 |
| Правая.Ru | Ярослав Бутаков | 04.05.2005 |
Один из современных писателей фантастов, пишущих на исторические темы, изобразил альтернативную реальность, в которой осуществлена евразийская утопия. Когда-то Александр Невский и хан Сартак побратались, следствием чего стало образование великой славяно-тюркской державы Ордусь (сокращение от Орда и Русь). «Союз нерушимый улусов свободных/ Сплотили навек Александр и Сартак», — так начинался гимн этой воображаемой страны.
Стёбный настрой этой псевдоисторической фэнтези совершенно прозрачен. Но ведь идеи об исконном якобы славяно-тюркском культурном симбиозе высказывались и проповедуются на полном серьёзе. Популярность измышлений Фоменко и Носовского во многом объясняется привлекательным для некоторых сценарием прошлого, в котором не было места монголо-татарскому игу над Русью, а была столетиями существовавшая русско-туранская империя. Известный автор В. Кучеренко, более известный под псевдонимом Максим Калашников, вместе со своим единомышленником и соавтором Ю. Крупновым, придерживаются этого альтернативного псевдоисторического сценария, пропагандируя свой образ будущей России как государства-цивилизации, продолжающего синтез культурно-героических ценностей Православия и ислама.
В этом государстве будущего этносы Евразии, как в Америке, сплавились в едином суперэтническом котле. Из русских, украинцев, татар, казахов и т. д. выросла новая историческая общность, появление которой предрекал ещё Брежнев, называя её «многонациональным советским народом». Синтез культур, как и образование новых суперэтнических общностей — явление в мировой истории нередкое. По сути, вся история состоит из сочетания диалектически противоположных процессов интеграции и дезинтеграции.
Но тот же Л.Н. Гумилёв, основоположник неоевразийства, справедливо указывал, что складывание любого суперэтноса происходит на основе какой-либо одной этнической доминанты. Отмечая (и преувеличивая, по мнению многих) участие тюркских, финно-угорских и прочих народностей в образовании великорусского народа, Гумилёв всё-таки не мог прямо отрицать того, что возникший вследствие этого продукт являлся именно великорусским народом, генетически связанным, в первую очередь, с русским народом времён Киевской Руси, и в меньшей степени — со всякими другими.
Российские историки и философы, руководствуясь собственной интерпретацией ценностей «гуманизма», всегда стремились преувеличить роль ассимиляции в складывании современной русской нации. Отмечая отсутствие многочисленных следов столкновений между славянскими колонистами и предыдущим населением тех мест, куда продвигались наши предки, они, со времён Ключевского или даже раньше, создали легенду о мирном характере русской экспансии, об уживчивости русского народа.
В ХХ веке накопилось достаточно материала, чтобы навсегда отбросить эту легенду как антинаучную. Оказалось, что антропологический тип великороссов на всём обширном пространстве от Балтики и Днепра до Тихого океана, во-первых, демонстрирует прямое происхождение от славяноруссов Киевской Руси (в отличие от современных жителей Украины), во-вторых, не обнаруживает признаков смешивания с туземным финно-угорским или тюрко-монгольским населением.
«А живут здесь не люди, а двуногие твари. А что они не люди, видно из того, что лопочут они не по-нашему. Даже когда мы сажаем их на кол, всё равно не по-людски говорят», — писал Семён Дежнев, первым из белых обогнувший северо-восточную оконечность Азии, в донесении царю Алексею Михайловичу.
Нет, давно пора отказаться от неисторичного и идеологически вредного образа русского народа как народа-долготерпеливца, мирно уживавшегося со всякими соседями! Во-первых, русские-то, может быть, и бывали мирно настроены, когда приходили на землю, уже занятую кем-то. Вот только вряд ли это нравилось её прежним хозяевам. И тут уже русским мужикам приходилось браться за топор не только для того, чтобы валить лес и расчищать пашню… Во-вторых, взаимоотношения всегда определяются соотношением сил. Если обе стороны, после первых столкновений, убеждаются в невозможности полной победы, между ними устанавливается мир, который, действительно, может быть очень долгим. В-третьих, Русское государство, будучи незаинтересованным в истреблении потенциальных плательщиков ясака, обычно выступало в роли амортизатора стихийной русской колонизации.
Но в любом случае, смиряясь с волей государства, использовавшего этническое разделение функций в общих интересах, русский народ, живя рядом с представителями других народов, неохотно принимал их в свою среду и не смешивался с ними. Доказательством сему служит сохранение до наших дней даже таких небольших этнических групп, как касимовские татары, мешары, вепсы и т. д.
Ассимиляция идёт сравнительно легко между народами, антропологически и культурно близкими, как это ещё на заре нашей истории произошло с восточными славянами и русами. Чем больше различий — тем труднее происходит сближение. Поэтому евразийская утопия всегда останется только утопией, ибо на практике всегда возможны были только два варианта — ордынское иго или Русская Империя.
* * *
Казахстан… Раскинувшееся на тысячи вёрст степное пространство от низовий Волги до Алтая, от болот Западной Сибири до горных цепей Тянь-Шаня. Вторая по величине (2,7 млн. км?) республика бывшего Советского Союза. Это территория, по которой тысячелетиями перемещались, воюя, истребляя друг друга, смешиваясь между собой, скифы, сарматы, ясы, гунны, угры, огузы, калмыки, ногаи и сотни других народов.Так называемый «коренной народ» — это обычно всего лишь предпоследний колонизатор. Казахи появились на востоке нынешнего Казахстана в XVI столетии. В начале XVIII века казахи, жившие на территории современного китайского Синьцзяна, подверглись натиску со стороны ойротов, образовавших Джунгарское ханство. Спасаясь от истребления, казахи двинулись на запад, дойдя до реки Урал, тесня своих соплеменников и прежних хозяев территории. Образовались три жуза (родоплеменных объединения казахов): Старший — на востоке, Средний — на Тургайской равнине и Младший на — западе. Границы расселения казахов были меньше нынешнего Казахстана. На запад от долины реки Урал, ещё прежде заселённой русскими казаками, вплоть до революции 1917 года кочевала Ногайская Орда, а не казахская.
В XVIII столетии ханы и старейшины всех трёх жузов принесли присягу на верность России. Но ещё долго подданство казахов России оставалось чисто номинальным, пока в XIX веке передовые линии Сибирского казачьего войска не были выдвинуты далеко в Приаральскую и Сырдарьинскую степь. На востоке нынешнего Казахстана, в Семиречье, было образовано Семиреченское казачье войско. Русские вносили в степи Центральной Азии оседлый, в том числе городской образ жизни, земледелие и садоводство.
Усиление русской колонизации было связано с аграрной реформой Столыпина в начале ХХ века. Переселение крестьян из европейской России в азиатскую сопровождалось размежеванием земель в пользу колонистов и изъятием лишних (по мнению имперской администрации) угодий у кочевого казахского населения. Это вызвало резкое столкновение между туземным и пришлым населением, которое в 1916 году вылилось в резню русских, как недавно прибывших, так и живших здесь десятилетиями. Жертвы исчислялись тысячами. Русские, естественно, не остались в долгу. Но с 1917 года события повторились в ещё большем масштабе и вылились в массовый исход русских, который был подкреплён административной депортацией русских, осуществлённой большевистской властью в 1921−22 гг. Лишний раз рассказывать о ней нет нужды, так как она была подробно освещена в исторических публикациях [1].
В организованной в 1925 году Казахской АССР (в составе РСФСР) казахи составляли 65% населения. В последующее время эта пропорция неуклонно изменялась не в пользу «коренного народа», что было связано с промышленным освоением территории, требовавшим притока населения извне, а с 50-х годов ХХ века — с освоением Целины, которое, в миграционном разрезе, явилось во многом естественной компенсацией за события революционного времени. Ведь Целина-то образовалась вследствие запустения земель, которые были вынуждены оставить столыпинские колонисты!
По переписи 1979 года из 14,7 млн. населения Казахстана казахи составляли 5,3 млн., русские — 6 млн. При этом к русским не причислялись многочисленные украинцы, немцы, поляки, греки и другие европейские народы Казахстана, для большинства из которых русский язык, как правило, являлся вторым родным.
Спустя всего десять лет ситуация изменилась. Последняя всесоюзная перепись 1989 года насчитала из 16,5 млн. населения Казахстана 6,5 млн. казахов и 6,2 млн. русских. Таким образом, казахи стали самой многочисленной (но не преобладающей!) национальностью в своей «титульной» республике, что дало повод казахским националистам в руководстве тогда ещё формально единой КП Казахстана настоять на принятии уже в том же 1989 году закона, согласно которому казахский язык становился единственным государственным языком республики. Учитывая имевшийся политический заказ, есть основания сомневаться в точности итогов переписи. Но даже эти результаты, заведомо скорректированные в пользу «титульной» народности, показали преобладание русских в большинстве регионов Северного и Восточного Казахстана, а также в столице — Алма-Ате.
Проводившаяся властями суверенного Казахстана политика привела в настоящее время к ещё большему снижению доли русских и других европейских народов в населении Казахстана и к дальнейшему возрастанию доли казахов. Характеризовать эту политику нет необходимости. Она и без того хорошо известна. Деятели русского национального движения, даже самые умеренные, были посажены режимом Назарбаева в тюрьмы. Да, этнократия в Казахстане, в отличие от Прибалтики, не узаконена ни одним юридическим документом, является как бы негласной, а русские не имеют формального статуса «некоренных» и не лишены гражданских прав. Но со всем этим этнократический режим Назарбаева является для русских не менее тяжким. Дело в том, что здесь мы имеем дело с несовместимостью культур и с давней укоренившейся этнофобией, которая носит взаимный характер, чтобы там ни думали сторонники «евразийского» синтеза.
При этом характерно, что в отношении ни одного другого народа из проживавших в Казахстане явной ксенофобии никогда не наблюдалось. Русские, украинцы, а также греки и немцы (до массового выезда на историческую родину в конце 1980-х) составляли в целом один этнокультурный круг. При том, что каждый этнос, особенно греки и немцы, сохранял свои бытовые особенности, отношения внутри этого круга носили эгалитарный характер. К этому кругу примыкали ещё узбеки, которые, как народ оседлый и земледельческий, во многих аспектах были ближе именно к европейцам, чем к родственным по языку и единоверным казахам. Это касается сельских местностей. В промышленности же сближение народов проявлялось ещё более явно, но опять-таки казахи находились в стороне от него, ибо уже тогда, благодаря политике партии, нацеливались на государственный аппарат и сферу государственной торговли. Годы независимости довели этот процесс превращения казахов в непроизводительное, но правящее сословие, до логического завершения.
Мои оценки межэтнической погоды в Казахстане основаны на личных впечатлениях многочисленных контактов с русскими из Южного Казахстана. Первое впечатление, которое я вынес из них ещё до распада СССР — это то, что никакой «дружбы народов», никакого «интернационализма» там в помине не существовало. Взаимоотношения с казахами всегда определялись глубокой ксенофобией, основанной на принципиальном различии культур. При этом не будем себя обманывать — жившие там русские, принимая в круг своего общения других европейцев, всегда считали себя (и по праву) высшей расой. Об этом свидетельствует хотя бы расхожее уничижительное обозначение титульного этноса — «звери». Когда я это узнал и спросил, почему их так прозвали, услышал в ответ: «Так они же, как звери — справляют нужду, где придётся: посреди улицы, у арыка, на глазах у всех…»
Не берусь судить, насколько верным было такое наблюдение, отмечу лишь, что оно носило характер всеобщего убеждения. В расхожих этнофобских анекдотах, на привычном нам месте культовых абстрактных «чукчей», там фигурировали казахи, причём сами анекдоты имели куда более конкретный, уничижительный и злобный характер. Моя сверстница, в те времена — ученица 7-го класса, хвалилась тем, как они «в школе лупят этих зверей» при каждом удобном случае. Надо думать, что «звери» в долгу не оставались, а если до 1989 года им не представлялось случая отплатить в достаточной мере, то после они отыгрались сполна.
Глубоко неправы те, кто считают русских такими уж пассивными и невинными жертвами этнических чисток байского режима! Вообще, этот плач по поводу того, что «мы такие хорошие, а нас везде обижают; за что?» — пора прекратить! Плачем мы никого не разжалобим, ибо никто никогда и нигде (слава Богу!) не поверит во врождённые миролюбие и слабость народа, построившего Империю. Мы можем только ослабить в самих себе волю к сопротивлению и к победе, если будем уповать на некую отвлечённую, одинаковую ко всем нациям, справедливость. Мы, русские, проявили себя в истории ничуть не менее, а, пожалуй, даже более удачливыми колонизаторами, чем англичане, французы и т. д. И это должно стать не предметом стыдливого умолчания, а поводом для гордости и примером для подражания.
В центре России проблема межэтнических и межкультурных контактов до настоящего времени не стояла остро. Поэтому столичная интеллигенция могла сколько угодно предаваться гуманистическим фантазиям на тему мирной ассимиляции народов. А евразийская идея могла родиться, как мы теперь понимаем, вообще только в эмиграции, где от России оставалось одно воспоминание. В тех же регионах, где происходил интенсивный контакт русских с другими народами, где проходил (по американской терминологии) «фронтир» нации, самосознание русских всегда, даже в советское время, определялось остро переживаемым чувством национальной особенности, противоположности своим соседям, чувством национализма, окрашенного в агрессивные цвета, как это характерно для всякой сильной нации. Это всегда следует помнить прожектёрам, мечтающим учредить вместо России какую-нибудь Ордусь или Улус-Русь!
* * *
В последнее время распространилось поветрие расценивать Империю как простой синтез народов и национальных культур в сверхгосударстве и сверхнациональной культуре. Никакого исторического обоснования эта благодушная гуманистическая точка зрения под собой не имеет. Империя — это всегда иерархия. В первую очередь, иерархия народов. Имперская интеграция — это не горизонтальное слияние, подобное Советскому или Европейскому союзу, а жёсткое подчинение. Интересы России на бывшем и, надеемся, будущем имперском пространстве необходимо отстаивать всегда, следуя русской культурно-национальной парадигме. Любая иная модель взаимоотношений, настроенная на интеграцию, будет в длительной перспективе нежизнеспособна.03.05.2005
