 |
| Радонеж | Наталья Ларина | 12.05.2005 |
«Домик этот, — вспоминает владыка Димитрий, — и впрямь был непригоден для жилья: окна выбиты, дует изо всех щелей. Отремонтировать-то мы его отремонтировали быстро, но спать все равно приходилось в валенках и в шапке». Суровые сибирские зимы три года испытывали на выносливость епископа. Первый год домой, то есть, на кладбище, владыка ходил пешком с архиерейским посохом в руке и в клобуке. Ватага изумленных мальчишек обгоняла его и кричала: «Дяденька, дяденька, ты кто? Дед Мороз?» В 1992 году в Тобольск приехали иностранцы. Захотелось им познакомиться с владыкой. Власти пытались заморочить их и скрыть, что владыка живет на кладбище, но не получилось. «Как, — изумлялись после встречи иностранные гости, — ваш кардинал живет на кладбище?!» Властям ничего не оставалось, как выполнить давнюю просьбу владыки и вернуть два церковных здания в Кремле. На первых порах трудно складывались взаимоотношения владыки с администрацией. «Пришел я как-то на прием к «высокому» начальству, — вспоминает владыка, — вошел в кабинет с архиерейским посохом, в клобуке, как-никак первый визит. Начальник сидел в кресле, победно откинувшись, и закурил. Я представился, а в ответ услышал: «Говорят, вы владыка, а чем вы владеете?» Я робко отвечаю: «Тобольская епархия просит вернуть ей храмы, церковные здания и, конечно, архиерейский дом, считайте, что вернулся его хозяин». «Ну это у вас какие-то фантазии, этому не бывать!» — жестко отрубил чиновник. Но время все-таки работало на Церковь. Новое областное и городское начальство вроде как стало поворачиваться лицом к Церкви. А тут еще в 1994 году состоялся визит Святейшего Патриарха Алексия II. Он объехал Сибирскую голгофу, так он сам назвал Тобольский край, где в заключении несли тяготы многие новомученики российские. И свершилось чудо: слово Святейшего Патриарха услышали властные структуры, предприниматели, и всем начинаниям епископа был дан зеленый свет. Реставрация полуразрушенных храмов, строительство новых. Итог: сегодня в Тобольской епархии 184 прихода против всего лишь 16 в советские времена. Церкви вернули почти все принадлежавшие ей здания. Они, конечно, были в разоренном состоянии — без окон, дверей и даже крыш. Владыка разложил передо мной в один ряд фотографии десятилетней давности, а под ними и сегодняшние. Поверить в такое преображение за считанные годы, да не в Москве, а в далекой сибирской провинции не легко, если бы я сама не видела эту красоту.
По мере того, как миссионерская работа Церкви набирала обороты, все чаще владыка Димитрий слышал просьбы открыть православную гимназию. И вот епархиальный Совет постановил, что православная гимназия должна быть не только в каждом городе, но и в каждом крупном поселке. Сказано — сделано. И сегодня в крае двенадцать общеобразовательных православных гимназий, где учатся более девятисот детей. «Это просто замечательно, — говорит владыка, — что верующие дети имеют возможность учиться с такими же, как они детьми, и не чувствовать себя в классе, что называется, белой вороной. Как же мне в детстве не хватало такого школьного единомыслия…»
Алексей Капалин был младшим в семье ребенком. Почти каждое воскресенье он с тремя старшими братьями ездил в Троице-Сергиеву Лавру. В 1959 году Алексей пошел в первый класс, а вскоре старший брат Николай поступил в Московскую духовную семинарию. Брат частенько приезжал домой со своими новыми семинарскими друзьями. Они были такие умные, что мальчик, забившись в укромное местечко, ловил каждое их слово, а потом засыпал брата вопросами.
«Однажды, — вспоминает владыка, — я вернулся из школы чуть не плача. В тот день в космос полетел Юрий Гагарин, а атеистическая пропаганда стала трубить: «Ура! Космос наш! Ура! Бога там нет, а значит, Его и вообще нет!». Как же так, вчера еще Бог был, а сегодня Его нет? Да не расстраивайся ты, утешал меня старший брат Николай. Бог-то наш — духовное Существо, а не кто-то на облаке. При этом космос бесконечен. Вот смотри, брат протянул газету, здесь написано, что Гагарин летал на высоте всего лишь 280 километров, да только по определенной орбите, а расстояние между двумя звездами исчисляется миллионами световых лет, да и орбит не сосчитать. И еще, вот хирург делает операцию на человеческий череп. Он трогает руками мозг, а ум-то он не видит. Его тоже что ли нет?». Доводы брата показались девятилетнему мальчику убедительными, и он успокоился.
