Главная власть для художника — истина

— Раньше духовное воздействие писателя было связано с тем, что он прочитывался, становился центром обсуждения. Что сегодня нас духовно всё ещё скрепляет? Только школьная классика. Лишь она осталась базой для общего обсуждения, общих мировоззренческих конструкций, смыслов.
Духовная власть в России сегодня принадлежит биороботам, которые управляют помощью телевидения. Потому что люди, даже очень плохие, не могут делать со страной то, что происходит у нас. На подобную информационную политику способны либо оккупанты, либо мутанты-биороботы. Русские по духу люди не могут так относиться к культуре, к традициям, к детям, к обществу вообще.
Мы должны понять, что люди духовного начала (настоящие писатели, деятели искусств и пр.) проиграли людям бизнеса в борьбе за влияние на умы, сердца и души. Вот суть процесса, который мы видим сегодня. Русские писатели не удержали нравственный идеал в своих руках.
«Правильная» литература уходит, и почти до конца разрушена правильная жизнь. «Потребителям» с помощью электронных СМИ внушается, будто простая, цельная человеческая жизнь — это нечто «элементарное», примитивное, и потому новой литературе нужен гаденький, грязный герой, живущий страстями и пустотой… Внушается, что совокупная мощь человеческого духа — не нужна. Современной цивилизации не нужно духовное напряжение, высокое замещается низким, а духовная мощь поглощается футбольными матчами, кинозрелищами, компьютерными играми.
И в этой ситуации те люди, которые сопротивляются манипуляции, ждут от писателей духовной работы, ждут, чтобы они сказали: всё не так, ребята. Это ловушка. Всё, что слишком легко достаётся, таит в себе опасность. Мы на пороге великой битвы народов за ресурсы. Нам ещё потребуется дух, а не прозябание.
Понятно, что если государству нужна высокая читательская культура, то оно должно «вложиться» — создать государственные издательства и сети распространения, которые бы на порядок повышали значимость писательского труда. Но не будем обольщаться — при нынешнем положении дел власть если и потратит деньги, то только на тех, кто разрушает государство, а не строит. Потому что такова логика биороботов. И это происходит уже много лет — посмотрите, кому присуждают миллионные литературные премии, кому делают медийную рекламу, кого навязывают в качестве «совести нации» и пр. Зрячему — всё ясно, слепой будет утверждать, что «так отрегулировал рынок», а кукловоды процесса по-прежнему дергать за верёвочки.

— Вы много пишете сами и активно занимаетесь литературно-организационным процессом (журнал «МОЛОКО», дискуссии, вечера, сообщение коллегам о том или ином конкурсе, чтобы посылали материалы). Почему вы тратите на это так много и времени и сил?

— Литературно-организационным процессом я занимаюсь исключительно из корыстных побуждений. Чем больше напишут другие люди, тем лучше для меня, потому что литература — дело тяжелое. Поэтому, когда я встречаю талантливого человека, я его стараюсь поддержать: давай, друг, работай!
С другой стороны, я надеюсь, что это моя деятельность не выходит за рамки разумного, потому что быть «общественницей» в литературе — в общем-то, смешно. Литература — удел одиноких. И многие творческие люди зачастую просто боятся остаться наедине с собой, со своим талантом, призванием, потому что это заставит их горько переосмыслить свою жизнь и сделанное ими. Многие откладывают эту нерадостную встречу, «заслоняясь» журналом, газетой или иной общественно-культурной деятельностью. Такой вот уход от себя.
Я же всё время пытаюсь остаться наедине сама с собой, но происходит это редко. Я никогда не хотела ничего возглавлять — это противно моей природе, потому что я больше человек созерцающий, чем действующий. Но меня всегда куда-то «выдвигали». Всё это происходит против моей воли, но с какого-то времени я перестаю противиться, и уже иду в русле судьбы.
Жизнь, суета, заботы, десятки обязательств уводят совершенно от художественного письма, от этого иного, ясного, светлого мира. И вдруг, дойдя до какого-то, только ему известного предела, маятник начинает возвращаться назад, взлетает — вместе с душой, с сердцем, на свою предельную высоту, и — снова — пустяки, суета, обыденность…

— У вас свой стиль. Вы его сознательно выработали и соблюдаете или иначе уже не получится писать, потому что это — наезженная колея? Не хотите попробовать писать как-нибудь «эдак»?

