 |
| Фонд «Русская Цивилизация» | Василий Степанов | 12.05.2005 |
В тоже время, в духовной сущности человека есть другая крайность грехопадения, именуемая праздностью, леностью, пустословием, как следствие — пьянством и социальным иждивенчеством, она проявляет себя всякий раз, как только финансовые и социальные условия начинают этому благоприятствовать. Увы, далеко не каждая личность имеет творческое понимание труда и не каждая воспользуется свободным временем во благо. Вот и получается, что попытки философов и публицистов решить нравственную дилемму рынка неминуемо натыкаются на крайности человеческой природы, порождая либо утилитарные модели социально-политического устройства, в котором личность ни что иное, как конкурирующая экономическая единица, либо несбыточные мечты о справедливом обществе, где не будет нищих и богатых, и всё будет поровну. Причём очень часто объектом негодования и даже ненависти таких горе- мыслителей, которым никак не удаётся свести концы своих теорий с концами реальной жизни, становится Христианство. Одни не могут простить Церкви того, что она существует на протяжении тысячелетий параллельно рынку, открывая свои двери как для бедных, так и для богатых. Для других же так называемых рыночников и прагматиков-дарвинистов, Христианство является весьма существенной помехой, вносящей идеалистическую смуту в их, на первый взгляд, гладкие умственные заключения о конкуренции и выживании. Для последних заповеди о милости, жертвенности, нестяжании представляются надуманной идеологической диверсией, тормозящей экономическое развитие.
Чем же в действительности является рынок, где та золотая середина, которая обеспечит одновременно конкурентоспособность экономики, социальную справедливость и высокий духовный уровень общества. Прежде всего, следует отметить, что человек — слишком сложная и многогранная система, каждый из нас переживает за минуту влияние сотен страстей, от желания кого-нибудь съесть или удовлетворить самые низменные потребности до стремления приблизиться к Богу и познать тайны мироздания. Поэтому золотая середина справедливой социальной модели общества — идеал, к которому можно и нужно стремиться, но который невозможно достичь в принципе. Одни и те же условия действуют на разных людей по-разному, к примеру, кого-то тяжёлый военный быт толкает на подвиг, а другого в петлю. Кто-то, получив бесплатную похлебку, будет писать стихи и нюхать розы, радуясь наличию свободного времени, а кто-то возненавидит весь белый свет за такую подачку.
И всё же попытаемся понять, чем плох рынок и почему он необходим, как нам сделать его приемлемым для российской почвы. Раз уж мы с самого начала вскрыли суть проблемы и заговорили о духовных крайностях человеческой природы, то продолжим в том же ключе, пытаясь рассуждать с позиции Православия. Как уже было сказано, ценности рынка и христианства между собой несовместимы, только крайняя степень искажения Евангельской проповеди, которое не оставит от христианства камня на камне может свести концы с концами. Нечто подобное произошло у протестантов, в результате появилась протестантская этика — идеологическая опора капитализма, но уже не Христианство. В то же время, рынок с его законом конкуренции имеет и положительную сторону, подавляя другую негативную крайность человеческой натуры: он дисциплинирует, упраздняет лень, расхлябанность, вынуждает хранить трезвость и отвечать за свои поступки, как следствие — повышает производительность труда, качество товара, материальное положение общества. Вырисовывается примерно следующая картина: без конкурентоспособной среды мы рискуем деморализовать личность ленью и иждивенчеством, а при ударных темпах капиталистического труда — получить обездушенную, экономическую единицу. Разумеется, ни то, ни другое для нас неприемлемо.
Если мыслить религиозными категориями, то рынок в современных условиях является теми терниями, которые произрастила земля, после изгнания Адама из Эдема и, борясь с которыми, Адам в поте лица стал добывать хлеб свой. Библия не говорит, что тернии — благо для человека, но она отмечает их появление сразу после грехопадения Адама и это неспроста, вероятно, тернии стали необходимы для обуздания его отныне грешной природы или одной из её крайностей.
Рынок своей жестокостью похож на войну, нормальный человек не может любить жестокость, но он вынужден в ней жить. Иногда, как раз прибывая в этой жестокости, он отвращается от мирской суеты и обращается к Богу. Подобное чаще всего происходит в солдатском окопе, когда до смерти два шага, но случается, что и с предпринимателями в Мерседесах происходит нечто подобное, когда, к примеру, жена уходит к более успешному партнёру или неудачно заказывает киллеру своего бывшего супруга, чтобы не делить имущество. Правда, в Мерседесах духовное преображение случается реже, но всё же случается, вот тогда предприниматели жертвуют на храмы и больницы, а солдаты молятся. Впрочем, у солдата преимуществ всё равно больше, ему нечего отдать Богу кроме собственной жизни и горячей молитвы, а предприниматель, отдавая часть своего богатства, всё ещё надеется откупиться малой ценой.
Вера и духовный рост не бывают без подвига, без сложного ежедневного выбора, война и рынок создают для этого все необходимые условия. Если мы обратимся к отечественной истории, то увидим, что войны, несмотря на весь ужас близкого присутствия смерти, голод и холод, всегда нравственно преображали народ, вливали в его культуру новые питательные соки. Между тем после карательной операции США во Вьетнама американские психиатры впервые обнаружили у солдат своей армии, так называемый «вьетнамский синдром», обусловленный приступами садизма, ненависти, уходом в себя, самоубийствами, пьянством и наркомании. Позже этот синдром, правда, в меньшем масштабе, перекочевал в Россию, назвавшись афганским, а позже — чеченским. Спрашивается, почему же не было этого синдрома раньше? Не потому ли, что в обществе было сильно религиозное понимание войны как тяжёлого испытания, победа над которым требовала не только физических, но и духовных усилий. То же самое и с рынком — мы сможем его освоить, не повредив душе, если будем воспринимать его адекватно нашему религиозному мировоззрению как хитрое и опасное животное, как поле для сурового испытания нашей веры, милосердия и справедливости. Мы должны помнить, что вера и духовность преумножается не в комфорте, а в подвиге и испытании. Нам никто не может запретить накормить нищего, взять на воспитание сироту. Только ли от избытка будем жертвовать? В конце концов, нам никто не запретит ограничить свои запросы, сказав себе: хватит мне и Жигулей, чтобы до храма доехать, а на Мерседес пусть копят другие.
Всё выше сказанное предназначено для понимания нравственной дилеммы, которую рынок несёт обществу и отдельной личности. России, к сожалению, не обойтись без капиталистических элементов экономики, но это не значит, что старики, инвалиды и беспризорные дети должны ставиться на один уровень с другими конкурирующими между собой гражданами, конкуренция им не по силам. Ни один здравомыслящий человек, а тем более православный, не можем мириться с существованием в нашем обществе беспризорности, обделённых стариков и инвалидов, которым не хватает средств на лекарства, с разрушенной недофинансированием системой образования и здравоохранения. Рынок — для сильных и молодых, для тех, кто имеет возможность конкурировать, для тех же, кого силы покинули государство и общество должно постоянно искать способы датирования. Только так, идя по пути свободной конкурирующей экономики, справедливого социального распределения доходов, крепя в сердце Православную веру, мы сможем приблизиться к приемлемой для нас экономической модели. Этот путь труден, но реален.
