Взятие Шталлупенена

К 95-ой годовщине начала Первой мировой войны

8 ноября 1914 года — в этот день русские войска взяли восточно-прусский город Шталлупенен (сегодняшний город Нестеров на востоке Калининградской области). Накануне, 7 ноября, на российско-германской границе к северу от озера Выштинец и Роминтенской пущи разгорелось ожесточенное сражение. Русская армия вновь перешла границу и начала продвижение в глубь Восточной Пруссии. На Шталлупенен вдоль линии железной дороги через пограничные станции Кибарты и Эйдкунен наступала 73-я пехотная дивизия. Эта дивизия была второочередной, развёрнутой уже после начала мобилизации. Включённая в состав 3-го армейского корпуса, она честно тянула служебную лямку в течение всей войны. Автором имеющегося у меня описания боя 73-й дивизии в Эйдкунене является несколько необычный участник: знаменитая в России до революции певица Надежда Плевицкая (урожденная Винникова). В России начала XX века слава Плевицкой была огромна. Её слушали и любили и знатные люди столиц, и простолюдины. Государь Николай II назвал её «Курским соловьём», а Фёдор Шаляпин — «моим родным жаворонком».

С началом мировой войны Плевицкая, подобно многим русским женщинам того времени, ушла на фронт работать сестрой милосердия сначала в Ковенском госпитале, а затем в полевом лазарете 73-й пехотной дивизии, в которой служил её жених поручик Шангин. Свои воспоминания, в том числе и об участии в мировой войне, Плевицкая написала и издала уже за границей, в эмиграции. Впрочем, о себе она говорила всегда: «Мы не эмигранты, мы — изгнанники». Так вот, в книге «Путь с песней» описан и бой 7−8 ноября 1914 года за Эйдкунен и Шталлупенен. Наблюдения сестры милосердия, конечно, несколько субъективны, однако они и любопытны именно тем, что показывают бой как бы со стороны не профессионального военного:

«…После ночлега в маленьком городке дивизия двинулась в Вержболово [сегодняшний город Вирбалис в Литве], откуда была слышна орудийная пальба.
Я стояла у дороги и бросала проходившим солдатам пачки папирос, закупленные в местечке. Я смотрела, как радовались солдаты, будто маленькие дети, и как ловили пачки на лету.
А некоторые подбегали ко мне и, не угадывая во мне женщину, просили:
— Ваше благородие, дозвольте коробочку, а то ребята не дают, обижают.
„Идут, идут колонны, идут туда, где ад кипит, под дождь стальной, идут в огонь“.
Упасть бы на землю, поклониться бы им всем.
Поклониться смелым за храбрость, за удаль, кротким за кротость, за послушание.
Вы все мои братья, вы все дорогие, родимые.
Всё ближе рвутся снаряды.
Сумерки. Дивизия вступила в бой. Вержболово горело, страшно освещая красным полымем небо.
Грохотали орудия.
В поле стал штаб дивизии. Дивизионный лазарет развертывался в двух верстах от штаба. Раненых ещё не было, мы ждали их, сидя на соломе в душной и тесной избе.
В два часа ночи раненых привезли. Санитар обносил их огромным чайником с кипятком, а я поила и, кому можно было, давала коньяк, который потихоньку стащила у доктора.
Я, грешная, думала, что рюмка коньяку была необходима человеку, который только что вырвался из огня, — потрясённый, в крови.
На залитых кровью людей невыносимо было глядеть. Все силы напрягла, чтобы быть спокойной. Мученические глаза — вовеки их не забуду.
Миновала ночь.
Начальник дивизии генерал Левицкий любезно предложил мне место в своём автомобиле, чтобы довезти до новой стоянки лазарета.
За Эйдкуненом [сегодня — посёлок Чернышевское Нестеровского района] шел бой. У пограничного моста автомобиль начальника дивизии встретил отступающую артиллерию.
Генерал Левицкий остановил автомобиль и просто крикнул:
— Кто приказал отступать? Командира сюда!
Бледный командир на сером коне, выслушав крепкое приказание, повернул обратно на позицию.
Через несколько минут загрохотала наша артиллерия.
У взорванного пограничного моста начальник дивизии и поручик Шангин пошли пешком на ту сторону реки.
Я осталась у автомобиля с полным чемоданом перевязочных средств. Мимо меня проходили раненые, которые могли двигаться сами.
Мои бинты скоро иссякли: раненых было много. Ведь в одном 289-м Коротоякском пехотном полку выбили в тот день две тысячи человек.
Я знала, что лазарет стоит неразвёрнутым в поле, и, нарушив приказание не двигаться, пошла в Эйдкунен, где развевался флаг с красным крестом. Там, стало быть, полковой околоток.
По дороге, в маленькой будке, я увидела начальника дивизии и поручика Шангина, который, не отрываясь от аппарата, передавал изнемогающему Коротоякскому полку:
— Держитесь ещё несколько минут! К вам идёт на помощь Валуйский полк.
Начальнику дивизии, по-видимому, некогда было на меня сердиться за ослушание.
Постояв около будки, я пошла в околоток.
В эту минуту орудия смолкли, и наступила жуткая тишина.
Я остановилась и послушала тишину, и вдруг там, где изнемогал Коротоякский полк, зловещей частой дробью застучали пулемёты. А когда пулемёты замолкли, грянуло ура, наше русское ура. Валуйцы пошли в атаку.
О Господи правый, сколько в этот миг пролито крови. Какую жатву собрала смерть?
В околотке, куда я пришла, врачи выбивались из сил, и руки их были в крови. Не было времени мыть.
Полковой священник, седой иеромонах, медленно и с удивительным спокойствием резал марлю для бинтов.
— А ты откуда тут взялся? — обратился он ко мне. — И не разберёшь, не то ты солдат, не то ты сестра? Это хорошо, что ты пришла. Ты быстрее меня режешь марлю.
И среди крови и стонов иеромонах спокойно стал рассказывать мне, откуда он родом, какой обители и как ему трудно было в походе привыкать к скоромному.
Мне показалось, что он умышленно завёл такой неподходящий разговор. „А может, он придурковатый?“ — мелькнуло у меня, но, встретив взгляд иеромонаха, я поняла, что лучисто-синие глаза его таят мудрость.
Руки мои уже не дрожали и уверенно резали марлю, спокойствие передалось от монаха и мне.
Позже, через несколько месяцев, когда пробивался окруженный неприятелем полк, этот иеромонах, в облачении и с крестом, шел впереди. Его ранило в обе ноги. Он приказал вести себя под руки. Он пал смертью храбрых [Речь идёт о полковом священнике 289-го Коротоякского полка иеромонахе Евтихии Тулупове. Действительно, он был убит 9 июля 1915 года, во время атаки при выходе полка из окружения. Священник шёл впереди полка с крестом в руке, воодушевляя бойцов. Был посмертно награждён орденом святого Георгия IV-й степени].
Уже была ночь сырая, холодная, когда квартирьеры указали нам полуразрушенный дом без окон, на дороге к Сталлупенену [сегодня — город Нестеров, районный центр Калининградской области]. Там должен был ночевать штаб дивизии.
Сталлупенен в наших руках, но стоил он тысячи жизней.
Пронизывающий ветер дул в окна, в углу оплывала свеча. Горячий чай в никелевой кружке казался мне драгоценным напитком, а солома, постланная на полу, чудесным пуховиком.
После моего первого боевого дня я спала так крепко…
…Утром солнце осветило наше неуютное убежище, и мы увидели, что спали среди мертвецов.
В сарае, в закоулках, около дома, в придорожной канаве, в саду, в поле, кругом, — лежали павшие воины.
Лежали в синих мундирах враги и в серых шинелях наши.
Страшный сон наяву! Да и в страшном сне я не видала столько мертвецов: куда ни глянь, лежат синие и серые бугорки; в лощинах больше. Они ползли туда, быть может, от смерти, но смерть настигала их, и теперь в лощинах неподвижные бугорки.
Предо мною лежал русский солдат в опрятной и хорошей шинели. Спокойно лежал. Будто лег отдохнуть. Только череп его, снесенный снарядом, как шапка, был отброшен к плечу: точно чаша, наполненная кровью.
Чаша страдания, чаша жертвы великой.
— Пийте от нея вси, сия есть Кровь Моя, яже за вы и за многия изливаемая…
Тот, Кто сказал это, наверное, ходил между павших и плакал.
Из походного ранца солдата виднеется уголок чистого полотенца, а на нем вышито крестиком: „Ваня“.
Ах, Ваня, Ваня, кто вышил это ласковое слово? Не жена ли молодая, любящая? Не любящая ли рука матери вязала твои рябые, теплые чулки?
Что нынешнею ночью снилось тем, кто так заботливо собирал тебя в поход?
Холодное солнце дрожит в чаше, наполненной твоей кровью. Я одна над тобою. Как бы обняли тебя, Ваня, любящие руки, провожая в невозвратный путь».

