Обо всех этих встречах поведал П. Гавриленко в книге, которая нынче стала раритетом: «Михаил Шолохов — наш современник» (Алма-Ата, 1982). По жанру это психологический дневник-размышление, раздумья о гражданской миссии выдающегося художника. Ситуации, в которых показан Шолохов, заурядны, будничны. Но именно в них исчерпывающе раскрывается его неповторимая индивидуальность. Гостеприимство, радушие, готовность к шутке, незлой, веселой ухмылке — неизменные качества души Шолохова. Приведу лишь один эпизод из этой книги. Отец журналиста Шевченко, простой русский крестьянин, читает «Тихий Дон». «…Он вдруг захлопнул книгу, швырнул на стол очки и громко сказал:
— Ну чого? Чого йому не повирылы?! Вин уже-ж умотався… Гришка-то весь истлив душою, вин тильки и думав, що за плуг, землю, за дитэй своих…»
Автор книги кончил читать.
«- Ну что, как ты смотришь на заметки Шевченко? — спросил Михаил Александрович… - По-моему, старик прав…
Большие светло-голубые глаза писателя затуманились. Бросив в пепельницу еще дымящуюся недокуренную сигарету, он достал из пачки новую, вышел из комнаты» (С. 162)
Заключая рассказ об этом эпизоде, П. Гавриленко делает вывод: «Никто не отнимает у критиков права по-своему подходить к разбору литературного произведения, высказывать свое мнение и оценку. Но эти заключения должны быть достаточно убедительно обоснованы… А чтобы глубже разобраться во всем этом и сделать правильные выводы, необходимо понять и учесть мнение читателей, особенно читателей из социальной среды, о которой написано произведение, в данном случае — сельского читателя…» (С.163).
ЛОЖЬ О ПЛАГИАТЕ
Как только стали печататься главы третьей книги «Тихого Дона», где прямо названы и обвинены в пресловутом «расказачивании» Троцкий и его пособники, враждебно настроенная к Шолохову рапповская («пролетарская») критика сразу попыталась дискредитировать писателя. Исходя из тенденциозной, вульгарно истолкованной теории «классовой борьбы», а в сущности — из яростной русофобии, «неистовые ревнители» (выражение выдающегося историка советской литературы С.И. Шешукова) припомнили Шолохову, что родом-то он «не пролетарий», из купечества и, стало быть, в отличие от них — «пламенных революционеров», никакой не вершитель, а «попутчик» революции…Незадолго до своей смерти М.А. Шолохов вспоминал, что отец его Александр Михайлович, коммерсант, женился на красавице-сироте, горничной, будущей матери Миши Анастасии Даниловне, вопреки воле своего родителя Михаила Михайловича. Перед революцией Александр Михайлович был управляющим в крупном торговом доме, но после великих потрясений в октябре 1917-го остался что называется на бобах и пополнил ряды сельских пролетариев. Так что Михаил Александрович и впрямь был не «чистым» пролетарием по роду-племени, да и казаком, как говорится, «наполовину"… Что ж с того? Писатель, как никто другой, глубоко проник в души и характеры донских казаков, подобно Л. Толстому (повесть «Казаки»), мастерски отобразил их быт, культуру, нравы, трагические судьбы на крутом изломе исторических потрясений. Увы, критикам-русоненавистиикам — Зонину, Лелевичу, Авербаху, Родину, устроившим разносные наскоки на роман «кулацкого защитника» Шолохова, были чужды и малопонятны правдивые образы таких героев, как Григорий Мелехов, Кошевой и другие казаки.
В начале 30-х годов в Ростове-на-Дону появилась серия статей, в которых Шолохову приписывали присвоение рукописи убитого офицера, которую писатель якобы ловко использовал в своих книгах, затем клеветники стали «уточнять аргументы»: автором «Тихого Дона» мог быть донской писатель Федор Крюков. Началась многолетняя, беспрецедентная по своему цинизму, облыжная травля, серьезно подорвавшая здоровье Шолохова.
