Русская линия / Библиотека периодической печати / Труженики войны

Игумен Николай (Калинин)

— Отец Николай, расскажите, пожалуйста, немного о вашем жизненном пути. Где Вас застало начало Великой Отечественной войны?

— Когда началась война, мне было шестнадцать лет. Этот день — начало Великой Отечественной войны я помню очень хорошо. У нас был большой двор, много жильцов, много семей. Я помню женщин, которые плакали, понимая, что война — это значит, что мужчины уйдут и неизвестно — вернутся ли назад. Этот день я хорошо помню. В том же году я поступил в недавно открытое ремесленное училище, учился на слесаря более четырех или пяти месяцев. Это было училище при авиационном заводе в Саратове, который существует и по сей день. После его окончания работал слесарем на заводе. Но получилось так, что квартира, где я жил — опустела: я похоронил маму в 1941 году. С нами жила моя тетя — сестра мамы — она уехала к сыну, а тут из блокадного Ленинграда приехала моя сестра с дочкой, они поселились в Саратовской области в одном селе, и я из Саратова переехал к ним туда. Там я работал в больнице, на валяльной фабрике вплоть до самого призыва в армию. Мой год рождения — 1925, в конце 1942 я призывался в армию и, следовательно, через несколько месяцев подготовки меня могли отправить на фронт, но я был оставлен для того, чтобы учиться в военном училище. К тому времени у меня было семь классов образования, а это уже считалось неплохо. В марте 1943 года я был принят курсантом в Саратовское военно-пехотное училище. Учеба продолжалась год и пять месяцев. Самые тяжелые события на нашем советско-германском фронте как раз приходятся на 1942−1943 гг., а я в это время был курсантом. В 1944 году нас выпустили из училища младшими лейтенантами, и в августе месяце отправили на фронт. Везли нас довольно долго: товарняк, нары, наш вагон то прицепят к эшелону с авиабомбами, то к эшелону с беженцами с Украины, возвращающимися на Родину в освобождЈнные районы. Таким образом, на фронт мы прибыли в сентябре 1944 года.

Мое вступление в действующую армию состоялось 12 сентября 1944 года. Это был 216 стрелковый полк 47 армии 1-го Белорусского фронта. Наш полк вел бои в городе Прага. Только это была не столица Чехословакии, а другая Прага — пригород Варшавы. Варшава на западном берегу Вислы, а Прага на восточном. В это время как раз в Варшаве проходило восстание поляков, спровоцированное эмигрантским лондонским польским правительством. Мы видели, как американские летающие крепости на парашютах сбрасывали восставшим, как все думали, оружие, пищевые продукты и прочее. На самом деле, как потом выяснилось, восставшим мало что от этого досталось. Почти все грузы с этих американских летающих крепостей падали в расположение немецких войск. Но дело в том, что сам участок восстания немцы очень быстро окружили, и хотя там бои еще продолжались, но конец их был уже предрешЈн — восстание было подавлено.

В общей сложности я пробыл на фронте с сентября 1944-го по май 1945-го. Это сравнительно небольшой отрезок времени. Но для тех, кто никогда не был на фронте, нужно понимать, что за несколько месяцев войны человек мог прославиться в боях, мог стать героем Советского Союза и мог погибнуть. Мы прибыли в полк — шесть или семь младших лейтенантов. Нас назначили командирами стрелковых взводов, мы пошли в окопы, а на следующий день уже был убит мой товарищ, с которым я приехал на фронт. Он тоже полтора года учился в училище, а погиб на фронте на второй день после прибытия. Героев, конечно, было на этой войне много, но основные еЈ тяжести, по моему мнению, легли на плечи рядовых тружеников войны — простых солдат и офицеров.

— А вы видели подвиги таких героев?

— Вы знаете, во время моей службы в полку от 1944 до мая 1945-го, война уже катилась как по маслу — на Запад. Немцы постоянно отступали. Каких-то яростных схваток «лоб в лоб» я не припомню. Но были, безусловно, серьЈзные бои. Очень серьЈзные. Например, был бой, в котором погибли командир полка и его заместитель. На фронте погибали не только те, кто шел в наступление с винтовкой наперевес. Но и командиры полков, и даже генералы.

— А ваш первый бой вы помните? Очень было страшно?

