 |
| Интернет против телеэкрана | Норман Подгорец | 11.05.2005 |
Вот какую характеристику он получил на страницах журнала Christian Science Monitor в 2003 году. «(Норман Подгорец) считается одним из отцов-основателей неоконсерватизма. Господин Подгорец изучает, пишет и выступает на общественные, культурные и международные темы. С 1960 по 1995 год он работал главным редактором журнала Commentary). В молодости, Подгорец был сторонником либеральных политических взглядов, но отошёл от них вначале 1970-х годов. Он стал членом Коалиции за демократическое большинство (Coalition for, а Democratic Majority), основанное в 1973 году Сенатором Генри «Скупом» Джексоном (Henry «Scoop» Jackson) и другими демократами, сторонниками вмешательства.
Подгорец написал девять книг, включая «Выход из рядов"(1979), в которой он заявляет, что защита Израиля является ключевой для военной стратегии США. Он женат на критике Мидж Дектер (Midge Decter), разделяющей его взгляды. Они вдвоём содействовали формированию в конце 1970-х годов Комитета по (борьбе) с реальной угрозой (Committee on the Present Denger), а в начале 1980-х годов — Комитета за свободный мир (Commettee for the Free World). Их сын, Джон, пишет для New York Post.»
«Бумажный тигр»
С 1970 по 1975 год, во время администраций Никсона и Форда, несколько американских дипломатов были убиты в Судане и Ливии, в то время, как другие были взяты в заложники. Все исполнители были агентами одной или другой из фракций Организации Освобождения Палестины (ООП). В Израиле тоже, много граждан Америки было убито ООП, хоть, за исключением ракет, запущенных на наше посольство и другие американские учреждения в Бейруте Народным Фронтом Освобождения Палестины (НФОП), эти атаки не были направлены прямо на Соединённые Штаты. В любом случае, никакого военного ответа со стороны Америки не последовало.К тому времени, наших дипломатов уже целые годы безнаказанно убивали мусульманские террористы, когда в 1979 году, теперь уже с Картером в Белом Доме, иранские студенты, с предварительного или последующего благословения правителя-клирика Аятоллы Хомейни, ворвались в американское посольство в Тегеране и захватили заложниками 52 американцев. Целых пять месяцев Картер пребывал в нерешительности. Наконец, набравшись смелости, он одобрил военную спасательную операцию, которою пришлось отменить после серии неудач вполне уместных для показа в одном из фильмов братьев Маркс типа «Утиный суп», если бы они не были скорее унизительными, чем смешными. Спустя 444 дня, и только несколько часов после инаугурации Рейгана в январе 1981 года, заложники наконец были освобождены иранцами, по-видимому потому, что они боялись что новый президент с его ястребиными повадками на самом деле может направить на них военный удар.
И всё же, если бы они могли предвидеть то, что произойдёт во время Рейгана, они бы так сильно не боялись. В апреле 1983 года, Хизбулла — исламская террористическая организация, подпитываемая Ираном и Сирией — послала террориста-смертника на грузовике к фасаду американского посольства в Бейруте (Ливан). Шестьдесят три служащих, в их числе директор ЦРУ по Ближнему Востоку, были убиты и ещё 120 ранены. Но Рейган не сдвинулся с места.
Через шесть месяцев после этого, в октябре 1983 года, ещё один террорист-смертник из Хизбуллы взорвал американские казармы в бейрутском аэропорту, убив при этом 261 спавших морских пехотинцев США и дополнительно ранив 81. На этот раз Рейган подписал план ответного удара, но после он позволил своему Министру обороны, Каспару Вайнбергеру, чтобы его отменить (потому что это могло навредить нашим отношениям с арабским миром, по отношению к кторому Вайнбергер всегда был чуток и внимателен). Вскоре после этого, президент отозвал морских пехотинцев из Ливана. Убежав из Ливана в октябре, Рейган оставался пассивным в декабре, когда взорвалась бомба в американском посольстве в Кувейте. Он также не сделал ответного удара, когда сразу же вслед за уходом американских морских пехотинцев из Бейрута, глава отделения ЦРУ в этой стране, Уильям Бакли (William Buckley), был вначале выкраден Хизбуллой, а затем убит. Бакли стал четвёртым американцем выкраденным в Бейруте, но намного больше (американцев) разделило такую же участь между 1982 и 1992 годами (хоть и не все, находясь в неволе, умерли или были убиты).
Эти взятия заложников очевидно заставили Рейгана, поклявшегося никогда не вступать в переговоры с террористами, пойти на признанную сделку с Ираном, включающую обмен оружия на заложников. Но в то время, как иранцам заплатили красную цену в почти что 1500 противотанковых снарядов (некоторые из них были посланы по нашей просьбе через Израиль), всё что мы получили в обмен — это три американских заложника, не говоря уже о беспокойном и вредоносном скандале Иран-контрас.
В сентябре 1984 года, через шесть месяцев после убийства Бакли, крыло американского посольства в Бейруте было взорвано с помощью грузовика, начиненного взрывчаткой (ниточки также вели к Хизбулле). Рейган опять не сдвинулся с места. Или скорее, после дачи зелёного света на тайные операции с ливанскими агентами разведки, он их остановил, когда одна из таких операций, направленная на клирика, которого считали главой Хизбуллы, не достигла своей цели, а вместо этого случайно убила 80 других людей.