Подобные измышления мешали продвижению романа в печать. Но здесь молодому писателю протянули руки помощи Серафимович и Горький. Однако решающую роль сыграл И.В. Сталин, который в 1929 г. писал Ф. Кону: «Знаменитый писатель нашего времени тов. Шолохов в своем романе допустил ряд грубейших ошибок и неверных сведений… Но разве из этого следует, что «Тихий Дон» — никуда не годная вещь?» (том 12, с. 12).
Надо заметить, что творчество Шолохова не всегда было понутру Сталину. Вот, например, его отзыв о «Поднятой целине»:
— При его способностях Шолохов мог написать шире и лучше. Главный недостаток «Поднятой целины», да и вообще произведений Шолохова, тот, что отрицательные типы у него слишком ярки — ярче положительных. К тому же у него преувеличенное любование всем казацким… И довольно однообразная тематика…
А что же Шолохов? К чести писателя, он никогда не впадал ни в апологетику, ни в разносную критику вождя. «Первенство — приоритет Шолохова в том, что он первым стал говорить не об особенностях характера Сталина, там более — клинических. Шолохов пресекал поползновения на гробокопательство при имени Сталина и очернения ради очернительской моды, конъюнктуры ради. Случайно ли в романе о Сталине такие слова: «Предвзятость — плохой советчик. Во всяком случае, мне кажется, что он надолго останется неразгаданным не только для меня». Надолго неразгаданным… И ведь не ошибся Шолохов в этом предвидении. Прошли десятилетия — уж сколько возможностей соскребывать Сталина со скрижалей истории, а что взамен? Так до сих пор и нет полной правды о том, кто с 1924 года диктаторствовал в стране и оказывал влияние на мир» (Валентин Осипов. Непокорный до самой смерти. — Дон, 1995, N 5−6, с. 67−68).
Широко известна саркастическая ирония Шолохова по адресу конъюнктурщиков-ниспровергателей Сталина: «Да, был культ. Но — была и личность!..»
НАХОДКА НЕ СЕНСАЦИОННАЯ — ЗАКОНОМЕРНАЯ
Читатели всего мира признали «Тихий Дон» шедевром, а Шолохова выдающимся художником слова ХХ столетия. Однако завистливые недоброжелатели не угомонились и после Великой Отечественной войны, особенно после получения Шолоховым Нобелевской премии. Первым на этот раз выступил А. Солженицын в 1965 году. Его сильно раздражало то, что «осенью сунули и Нобелевскую премию в палаческие (!) руки Шолохова», затем этот писатель активно поддерживал клевету целого ряда диссидентов и чужестранцев, которые вспомнили и Крюкова, и других «соавторов» Шолохова…Между тем автор «Тихого Дона» признавал, что в описании гражданской войны он творчески использовал мемуары как белых генералов, так и большевистских комиссаров (в начале 20-х годов прошлого века доступ к ним был в Советской России свободным). Так же поступал Л.Н. Толстой в романе «Война и мир», да и сам Солженицын в своем многостраничном «Красном колесе», но последний повторял неустанно враждебных критиков в книге мемуаров «Бодался теленок с дубом». Он поддерживал пасквили И. Томашевской («Стремя «Тихого Дона») и Роя Медведева («Куда течет «Тихий Дон»), вышедшие в Париже и Лондоне. У этих супругов нашлись последователи в России и за рубежом.
Известный шолоховед Ф.Г. Бирюков писал автору этих строк: «На ваш вопрос об источниках, которыми пользовался М.А. Шолохов при написании романа «Тихий Дон», я могу сказать: достоверно известно, что он знал «Очерки Русской смуты» А.И. Деникина (сам писатель говорил об этом). Пользовался материалами белогвардейской периодики. Указание на это вы найдете в книге В. Гуры «Как создавался «Тихий Дон». Видимо, какие-то фактические материалы мог брать писатель из журнала «Донская волна» и газеты «Донские ведомости», издававшихся в Новочеркасске. Самое же главное — личные наблюдения людей, которые его окружали, и свои собственные. Судьба М.А. Шолохова сложилась так, что он очень много мог наблюдать, ему не надо было что-то перенимать. Донская область не столь велика. Связи со станицами и Новочеркасском были постоянными. Все новости быстро подхватывались, распространялись» (Бирюков Ф.Г. Письмо к В.А. Юдину, 1990, 1 янв.).