— На войне всегда страшно. Я буквально недавно слышал выступление одного участника Великой Отечественной войны, героя Советского Союза. Он говорил, что на войне бывали случаи, когда бывало страшно и стыдиться тут не к чему. Война это война. Очень серьезное дело.

А мой первый бой — никакого боя особого не было. Когда я прибыл, наш полк только окончил бой по захвату этого пригорода Варшавы — Праги. Первые дни у меня никаких обязанностей не было, я находился при штабе. А потом и мы и немцы выкопали траншеи, и началась позиционная война. Вот тогда я получил под команду стрелковый взвод. Но ничего особо героического не помню и к числу героических личностей я себя не отношу. Большинство участников Великой Отечественной — это труженики войны. На войне было очень трудно, тяжело, сложно и опасно, но мы были молоды, и все тяготы войны как-то переносили. Я даже сейчас не понимаю, как мы их переносили. Многие погибли, а мне вот повезло. Промысл Божий. Я даже не был ранен. Наш полк участвовал во взятии Берлина, и за участие в боях за его взятие я получил мой орден Красной Звезды.

— А Вы встречались с мирным населением в Берлине?

— Ну, а как же! Я уже говорил, что на фронт я прибыл, когда бои шли в Польше. С боями мы продвигались дальше на Запад. Пришло время, когда мы пересекли польско-германскую границу. Все населенные пункты были пусты — сЈла и небольшие города. В сЈлах по улицам бродил некормленый и непоеный скот, дома стояли совершенно пустыми. Это было действие немецкой пропаганды. Геббельс запугивал население. Он говорил, что русские чуть ли не всех поголовно убивают. Немцы сильно испугались и в панике бежали. Ну, а Берлин так был разрушен, что во время боев мы тоже мирного населения там не видели, поскольку немецкие граждане, которые там еще оставались — все где-то прятались — в подвалах и других местах.

Живой Берлин я увидел где-то в сентябре 1945 года. После окончания войны я был направлен работать в военную комендатуру в Саксонию, город Гетштет, район Мансфельт. И вот тогда я получил из комендатуры командировочное предписание по каким-то делам поехать в Берлин. Поезд шел очень долго, несмотря на то, что расстояние было не очень большое. По-видимому, была какая-то разруха на железной дороге. Мы то ехали, то стояли и прибыли в Берлин, когда уже наступила ночь. Вышли из вагонов — на вокзале ни огонька. Ни одной электрической лампочки. Нас собралась небольшая группа офицеров, приехавших этим поездом, может быть, человек десять. Мы вышли, а куда нам идти, не знаем. Вдруг слышим какую-то музыку, гармошка играет, человеческий разговор, голоса. Мы пошли в этом направлении, оказалось, это американские солдаты. Один из них, к нашему удивлению, немного говорил по-русски. Мы ему объяснили, что нам нужно попасть в советскую военную комендатуру Берлина. Он сказал, что пойдет и спросит офицера. Не прошло и пяти минут, как подъехал американский автомобиль. За рулем сидел шофер-американец, а рядом с ним солдат с ручной сиреной. Мы уселись в кузов на скамейки. И вы знаете, американцы — большие лихачи — поехали на большой скорости по ночной дороге. Ехать было очень опасно: справа и слева стояли сгоревшие коробки, рухнувшим кирпичом были завалены тротуары и, наверное, дорога тоже была частично завалена. Но мы мчались на огромной скорости, а солдат-американец все время крутил свою сирену. Так я увидел ночной Берлин. Это незабываемое впечатление. Они довезли нас до военной комендатуры, которая располагалась у Брандербургских ворот. На самих воротах был укреплен очень большой портрет Сталина, освещавшийся ночью прожекторами. Мы их поблагодарили. В комендатуре нам определили место, где можно переночевать. Утром мы отправились по своим делам. Вот тогда уже я увидел берлинцев. Это был сентябрь 1945 года. Улицы были заполнены народом, и даже работало метро. Метро у них особенное: рылся котлован, а на него клалось железобетонное перекрытие, асфальт, и сверху при этом мог ходить трамвай. Мы ехали на метро — то темно, то вдруг мы вскакивали на открытое пространство. Во время боЈв это перекрытие метро было частично разбито. Вот таким я запомнил Берлин.

