 |
| Правая.Ru | Ярослав Бутаков | 17.05.2005 |
Узбекистан в позднесоветское время «прославился» невиданным размахом коррупции и клановостью в высших звеньях партийно-государственного аппарата. Теперь эта среднеазиатская республика, возможно, обретает печальную известность другого рода — страны, медленно, но неуклонно вползающей в трясину гражданской войны партизанско-террористического типа.
Узбекистан, подобно другим среднеазиатским территориям, стал государственным образованием в порядке советского «нациестроительства». До 1917 года будущая Узбекская советская республика делилась между Российской империей и зависимыми от неё Хивинским ханством и Бухарским эмиратом. Территория, на которой в 1991 году оформился независимый Узбекистан, образовалась путём многочисленных прирезок и отрезок, последняя из которых состоялась уже в 60-е годы. Эти административные реформы очертили пространство, на котором узбеки компактно расселены и составляют абсолютное этническое большинство. Во второй половине прошлого века в Узбекистане начался демографический взрыв, продолжающийся по сию пору. Если по всесоюзной переписи 1970 года в республике проживало 11,8 млн., то по последней переписи 1989 года — 19,9 млн. Согласно современным оценкам, в Узбекистане проживают более 26 млн.
Руководитель Узбекистана Каримов вышел на политическую авансцену на волне разоблачения «дела Рашидова». По своему размаху это дело, как, может быть, многие помнят, было беспрецедентным для доперестроечного СССР. Волею руководителя СССР Ю.В. Андропова, оно должно было послужить укреплению авторитета и единства власти. Но грянула «перестройка"…
Суверенный Узбекистан — крупная региональная держава, опирающаяся на многочисленность своего населения, остатки мощной советской индустрии и выгодное стратегическое положение в самом центре Средней Азии. Умело сориентировавшись в политической обстановке, сложившейся при распаде СССР, Каримов имел также достаточно мудрости, чтобы не пойти по пути бездумного рыночного реформаторства. Государство сохраняет ключевые позиции в экономике Узбекистана.
Каримов стремится утвердить светские основы государственности в обществе с традиционно высоким авторитетом исламского духовенства. Социализм мало что изменил в многовековом укладе мусульманской жизни. Иные жители Узбекистана (как и соседнего Таджикистана), причём отнюдь не из глубинки (по тамошним меркам), уже в позднесоветское время любили хвалиться, что у них в таком-то кишлаке «советской власти нет, у нас мулла — главный человек».
Режим Каримова в таких условиях неизбежно приобретает черты жёсткого авторитаризма. При этом Каримов и его окружение прямо заинтересованы в том, чтобы организованная оппозиция выступала под лозунгами радикального исламизма, ибо это наилучшим образом легитимирует нынешнюю узбекскую власть в глазах, в первую очередь, США. С другой стороны, абстрактные лозунги демократии и свободы мало что значат для человека Востока. Поскольку, при характере правления Каримова, подавившего легальную оппозицию ещё на заре независимости Узбекистана, всякая оппозиционная деятельность приобретает характер самопожертвования, постольку лишь религиозное воодушевление может поддерживать противников нынешней узбекской власти в их деятельности. Таким образом, преследуя проявления инакомыслия, стремясь выставить себя единственным сторонником светского государственного принципа, Каримов старательно направляет оппозицию в русло религиозного экстремизма.
С начала проведения Соединёнными Штатами «контртеррористической операции» в Афганистане, Каримов заявил себя одним из самых лояльных союзников США. Узбекистан играет ключевую роль в среднеазиатском регионе, поэтому в хороших отношениях с ним объективно заинтересована любая страна, имеющая в этом регионе свои интересы, в том числе и Россия. Однако американцы были бы слишком плохими политическими игроками, если бы строили все свои расчёты, исходя лишь из одного расклада. Очевидно, что ими рассматривается и вариант смены режима Каримова. При этом США вряд ли будут сами активно влиять на разворачивающиеся события. Они, скорее, займут позицию стороннего наблюдателя, не мешая ни той, ни другой стороне, отлично понимая, что хорошие отношения нужны, в первую очередь не им, а правителям Узбекистана — нынешним или тем, кто идёт им на смену. То, что США не препятствуют развёртыванию на территории Афганистана оппозиционной деятельности потенциально антикаримовских сил, в том числе и радикально исламских — факт известный.