Хизбулле потребовалось только два месяца для того, чтобы нанести следующий удар. В декабре 1984 года, был угнан кувейтский авиалайнер, и два американских пассажира, работавшие на Агентство международного развития США, были убиты. Иранцы, штурмовавшие самолёт после его приземления в Тегеране, пообещали сами судить захватчиков, но вместо этого, позволили им оставить страну. В этом случай, всё, на что администрация Рейгана оказалась способной, так это предложить награду в 250 тыс. долларов за информацию, могущую вести к аресту захватчиков самолёта. Никто на это не искусился.
В следующем июне, агенты Хизбуллы захватили ещё один американский авиалайнер (TWA N847), затем заставили его лететь в Бейрут, где он оставался более двух недель. Американский военно-морской офицер, находившийся на борту, был застрелен, а его труп был унизительно выброшен на взлётно-посадочную полосу. За это, захватчики были награждены освобождением сотен террористов, удерживавшихся в Израиле, взамен на освобождение пассажиров. И Соединённые Штаты, и Израиль отрицали факт того, что они нарушали свою собственную политику никогда не торговаться с террористами, но как и в случае сделки обмена оружия на заложников и в (других) подобных случаях, никто им не верил, и почти что повсеместно считалось, что Израиль действовал под давлением из Вашингтона. Позже, четверо захватчиков были пойманы, но только один из них оказался на скамье подсудимых и в тюрьме (в Германии, а не в Соединённых Штатах).
Гром становился всё громче. В октябре 1985 года, Achille Laurо, итальянское круизное судно было захвачено группой людей под руководством члена ООП Абу Аббаса, что случилось при поддержке из Ливии. Один из захватчиков выбросил пожилого, прикованного к коляске американского пассажира, Леона Клингхоффера, за борт. Когда захватчики попытались убежать на самолёте, Соединённые Штаты послали истребители военно-морских сил на его перехват и вынужденную посадку. Убийце Клингхоффера были в конце-концов предъявлены обвинения, и он был отправлен в тюрьму в Италии, но сам Абу Аббас представителями Италии был отпущен. Вашингтон, очевидно истощив свой запас военных методов наказания, теперь ограничился протестом против освобождения Абу Аббаса. Безрезультатно.
Участие Ливии, а захвате Achille Laurо, однако, стало последним безнаказанным поступком для диктатора этой страны, Муаммара Каддафи, со стороны Соединённых Штатов при Рейгане. В декабре 1985 года, пять американцев были среди 20 людей, убитых при взрывах бомб в аэропортах Вены и Рима, а позже, в апреле 1986 года, ещё одна бомба взорвалась на дискотеке в Западном Берлине, где завсегдатаями были американские военнослужащие. Разведка США установила причастность Ливии к обоим этим взрывам, и всё закончилось американским воздушным нападением, при котором одна из резиденции Каддафи подверглась удару.
В отместку за это, палестинский террорист Абу Нидал казнил трёх граждан США, работавших в Американском Университете в Бейруте. Но сам Каддафи, без сомнения потрясённый и удивлённый американским ответным ударом, на короткое время ушёл в отставку с поста спонсора терроризма. Насколько нам известно, понадобилось почти что три года (до декабря 1988 года), пока он смог собраться, чтобы предпринять ещё одну операцию: взрыв рейса N103 авиакомпании Pan Аm над Локерби в Шотландии, унёсший 270 человеческих жизней. Из двух ливийских агентов спецслужб, подвергшихся суду за установку взрывного устройства, один был приговорён, а другой оправдан. Сам Каддафи никакому дополнительному наказанию, в виде американских авиарейдов, не подвергся.
В январе 1989 года, Джордж Буш-старший пришёл на смену Рейгану. Он, разбираясь с последствиями уничтожения рейса N103 Pan Am, удовлетворился принятием такого же подхода к терроризму, как и его предшественники. На протяжении четырёх лет Буша-старшего в Белом Доме, произошло несколько атак на американцев в Турции со стороны исламистских террористических организаций наряду с другими, в Египте, Саудовской Аравии и Ливане. Ни одна из них не была такой кровопролитной, как предшествующие и ни одна из них не спровоцировала военного ответа со стороны Соединённых Штатов.
В январе 1993 год президентом стал Билл Клинтон. На протяжении его двух сроков в офисе, продолжались нападения и убийства американских граждан в Израиле или других странах, проведенные террористами, не выбиравшими для себя в качестве мишени специально Соединённые Штаты. Но, на вахте Клинтона имели место несколько впечатляющих операций, в которых США были недвусмысленной целью.
Первая произошла 26 февраля 1993 года, всего через 38 дней после его инаугурации. Был взорван начинённый взрывчаткой грузовик на парковке Всемирного Торгового Центра в Нью Йорке. По сравнению с тем, что случится 11 сентября 2001 года, это было небольшим происшествием, в котором «только» шесть человек погибло и около 1000 получили ранения. Шесть ответственных террористов-мусульман были пойманы, подверглись суду, приговорены и отправлены на длительные сроки в тюрьму.
Но, следуя устоявшемуся к этому времени подходу к подобным атакам, как к обычным преступлениям или работе групп изгоев, действующих на свой собственный страх и риск, администрация Клинтона сознательно пропустила мимо ушей мнение посторонних экспертов, таких как Стивен Эмерсон, и даже директора ЦРУ, Джеймса Вулси (R/ James Woolsey), у которых были сильные подозрения, что за плечами единичных виновников стояла исламистская террористическая сеть со штабом в Судане (в то время). Эта сеть, малоизвестная публике, называлась Аль Кейда, а её лидером был бывший гражданин Саудовской Аравии, воевавший на нашей стороне против Советов в Афганистане, но с тех пор повернувшийся с таким же ожесточением, с каким он воевал против русских, против нас. Его звали Осама бин Ладен.
