Ревкомы Крыма как средство осуществления политики массового террора

1920−1921 гг.

Ревкомами (революционными комитетами) в годы Гражданской войны называли временные советские чрезвычайные органы власти. Создаваемые на основании распоряжений местных Советов, партийных организаций и реввоенсоветов фронтов, ревкомы наделялись широкими полномочиями, сосредотачивая в своих руках всю полноту военной и политической власти.

Создание ревкомов началось с первой половины 1918 г.; их массовое образование относится к 1919 г.[1]

На территории Крымского полуострова революционные комитеты возникли после его занятия Красной армией в ноябре 1920 г. 16 ноября на совместном заседании членов РВС Южного фронта и начавшего действовать в тот же день Крымского обкома РКП (б) был создан Крымский революционный комитет в составе председателя, его заместителя и четырех членов.[2]

Новообразованную структуру возглавил венгерский коммунист Бела Кун, его заместителем стал Юрий Петрович Гавен (Ян Эрнестович Дауман) — один из руководителей борьбы за установление советской власти в Крыму в 1917—1918 гг., сопровождавшейся массовыми убийствами офицеров и гражданских лиц.

Помимо вышеназванных деятелей, в состав Крымревкома вошли С. Меметов, С. Идрисов, С. Давыдов (Вульфсон), А. Лидэ.

Формирование системы органов новой власти осуществлялось на протяжении второй половины ноября и завершилось к середине декабря 1920 г. К этому времени на полуострове были созданы городские, уездные, сельские и волостные ревкомы, при помощи которых была проведена национализация промышленности, транспорта, банков, конфискация помещичьих хозяйств.

В процессе своего становления советские чрезвычайные органы столкнулись со многими трудностями. Главной проблемой стал острый дефицит местных кадров, необходимых для организации управления Крымом. За время пребывания на полуострове врангелевцев коммунистическому подполью был нанесен тяжелый урон: десятки партийных работников были расстреляны, так что к началу 1921 г. в составе Крымской партийной организации насчитывалось немногим более 1 тыс. человек.[3]

В результате революционные комитеты приходилось комплектовать армейскими и чекистскими кадрами. Не будучи знакомы с местной спецификой, лишенные опыта в мирном строительстве, представители новой власти осуществляли свою деятельность при помощи насилия и террора.

После эвакуации армии Врангеля в Крыму оставалось большое количество офицеров и солдат Белой армии, гражданских и военных чиновников, беженцев. По мнению партийного руководства, все эти люди являли собой источник потенциальной угрозы.

Выступая 6 декабря 1920 года в Москве на собрании актива Московской организации РКП (б), Ленин заявил: «Сейчас в Крыму 300 тыс. буржуазии. Это источник будущей спекуляции, шпионства, всякой помощи капиталистам. Но мы их не боимся. Мы говорим, что возьмем их, распределим, подчиним, переварим».[4]

Слова большевистского лидера были правильно поняты местными военными и партийными органами.

На полуострове был установлен режим чрезвычайного положения. Люди были лишены возможности уехать из Крыма, поскольку каждый пропуск подписывал лично председатель Крымревкома, Бела Кун.

Известно его высказывание: «…Крым это — бутылка, из которой ни один контрреволюционер не выскочит, а так как Крым отстал на три года в своем революционном движении, то мы быстро подвинем его к общему революционному уровню России…»[5]

17 ноября 1920 г. был издан приказ Крымревкома № 4 об обязательной регистрации всех иностранных подданных; лиц, прибывших на территорию полуострова с июня 1919 г.; офицеров, чиновников военного времени, солдат, работников мирных учреждений.

Поверив обещаниям об амнистии, данным победителями накануне взятия Крыма, тысячи людей явились на регистрационные пункты, сразу образовав огромные очереди. Поначалу людей регистрировали и распускали по домам. Однако 25 декабря 1920 г. приказом Крымревкома № 167 была объявлена повторная регистрация, и все пришедшие на нее были арестованы и расстреляны.

Как видно из вышеизложенного, трудности в формировании органов новой власти нисколько не помешали последней выступить в роли организатора кампании масштабных репрессий.

Уничтожение «контрреволюционного элемента» осуществлялось по всей территории Крымского полуострова, превращенного властями в один большой концентрационный лагерь. Расстрелу подлежали не только те, кто принимал участие в вооруженной борьбе против большевизма, но и имевшие непролетарское происхождение мирные жители — преподаватели и учащиеся, сестры милосердия, священники, предприниматели, инженеры, врачи.