В отличие от США, соблюдающих определённую дистанцию и отстранённость от внутренних событий в странах Средней Азии, российское руководство создаёт видимость активной политики в регионе. Но не идёт ли Кремль просто на поводу у заверений Каримова о его борьбе с терроризмом? Не принимает ли Москва вслепую оценку Ташкентом случившихся событий, вместо того, чтобы иметь собственную версию? Даже соображения политической гибкости требовали бы не безоговорочного одобрения в кредит любых действий Каримова по подавлению оппозиции, а, как это делают США, — «рассмотрения ситуации с соблюдением прав человека». Согласившись с необходимостью борьбы с международным терроризмом, следовало бы, наверное, мягко осудить ташкентский режим за чрезмерное применение силы и дипломатично выразить сомнение в том, что все убитые в Андижане и Кара-Су были вооружёнными экстремистами. Каримов от этого не стал бы более антироссийским (о том, что он — пророссийский — говорить вообще невозможно). Но при этом российская политика в регионе не была бы поставлена в зависимость от прочности режима Каримова. Хотя, быть может, в Кремле не без оснований уверены в незыблемости позиций узбекского лидера? Или точно знают характер оппозиционных ему сил? Хроническая провальность российской политики на постсоветском пространстве позволяет сомневаться как в том, так и в другом.
Пресс-конференция, данная Каримовым 14 мая, по горячим следам, была рассчитана на внешний мир, поскольку ни один узбекский телеканал её не транслировал. Этот характерный симптом может быть истолкован двояко. С одной стороны, он полностью укладывается в русло политики создания информационного вакуума, которая проявилась в действиях узбекского руководства с первых часов андижанских событий. Но удержать население Узбекистана в полном неведении относительно происходящего невозможно, тем более, что, по сообщениям некоторых СМИ, уже и в Ташкент введены танки. Информация будет просачиваться через различные легальные и нелегальные СМИ, а также посредством очень эффективного в Средней Азии «кишлачного телеграфа». Поэтому выступление узбекского лидера могло послужить важным фактором пропаганды правительственной версии случившегося. То, что этот фактор не был задействован, заставляет склониться к другой версии.
Власть Узбекистана уже нисколько не надеется, что ей кто-то поверит в её стране. Если бы имела место только вылазка экстремистов, подготовленных за рубежом, в чём ташкентский режим так старается уверить остальной мир, ничто бы не мешало ему возбудить общественное сочувствие к своим действиям. Но узбекское руководство, очевидно, сделало ставку исключительно на силовой вариант. Это может свидетельствовать, кроме прочего, и о том, что среди элиты Узбекистана у существующего режима нет противников. Элита выступает консолидировано против своих врагов, кто бы они ни были. Если так, то в Узбекистане отсутствуют условия для смены власти по типу Киргизии, что, впрочем, и подтверждается текущими событиями. Мы видим, что ни о каком «киргизском варианте» речь не идёт. Дело сразу начинается с вооружённого восстания.
Есть, правда, мнения, будто в Узбекистане в самом начале мая произошёл верхушечный переворот, в результате которого реальная власть перешла в руки генерала Алматова, который сейчас и выступает в роли негласного диктатора, реализуя силовой вариант. Даже если это так, в существе узбекского режима ничего не изменилось.
Но, с другой стороны, чрезмерное упование на силу без использования общественных ресурсов показывает и другое: узбекская власть предельно сузила свой элитарный ресурс. Противники Каримова в Узбекистане типологически схожи с противниками Акаева в Киргизии, только поставлены режимом в положение нелегальной оппозиции, что и определяет такие методы их действий, которые внешне могут быть расценены как экстремистские.
Аналитики отмечают, что события, подобные нынешним, в Ферганской долине случились не в первый раз за последние несколько лет. Вылазки экстремистов в Узбекистане давно приняли систематический характер. Однако подпадает ли андижанское выступление под аналогичные действия боевиков на южных окраинах России? Похоже, что в данном случае дело обстоит намного сложнее. Массовая поддержка восстания гражданским населением была очевидна. Самое же существенное отличие от кавказской ситуации заключается в том, что, если в первом случае мы имеем дело с сепаратистским мятежом, то во втором — с выступлениями против существующей власти в пределах единого государства. А значит, по всем историческим и политологическим канонам, обстановка в Узбекистане должна классифицироваться как революционное движение с целью смены режима, а ведущаяся им борьба — как гражданская война. Данная характеристика, конечно, вовсе не должна предопределять сочувствие к революционерам. Но, в то же время, расценивать всех узбекских оппозиционеров как ваххабитских боевиков, да к тому же-де одержимых манией резать всех русских — не будет ли это хуже, чем политической глупостью, — политической брезгливостью?
Действия узбекского руководства характеризуются импульсивным злоупотреблением силы при отсутствии организованной общественной поддержки. Режим Каримова, по видимости, полагается только на армию и верхушку госаппарата. И это, даже при условии консолидации правящей элиты, есть показатель начавшейся агонии режима. Точно так же поступали многие латиноамериканские диктаторы, но это их не спасало. Гражданская война в Узбекистане приобретает характер герильи, питаемой народным сочувствием к партизанам и массовым недовольством властью. Естественной операционной базой среднеазиатской герильи является густонаселённая сельская местность и небольшие города. То есть Ферганская долина — идеальное место для развёртывания такого рода борьбы.
Стоит задуматься, следует ли России и дальше связывать будущее своего авторитета среди народов Средней Азии с тамошними Батистами и Сомосами?