— Спасибо за комплимент! А то я переживала, что у меня нет такой самобытности, как допустим, у Владимира Личутина. И не могу написать: «Все на Руси смутилось, смешалось, завилось в косицы, как в речном омуте под глинистым кряжем, и, погружаясь на дно, обретает свинцовый цвет тоски и грусти…» Стиль — это когда автора по двум-трём абзацам сразу узнаешь.
Или возьмите Анну Серафимову, которая ведёт в газете «Завтра» колонку «Жили-были». Кто ещё из современных наших женщин-публицистов способен на такое изощрённое ехидство?! «Герой хап-труда Деринародбезопаски». Или: «Руководящая партия «Съедобная Россия». Очень точно сказано, достаточно посмотреть на чиновные пуза основного массива этой структуры. «Жили-были» — летопись нашего времени. Заслуживает народной литературной премии.
У меня же, как я о себе думаю, всё-таки нет такой яркости. Я всегда стремилась к простоте, и на этом пути не только многое обрела, но и кое-что потеряла. А главное, что хочется сохранить — это чувство «живой прозы», которое бы передалось читателю, и вот это стремление к подлинности избавляет автора от нагромождения метафор, от желания щегольнуть «мастерством писателя» или ловким сюжетом.
А что касается «колеи"… У честного художника, по большому счету, нет предшественников. Он сам свою тропу торит. И кто-то действительно пробивает тракт, по которому потом устремляются толпы, а кто-то прокладывает стёжку-дорожку, и она зарастает уже через год-два после его смерти.
А я бы хотела, да, оставить после себя проселочную дорогу, луговую, по которой не на иномарках поедут, а пешком пойдут русские люди, возвращаясь к самим себе. Босиком — не от бедности, а от желания прикоснуться к земле. Пусть это будет не для многих дорога, пусть другие будут счастье искать в фантастике или в метафизике, пусть! Но я хочу, чтобы этот мой путь, по которому пройдут мои читатели, был летний, счастливый, радостный, солнечный. И чтобы разнотравье кругом, и высокое небо, а главное, чтобы было это непередаваемое чувство сопричастности. Когда все вокруг родное, наше — от сельца в долине до церквушке на взгорье.
Но это, конечно, мечта. Выйдёт ли что из этого, трудно сказать.

— Нужна ли литературная критика в том виде, в котором она существует ныне: пересказ, реклама, пиар, компанейшина. Раньше литературная критика была компасом. А сейчас это что?

— Если я скажу, что пиар и компанейшина не нужны, что от этого изменится? Критика всегда следует за литературой. Так жизнь устроена. И если нам в литературе искусственно насаждают (с помощью антинациональных государственных структур) «цветы зла», то откуда же взяться добрым садоводам? Они не востребованы.
Остались единицы, которые идут своей дорогой. Сергей Куняев написал отличную книгу «Русский беркут» о поэте Павле Васильеве. Сейчас я с большим интересом читаю в «Нашем современнике» его новую работу о Николае Клюеве. Говорят, Сергей написал и книгу о современной литературе. Капитолина Кокшенева выпустила «Русскую критику» — серьёзную работу, потому что она построена на прочном фундаменте главных смыслов нашей культуры. И несколько книжек, которым сделали огромную медийную рекламу, чтобы вбить в голову в качестве новых «опорных конструкций», Кокшенева с большим изяществом «развинтила».
Я бы, конечно, никогда не смогла стать критиком, потому что для этого нужен большой запас физического здоровья. Один раз увидишь самодовольную тыквообразную физиономию «властителя дум» — читать уже никогда не станешь, только под страхом пыток. А критики на это способны — с целью санации литпространства. Вот Юрий Павлов из Армавира. Въедливый товарищ, ничего не скажешь. И он с успехом «документирует» проделки нравственно нечистоплотных, но весьма известных литераторов. Честь и хвала.
У «Литгазеты» есть автор — Лев Пирогов, некоторые его работы доставляют мне большое удовольствие. И ещё одно имя — Варвара Жданова. Её статья «Пропавшая грамота» про финалистов литературной премии «Большая книга» за 2008 год, по-моему, написана блестяще.
Что же касается так называемой «новой критики» — целой генерации молодых людей, голова которых набита университетскими «дискурсами» и погоней за репутацией «вершителей судеб», то это явление ничего, кроме сожаления, не вызывает. Азартная «сортировка» плодов, которые созрели из «цветов зла», кажется мне занятием совершенно бесполезным. Смешно, как люди с умным видом рассуждают о том, что один продукт «подванивает» больше или меньше другого, и что произойдёт, если его «надкусить» — рвота или расстройство желудка. Мне такая критика неинтересна.
Мне кажется, что хорошим критиком (да и хорошим писателем) может стать только нравственно безупречный человек. И тогда его слово действительно благотворно влияет на литератора. В моей жизни, например, такие случаи были. Корректные, но честные отзывы о том, что я делаю, заставляли меня крепко задуматься и по-иному посмотреть на то, как я живу.