Следующий большой эпизод после взрыва бомбы во Всемирном Торговом Центре не заставил себя долго ждать. В апреле 1993 года, меньше чем два месяца после той атаки, бывший президент Буш нанёс визит в Кувейт, во время которого была сделана попытка покушения на него со стороны (как смогли определить наши собственные следователи) иракских агентов разведки. Администрация Клинтона провела ещё два месяца пытаясь добиться одобрения ООН и «международного сообщества» на ответную акцию на это невообразимое нападение на Соединённые Штаты. В конце-концов, несколько крылатых ракет были выпущены на столицу Ирака, Багдад, где они посреди ночи попали в пустующие здания, не причинив никакого ущерба.
В последующие годы было предпринято много исламистских террористических операций (в Турции, Пакистане, Саудовской Аравии, Ливане, Йемене и Израиле), которые не были специально направлены на Соединённые Штаты, но в которых американцы, тем не менее, были убиты или выкрадены. Однако, в марте 1995 года был обстрелян микроавтобус, принадлежащий консульству США в Карачи (Пакистан). При этом было убито два и ранен один американский дипломат. В ноябре того же года, пять американцев погибло при взрыве заложенной в автомобиле бомбы в Эр-Рияде возле дома, в котором жила группа военных советников США.
Все эти события померкли в июне 1996 года, когда ещё одно здание, в котором жил американский военный персонал (Башни Хобар в Дхахране, что в Саудовской Аравии), было взорвано заминированным грузовиком. Девятнадцать наших лётчиков погибли и ещё 240 американцев, находившихся поблизости, были ранены.
В 1993 году, Клинтон в такой мере относился ко взрыву во Всемирном Торговом Центре, как к обычному преступлению, что он даже отказался встретиться со своим собственным директором ЦРУ. Может быть, он предвидел то, что Вусли собирался ему сказать — о террористических сетях и государствах их поддерживающих — и что он не хотел слышать, потому, что у него не было никакого желания предпринимать военные меры, которые бы диктовались подобной информацией. Теперь, после взрыва Башен Хобар, Клинтон снова передал всё дело полиции; но человек, поставленный отвечать за это дело, его директор ФБР Луис Фрих (Louis Freeh), посвящённый в иранский след, не смог, как и Вусли перед этим, к нему достучаться. Состоялось несколько арестов, а затем дело было переведено в суды.
В июне 1998 года, гранаты были неудачно брошены на посольство США в Бейруте. Немного позднее, нашим посольствам в столицах Кении (Найроби) и Танзании (Дар-эс-Салам) повезло меньше. В один день — 7 августа 1998 года — в обоих местах были взорваны машины, что привело к смерти более 200 человек и среди них 12 американцев. Аль Кейда взяла на себя ответственность за эту скоординированную операцию. Клинтон выпустил крылатые ракеты по тренировочному лагерю в Афганистане, где в этот момент должен был находиться бин Ладен, и по зданию в Судане, где у Аль Кейды тоже была база. Справедливо или нет, но это было широко расценено, особенно за рубежом, как действие, направленное на отвлечение внимания от его проблем из-за афёры с Моникой Левински. Но бин Ладен избежал атаки, а производила ли подвергшаяся обстрелу фабрика в Судане химическое оружие или только обычные лекарства, осталось неясным.
Это фиаско — как мы узнали от членов его администрации — остудило пыл Клинтона к проведению подобных операций против бин Ладена, хоть мы и узнали из различных источников, что он одобрил ряд тайных контртеррористических операций и дипломатических инициатив, приведших к арестам в других странах. Но, согласно Дику Моррису, на то время политическому советнику Клинтона:
«Еженедельные стратегические совещания в Белом Доме в 1995 и 1996 годах содержали возрастающее количество советов Президенту Клинтону предпринять решительные шаги к подавлению терроризма. Опросы общественного мнения давли жтим идеям зелёный свет. Но Клинтон был в нерешительности, ничего не предпринял, всегда находил оправдание тому, что другие обеспокоенности были более важными.»
В период после ухода Морриса, больше стало происходить закулисно, но большая часть этого оставалась в пределах безрезультатных разговоров или планирования. В отличие похвального изображения Клинтона, впоследствии представленного Ричардом Кларком (Richard Clarke), Вусли (из-за глубокого разочарования быстро ушедший в отставку с поста директора ЦРУ) предложит разрушительный ретроспективный обзор общего подхода Президента:
«Делай что-нибудь, чтобы показать твою озабоченность. Запусти пару ракет в пустыню, бей их по головам, арестуй несколько человек. Но только продолжай вести мяч по полю.»
Бин Ладен, подхватил этот мяч 12 октября 2000 года, когда крейсер «Cole» причалил для дозаправки в Йемене, и отправил команду смертников. Смертники не смогли потопить корабль, но они нанесли ему серьезные повреждения, сумев при этом убить семнадцать американских моряков и ранить ещё 39.
Кларк, вместе с несколькими аналитиками-разведчиками, не сомневался в том, что виновной в этом была Аль Кейда. Но ни руководитель ЦРУ, ни руководитель ФБР не считали это вполне доказанным. Поэтому, Соединённые Штаты не подняли в военном отношении даже пальца против бин Ладена или режима Талибан в Афганистане, где он обосновался и обрёл защиту. Что же касается Клинтона, то он так был одержим бесперспективными попытками добиться договора между израильтянами и палестинцами, что всё, что он смог усмотреть в этой атаке на американский военный корабль, так это усилие «отвлечь нас от нашей миссии продвижения мира и безопасности на Ближнем Востоке». Террористы, поклялся он громогласно, «потерпят полную неудачу» в достижении этой цели.