— Находясь на фронте, вы замечали среди солдат какие-то проявления религиозной жизни? Были ли разговоры о вере, о Боге?

— Во время боев таких разговоров не припоминаю, но когда работал в военной комендатуре, в городе Гетштат, был один случай. Мы собрались группой офицеров, и среди нас зашел интересный разговор. Один из офицеров спросил: «А что, товарищи, на фронте, когда шел жесточайший бой, и смерть витала над головой, о чЈм вы думали? Вспоминали о матери или молились Богу?» Такой серьезный вопрос он поставил. Нас было пять или шесть офицеров — и почти все сказали, что молились во время боЈв на войне. Так что думаю, на фронте многие солдаты и офицеры верили в Бога, хотя в открытую об этом не говорили, ведь это было всЈ-таки советское время. Тем более офицеры — многие из них были коммунистами, комсомольцами, они даже если и были верующими, то предпочитали об этом молчать, а не высказывать своЈ мнение на религиозные темы.

— Отец Николай, скажите, пожалуйста, а как Вы пришли к вере и служению Церкви?

— Я родился в верующей семье — ещЈ школьником начальных классов с мамой постоянно был в церкви. Носил крестик, за что меня в школе даже прозвали «попом». Был такой случай. Когда проходил медицинский осмотр, и мы сняли рубашки, у меня у одного оказался крест на шее. И вот тогда я получил прозвище «поп». И начало религиозной жизни своей я даже и не могу точно обозначить. Веру я впитал с молоком матери.

Когда в 1947 году я демобилизовался после двух лет службы в военной комендатуре в Германии, то снова приехал в Саратов, где и жил после войны. Около года работал в гражданских заведениях, а потом поступил в Саратовскую духовную семинарию, которая к тому времени уже была открыта.

— Ваши товарищи на фронте знали, что вы верующий?

— Когда заходил откровенный разговор, я не скрывал, что верующий. Никакого секрета я не делал.

— Во имя чего всЈ-таки, по-вашему, воевали солдаты?

— Думаю, что основная масса солдат и офицеров сражалась за свободу своей Родины. В каждом полку был замкомандира полка по политической части, были политруки в батальонах, свои обязанности они исполняли, но всЈ-таки все мы думали о Родине, а не о политике. Таково моЈ мнение.

— Как солдаты воспринимали Сталина? Шли умирать во имя него, как рисуют нам некоторые фильмы?

— Никакого разговора о нЈм там не было. Песня «В бой за Родину, в бой за Сталина…» — художественное произведение, не исключаю, что на фронте, может быть, были такие случаи, когда офицер поднимал солдат в атаку словами «За Родину! За Сталина!». Я не могу сказать точно, поскольку сам свидетелем ничего подобного не был.

— Что запечатлелось у вас особенное с войны — какое-нибудь событие, случай?

— Я уже в самом начале сказал, что никакого геройства во время войны не совершил. Но давайте расскажу один забавный случай. Это было во время боЈв в Польше. Я был в то время комендантом полка. В моем взводе было три передвижных кухни — такой котел на колЈсах. Мы варили обед, а потом, когда обед был готов, впрягалась лошадка, если не было артиллерийских обстрелов, и везла обед солдатам. Если всЈ было более-менее спокойно, то обед доставлялся прямо в окопы.

Как-то произошел один курьЈз. Однажды, когда был уже готов обед, была готова кухня на колесах, и, кроме того, был готов целый двадцатилитровый бидон с вермишелевым супом, закрытый герметической крышкой. Повар, чтобы суп не остыл, пока он собирается в дорогу, подвинул этот бидон к костру, а крышку крепко закрыл. Перед тем, как взять бидон и погрузить на повозку, он зачем-то решил посмотреть — кипит там, или не кипит. А там скопилось столько пара, что как только он открыл рычаг этой крышки, весь суп вылетел в воздух, а вермишель повисла на дереве, под которым как раз горел костЈр. А бедный повар попал в санчасть с ошпаренным лицом.

Кстати о поваре. Однажды меня один семинарист спросил: «Отец Николай, вот вы сейчас священник, а на фронте Вы ведь убивали людей?» А я с чистой совестью ему сказал: «Я лично, из винтовки, из ружья, или из чего-то ещЈ не застрелил, не убил ни одного человека». Он говорит:"Но ведь командовали взводом!". «Да, — говорю, — командовал, солдаты выполняли мои приказания».