…У защитников Шолохова долгое время трудность состояла в том, что в его архиве не сохранилось рукописей романа, они были утеряны в 1942 г. при эвакуации семьи писателя из станицы Вешенской. Однако одна рукопись сохранилась в Институте русской литературы, ее обнаружил критик Л. Колодный. Таким образом в руки друзей попал веский аргумент. Но недоброжелатели и после этого не успокоились, продолжали гнусную клевету о «плагиате». Дело дошло до того, что в Швеции стали изучать текст романа при помощи средств электроники. Современная беспристрастная техника безапелляционно подтвердила: и «Тихий Дон», и «Поднятую целину», и «Судьбу человека» писало одно и то же лицо — М.А. Шолохов. Однако яростно продолжали шельмовать писателя (уже покойного) и Солженицын, и журнал «Новый мир» во главе с редактором Сергеем Залыгиным (в этом издании с его благословения в номерах 5, 6 и 11 печаталось обширнейшее «исследование» супругов Макаровых, которые пошли дальше своих предшественников-клеветников: они утверждали, будто «Тихий Дон» сочинили десятки авторов, а Шолохов, мол, сделал монтаж из разрозненных частей мемуаров). Все это было бы смешно, если бы не было так грустно…
Не стану продолжать рассказ об этой вакханалии. Не исключаю, что и нынче, в канун замечательного юбилея Шолохова, появятся еще какие-либо злобные, очернительские выдумки. Скажу только, что перманентные нападки на Шолохова оказали дурное влияние на отдельных учителей словесности, критиков и литературоведов вузов, историков отечественной словесности. Зловредные антишолоховские пассажи, к сожалению, проникают в учебные пособия и справочники. В энциклопедическом словари (1995 г.) Шолохову отведено весьма скромное место, а «Тихому Дону» и вовсе несколько строк, в то же время рядом с ним большой материал о Шоломе Алейхеме занимает в три раза больше места. Нынче не только школьники, но и студенты филологических факультетов вузов зачастую не читают «Тихого Дона», поскольку это произведение включено в списки для так называемого «альтернативного» прочтения, а иные досужие наставники скептически относятся к шолоховскому гению…
…Недавно обнародована долгожданная весть: многолетний поиск рукописи «Тихого Дона» увенчался закономерным успехом (некоторые журналисты почему-то назвали это «сенсацией»). В Союзе писателей России состоялось общественное представление рукописи великого романа (855 страниц), большая часть которой выполнена М. Шолоховым, а другая — рукой Марии Петровны, жены писателя (тогда у Шолоховых еще не было пишущей машинки).
Лет пятнадцать назад стало известно, в том числе и на Старой площади, в аппарате Президента СССР, что рукописи первых двух книг вовсе не исчезали, находятся в Москве. Хранители архива через посредника сообщали наверх; что готовы продать рукописи за валюту. Но сумма выкупа смутила М.С. Горбачева. На многие годы вопрос повис в воздухе. Лишь одна «инстанция» — научная — не унималась, с великими упорством шла к цели. Это Институт мировой литературы имени А.М. Горького, его директор, член-корреспондент Академии наук России Феликс Феодосьевич Кузнецов. Именно он после долгих поисков с научной дотошностью и многотерпеньем вычислил адрес держателя архивов Шолохова.
Найденные черновики «Тихого Дона» — живые свидетельства авторской мысли — еще раз подтвердили неоспоримое авторство Шолохова. Спекулятивные разговоры о «плагиате» потерпели сокрушительное поражение,
Известный ростовский критик Владлен Котовсков пишет: «Характеризуя идейно-художественное своеобразие «Тихого Дона», отдельные авторы считают современным восприятием романа только такое: это произведение о «трагической истории донского казачества» в «трагической истории русской революции». Не ограничиваем ли мы этим рамки эпического романа? Не скатываемся ли к «областничеству» «Тихого Дона», в чем долго упорствовали А. Фадеев и даже М. Горький? Мне кажется, ближе к истине те, кто утверждает, что на страницах шолоховского «Тихого Дона» предстал ХХ век с его мировыми потрясениями, манящей перспективой социальных преобразований и трагической реальной жизни… Вот это и есть современное восприятие народной эпопеи» (Вокруг «Тихого Дона». — Ростов-на-Дону, 1998, с. 6−7).