Сегодня с высоты своих пятидесяти лет владыка вспоминает те детские переживания с усмешкой, а тогда на сердце у него было ой как тяжело. Братья Капалины не были ни октябрятами, ни комсомольцами. «Вы нашу школу позорите, — гневно укоряли их учителя, — оденьте галстук и значок хотя бы когда комиссия приходит». Особенно семью стали притеснять после смерти отца, Михаила Герасимовича. Мама только-только оправилась от инфаркта, когда в дом нагрянула учительская комиссия, да еще с журналистами, которые должны были написать заметку о «темной» семье Капалиных. Алексей тогда впервые увидел магнитофон, который записывал все, что говорилось в комнате. Показывая на иконы в красном углу, учительница возмущалась: «Да вы антисоветчики, чему вы можете научить детей. Мы вынуждены забрать их в детский дом» — и, обращаясь к Николаю, — «Вместо семинарии лучше бы на завод пошли, а то, что это за профессия — поп?! Помрут бабушки и что будете делать?» А брат спокойненько так отвечал: «Бабушки вечны, как сама жизнь. Быстро пролетит время, и вы станете такими же бабушками, глядишь, ваши родственники позовут меня и вас отпеть». У незваных гостей аж дыхание перехватило: «Да как вы смеете говорить о смерти с нами, молодыми и здоровыми?!»
Не могу вдогонку тому событию не сказать, если бы знали те учителя и журналисты, кого они позорили! Мать, которая дала Церкви митрополита, архиепископа, и двух священников.
Когда Тобольская епархия немного финансово окрепла, на повестку дня встал вопрос о восстановлении знаменитого Абалакского монастыря, что под Тобольском. Здесь была чудным образом явлена икона Божьей Матери — Абалакская. Многократно спасала она эту землю в годы лихолетий. И до сих пор за великую милость почитают люди возможность совершить с этой иконой крестный ход из Абалака в Тобольск, а это тридцать километров. Только идут паломники с копией той чудотворной иконы, потому что оригинал исчез. Владыка поведал, что следы ее ведут в Австралию, в Зарубежную церковь и ведутся сейчас переговоры о возвращении ее на Родину, в Абалакский монастырь.
«Когда прокладывали по монастырю газ и водопровод, — вспоминает архиепископ, — все время наталкивались на массовые захоронения не только взрослых, но и детей. На детских черепах пробоинки, видно, стреляли прямо в висок. До какого же человеконенавистничества доходят люди, отпавшие от Бога!»
Сегодня в монастыре живет шестнадцать монахов и сорок пять трудников. Четыреста гектар земли кормят монастырь и Тобольскую православную духовную семинарию. И никакого недостатка в продуктах нет. А ведь не так давно было все по-другому. Припоминаю эпизод, за праздничной трапезой, в дни первого визита Патриарха Московского и всея Руси Алексия II. «Ваше Святейшество, — поднялся священник, — разрешите рассказать Вам такую историю. Отдал я своего сына в семинарию. Было это в 1991 году. С продуктами в городе и в стране было плохо. Набрал я своих деревенских овощей, молочка, творога, подкормить студентов, и поехал в Тобольск. Прихожу в храм Петра и Павла, спрашиваю дежурного, как мне увидеть своего сына, он учится на втором курсе семинарии. И слышу в ответ: «А он в тюрьме». Я растерялся и дрожащим голосом продолжаю: «А владыку могу увидеть?» Дежурный, не моргнув глазом, отвечает: «А владыка на кладбище». Я чуть дара речи не лишился. Коробки из рук выпали. Я молюсь, думаю как это так? Сын в тюрьме, а владыка на кладбище. Увидев, как я побледнел, дежурный все понял, стал меня успокаивать говоря: «Батюшка, через пятнадцать минут будет перемена, идите в тюрьму, там сына и найдете. У нас там оборудовали новые классы, а после обеда придет и владыка. Он утром работает с приходами, а после обеда в семинарии».