Я этому студенту тоже сказал насчет повара: «В каждой воинской части на фронте должен быть повар. Если солдата не накормить, из него никакой боец не получится. Солдата нужно кормить, тогда это будет солдат, тогда это будет герой». И тоже задал ему вопрос: «Повар не убил ни одного человека за всЈ своЈ пребывание на войне, но может ли он себя считать участником, или неучастником этих боев, участником или неучастником гибели немцев, солдат, людей?» Попросту говоря, в полку, какую бы должность ни занимал человек, это участник Великой Отечественной войны. Каждое воинское подразделение — полк, батальон — это механизм, где каждый человек нужен, где каждый что-то делает. А в результате это воинское подразделение идЈт в атаку, одерживает победу, гибнут люди, с противной стороны в том числе. Но ответственность за гибель людей только ли на тех лежит, кто стрелял, а, может быть, и на поваре тоже? Он кормит солдат, и у них есть силы воевать.

— Какими были взаимоотношения между военнослужащими на фронте?

— На фронте взаимоотношения рядовых солдат, офицеров было очень дружественные, добросердечные. Это после войны солдат должен знать своЈ место, а на фронте перед лицом смерти мы все равны — что солдат, что офицер. Я вспоминаю фронт, войну, наш полк, как очень дружную семью, не взирая ни на какие звания — солдат ли, сержант ли, офицер ли. Очень добросердечные и дружеские отношения были между всеми.

— Батюшка, а вы можете вспомнить день Победы 1945 года?

— Да. Это интересно. Наш полк брал Берлин. После того, как бои в Берлине закончились, полк продвинулся еще дальше. Было уже объявлен конец войны. Мы расположились на восточном берегу реки Эльбы, а на западном берегу оказались американцы. В районе расположения нашего полка был мост, соединявший оба берега. И прибрежные участки перед мостом на нашей стороне были запружены сотнями брошенных немецких автомобилей — грузовых, легковых. Мы обнаружили здесь два больших штабных автобуса. В одном автобусе находилась немецкая фронтовая передвижная фотография, а другой был забит ящиками с немецкими орденами и медалями. Какой-то любопытствующий солдат взял один ящик, вынес из автобуса, вскрыл его и высыпал на землю целую груду немецких фронтовых наград. Вот кончилась война, и награды оказались никому не нужны.

— А какие чувства были в сердце, когда вы узнали, что война закончилась!

— Ощущения? Ну, не знаю. Каждый солдат, или офицер, это все же индивидуум, человек. Первое его ощущение, первая его радость: «Кончилась война, а я остался жив!». Вот такое ощущение.

— Вижу у вас ордена. А где и за что именно Вы их получили?

— Орден Красной звезды я получил за взятие Берлина, а потом уже здесь, в России — орден Отечественной войны II степени. Еще в Германии я получил также медали «За победу над Германией», «За взятие Берлина», «За освобождение Варшавы» — это путь нашего полка. А все остальные — юбилейные. То, что мы сейчас видим у многих, — это в основном юбилейные медали. Для меня очень дорога медаль Маршала Жукова. ЕЈ со мной сейчас нет.

Я считаю, что маршала Жукова надо считать великим полководцем. Почти все великие победы, совершенные советской армией во время Великой Отечественной войны, обязаны гению Жукова. Если бы его не было, я не знаю, чем вообще война бы закончилась. Но это опять-таки мнение не генерала, а простого лейтенанта.

— Вы и сейчас старший лейтенант?

— Да, сейчас старший лейтенант. А войну закончил лейтенантом. Со временем дали.

— Когда вы демобилизовались, были ли какие-то сложности в мирной жизни?

— Во-первых, для молодых людей все сложности преодолимы. Молодой человек быстро приспосабливается к обстоятельствам. Просто сменились обстоятельства, война кончилась. Еще два года я прослужил в военной комендатуре.

Сложности были вот какого порядка: в 1947 году ещЈ не окончательно были преодолены последствия разрухи военного времени, было очень сложно с продовольствием, мы получали продукты по карточкам. На день полагалось сколько-то граммов хлеба, сколько-то граммов крупы. Ну и во всех остальных бытовых отношениях возникали сложности послевоенного времени.

