«Карающая рука пролетариата»

Деятельность органов ЧК в Крыму в 1920—1921 гг..

«Для нас важно, что ЧК осуществляют
непосредственно диктатуру пролетариата,
и в этом отношении их роль неоценима».
В.И.Ленин

Ответственными за проведение красного террора в Крыму после эвакуации армии генерала П.Н.Врангеля принято называть председателя Крымревкома Бела Куна и секретаря Крымского обкома РКП (б), Розалию Землячку (Залкинд).

Нисколько не преуменьшая их роль в организации на территории полуострова кампании массовых казней, нельзя оставлять без внимания и деятельность других партийных работников, прежде всего, сотрудников карательных органов. Именно они воплощали в жизнь распоряжение советского руководства «вырвать с корнем гидру контрреволюции». О том, как это происходило, рассказывается в пронзительной книге известного писателя Русского Зарубежья, Ивана Шмелева, «Солнце мертвых»:

«Нужно было… показать, как „железная метла“ метет чисто, работает без отказу. Убить надо было очень много. Больше ста двадцати тысяч. И убить на бойнях. Не знаю, сколько убивают на чикагских бойнях. Тут дело было проще: убивали и зарывали. А то и совсем просто: заваливали овраги. А то и совсем просто-просто: выкидывали в море. По воле людей, которые открыли тайну: сделать человечество счастливым. Для этого надо начинать — с человечьих боен.

И вот — убивали, ночью. Днем… спали. Они спали, а другие, в подвалах, ждали… Целые армии в подвалах ждали. Юных, зрелых и старых — с горячей кровью».[1]

Проводниками репрессий выступали особые отделы (ОО) 4-й и 6-й армий, Черного и Азовского морей. Деятельность особых отделов направлялась Крымской ударной группой, начальником которой был назначен заместитель начальника Особого отдела Южного и Юго-западного фронтов, Ефим Евдокимов.

Активное участие Евдокимова в «зачистке» полуострова от «контрреволюционного элемента», подтверждается его характеристикой, данной для награждения орденом Красного Знамени:

«Во время разгрома армии генерала Врангеля в Крыму тов. Евдокимов с экспедицией очистил Крымский полуостров от оставшихся там для подполья белых офицеров и контрразведчиков, изъяв до 30 губернаторов, 50 генералов, более 300 полковников, столько же контрразведчиков и в общем до 12 000 белого элемента, чем предупредил возможность появления в Крыму белых банд». На наградном списке Е. Евдокимова командующий Южным фронтом Михаил Фрунзе оставил свою резолюцию: «Считаю деятельность т. Евдокимова заслуживающей поощрения. Ввиду особого характера этой деятельности проведение награждения в обычном порядке не совсем удобно».[2]

Помимо особых отделов, на территории Крыма работали и другие карательные структуры — Крымская чрезвычайная комиссия (КрымЧК) уездные политотделы, ТрансЧК, МорЧК.

Деятельность советского репрессивного аппарата характеризовалась высокой степенью произвола и бесконтрольности. Как написал в своих воспоминаниях видный советский полярник Иван Папанин, в рассматриваемый период бывший комендантом Крымской ЧК, — «царскими законами мы, естественно, пользоваться не могли, новые молодая республика только еще создавала. При определении меры виновности того или иного арестованного следователю приходилось полагаться на свою революционную сознательность».[3]

Принимая решение по делу каждого конкретного человека, члены особых «троек» действовали в полном соответствии с рекомендациями члена Коллегии ВЧК, Мартына Лациса:

«Не ищите на следствии материала и доказательств того, что обвиняемый действовал делом или словом против советской власти. Первый вопрос, который вы должны ему предложить — к какому классу он принадлежит, какого он происхождения, воспитания, образования или профессии. Эти вопросы и должны определить судьбу обвиняемого. В этом смысл и сущность красного террора».[4]

Наглядным подтверждением этому служат опросные листы арестованных в Крыму осенью 1920 г., хранящиеся в архиве Службы безопасности Украины. В графе «В чем обвиняется?» чекистские следователи, не сомневаясь, писали: «казак», «подпоручик», «чиновник военного времени», «штабс-капитан», «доброволец» и т. п.