Это не смотря на то, что не было даже малейшего признака того, что бин Ладен меньше всего беспокоился о переговорах Клинтона с израильтянами и палестинцами в Кэмп-Дэвиде, или что палестинский вопрос был для него наипервейшей важности по сравнению с другими обидами. В любом случае, именно Клинтон потерпел неудачу, а не бин Ладен. Палестинцы под руководством Ясира Арафата отвергли беспрецедентно щедрое предложение, сделанное премьер-министром Израиля Ехудом Бараком при энергичной поддержке Клинтона, и развязали новый виток терроризма. А бин Ладен вскоре добьётся значительного успеха в своём действительном намерении нанести открытый удар по Соединённым Штатам.
Та дерзость, с которой бин Ладен осуществил теракт 11 сентября, была без сомнения продуктом его презрения к силе Америки. Наш постоянный отказ использовать эту силу против него и его братьев-террористов (или делать это эффективно, если такие попытки и предпринимались) укрепил его убеждение, что мы были нацией, находящейся на пути к упадку, с перспективой поражения от стороны исламистской военщины, однажды уже покорившей и привернувшей в свою веру мечом целые части света.
По мысли бин Ладена, тысячи, даже миллионы его последователей и поклонников по всему мусульманскому миру были готовы и даже горели нетерпением погибнуть мученической смертью в джихаде, священной войне против «Большого Сатаны», как нас назвал аятолла Хомейни. Но, в глазах бин Ладена, мы на Западе и особенно в Америке, так боялись умереть, что у нас не было воли постоять за себя и защитить наш дегенеративный образ жизни.
Бин Ладен никогда не проявлял сдержанность или скромность, высказывая свои оценки Соединённых Штатов. В интервью для CNN в 1997 году, он объявил, что «миф сверхдержавы был разрушен не только в моей голове, но и в головах всех мусульман», когда Советский Союз был побеждён в Афганистане. Факт того, что мусульманские борцы в Афганистане почти что наверняка потерпели бы поражение, если бы не вооружение, которым обеспечивали их Соединённые Штаты, кажется, не был частью урока, вынесенного им из поражения Советов. И в самом деле, в интервью за год до этого, он принизил роль Соединённых Штатов, сравнивая их с Советским Союзом. «Русский солдат более храбр и вынослив, чем солдат США», — сказал он тогда. Поэтому, «наша борьба с Соединёнными Штатами легка в сравнении с теми битвами, которые мы вели в Афганистане.»
Становясь более откровенным, бин Ладен сбросил американцев со счетов как трусов. Не попятился ли Рейган в случае взрыва казарм морских пехотинцев в Ливане в 1983 году? Не сделал ли то же самое Клинтон декадой позже, когда только несколько американских рейнджеров были убиты в Сомали, куда они были отправлены для участия в «миротворческой» операции? Бин Ладен не хвастал об этом как об одной из своих побед, но досье Государственного департамента указало на то, что Аль Кейда подготовила террористов, напавших на американских военнослужащих. (Безобразная история того, что с нами случилось в Сомали, была пересказана в версии фильма Марка Боудена (Mark Bowden) «Подбитый Чёрный Ястреб», по некоторым данным ставшим любимым фильмом Саддама Хуссейна).
Всё это бин Ладен подытожил в своём третьем интервью в 1998 году:
«После Афганистана, мусульманские воины направились в Сомали и приготовились к длительной борьбе, думая, что американцы такие же, как и русские. Молодёжь была удивлена низким духом американских солдат и поняла, больше, чем прежде, что американский солдат — это бумажный тигр, который после нескольких ударов убегает с поля боя.»
Бин Ладен был не первым врагом демократического режима, осмелевшим от таких впечатлений. В 1930-е годы, Адольф Гитлер был убеждён, что из-за неспособности британцев вооружить себя против той угрозы, которую он представлял, а также той политики умиротворения, которую они приняли по отношению к нему, они были декадентами, и что они никогда не будут бороться, сколько бы стран он не захватил. Похожее произошло и с Иосифом Сталиным сразу после Второй Мировой войны. Воодушевлённый быстрой демобилизацией Соединённых Штатов, означавшей для него, что мы были неподготовленными и не имели желания сопротивляться ему военными способами, Сталин нарушил свои обещания, данные им Ялте о проведении свободных выборов в странах Восточной Европы, оккупированных им под конец войны. Вместо этого, он усилил контроль над этими странами и сделал угрожающие жесты по направлению Греции и Турции.
После смерти Сталина, его последователи снова и снова вели эту игру, как только они чувствовали ослабление решимости американцев по части сдерживания. Иногда это приобретало форму маневрирования, направленного на установление благоприятного им баланса военной мощи. Иногда это приобретало форму использования в качестве своего инструмента местных коммунистических партий или их приспешников. Но, благодаря упадку мощи Америки после нашего отступления из Вьетнама — упадка, отразившегося в распространении на протяжении конца 1970-х годов изоляционистских и пацифистских сантиментов, что в свою очередь отразилось в сильном уменьшении расходов на оборону — Леонид Брежнев отправил свои войска в Афганистан в 1979 году, и чувствовал себя в безопасности.