— Скажите, отец Николай, случалось ли вам встречаться с какими-то знаменитыми военноначальниками, прославленными полководцами?

— В нашем полку, и то проездом, был какой-то генерал, но кто именно это был, не помню. Знаменитый он или нет — тоже не знаю. А вот маршала Жукова я видел здесь, в Троице-Сергиевой Лавре, в 1966 году. Он приезжал посмотреть храмы и Лавру. Я его водил по Лавре, показывал ему храмы — и в Академии мы были, и в Патриарших покоях. Тогда я увидел его впервые. В те годы ему было очень трудно: он был уволен из любимой армии, жил на даче. Совсем недавно первый секретарь партии Никита Хрущев расправился с ним — снял со всех постов, лишил его всякой власти, потому что боялся его.

Жуков приехал — это было его личное дело. Я так считаю, что, возможно, он всЈ-таки был верующим человеком. Наверное, час я водил его, показывал, рассказывал. Нас было трое: я — экскурсовод, маршал Жуков и представитель Московского совета по делам религий. Жуков молчал, слушал, смотрел…

— А когда Вы сам оказались в Лавре?

— В 1963 году я был принят студентом в аспирантуру при Московской Духовной Академии. В 1964 году еЈ окончил и был зачислен преподавателем немецкого языка в семинарию. Одновременно работал экскурсоводом в Троице-Сергиевой Лавре.

— В то время, когда вы переехали в Академию, здесь, наверное, много было бывших фронтовиков? Были ли у вас встречи, отмечали ли вы вместе годовщины, юбилеи?

— В те годы особых встреч не было. Это уже позднее стали регулярно отмечаться круглые даты — 10 лет Победы, 20 лет Победы и так далее. Это уже началось при Брежневе. Кажется, это было в 1975 году. Я служил на приходе в Московской епархии. Нас собрали в Москве — всех участников Великой Отечественной войны и тружеников тыла. В те годы нас была ещЈ солидная группа. Очень даже солидная. Но через каждое десятилетие нас становилось всЈ меньше и меньше.

— А сейчас здесь, в Лавре или Академии остались ещЈ ветераны войны, кроме вас?

— Знаете, был здесь архимандрит Кирилл (Павлов), он жив, но он сейчас живет не в Лавре, а в резиденции Святейшего Патриарха в Переделкино. А здесь — и в Лавре, и в Духовной Академии участник Великой Отечественной войны я единственный. Лет пять назад, при президенте Путине был прием в Кремле. Был приглашен отец Кирилл, здесь у нас был еще протоиерей отец Петр — тоже пенсионер — участник Великой Отечественной войны. Но поехал один отец Петр. Уже тогда отец Кирилл был серьЈзно болен.

— Мы отмечаем 60 лет Победы. Видя то, что сейчас происходит в стране, стоило сражаться ради всего этого? Разве ради такой России вы воевали?

— Я думаю, Россия была всегда — и при Советской власти, и сейчас Россия.

Для меня — участника Великой Отечественной войны 60 лет — короткий срок. А для молодежи кажется, что Великая Отечественная война была давно-давно. И конечно, они мало что о ней знают.

Знаете, какие есть замечательные фильмы о великой Отечественной войне, созданные советскими режиссерами, например, Юрием Озеровым! Он создал целую эпопею фильмов. Фильмы эти создавались даже при участии Маршала Жукова — с ним советовались, консультировались. Это были правдивые фильмы, было сказано и показано то, что в действительности было, могло быть на фронтах Великой Отечественной войны. Дело в том, что сейчас, даже к этой замечательной дате — 60-летию Победы, создано немало фильмов. Но я должен сказать, — это не только моЈ мнение, но и других участников Великой Отечественной войны — то, что сейчас создаЈтся и показывается современной молодежи, всЈ это очень далеко от того, что действительно происходило на фронте. Один участник войны, такой же пожилой человек, как я, сказал, не обо всех, может быть, фильмах: «То, что они сейчас показывают — это враньЈ». Я к чему речь-то веду: вот молодежь, знает ли она что-то о Великой Отечественной Войне? Да откуда же ей знать, если сейчас молодЈжи преподносятся такие фальшивки! А вот эти замечательные фильмы — Юрия Озерова, фильм «Два бойца», много других фильмов, они остались. Вспомнился фильм «А зори здесь тихие…» — замечательный фильм. Такие хорошие и правдивые фильмы о войне показывают раз в год — к 9 мая.