Сегодня все это выглядит, как курьез. Монастырская «продовольственная программа» выполнена и даже перевыполнена. Две монастырские пасеки одарили почти двумя тоннами меда. Прямо какая-то заоблачная цифра, не верю я. Владыка раскрывает секрет рекорда «Ульи освящаются, молебны служатся, вот пчелки и стараются. Когда к ним с молитвой подходишь, они миролюбиво садятся на руку, на лицо, посидят-посидят и с миром улетят. Меня, например, ни разу не ужалили. Я очень люблю наблюдать за ними. Пчелиный рой. Пчелиный рай. Это очень близкие понятия. Большая дружная семья, где все-все продумано и царит порядок. Каждая выполняет свою работу: пчелы-труженики собирают мед, пчелы-няньки — выхаживают детей. И никто никогда в этом разумном сообществе не нарушает установленный Богом, целесообразный порядок, которому может поучиться и человеческое сообщество». И с присущим владыке юмором он заключил: «Может быть, поэтому такое взаимопонимание между пчелами и нами?»
Пасека-скит Абалакского монастыря находится на месте заброшенного села Бобровка, здесь же протекает заросшая камышом речка Серебрянка. Старожилы говорили, что раньше здесь водились бобры. А что мешает им водиться здесь сегодня? И вот монахи сделали запруду, углубили русло, расчистили завалы, и, о чудо, пробились роднички, появилась рыба и глядишь, бобры вернутся.
В советские годы насаждались лозунги типа «Юность — наше будущее». «А я вам скажу, — владыка Димитрий посуровел, — наше будущее — старость. Старость — это будущее каждого из нас, а поэтому не следует насаждать в обществе юношескую беззаботность и безответственность, а нужно формировать и настраивать общество на взросление и зрелость. Тогда появится уважение, почтение и должное отношение к старшим. Этим определяется нравственное состояние общества и отношение каждого из нас к людям пожилым, прожившим свою жизнь и отдавшим Родине все свои силы и опыт. Не выполним мы свой сыновний долг перед ними, и у нас не будет достойного будущего».
Владыка вспоминает своего отца. Когда он умер на операционном столе, ему было пятьдесят лет, меньше, чем ему самому сейчас. Прошел он всю войну, что называется, от первого выстрела до последнего с иконкой в нагрудном кармане и очень сердился, когда, простите за вульгарность, людям пропагандистскую лапшу на уши вешали. Что-то, говорил он, я не видел на передовой атеистов, а вот в Бога солдаты верили многие и с молитвой шли в бой. Михаил Герасимович вернулся с войны инвалидом войны второй группы: потерял один глаз, осколки застряли в голове. Глазная впадина кровоточила, голова болела, а помощи от государства никакой, да и пенсия мизерная.
Как часто к нему приходили бывшие солдаты и жаловались, кто не мог сделать протез руки, кто ноги. А один его приятель и вообще передвигался на деревянной доске с подшипниками, которые все время ломались и отец владыки приделал к доске колеса от коляски.
Страна производила сложнейшую технику, но не могла хоть немного облегчить жизнь воинов, отстоявших ее свободу! А идеологическая пропаганда велась не умолкая. Так боль раненого тела усиливалась болью раненой души. Когда Михаил Герасимович слышал по радио сообщение об очередном съезде партии, обида закипала в нем и он говорил: «Опять съезд все съест». Так надо ли удивляться, что при первой же возможности в возрожденных монастырях открыты приюты для пожилых людей. И в дома престарелых к старикам в дни Рождественских и Пасхальных праздников приезжают семинаристы, учащиеся Православных гимназий и дети-сироты, воспитывающиеся в православном приюте «Отрада».
В 1986 году когда владыка Димитрий был иеромонахом и заканчивал Московскую Духовную Академию, там случилась беда — пожар и его назначили экономом на период восстановительных работ. Трудностей было предостаточно. Поскольку Церковь отделена от государства, нельзя было официально обратиться в строительные организации. А как же без их помощи обойтись?