Далеко продвинуться в глубину Восточной Пруссии русской армии уже не удалось. На сильно укреплённой Ангераппской позиции немцы остановили русские войска. Управление 1-й русской армии во главе с генералом Ренненкампфом и часть корпусов были переброшены под Лодзь, где началось германское наступление. 73-я пехотная дивизия в составе 3-го армейского корпуса была включена в 10-ю армию и осталась на достигнутых позициях. В Восточной Пруссии линия фронта стабилизировалась на несколько месяцев.

Надежда Плевицкая продолжила свою работу сестрой милосердия в дивизионном лазарете. Её воспоминания сообщают много подробностей о жизни тыла русской армии, которая вплоть до середины февраля 1915 года занимала восток Восточной Пруссии. Штаб 73-й пехотной дивизии, где служил её жених поручик Шангин, размещался в имении Амалиенгоф (сегодня — посёлок Сосновка Нестеровского района), полевой госпиталь — в Эйдкунене. Приходилось много ездить, встречаться с разными людьми. На Рождество Христово дивизию с праздничными подарками посетила княгиня Васильчикова, попечительница Николаевской общины в Ковно. Подарки были отвезены и в Тракенен (сегодня — посёлок Ясная Поляна), где в конюшнях знаменитого конезавода зимовала 1-я кавалерийская дивизия генерала Леонтовича. Княгиня фотографировала казака Крючкова, первого в войну георгиевского кавалера. Крючков позировал неохотно, а вместе с Плевицкой фотографироваться и вовсе отказался: «Зачем я буду сниматься с какой-то певичкой. В станице фото увидят, что скажут?» На обратном пути княгиня с «певичкой» попали под артобстрел. Видимо, немцы решили, что передовую посетило высокое начальство…

В боях в окрестностях Шталлупенена были многочисленные жертвы. Павшие хоронились в братских могилах. Законы войны соблюдались. Погребению с воинскими почестями подлежали и свои, и враги. В Эйдкунене братская могила была создана на общинном кладбище, на окраине посёлка. В 20-е годы уже германские власти создали там целый воинский мемориал, на котором были упокоены останки 77 немецких и 26 российских военнослужащих.

После 1944 года общинное кладбище было разрушено. Такая же судьба постигла и мемориал. Уже в наше время воинский мемориал был восстановлен, благодаря тому, что 16 декабря 1992 года между Российской Федерацией и ФРГ было подписано межправительственное соглашение об уходе за могилами иностранных воинов, захороненных на территории России, и советских солдат, захороненных на территории Германии. На основании этого соглашения на территории Калининградской области «Германский народный союз по уходу за воинскими захоронениями» восстановил несколько кладбищ павших в Первую мировую войну.

Одно из них — в посёлке Чернышевское (бывший Эйдкунен). На основании довоенных фотографий был воссоздан пятиметровый обелиск. Рядом с ним немцы установили два высоких деревянных креста — православный и латинский, а также найденные обломки надгробных памятников. Участок воинского захоронения был обнесён по периметру каменной дорожкой. Все 77 германских воинов, здесь захороненных, известны поимённо. Не известно имён ни одного из 26 российских воинов. Остаётся напомнить, что восстановление этого захоронения стало возможным только благодаря межправительственному соглашению 1992 года, благодаря тому, что эти 26 российских воинов оказались погребенными рядом с иностранцами.