В числе казненных были сын писателя Ивана Шмелева Сергей, брат выдающегося политика и публициста Василия Шульгина Дмитрий. Жертвами репрессий стали и такие известные личности, как управляющий Таврической казенной палатой, экономист и финансист А.П. Барт; бывший министр продовольствия, торговли и промышленности второго Краевого правительства, А.А. Стевен; заместитель министра юстиции России, И. Е. Ильяшенко; уполномоченный Комитета призрения и Всероссийского Общества Красного Креста, И. М. Бич-Лубенский, потомки знатных дворянских родов — князей Трубецких и Барятинских.

По свидетельству поэта Максимилиана Волошина, из каждых трех крымских интеллигентов в эти суровые годы погибло двое. [6]

Вскоре террор распространился и на рабочих. Так, железнодорожников, ушедших из Курска вместе с отступающими частями Добровольческой армии, обосновавшихся в походном лагере неподалеку от Феодосии, в ночь с 19 на 20 ноября вывели вместе с семьями на мыс Св. Ильи и там расстреляли.[7] В Севастополе казнили около 500 портовых рабочих за то, что они обеспечивали погрузку на корабли врангелевских войск.

Для выявления как можно большего количества «классово чуждых» властями использовались различные методы — от организации облав до поощрения доносительства.

Весьма показателен, в этой связи, приказ Крымревкома № 192 от 3 января 1921 г. «Об оказании помощи Крымской чрезвычайной комиссии в борьбе с остатками контрреволюции», призывавший крымчан «исполнить свой гражданский долг» и сообщать чекистам «всякие сведения о скрывающихся белогвардейцах, контрреволюционерах и примазавшихся к Советской власти, пролезших в советские учреждения».[8]

И надо сказать, что некоторые жители полуострова с готовностью откликались на эти призывы. Так, расстрелянная в Ялте вместе со своей дочерью княгиня Надежда Барятинская была арестована по заявлению некого А.Григорьева.[9] Не будь этого доноса — кто знает, возможно, княгиня и ее близкие остались бы живы.

Имя Бела Куна в Крыму стало синонимом массового террора. Недобрую память оставила после себя и секретарь обкома РКП (б), Р.С. Землячка (Залкинд). Побывавший на полуострове в феврале-марте 1921 г. представитель Народного комиссариата по делам национальностей М.Х. Султан-Галиев так охарактеризовал эту женщину:

«…тов. Самойлова (Землячка) — край­не нервная и больная женщина, отрицавшая в своей работе какую бы то ни было систему убеждения и оставившая по себе почти у всех работников па­мять „Аракчеевских времен“. Не нужное ни к чему нервничание, слишком повышенный тон в разговоре со всеми почти товарищами, чрезмерная тре­бовательность там, где нельзя было ее предъявлять, ее незаслуженные ре­прессии ко всем тем, кто имел хотя бы небольшую смелость „сметь свое суждение иметь“ или просто „не понравился“ ей своей внешностью, — со­ставляли отличительную черту ее „работы“. Высылка партийных работни­ков из Крыма обратно на север, особенно после постановления Оргбюро ЦК партии о направлении партийных работников в Крым только с разрешени­ем ЦК, приняла эпидемический характер. „Высылались“ все без разбора, кто бы то ни был, и не единицами, а целыми пачками — десятками и сотня­ми. Такая терроризация организации дала самые отрицательные результа­ты. В бытность тов. Самойловой в Крыму буквально все работники дрожали перед ней, не смея ослушаться ее хотя бы самых глупых или ошибочных распоряжений».[10]

Точное количество погибших в Крыму неизвестно. Называются разные цифры: 20, 50, 80, 120 тыс.

Неудивительно, что применение террора в столь невероятных масштабах вызвало возмущение у многих партийных работников. В частности, против осуществляемой на полуострове кампании массовых казней высказался Ю.П. Гавен. 14 декабря 1920 г. он написал члену ЦК РКП (б) Н. Крестинскому:

«Т. Бела Кун, один из тех работников, который нуждается в сдерживающем центре… Здесь он превратился в гения массового террора. Я лично тоже стою за проведение массового террора в Крыму, чтобы очистить полуостров от белогвардейщины. Но у нас от красного террора гибнут не только много случайного элемента, но и люди, оказывающие всяческую поддержку нашим подпольным работникам, спасавшим их от петли».[11]

В ответ на это Залкинд и Кун обвиняли Гавена и других выступавших против террора в «мягкотелости» и «мелкобуржуазности», требуя удалить их из Крыма.