Этот же упадок американской мощи, открыто воплотившийся в Джимми Картере, за менее чем два месяца до советского вторжения в Афганистан, позволил осмелевшему аятолле Хомейни захватить и удерживать американских заложников. И, конечно же, нашлись такие, кто отрицал, что эта дерзкая акция не имела ничего общего с верой Хомейни в то, что Соединённые Штаты при Джимми Картере стали бессильными. Но невозможно было упорствовать в этом отрицании в свете контраста между атаками на наше посольство в Тегеране и защиты, предоставленной советскому посольству там же, когда группа протестующих попыталась взять его штурмом после вторжения (СССР) в Афганистан. Радикальные мусульманские фундаменталисты, правившие Ираном, ненавидели коммунизм и Советский Союз по крайней мере так же, как они ненавидели нас, особенно когда Советы вторглись в мусульманскую страну. Поэтому, разница в отношении Хомейни к двум посольствам нельзя объяснить идеологическими или политическими факторами. Объяснить можно и нужно его страхом ответного советского удара и тем, что Соединённые Штаты, дрогнув, постараются сделать всё возможное для избежания применения силы.
Так же дело обстояло и с Саддамом Хуссейном. В 1990 году, когда Белый Дом занимал первый Джордж Буш, Саддам Хуссейн вторгся в Кувейт, что было широко и правильно расценено как первый шаг в попытке захвата контроля над нефтяными месторождениями Ближнего Востока. Буш-старший, подстёгнутый решимостью Маргарет Тетчер, на то время премьер-министра Англии, объявил, что вторжения никто не потерпит, и он собрал вместе коалицию, пославшую в регион большие военные силы. Это само по себе вполне могло испугать Саддама Хуссейна и заставить его вывести войска из Кувейта, если бы не волна истерики в Соединённых Штатах относительно десятков тысяч гробов, которые будут присланы домой, если мы на самом деле пойдём войной на Ирак. Не без резона, Саддам сделал заключение, что если он будет стоять на своём, то мы отступим.
Факт того, что Саддам просчитался, и что в конце-концов мы выполнили свою угрозу, не произвёл большого впечатления на Осаму бин Ладена. В конце-концов, страшась потерь, которые нам пришлось бы понести, если бы мы после освобождения Кувейта пошли бы на Багдад и нанесли бы поражение иракской армии на поле боя, мы позволили Саддаму Хуссейну остаться у власти. Для бин Ладена, это могло выглядеть только как ещё одно доказательство слабости, проявленной нами в неэффективной политике по отношению к терроризму, принятой на вооружение чередой американских президентов. Не удивительно, что он убедился, что сможет нанести нам безнаказанно массивный удар на нашей собственной земле.
И всё-таки, так же как и Саддам просчитался в 1990−91 и снова в 2002 году, бин Ладен не распознал того, как американцы отреагируют на удар по их дому. По всей видимости, он ожидал погружения в отчаяние и деморализацию. Но он вместо этого призвал к жизни излияния гнева и такую волну патриотизма, какую молодые американцы никогда не видели, за исключением в кино, и без сомнения никогда сами не испытывали в своих собственных сердцах и душах.
В этом смысле, бин Даден сделал для этой страны то, что аятолла Хомейни сделал до него. Захватив американских заложников в 1979 году и избежав наказания за это, Хомейни глубоко унизил Соединённые Штаты. Но в то же время, он высветил то, каким глупым был взгляд на мир Джимми Картера. Эта глупость не состояла в том, что Картер понял, что могущество Америки — военное, экономическое, политическое и моральное — находилось в состоянии крутого спада, по крайней мере со времён Вьетнама. Это было очевидно. Глупым был тот вывод, который из всего этого сделал Картер. Вместо того, чтобы предложить политику, направленную на прекращение упадка и поворот в обратном направлении, он занял такую позицию, что причиной всему были исторические силы, котрые мы не в силах ни остановить, ни даже замедлить. По его мнению, вместо безрезультатного и опасного стенания и дёргания из стороны в сторону в попытках восстановления нашего потерянного под солнцем места, нам, прежде всего необходимо признать, принять и приспособиться к этому неизбежному историческому развитию и реагировать на него со «зрелой сдержанностью».
Одним махом аятолла Хомейни сделал в глазах очень большого числа американцев бессмысленной бредовую философию Картера, включая и тех, кто до этого её придерживался. Вместо этого, новой силы набрались те, кто, отрицая идею неизбежности американского упадка, считали, что причиной всему была плохая политика и что упадок может быть повёрнут вспять путём возврата к лучшей политике, которая сделала нас с самого начала такими могущественными.
Всё это событие, таким образом, стало одной из сил позади растущей решимости восстановить мощь Америки, которая достигла своей кульминации с приходом к власти Рональда Рейгана, обещавшего в предвыборной кампании именно это и сделать. Не смотря на все недостатки его собственного подхода к терроризму, Рейган на самом деле выполнил своё обещание восстановить мощь Америки. И это предопределило победу в холодной войне, которую мы вели с 1947 года, когда Соединённые Штаты при Гарри Трумене решили противостоять любому дальнейшему расширению Советской империи.
Мало кто, если вообще кто-либо, из современников Трумена думал о том, что этот продукт политической машины Канзас Сити, проведший большую часть своего времени, времени ординарного сенатора США, над налогами и железными дорогами, проявит такую решительность и гениальность в противостоянии угрозе, представленной советским империализмом. Точно так же, через 54 года, в 2001 году, другой политик с незначительной репутацией и небольшим предшествующем интересом к внешней политике станет перед вызовом даже может быть ещё более грандиозным, чем тот, с которым пришлось столкнуться Трумену. И он тоже изумил своих современников тем как он принял этот вызов.