«Однажды в Лавру приехала супруга премьер-министра Рыжкова Людмила Сергеевна, — вспоминает владыка, — ну мы ей и пожаловались, что приближается тысячелетие крещения Руси, а у нас большие трудности с восстановлением после пожара, не можем мы привлечь проектные институты, даже машину можем заказать только нелегально. Было это в субботу. И вот в понедельник во второй половине дня приходит дежурный по Академии и сообщает, что в Лавру приехали машины с мигалками и люди из правительства направились в кабинет ректора, которого в данный момент не было в Академии. Мне как заместителю ректора пришлось встретиться с ними. Оказалось, их прислал Николай Иванович Рыжков, обсудить вместе с руководством Академии все проблемы с восстановлением. А вскоре состоялось совещание по этому же поводу на Старой площади, на котором разрешено было Моспроекту и Мосстрою подключиться к восстановительным работам».
Триста восемьдесят рабочих полтора года трудились в три смены и уехали из Лавры накануне того дня, когда в ворота въехали первые участники Поместного Собора, посвященного тысячелетию крещения Руси. Я удивилась, почему именно владыке поручили такое ответственное послушание, — эконома и заместителя ректора в период восстановления Академии после пожара, ведь он же не строитель.
Когда Алексей закончил школу, три старших брата, связавших свою жизнь с Церковью, держали семейный совет: пусть хоть один из нас будет светским, решили они. Ты, Алексей, увлекаешься техникой, вот и поступай в институт. Успешно сдав экзамены, юноша оказался в Московском институте инженеров транспорта (МИИТ). Учился он, можно сказать, самозабвенно: его рефераты не раз занимали призовые места на различных олимпиадах. И однажды он, как один из лучших студентов, представлял свой реферат на всесоюзном слете, где был отмечен Дипломом ЦК ВЛКСМ, хотя в комсомоле он никогда не числился.
По окончании института очень быстро молодой специалист стал ведущим конструктором в проектно-конструкторском бюро Главного Управления локомотивного хозяйства МПС и депутатом местного совета. Его фотография, как победителя соцсоревнований и пятилеток висела в Москве на районной Доске почета. И вот в какой-то момент ведущий конструктор Алексей Михайлович Капалин решил круто изменить свою жизнь, зная, что если он уйдет со светской работы в Церковь, то попадет под строгий надзор властей. И тем не менее, он решается и сжигает за собой…так и просится сказать — все мосты. Но нет, пока еще не все. Один остался. Долгое время встречался он с одной верующей девушкой, которая пела в церкви на клиросе. Вопрос о женитьбе был уже согласован с ее духовником отцом Венедиктом (ныне наместник Оптиной пустыни). Молодые подали документы в ЗАГС, получили карточки в спецмагазин, отоварились, как тогда говорили. И вот его будущая теща, узнав, что жених намерен поступать в семинарию, запретила дочери выходить за него замуж. Алексей расстроился. Поехал за советом к своему духовнику архимандриту Тихону (Агрикову). «На все воля Божья», — сказал батюшка и благословил его поступать в Московскую духовную семинарию.
Потом он закончил Московскую духовную академию и принял монашество в Троице-Сергиевой Лавре с именем Димитрий.
Мы сидели с архиепископом Димитрием в его кабинете, и я нет-нет да посматривала на довольно большое стекло в деревянной раме. Заметив мое любопытство, владыка рассказал мне удивительную историю. Однажды принесли владыке икону, через пыльное стекло трудно было определить, что за образ. Видимо многие годы икона пролежала на чердаке. Владыка поручил семинаристам раскрыть и протереть икону. Когда протирали икону, показался образ Спасителя и вдруг чудным образом в комнате заблагоухало. Владыка спросил: «Кто кадил?» «Никто, это благоухает икона Спасителя». Поскольку край на стекле был отколот, его заменили, а пыльное стекло отнесли в столярку. Прошел месяц или два, и столяр хотел использовать это стекло. Он долго и тщательно протирал его, но не мог понять почему оно не достаточно прозрачно, а когда всмотрелся то увидел на стекле четкий образ Спасителя, который являл собой точную копию иконы.
А я подумала, не является ли это чудо благодатной милостью, духовным утешением и благословением трудов архиепископа Димитрия и всех его помощников в деле освобождения от тьмы неверия и духовного просвещения Сибирского края?