В документе, подписанном Р.С. Землячкой в начале декабря 1920 г., отмечалось, что «действия Особых Отделов вызвали массу ходатайств со стороны местных коммунистов <> Областкомом было указано на недопустимость массовых ходатайств и предложено партийным бюро ни в коем случае не давать своей санкции подобным ходатайствам, а наоборот, оказать действительную помощь Особым Отделам в их работе по окончательному искоренению контрреволюции».[12]

В крымском правительстве назрел серьезный конфликт, итогом которого стало отозвание Залкинд и Куна из Крыма, и назначение на должность председателя Крымревкома члена РВС 4-й армии, А.М. Лидэ. М.Х. Султан-Галиев в своем докладе отметил: «тов. Лидэ — больной психически, сильно утомившийся и нуждающийся в отдыхе работник. У него парализованы оба плеча и одна нога, и он с большим трудом двигает­ся. Исследовавшие его недавно врачи утверждают, что переутомление его организма достигло крайних пределов и что если он не будет лечиться, то через несколько месяцев может сойти с ума. Ясно, что требовать от такого работника умелого руководства партийной работой было нельзя. Он пошел по пути т. Самойловой, правда, временами с некоторыми ослаблениями, но это „ослабление“ носило непостоянный характер и лишь раздражало орга­низацию, вызывая в ней внутренние трения».[13]

Не отличался гуманизмом и сменивший Лидэ в феврале 1921 г. М.Х. Поляков. Однако, невзирая на прежнее активное применение бессудных расстрелов, весной 1921 г. их волна начинает понемногу спадать.

Поскольку многие «враждебные элементы» были к этому времени уничтожены, дальнейшее проведение политики массового террора власти посчитали нецелесообразным.

При этом на полуострове все также сохранялся режим чрезвычайного положения, а состояние экономики с каждым днем становилось все хуже. В промышленности и на транспорте царила разруха; не лучше обстояли дела и в сельском хозяйстве.

Продразверстка, отмененная Х съездом РКП (б) в марте 1921 года, держалась в Крыму до июня. Весной 1921 г. в качестве излишков изымали даже посевной фонд.[14]

Каждый крестьянин, вывозивший свои продукты на рынок, объявлялся «смертельным врагом Советской власти», а свободная торговля — «путем к возрождению царского режима».[15]

Безземельных крестьян (их было не менее 40% от общего количества сельских жителей) насильственно заставляли работать в совхозах, созданных на основе конфискованных помещичьих хозяйств.

Людей, которые никогда не копали земли, под дулами винтовок принуждали перекапывать виноградники. Ведя борьбу с «буржуазными пережитками», изымали рыболовецкие снасти, лошадей и коров.

Эти мероприятия власти способствовали росту народного недовольства. Официальные документы тех лет характеризовали обстановку в Крыму как нестабильную и взрывоопасную.

В докладе представителя наркомата по делам национальностей З. Булушева от 12 мая 1921 г. на имя Сталина говорилось: «…Вся крымская власть — назначенцы, ничего общего не имеющие с местным населением. <> Сотни заложников, батраков и беднейших крестьян заставляют работать в совхозах. Совхозы, являясь государственными формами, имеют больше прав для притеснения местного населения, чем бывшие частные владельцы. Совхозы захватывают лучшие земли. Крестьяне видят в советской власти еще большего эксплуататора, чем царизм».[16]

Осуществляемая властью политика продовольственной диктатуры сказалась катастрофическим образом на состоянии крымской деревни, спровоцировав массовый голод, продолжавшийся до лета 1923 г. и унесший более 100 тыс. жизней.

Справившись с поставленной перед ними задачей — очистив полуостров от «буржуазии», ревкомы прекратили свое существование осенью 1921 г., уступив место постоянным органам власти — городским и сельским Советам.[17]

Однако трагические последствия их деятельности давали о себе знать еще долгие годы…

Впервые опубликовано: альманах «Белая гвардия», № 10 — М.: «Посев», 2008. — с.242−244