В книге Джорджа Кеннана (George F. Kennan) «Источники советского поведения» («The Sources of Soviet Conduct», 1947), составленной им теоретической апологетике принятой Труменом стратегии по ведению будущей войны (Джордж Кеннан был на то время директором штата Министерства иностранных дел США по планированию политики и писал под псевдонимом «Х»), он представил эту стратегию как
«Долгосрочное, терпеливое, но твёрдое и активное сдерживание экспансионистских тенденций России… путём умелого и активного применения контрсилы в сериях постоянно перемещающихся географических и политических точек.»
Другими словами (хоть сам Кеннан не использовал этот термин), нам предстояла перспектива не менее, чем ещё одной мировой войны; и (хотя позже, противореча очевидному смыслу слов, которые он сам употребил, он пытался делать заявления, что под «контрсилой» он не имел в виду военную контрсилу) ей не было предначертано стать и совсем «холодной». На момент её завершения более 100 000 американцам предстояло погибнуть на удалённых полях сражений в Корее и Вьетнаме, а кровь многих других наших союзников по политической и идеологической борьбе против Советского Союза будет пролита на тех же полях сражений наряду так же и со многими другими местами.
Поэтому, я согласен с одним из ведущих наших учёных в области военной стратегии, Элиотом Когеном (Eliot A. Cohen), кторый считает, что-то, что общепринято называть «холодной войной» (кстати, термин был изобретен советскими пропагандистами), нужно переименовать. «Холодная война,» — пишет Коген, на самом деле была «Третьей Мировой войной, что должно нам напомнить о том, что не все глобальные конфликты подразумевают передвижения многомиллионных армий или общепринятые линии фронтов на карте». Я также согласен с тем, что характер конфликта, в который мы настоящее время вовлечены может быть только полностью представлен, если мы будем его рассматривать как Четвёртую Мировую войну. Для того, чтобы оправдать присвоение этого названия вместо, скажем, «война с терроризмом» — Коген перечисляет «некоторые ключевые признаки», общие с Третьем Мировой войной:
«В действительности она глобальна по размаху; она включает применение насильственных и ненасильственных методов; она требует если и не огромного числа солдат, то мобилизацию умения, мастерства и ресурсв; она может вестись на протяжении длительного времени; у неё идеологические корни.»
Есть ещё одна черта, объединяющая Третью Мировую и Четвёртую Мировую войны, которую не упоминает Коген: обе были объявлены путём предъявления президентской доктрины.
Доктрина Трумена 1947 года родилась в момент объявления, что «поддержка свободных людей, сопротивляющихся попыткам подавления их вооружёнными меньшинствами или посредством внешнего давления, должна стать политикой Соединённых Штатов». Начиная со специальной программы помощи Греции и Турции, подвергшихся в то время угрозе захвата коммунистами, стратегия в течение нескольких месяцев была расширена с внедрением в жизнь гораздо большей и более значительной программы экономической помощи, ставшей известной под названием Плана Маршалла. Целью Плана Маршалла стало ускорение восстановления разрушенных войной экономик Западной Европы. Это было сделано не только потому, что это было хорошо само по себе и не только потому, что это было в интересах Америки, но также и потому, что это помогло бы устранить те тяготы, на которых мог поживиться коммунизм. Но потом случился коммунистический переворот в Чехословакии. Последовавшим за этим внедрением Советским Союзом подконтрольного режима, таким же способом, как и в оккупированных странах Восточной Европы, переворот в Чехии показал, что экономические меры сами по себе являются недостаточными для предотвращения подобной опасности, нависшей над Италией и Францией со стороны многочисленных местных коммунистических партий, полностью подчинённых Москве. Осознание этого и параллельно с этим беспокойство по поводу непосредственного советского вторжения в Западную Европу привело к возникновению Организации Северо-Атлантического Договора (НАТО).
Сдерживание, таким образом, было трёхгранной стратегией, содержащей экономический, политический и военный компоненты. Все три компонента будут задействованы в изменяющемся равновесном соотношении на протяжении четырёх десятилетий, которые потребовались для победы в Третьей Мировой войне.4
Если Доктрина Трумена раскрывалась постепенно, поэтапно демонстрируя своё полное значение, то Доктрина Буша была в общем полностью заявлена в одном единственном выступлении перед объединённой сессией Конгресса 20 Сентября 2001 года. Затем, в последующих трёх выступлениях, последовали пояснения и более детальные освещения — в первом обращении Буша «О состоянии Союза» 29 января 2002 года, в его выступлении перед выпускниками Военной академии США в Вест Пойнте 1 июня 2002 года, в высказываниях по Ближнему Востоку, сделанных им через три недели после этого, 24 июня. Если не учитывать эти различия, то его современники были по меньшей мере так же поражены, как и современники Трумена, и содержанием новой доктрины, и переменой, произшедшей в её авторе. Перед нами предстал Джордж Буш, бывший в международных делах более или менее пассивным учеником своего отца, а (теперь) выступавший от имени всего мира как горячий последователь Рональда Рейгана.
