Венец побед и унижений

Лирическая Россия

Крымский мотив

Проснись, терзайся, Третий Рим,

грехом, раскаяньем и болью…

Не супостат уводит Крым

арканом натовским в неволю.

Он символ-жертва той поры,

когда под ложь чужой «идеи»

шли в дело царские дары

самовластительных плебеев.

На незалежностей парад

под общеевропейской крышей

наш «дирижёр и демократ»,

с урезанной Россией вышел.

Потери наши — скорбный счёт

на исторической дороге.

Но Крым покоя не даёт,

Руси Единой приз от Бога.

Полвека, век пройдут, как миг,

под властью мстительной, чужою;

забудет он родной язык,

забудет имя родовое.

И адмирала гроб святой,

Курган Малахов, дважды славный,

и Крест Андреевский косой,

и Столб над бухтою державной.

Стамбул иль Киев? Чья возьмёт?

А может, круг свой завершая,

звезда истории взойдёт

над крышами Бахчисарая?

И Севастополь, южный страж,

задвинет злоба в тень забвенья;

отъятой Таврии мираж

растает призрачным виденьем.

Короны дорогой алмаз

марает недруг жадным взором.

Пусть поминают внуки нас

вполне заслуженным укором.

Погашен звёздный небосвод —

мы вновь вдали от Перекопа.

Победоносный наш народ

в приёмной топчется Европы.

Сердца мертвы. Стремленье есть —

набить бы брюхо и котомки!

Где ваша гордость, ваша честь

и стыд, Нахимова потомки?!

Смири гордыню, Третий Рим,

покорно преклони колени!

Теряешь ты безвольно Крым,

венец побед и унижений.

В Изборске

Я вместе с сентябрём пришёл

на холм былинный утром рано.

Снимает, обнажаясь, дол

холстину серую тумана.

И появляется из мглы

виденьем призрачным, мгновенно,

в изломах столбчатой скалы

усатый лик — кумир словенов.

В воспоминанья погружён,

давно лишённый силы вышней,

он слушает умолкший звон

колоколов на городище.

На этот звон родовичи

ушли от капища в долине.

Хоть сотни лет зови, кричи —

Бог Православный с ними ныне.

А время, как и встарь, течёт

Изборско-Мальскою долиной,

над серебром озёрных вод

и над Жеравьею вершиной,

по тайникам в глубинах гор

волхвам вослед путём нечистым,

по камню, где лежит Трувор,

воспетый чернецом-хронистом.

На этом месте кто-то крест

воздвиг язычнику-варягу.

Прохожий, посмотри окрест!

Чу, слышишь северную сагу?

Она как ключ воды живой,

в нём Русь лицо своё умоет

и вновь предстанет молодою

пред миром в силе грозовой.

Новые слова к старинному романсу

Гори, гори, моя Звезда,

Звезда неугасимая!

В твоём сиянье Русь единая

да будет на земле всегда.

Когда Отчизны ночь ненастная

повсюду сеет боль и страх,

светило яркое, прекрасное,

пылай в мятежных облаках!

Звезда и мирная, и ратная,

прошедших и грядущих дней,

молю, дай силу благодатную

и Веру дай душе моей!

И пусть я землю опалённую

в свой срок покину навсегда,

ты над Россией обновлённою

гори, сияй, моя Звезда!

Батый сегодня

Подобна ханскому безжалостному оку

прореха узкая в слоистых облаках;

и Веспер в черноте её глубокой —

как жало раскалённое клинка.

Туман веков, предания глухие

к нам выползают из кровавой тьмы.

И снова на Руси аркан Батыя,

но ведь Батый сегодня… - это мы.

Пейзаж с обителью

Вот холст, вот кисти, краски. Я готов

писать старинный монастырь средь пашен.

Горит закат на золоте крестов,

на ветхом камне белостенных башен.

Ушедший век, удушливый, глухой,

и здесь собрал бесчисленные дани.

Даст Бог, очистит ливень грозовой

написанный отшельника рукой

лучами солнца образ первозданный.

Но мы, живые, мы уже не те…

Глубинный мир отравлен и порушен.

И неизбывно в гиблой темноте

несётся стон: Спасите наши души!

Но кто спасёт? Кто кладь чужих грехов

себе возьмёт? Кому за нас молиться?

Потух закат на золоте крестов

и, заперев ворота на засов,

заснул хронист над чистою страницей.

Чёрный романс

Чёрная речка. Тропинка узка

в рощице на берегу.

Честь Натали. С пистолетом рука.

Выстрел. И кровь на снегу.

Больше не встать. И уже не шагнуть

через заветный порог.

Кончена жизнь! Отправляется в путь

с ящиком чёрный возок.

Жданный покой — у церковной стены.

Чёрным окрашенный крест.

Неба молчанье. И грустные сны

милых тригорских невест.

Звон колокольный. Молитвы слова.

Тяжесть дубовой доски.

Кайся и помни, Россия-вдова,

родина чёрной тоски!

Ожидание

Считаю дни. Быть может, скоро,

как мне мечталось уж не раз,

Святые Пушкинские Горы,

я наяву увижу вас.

Там сказочно судьба связала

неумолкающей струной

край опалённый Ганнибала

с озёрной русской стороной.

Там каждый встречный —

брат мой кровный.

Там вздоха и слезы не скрыть.

Там Дом над Речкой, как часовня,

зовёт молитву сотворить.

Вещий сон

Приснилось: речка, березняк, опушка;

январь в кустах позёмкою шуршит.

Иду домой, а мне навстречу… Пушкин,

из города зачем-то в лес спешит.

Постой! — кричу. — Куда ты на ночь глядя?

Ко мне давай, пока горяч обед!

А он в ответ, кося за речку взглядом:

Покончу с делом, и тогда — к тебе.

… Не обманул. Приду домой, а Пушкин

уж у меня, забрёл на огонёк.

Грызёт перо, а чай дымится в кружке.

И на столе исчёрканный листок.