В. Котовсков, на мой взгляд, верно угадал истинную причину нападок на М. Шолохова. «Кроме нашего легкомысленного небрежения, равнодушия к общенациональным ценностям есть и еще одна причина: дискутантов в спорах вокруг Шолохова интересует не столько литературная проблема, сколько политическая борьба. Последним по времени подтверждением всего этого является отсутствие всякой реакции в обществе на находку московского журналиста Л. Колодного — обнаружение черновых рукописей первых книг «Тихого Дона». Выходит, документы в пользу автора романа никому не нужны?! Нужна политическая схватка, неослабевающая конфронтация… Мол, не выходит что-то с «Тихим Доном» — перебросимся на «Поднятую целину». И опять не литературные, а политические обвинения…» (Там же).
МИХАИЛ ШОЛОХОВ — НАШ ЖИВОЙ СОВРЕМЕННИК
…Наступило время осмысления Шолохова в широком литературном и социально-нравственном контексте. Как ни парадоксально, наименее изучен у нас в этом плане — Шолохов. Нужен контекстовый подход: Шолохов и мировая литература ХХ века; Шолохов и историческая судьба России; Шолохов и русская национальная эстетика, культура, духовность; Шолохов и Православие…Нынче Шолохов как лакмусовая бумажка: по тому, как ты относишься к нему, судят по праву, кто ты есть, что ты за человек, каких убеждений, какую исповедуешь нравственность, мораль, есть ли в тебе неколебимый русский корень или ты, как трава перекати-поле, подвержен любым космополитическим русофобским влияниям, чего писатель решительно не мог терпеть и против чего жестко выступал как в художественном творчестве, так и в блестящей, пламенной публицистике, во всей своей общественной деятельности.
Да, время нынче у нас не героическое, не пафосное. Впрочем, время делают люди. Длительный период у нас звучало с трибун: «Поменьше пафоса! Поменьше пафоса!» Мы с предубеждением, а то и неприязнью относились к пафосу. Пафос, мол, показатель пустоты и празднословия, ложной возвышенности или причина корыстного отношения к делу… Думаю, надо коренным образом изменить отношение к пафосу: он ведь может быть и героическим, и драматическим, и сострадательно-трагическим, безудержно-комическим, как в «Поднятой целине» М. Шолохова. Пафос необходим, когда речь идет о Родине-России, о судьбе Отчизны, народа. Великому русскому поэту Ярославу Смелякову принадлежат прекрасные слова, сказанные не без пафоса: «Должны быть все-таки святыни в любой значительной стране».
Пафос героизма, святой жертвенности и сострадания изначально присутствовал в нашей литературе, чем она принципиально отличается от литературы Запада, воспевающей, как правило, культ золотого тельца, суперменства и фальшиво-показного рыцарства.
…Я позволил себе обозначить лишь некоторые, наиболее важные, на мой взгляд, проблемы, тесно связанные с новыми методологическими подходами к творчеству М.А. Шолохова и русской национальной литературе вообще. Новая, подлинно научная методология, освобождаясь от идеологического доктринерства, постепенно обретает силу, становится на ноги, ощущая под собой твердую национально-эстетическую почву, без чего немыслимо сколько-нибудь полно осознать сущность нашего миропонимания. На пути у нее еще немало серьезных препятствий, сопротивления со стороны носителей омертвевшего, закостенелого мышления, Вся борьба еще впереди. Но знаменательно: может быть, никогда ранее Шолохов не был таким живым, насущным, социально и духовно востребованным, каким является сейчас. В этом его уникальная животрепещущая единственность.
Владимир ЮДИН, профессор, доктор филологических наук, академик Петровской Академии наук и искусств, заслуженный работник высшей школы Российской Федерации, г. Тверь.