— За что вы любите того или иного писателя? Это любовь за что-то или за что, не знаю сам?

— Лев Толстой говорил, что в любом произведении читатель ищет, прежде всего, душу художника. И меня больше трогают безыскусные, но честные воспоминания «простого» трудящегося человека, чем изощрённые словесные кружева литератора, у которого «есть способности», но сказать нечего. Духовно вредных книг много, и лучше их не читать.
Зато высота и красота души художника всегда привлекают необыкновенно. Мне кажется, лучше всего это качество удаётся выразить поэзии. «Почему люди не летают, как птицы?» Стихи — это и есть тот полёт, о котором каждый из нас мечтает. Поэтичность прозы для меня тоже важна. И, напротив, я не люблю натурализма и физиологии в литературе, не люблю бесстыдства и настырности, цинизма и распущенности. Это не значит, что эти качества мне не присущи вообще, но я не хочу их поощрять — ни в себе, ни в других.
В юности я купила в книжном магазине книгу стихов Валентина Сорокина «Признание». После я много раз её перечитывала и даже не мечтала встретиться с автором. Прошло время, и в годы учебы в Литературном институте Валентин Васильевич оказал колоссальное влияние на мое становление. Это к вопросу о родстве душ и о том, как неожиданно может отозваться наше слово… Мне очень близок, как прозаик — я считаю его непревзойдённым мастером — Виктор Иванович Лихоносов. Кстати, несколько лет назад я узнала, что мы, в общем-то, земляки, его мама родом из Воронежской области, из соседнего района. Хотя, допустим, Кнут Гамсун, которого я очень люблю, вовсе мне не земляк, но мне он дорог своим восприятием жизни и природы.
Можно много назвать имён и фамилий писателей, чьи произведения мне близки. И если говорить о ныне действующих литераторах, то для меня в художнике важна его гражданская позиция, честность. Почему же и не любить писателя отважного и мужественного?! Только его и нужно любить. Гоголь примерно так писал: «…Тот, кто не имеет в душе прекрасных свойств и начал, никогда не опишет их…»

— Вас относят к лучшим писателям своего поколения. Это для вас честь или ответственность?

— Спасибо за высокую оценку моего скромного труда. Моё нынешнее самоощущение в литературе — очень спокойное, и его уже трудно поколебать. О себе я могу сказать следующее: я никогда не думала, что я буду автором книг, что о том, что я написала, будут рассуждать светлые головы, люди, гораздо более умные (прежде всего, в житейском смысле), чем я… Мне удалось написать несколько хороших рассказов. В них верно и точно отразилось время. Может быть, это 3 или 4 рассказа на сегодня. Но даже такая малость не каждому литератору удается. Я знаю, что эти 3−4-5 рассказов не написали никто из тех, о ком шумят в литпрессе или у кого есть телевизионная известность. Я написала эти рассказы не потому, что я как-то уж особо литературно одарена (есть люди гораздо более талантливые, чем я), или не потому, что обладаю особыми аналитическими способностями, эрудицией. Но есть такое качество, как сопричастность. И эти миги «чувствования России» передаются в прозе.
А ещё я благодарю Бога, что в своем литературном становлении я ничем не обязана тем, кто оплёвывал и разрушал мою родину, поганил русскую культуру и русских язык. Это меня радует иногда даже больше, чем хороший рассказ. Чистая совесть — лучшее творчество.
Судьба выбирает писателя и ставит его на своё, определённое место. И он с этого холма ли, кочки, смотрит на мир. И — «Вперёд, к новым вершинам, на которых никто не бывал»!