Сейчас наша русская эстрада заполнена совсем другим. Не знаю, может, кому-то это и нравится. Но мне не нравятся всякие прыгуны на сцене… МоЈ мнение такое: то, что сейчас мы видим в этих концертах, транслируемых по телевидению, все эти так называемые актеры, они совершенно безголосые. Песни времен Великой Отечественной войны петь они не могут — у них ничего не получается. А если и поют, то совершенно не так. Недавно по телевизору показали одного композитора 80-ти лет. Он автор многих замечательных песен, в частности, о Великой Отечественной Войне. Его спрашивают: пишет ли он сейчас песни? А он отвечает: «Не пишу, потому что их некому петь». Такое вот мнение специалиста.

— Вы воевали за будущее страны. Оно наступило, стало настоящим. Вам не горько смотреть на всЈ, что происходит сейчас? Есть ли надежда, что все будет лучше?

— Я думаю так: Россия сейчас переживает трудный период времени. Это самые сложные ответственные годы. МоЈ мнение: всЈ наладится, и Россия будет жить хорошо. ВсЈ будет хорошо. Я так думаю. Поэтому какого-то горького сожаления, горького чувства о том, что сейчас происходит, у меня нет. Я никогда об этом не думал. Я считаю, что сейчас происходит то, что должно было произойти, поскольку ничего без воли Божией не может быть. Мы должны на это так смотреть: как люди верующие. И думаю, что Россия, русский народ и народы, населяющие Россию — россияне, они все достойны лучшей жизни. И я думаю, что эта лучшая жизнь со временем настанет, но когда она настанет, это зависит и от нас самих.

О чЈм я сейчас сожалею — о том, что люди ведут какой-то очень пассивный образ жизни. Они, может быть, ждут, что эта хорошая жизнь придЈт сама собой, но ведь она не придЈт сама — еЈ нужно строить, нужно много работать, чтобы хорошая жизнь наступила. Я не знаю, кто в этом виноват, но многие люди не понимают, что надо трудиться. Эти иждивенческие настроения очень даже присутствуют среди многих.

— Что вы пожелаете современным людям — и взрослым, и молодым — с высоты своего возраста, с высоты своего опыта, в том числе и фронтового?

— Ну что я пожелаю? Во-первых: вести разумный, здоровый образ жизни. Мое пожелание смахивает на пожелание врача, но для того, чтобы насладиться жизнью, а особенно для того, чтобы в старости с удовлетворением думать о прожитой жизни, эту жизнь нужно прожить трезво, без алкоголя, без никотина, без наркотиков. И я бы еще сказал молодежи, — нужно в религиозном плане выбрать и принять учение Русской Православной Церкви. Эти две составляющие самые важные в нашей жизни: здоровый образ жизни, учеба, упорный труд, семейная жизнь, которая налагает на человека массу ответственности, и религиозная составляющая. И я думаю, из вот этих частей может сложиться красивая и счастливая жизнь человека.

Я упомянул о Русской Православной Церкви. Дело в том, что сейчас эти газеты наполнены объявлениями шаманов, знахарей, целителей — это как раз нездоровое явление. Молодежи нужно быть серьезной и ответственной во всЈм, что касается морали, нравственности, религии, чтобы не попадаться на крючок всяким проходимцам. Это очень важно для жизни молодого человека

— Спасибо Вам, батюшка, за такие тЈплые и мудрые слова!

— ЕщЈ хотел сказать о том, что ещЈ значит этот год для меня. Исполняется 60 лет Победы. Но плюс ко всему для меня этот год — своеобразный жизненный рубеж. В сентябре мне исполнится 80 лет. Очень хотелось бы, чтобы это произошло.

— Нам тоже этого очень бы хотелось. Желаем Вам с честью встретить этот юбилей, и не только этот, но и те, которые будут следовать дальше. Долгих лет жизни Вам, отец Николай, и крепкого здоровья!

— Спасибо вам!

С игуменом Николаем (Калининым) беседовал студент 5 курса Сретенской Духовной семинарии Сергей Архипов

http://www.pravoslavie.ru/guest/50 511 103 038