В самом Шталлупенене братская могила была первоначально устроена русскими военными властями рядом с городской школой. Рядом были похоронены и русские (около 200), и немцы (около 40). Это кладбище с деревянными крестами, видимо, изначально считалось временным. 10 февраля 1915 года русская армия оставила Шталлупенен. Поэтому постоянное воинское захоронение довелось создать уже германским властям. Останки воинов были эксгумированы и перенесены на специально созданный воинский мемориал. В конечном итоге на нём были захоронены 339 русских и 165 немецких военнослужащих. На русских участках германскими властями были установлены шестиконечные кресты из железобетона, на немецких участках, соответственно — четырехконечные латинские. В центре мемориала возвышался высокий металлический крест. Воинское захоронение общей площадью 1,8 гектара содержалось в образцовом порядке до 1944 года. Оно не было разрушено в ходе боевых действий.

Старожилы Нестерова ещё помнят его во вполне приличном состоянии. В начале 1980-х годов кого-то из местных партийно-хозяйственных начальников осенила идея использовать территорию воинского кладбища под создание филиала литовского предприятия по ремонту топливной аппаратуры тракторов. Эта идея, к сожалению, была в значительно части реализована. Могильные плиты и кресты были вывезены в неизвестном направлении, металлический крест срезан (основание его можно видеть и сегодня). Кости захороненных остались в земле.

Рядом с мемориалом, частично — на его территории, был построен административный корпус предприятия. На русском участке началось строительство гаража, но… В ходе перестройки предприятие было реорганизовано в литовско-российское СП «Рослиттоп», которое в конце концов благополучно обанкротилось. Акции предприятия выкупило частное лицо, которое теперь в нарушение ряда законов Российской Федерации владеет участком воинского захоронения. Не особо-то и нужен этот участок земли частному лицу. Участок воинского захоронения, на котором стоит полуразрушенная стена недостроенного гаража.

Этот мемориал вполне возможно восстановить. Можно восстановить и могилы русских воинов (под видом «иностранцев»). Германский «Народный союз» готов был восстановить его ещё в текущем году. По моему приглашению представители его дважды приезжали на место, осматривали участок. Вопрос упирается в неспособность (и нежелание) властей заниматься этой проблемой: изъять землю из частного пользования. Без решения вопроса о земле немцы за восстановление не берутся. По моим заявлениям и районная и областная прокуратуры дело расследовали, вопиющие нарушения российского законодательства признали и направили соответствующие предписания местной администрации. Но, дело пока тянется. Прошли выборы, администрация сменилась. Возможно, за зиму вопрос решится.

К сожалению, ответственные люди относятся к этой проблеме достаточно равнодушно. Например, от неё напрочь открестился областной военкомат. На совещании в министерстве культуры областного правительства по вопросам подготовки к столетию начала Первой мировой войны региональный министр Михаил Андреев задал вопрос полковнику Алексеевскому из облвоенкомата: «Вы хоть какой-нибудь учёт могил русских воинов, погибших в Первую мировую, ведёте?» Ответ был простой: «Не ведём, и не будем. Мы и захоронения погибших советских воинов (в Великую Отечественную) всех пока пересчитать не можем». Да и само министерство культуры… Обещали там много, а как доходит до дела… Читаю в СМИ, что в Калининградской области к 65-й годовщине Великой Победы будет проведён ремонт на 67-и мемориалах советским воинам. На это благородное дело выделено почти 35 миллионов рублей. Можно, конечно, этому только порадоваться. Но на воинские захоронения русских воинов не выделено ни копейки. А зачем? Пусть этим занимается германский «Народный союз», и за счёт Германии восстанавливает могилы «иностранцев»!

P. S. Город же Нестеров является наверное, единственным из старых немецких городов Калининградской области, который русские войска за его короткую историю брали пять раз: дважды в Семилетнюю войну (в 1757 и 1758 годах), в 1813 году, и дважды — в Первую мировую, в 1914 году.