Резко отличаясь от Рейгана, который в общем-то считался опасным идеологом, первый президент Буш, бывший вице-президентом при Рейгане и занявший его место в Белом Доме, часто подвергался обвинениям в недостатке умения стратегически мыслить. Обвинение было справедливым в том, что Буш-старший не имел никакого руководящего инстинкта относительно той роли, которую Соединённые Штаты могут играть в реформировании мира после холодной войны. Будучи сильными приверженцем «реалистического» взгляда на мировые дела, он верил в то, что поддержание стабильности было надлежащей целью внешней политики Америки и единственным мудрым и рачительным курсом, которым надлежало следовать. Поэтому, когда Саддам Хуссейн, вторгшись в Кувейт в 1991 году, нарушил баланс сил на Ближнем Востоке, Буш-старший пошёл войной не для того, чтобы создать новую конфигурацию в регионе, но чтобы восстановить status quo ante. И именно из-за довлеющей озабоченности о стабильности, Буш, достигнув своей цели выгнать Саддама из Кувейта, позволил ему остаться у власти.
Что же касается второго президента Буша, то до 11 сентября, если он и сомневался в здравости «реалистического» подхода, то он этого никак не показывал. Ничего из сказанного или сделанного им не выдавало признаков, что он может быть неудовлетворён идеей того, что главной задачей во внешней политике для него было удержание состояния на ровном киле. Не было и никакого осязаемого свидетельства того, что он может склоняться к более «идеалистическому» дерзновению Рональда Рейгана изменить мир, в особенности с «вильсонианским» прицелом сделать его «безопасным для демократии» путём распространения свобод, которыми довольствовались мы, американцы, на как можно большее число других стран.
Именно поэтому, обращение Буша 20 сентября 2001 года стало большим сюрпризом. Сделанное только через девять дней после атак на Всемирный Торговый Центр и Пентагон, официально объявляющее о том, что Соединённые Штаты теперь находятся в состоянии войны, выступление 20 сентября дало знать этой нации и всем другим нациям, что был или не был Джордж Буш, по примеру своего отца, традиционным реалистом, теперь политически он возродился горячим приверженцем демократического идеализма рейгановского разлива.
Это выступление также ознаменовало появление Доктрины Буша и ясно указало на начало Четвёртой Мировой войны, так же, как Доктрина Трумена указала на начало Третьей мировой войны. Буш не назвал предстоящую борьбу буквально Четвёртой Мировой войной, но он охарактеризовал её как прямую наследницу двум предыдущим войнам. Так, о «глобальной террористической сети», напавшей на нас на нашей собственной земле, он сказал:
«Мы видели до этого подобных им. Они — наследники всех убийственных идеологий 20-го столетия. Жертвуя человеческие жизни в угоду их радикальным видениям, отказываясь от каждой ценности за исключением стремления к власти, они следуют тропой фашизма, нацизма и тоталитаризма. И они пойдут по этой тропе до самого её конца — в безвестную могилу выброшенных за ненадобностью врак истории.»
«Нам нанесён большой удар,» — декламировал он в конце. «Мы понесли большие потери. И в нашей скорби и гневе мы обрели свою миссию и свой момент.» После этого, он разъяснил содержание этой миссии и этого момента:
«Завоевания человеческих свобод, большое достижение нашего времени и большая надежда любого времени, теперь зависит от нас. Наша нация, это поколение устранит тёмную угрозу насилия нашим людям и нашему будущему. Для достижения этой цели мы своими усилиями, своим мужеством соберём весь мир. Ми не устанем, мы не дрогнем и мы не отступим.»
И, наконец, в своём выступлении, применяя некоторые высказывания, применявшиеся им по отношению к нации в целом, Буш перешёл на повествование от первого лица, клянясь в своёй собственной приверженности большой миссии, которую нам предстоит выполнить:
«Я не забуду рану, нанесенную нашей стране и тех, кто её нанёс. Я не уступлю, я не присяду, я не ослаблю натиска в этой борьбе за свободу и безопасность американского народа. Течение этого конфликта неизвестно, и всё же его результат предопределён. Свобода и страх, справедливость и жестокость всегда воевали, и нам известно, что Бог не придерживается нейтралитета между ними.»
Даже сам «Великий коммуникатор» Рональд Рейган, никогда не был так красноречив, выражая «идеалистический» побудительный мотив, на котором основывалась его концепция роли Америки в мире.
Это будет не последний раз, когда Буш озвучит эти мотивы. Через два с половиной года, когда казалось, что военная ситуация складывается плохо, чтобы придать уверенности нации, он использовал те же, представленные им 20 сентября 2001 года, идеи. В выступлении по случаю выпуска в Военно-Воздушной Академии 2 июня 2004 года он снова и снова употреблял выражение «война с терроризмом» сразу же после упоминания о Второй Мировой и Третьей Мировой войнах. Он также был необычно для него недипломатичным в своём отрицании реализма:
«Десятилетиями, ради стабильности свободные нации терпели угнетение на Ближнем Востоке. На практике, этот подход принёс мало стабильности и много угнетения, поэтому я поменял эту политику».
И снова даже менее дипломатично:
«Некоторые, те, кто называют себя реалистами, задаются вопросом должно ли нас беспокоить распространение демократии на Ближнем Востоке. Но в этом случае реалисты потеряли контакт с фундаментальной реальностью: Америка всегда находилась в меньшей безопасности, когда свобода отступала; Америка всегда находится в большей безопасности, когда свобода наступает.»
И в довершение ко всему, он сделал особое усилие, чтобы утвердить то, что его политика, которую он и так должным образом обосновал в качестве лучшего пути для защиты американских интересов, чем альтернативного пути, предпочтительного для реалистов, также имеет отпечаток рейгановской версии вильсонианского идеализма:
«В этом конфликте на пути к победе будут повороты и неудачи. При всём при этом наша уверенность зиждется на одном непоколебимом веровании: мы верим в слова Рональда Рейгана «будущее принадлежит свободным людям».