— Мне кажется, что именно женщины сейчас могли бы поставить правильные вопросы бытия в книгах, верно оценить и проанализировать состояние общества. Но они вынуждены работать не на книги, а на еду. Не кажется ли вам, что женщины точнее улавливают какие-то знаки времени?

— Честно говоря, к женщинам в литературе я отношусь скептически. Хотя сама пишу, и литература для меня — не забава, а нечто близкое к сути моей жизни. Но! Вот, допустим (это моё личное мнение, я его никому не навязываю), лучший роман в русской литературе в позднее советское время написала Зоя Прокопьева. Книга «Своим чередом». Лучший роман о ельцинизме и современном российском капитализме написала Вера Галактионова — «5/4 накануне тишины». Ну и что? Что дальше? Давайте у нас женщины станут лучшими режиссерами, лучшими художниками, сталеварами, шахтёрами, боксёрами… Извините, а нам это надо?! Это совершенно ненормальные процессы! Они свидетельствуют об упадке мужественности и о качестве нашего мужского населения вообще. Это уже судороги цивилизации, когда женщины в массовом порядке начинают выполнять мужскую работу. Потому что мужчины главную женскую работу — рождение детей — не сделают ни при каких условиях, это невозможно.
Допустим, женщины-писательницы поставят «правильные вопросы бытия» в своих книгах и укажут «путь к счастью». И кто нас поведёт?
Общество наше стало невыразимо бабьим. Врачи — женщины. Учителя — женщины. Б о льшая часть творческой интеллигенции — женщины. Меня, например, это очень сильно расстраивает. А где мужчины? В тюрьмах — почти миллион. В перестроечных могилах — 15 миллионов. Пьяницы, наркоманы — это тоже, в основном, мужчины.
Это я говорю не к тому, что вот, мол, женщины — хорошие, а мужики — такие-сякие. Русский народ переживает громадную трагедию своего схода с земли. И надеяться, что объявится Жанна д’Арк и всех нас спасёт — опасная утопия. После Великой Отечественной войны мы поднимали страну из руин. А теперь стоит задача гораздо более сложная — поднять из руин народ. Она под силу только мужчинам. Потому что народ — это те, кто народился. А в процессе рождения человека, опять же, инициатива всегда принадлежит сильному полу. И он уже потянулся в наши края — с Кавказа и из Средней Азии. А всё-таки хотелось бы сохранить Россию славянской страной.
Это, конечно, слишком серьезная тема, и она требует отдельного разговора. Хотя по большому счету, время разговоров прошло, и что нужно делать в подобной ситуации — всем известно. Но есть такое понятие, как «конфликт интересов». И для Кремля в дилемме «народ или деньги» выбор давно сделан. Все знают, какой это выбор. Что ж, как сказал поэт, «у России снова, кроме Бога, нету никого».
Враги русского народа вызывают у меня сильные чувства, но настоящее презрение я испытывают только к их приспешникам, к трусливому, рабскому охвостью, людям, которые не дают себе труда думать и действовать, или «ловчат», выгадывают себе «копеечку», продавая душу и талант оккупантам-биороботам. И тут я с Вами соглашусь — русские женщины в литературе зачастую ведут себя честнее, чем «сильный пол». Грустно это.

— Если бы вы жили в идеальном обществе, то писали бы?

— Наверное, да. Только тогда бы я писала в семейный альбом.

Беседу вела Екатерина Глушик