Так, арестованный 20 ноября 1920 г. в Симферополе уроженец Санкт-Петербурга Сергей Лефрансуа ОО ВЧК при 15-й стрелковой дивизии был осужден к расстрелу «за службу в белой армии комендантом госпиталя», а арестованный 17 декабря 1920 г. в Феодосии бывший чиновник Митрофан Коробцев — «за принадлежность к белогвардейской власти и как дворянин».[5]

Процедура рассмотрения анкет арестованных была максимально упрощена. Выслушав краткий доклад начальника Особого отдела, участники «тройки» подписывали заранее заготовленное постановление о расстреле и передавали его к исполнению.

Наибольшее количество расстрелов происходило в Феодосии, Ялте, Севастополе и Керчи. С не меньшим размахом репрессии проводились и в крымской столице.

22 ноября 1920 г. в Симферополе чрезвычайной «тройкой» ОО ВЧК при Реввоенсовете (РВС) Южного фронта под председательством Василия Манцева были вынесены постановления о расстреле 117, 154 и 857 человек.[6] В тот же день «тройка» ОО ВЧК при РВС 6-й армии под председательством Николая Быстрых приговорила к расстрелу еще 27 человек, а сутки спустя — 28, 16 и 25 человек.[7] Среди расстрелянных были не только белогвардейцы, но и недавние союзники красных — махновцы.

Местом проведения экзекуций служила усадьба Крымтаева. Наряду с этим, расстрелы происходили и в других местах, например, за железнодорожным вокзалом. Сохранилось описание одной из подобных расправ:

«На рассвете всех офицеров вывели из дома в сад, где разделили на пять групп. Первую группу заставили вырыть себе братскую могилу, и когда она была вырыта, их поставили перед ней в ряд и залпом расстреляли. Большинство тел расстрелянных попадало прямо в могилу.

Вторую группу заставили стащить туда остальных расстрелянных товарищей и закопать могилу. После этого заставили их вырыть новую могилу для себя. Затем расстреляли новым залпом вторую группу, заставив третью делать то же, что и вторую и т. д… На другой день из казармы была уведена новая партия офицеров, и с ней повторилось то же самое…»[8]

«Окраины города Симферополя, — вспоминал генерал Иродион Данилов, служивший у красных в штабе 4-й армии, — были полны зловония от разлагавшихся трупов расстрелянных, которых даже не закапывали в землю. Ямы за Воронцовским садом и в имении Крымтаева оранжереи были полны трупами расстрелянных, слегка присыпанных землей, а курсанты кавалерийской школы (будущие красные командиры) ездили за полторы версты от своих казарм (бывшего Конного полка) выбивать камнями золотые зубы изо рта казненных, причем эта охота давала всегда большую добычу. Общая цифра расстрелянных в одном Симферополе со дня вступления красных в Крым до 1-го апреля 1921 года доходила до 20 000, а все число расстрелянных во всем Крыму — до чудовищных размеров — 80 000 человек. Правда ли это или нет, сказать не могу, так как ужасаясь такой цифре, сам не хочешь в нее верить, но ее называли коммунисты, причастные к этим расстрелам, и хвастались ею в разговорах между собой, ставя это в заслугу деятельности Чека и Особого Отдела».[9]

Расправившись с явившимися на регистрацию врангелевцами, чекисты стали устраивать облавы, оцепляя целые кварталы. Сгоняя задержанных в фильтрационные пункты, проводили в течение нескольких дней сортировку, проверяя документы и решая, кого отпустить на свободу, а кого увезти за город, на расстрел.

Среди казненных было много женщин, стариков и детей. Сохранился рапорт красноармейца Рубежова о расстреле им 15-летней Марии Курбатской, санитарки в госпитале 91-го полка 2-й конной армии, арестованной 25 ноября в Евпатории по подозрению в выдаче белым группы советских подпольщиков.[10]

Старания чекистов были высоко оценены руководством. Приказом № 1665 от 10 сентября 1921 г. заместитель командующего войсками Украины и Крыма, Константин Авксентьевский, за «понесенные труды при ликвидации врангелевского фронта» наградил трофейными конями Ефима Евдокимова и Семена Дукельского — начальника ОО Всеукраинской ЧК по борьбе с бандитизмом.[11]

Еще один участник крымской «зачистки», начальник ОО Крымской областной ЧК (КрымоблЧК) Николай Быстрых, получил от Дзержинского серебряную саблю с надписью «за храбрость».

Не забывали и непосредственных исполнителей приговоров — участников расстрельных команд. В качестве поощрения их наделяли дополнительными продовольственными пайками, выдавали водку, вино.

Разрешали поживиться вещами казненных — нательными крестиками, одеждой и обручальными кольцами.

По свидетельствам современников, каждый из палачей имел по 4−5 любовниц из числа жен расстрелянных, заложниц и медсестер.[12] Под страхом смерти женщин принуждали к сожительству, однако и подневольное согласие не гарантировало несчастным спасения. Время от времени убийцы обновляли свои «гаремы», расстреливая прежних сожительниц вместе с очередной партией жертв.

Отдельного упоминания заслуживают взаимоотношения чекистов с армейскими и партийными органами. Складывались они довольно непросто.

Поскольку среди арестованных было немало людей, чьи знания и опыт могли быть использованы большевиками для упрочения своей власти, советские учреждения ходатайствовали об освобождении тех или иных лиц. В отдельных случаях чекисты удовлетворяли эти ходатайства, и некоторые потенциальные смертники действительно обретали свободу. Так, арестованный 16 ноября 1920 г. бывший симферопольский городской глава Сергей Усов благодаря заступничеству Правления союза рабочих городского самоуправления и нескольких коммунистов, в итоге был отпущен на волю.[13]

В то же время, имеется немало обратных примеров, когда поступавшие в ЧК ходатайства об освобождении попросту игнорировались, и арестованные приговаривались к расстрелу. Наглядным подтверждением этому служит трагическая судьба Сергея Барсова. Уроженец Киева, чиновник, коллежский регистратор, Барсов работал при Врангеле делопроизводителем в ялтинской государственной страже. Не меняя места работы, с приходом в город частей Красной армии стал работать на той же должности в ялтинской милиции. 25 ноября 1920 г. Барсов был арестован. Узнав об этом, начальник ялтинской милиции направил в ЧК ходатайство об освобождении Барсова из-под стражи «как человека аполитически нейтрального по отношению к Советской власти».[14]

Несмотря на это, 7 декабря 1920 г. чиновника приговорили к расстрелу.

Еще один случай творимого чекистами произвола упоминается в докладе о положении в Крыму, составленном представителем Народного комиссариата по делам национальностей Мирсаидом Султаном-Галиевым, побывавшим на полуострове в начале 1921 г.:

«Ко мне в Симферополь приезжает представитель от 2-х населенных татарами волостей Красноаремейского уезда (бывш. Ялтинского) с пригово­рами от сельчан о необходимости освобождения арестованных особым отде­лом Морведа татарских крестьян. Татары ручаются, что они арестованы по ложному доносу и никогда ни в каких политических организациях не уча­ствовали. Я посылаю телеграмму в Севастополь с просьбой приостановить суд над арестованными до моего приезда и, объезжая южное побережье Крыма, заезжаю в особый отдел Морведа. Мне там указывают, будто рас­крыт монархический заговор и что татары, за которых ходатайствуют ял­тинцы, имели связь с заговорщиками. Узнаю также еще одну подробность, что, несмотря на то, что следствие по этому делу еще не было закончено, подозреваемые в заговоре были уже расстреляны».[15]

Помимо свидетельств разногласий чекистов с партийными органами, имеются также примеры конфликтов ЧК с военнослужащими частей Красной армии. Известный крымский исследователь Андрей Ишин в одном из своих очерков, посвященных анализу социально-политической обстановки на полуострове в 1920-е годы, приводит отрывок из телеграммы от 14 декабря 1920 г., адресованной председателю Крымревкома Бела Куну, в которой командующий 138-й бригады Козырь жаловался на действия сотрудников Особого отдела Черного и Азовского морей:

«13 декабря около 19 часов, возвращаясь с начснабарм 4 (начальником снабжения 4-й армии — авт.), догнали команду, находящуюся при ударной тройке морского Особого отдела. Команда следовала в полном беспорядке. Я приказал как начгар (начальник гарнизона — Д.С.) привести команду в порядок и следовать к месту назначения в головном порядке. На мое приказание последовал ответ: „Мы никаких начгарнизонов не признаем“, — и объявили меня арестованным, чему я не подчинился и уехал в штаб… начособотдел (начальник Особого отдела — Д.С.) приказывает мне явиться к нему для допроса…»[16]

Говоря о динамике террора в Крыму, необходимо отметить, что массовые убийства достигли своего апогея в период с конца ноября 1920 г. по март 1921 г., затем их волна стала понемногу спадать. Начиная с апреля 1921 г. чекисты переходят к новым формам работы — массовой проверке населения на лояльность. По-прежнему выносятся смертные приговоры, но их значительно меньше. Широко применяется заключение в концентрационные лагеря и высылка из Крыма.

Так, арестованный в Симферополе 21 апреля 1921 г. Крымской ЧК «за службу у белых», уроженец Минска, Александр Кухарский, был осужден к 2 годам исправительно-трудовых лагерей[17], а арестованная в Керчи «за эвакуацию от советской власти», уроженка Харькова, Валерия Бровцина, 16 апреля 1921 г. выслана из Крыма по месту прежнего проживания.[18]

Предпринимаются активные меры по реорганизации чекистского аппарата. Еще 21 января 1921 г. Оргбюро ЦК РКП (б), рассмотрев просьбу Крымобласткома, постановило: «Создать в Крыму сильную ЧК с подчинением ей всех особотделов Крыма (армии и флота), признать необходимым особые отделы армии и флота подчинить Крымчека».[19]

18 апреля 1921 г. на заседании Симферопольской городской чрезвычайной комиссии (СГЧК) под председательством Е. Евдокимова принимается решение о реорганизации СГЧК в Крымскую областную ЧК (КОЧК), с непосредственным подчинением ВЧК. Особые отделы 4-й армии и Черного и Азовского морей были ликвидированы, и вместо них создан Особый отдел при КОЧК.[20]

Процесс усовершенствования структуры карательных органов сопровождался многими трудностями. По-прежнему нередкими были случаи злоупотребления чекистов служебным положением, и даже откровенная уголовщина.

В Керченской ЧК, например, избивали арестованных, незаконно приговорили к расстрелу несовершеннолетнего. В Феодосии под видом обысков грабили семьи бывших офицеров, зажиточных крестьян. В Ялте уполномоченный ЧК Петерсон организовал банду, терроризировавшую мирное население.[21] Серьезные проступки допускали коллегии Севастопольской и Джанкойской ЧК.

Сам председатель ВЧК, Феликс Дзержинский, признавал, что в Крымской ЧК процветают «уголовщина, пьянство и грабежи», и пока среди ее сотрудников преобладают деклассированные матросы, «хулиганство не прекратится».[22]

Для устранения указанных недостатков были приняты жесткие меры. Коллегии Керченской, Джанкойской и Севастопольской ЧК были привлечены к уголовной ответственности, ряд сотрудников Феодосийской ЧК расстрелян, банда Петерсона разгромлена, сам он убит.[23]

Вместе с тем, смертные приговоры проштрафившимся чекистам выносились лишь в исключительных случаях. Чаще всего, сотрудников ЧК, злоупотребивших служебным положением, приговаривали к тюремному заключению либо изгоняли из органов. Так, председатель Керченской ЧК, Иосиф Каминский, будучи признан виновным в многочисленных нарушениях «советской законности» (расстрел несовершеннолетнего, избиение арестованных), с учетом «прежних заслуг перед революцией» был только освобожден от занимаемой должности, а член коллегии Керченской ЧК, некто Михайлов, — осужден на 1 год тюрьмы.[24]

Несмотря на сокращение масштабов террора, режим чрезвычайного положения сохранялся на территории Крымского полуострова до ноября 1921 г. К этому времени советские репрессивные органы прошли длительную и сложную эволюцию, конечным результатом которой стало усовершенствование организации аппарата ЧК, улучшение его кадрового состава, изменение методов и стиля работы.

При этом процесс истребления «буржуазии», начатый чекистами осенью 1920 г., не был ими доведен до конца. Подтверждением этому служат данные годового отчета Крымской ЧК, в котором отмечалось, что «чрезвычайная чистка ОО Ч-А (Особый отдел Черного и Азовского морей — Д.С.) и Крым. ЧК не могли[25] с корнем вырвать „бывших“. Они рассосались в советах, хозяйственных учреждениях».[26]

Тем самым сотрудники советских карательных органов ясно давали понять, что массовые репрессии против «классово чуждых» будут продолжаться и в будущем.

Автор выражает благодарность исследователю проблем истории Гражданской войны в Крыму, магистру государственного управления, члену Союза русских, украинских и белорусских писателей Автономной республики Крым, В.Г.Зарубину, и главному редактору альманаха «Белая гвардия», кандидату исторических наук, В.Ж.Цветкову — за помощь и поддержку, оказанную в процессе написания данного очерка.

Впервые опубликовано: альманах «Белая гвардия», № 10 — М.: «Посев», 2008. — с.244−247