Таким образом первый столб Доктрины Буша был основан на отрицании морального релятивизма и на совершенно безапелляционном утверждении о необходимости существования возможности моральных суждений в сфере международной политики. И чтобы быть полностью уверенным в том, что точка зрения, которую он высказал впервые 20 сентября 2001 года достигла своей цели, Буш обратился к ней снова ещё более открыто и более детально в своём обращении «О состоянии Союза» 29 января 2002 года.
Буш завоевал энергичное одобрение от многих за «моральную ясность» его выступления 20 сентября, но он также спровоцировал ещё больше разочарования и негодования среди «передовых» мыслителей и «утончённых» комментаторов и дипломатов как у себя дома, так и за рубежом. Теперь, своей конкретностью он разбередил и усилил их негодование. Коснувшись в своем сентябрьском выступлении вопроса относительно врага Четвёртой Мировой войны только в общих чертах, Буш в своём втором военном послании пошёл дальше и выделил три таких станы — Ирак, Иран и Северную Корею — которые он описал как формирующие «ось зла».
Здесь снова, он пошёл по стопам Рональда Рейгана, который обличил Советский Союз, нашего главного врага Третьей мировой войны, в качестве «империи зла», чем вызвал в разной степени истеричные стенания со стороны деканатов, университетских городков и редакторских статей по всему миру. Зло? Какое место может занимать такое слово в лексиконе международных отношений, если это вообще когда-нибудь может прийти в голову просвещённому человеку в какой-либо связи вырыть его из могилы устаревших концепций? Но в глазах «экспертов» Рейган не был просвещённым человеком. Он был «ковбоем», второсортным актёром, который посредством какого-то извращённого трюка демократии оказался в Белом Доме. Обличив Советскую империю, он подвергся критике или за доказательство намерения развязать атомную войну, или за неспособность, по своей глупости, понять того, что его дико провокационная риторика может непроизвольно к этому привести.
Реакция на Буша была, может быть, менее истеричной и более презрительной, чем протест против Рейгана, так как на этот раз не существовало обеспокоенности о возможности ядерной войны. Но воздух был в такой же мере насыщен знакомыми насмешками и свистом. Кто, как не невежда и простофиля (или фанатичный религиозный фундаменталист такого же типа, против которого Буш объявлял войну) обратился бы к таким архаичным моральным догмам, как «добро» и «зло»? С одной стороны, было недопустительным упрощением обозвать целую нацию нацией зла, а с другой стороны, только дурак может верить так, как Буш, (также как и Рональд Рейган) с такой очевидной, полной и чистосердечной искренностью, что Соединённые Штаты, единственная среди прочих стран, представляют собой добро. Конечно же, только ничего не знающий, неграмотный человек может быть в неведении относительно бесчисленных преступлений, совершённых Америкой у себя дома и за рубежом — преступлений, которые её собственные ведущие интеллектуалы так богато задокументировали в том, что стало теперь стандартным академическим взглядом на собственную историю.
Вот как Гор Видал (Gore Vidal), один из этих интеллектуалов, представил всё дело:
«Представьте себе, наблюдать как Буш делает свой маленький военный танец в Конгрессе…относительно «злодеев» и этой «оси зла"… Мне подумалось, что он даже не знает что значит слово ось. Кто-то просто ему его подсунул… Это настолько безумное заявление, насколько это вообще возможно. Потом он придумал ещё дюжину других стран, в которых есть «злые» люди, которые могут совершить «террористические акты». Что такое террористический акт? Это то, что ему угодно назвать террористическим актом. И мы ими займёмся. Потому что мы на стороне добра, а они на стороне зла. И мы «их сделаем».
Эти слова были жёстче и грубее, чем те, которые исходили из редакционных статей, аналитических центров и министерств иностранных дел, и даже из уст многих интеллектуалов, но эти слова мало чем отличались от того, что почти все они думали и о чём многие из них говорили в частных беседах.
Однако, вскоре стало очевидным, что Буш непоколебим. В последующих заявлениях он продолжал отстаивать первый столб своей новой доктрины и утверждать универсальный характер моральных целей, служащих приводными ремнями этой войны:
«Некоторые люди беспокоятся о том, что это как-то недипломатично или невежливо говорить на языке добра и зла. Я не согласен. Разные обстоятельства требуют разных методов, но не разных моралей. Моральная правда одна и та же для каждой из культур, каждого времени и каждого места на земле… Вы находимся в конфликте между добром и злом, и Америка будет называть зло своим именем».
Затем, сделав захватывающий дух скачок в теоретический спор эпохи после холодной войны (хоть и не упоминая главных участников), Буш встал прямо на во многом не понятую точку зрения Франсиса Фукуямы о «конце истории», согласно которой распад коммунистической системы устранил единственного серьёзного конкурента нашей собственной политической системе:
«20-е столетие закончилось единственной выжившей моделью человеческого прогресса, основанного на безоговорочных требованиях обеспечения человеческого достоинства, главенства закона, ограничения власти государства, уважения к женщинам и частной собственности и свободы слова, и равенства перед законом и религиозной терпимости».
Оказав покровительство Фукуяме, Буш отверг политолога Самюэла Хантингтона, конкурирующая теория которого выдвинула постулат «противоборства цивилизаций», основанный на предположительном несоответствии ценностей превалирующих в разных частях света:
