Неразгаданный Гоголь

Рецензия на книгу: Манн Ю.В. Гоголь. Завершение пути: 1845 — 1852. — М.: Аспект Пресс, 2009. — 304 с.

Двухсотлетний юбилей Н.В.Гоголя, как и ожидалось, ознаменовался появлением целого ряда статей, очерков, интервью, выходом на экран фильмов и передач, посвященных великому русскому писателю и его произведениям. Один из патриархов отечественного гоголеведения Юрий Владимирович Манн, разумеется, не остался в стороне. Особенность заключается в том, что он не ограничился выступлениями в прессе, призывами перенести памятник Гоголю и продолжением работы по изданию нового академического полного собрания сочинений писателя в 23 томах, но и выпустил в свет свою новую книгу «Гоголь. Завершение пути» (к сожалению, тираж книги не указан).

Эта книга является продолжением и завершением предыдущих изысканий Ю.В.Манна в области биографии Гоголя — исканий, промежуточным итогом которых явился 800-страничный том «Гоголь. Труды и дни: 1809 — 1845», опубликованный пять лет назад. Новое издание охватывает период с января 1846 г. до смерти и похорон писателя в феврале 1852 г. В связи с этим приходится сожалеть о вводящей заблуждение датировке в заголовке книги (1845 — 1852), тем более что на с. 2 и вовсе ошибочно напечатано «1845 — 1854». Вообще в книге довольно много опечаток (что особенно прискорбно, когда они появляются, и не раз, в датах и именах собственных). Имеются нестыковки между текстом книги, с одной стороны, и списком сокращений и использованной литературы, а также алфавитным указателем, с другой. Да и сам список источников и работ других исследователей, приводимый Ю.В.Манном, не может не вызвать некоторых вопросов. Автор уделяет основное внимание работе с первоисточниками, но многие из них (назовём хотя бы письма и воспоминания А.С.Стурдзы, П.Я.Чаадаева, прот. Тарасия Серединского) в лучшем случае упомянуты вскользь и не используются в той мере, в какой это необходимо в сугубо биографическом труде. Что касается работ отечественных гоголеведов, то Ю.В.Манн лишь один — два раза упоминает труды И.А. Виноградова, В.А.Воропаева, Ю.Я.Барабаша и вовсе обходит молчанием другого маститого учёного — И.П.Золотусского. Какими бы ни были мотивы такого решения, но это наносит непоправимый ущерб историографической фундированности работы.

Сказанным мы ничуть не хотим умалить или обесценить значение труда Ю.В.Манна, который умело сочетал привлечение архивных источников, самостоятельные разыскания важной информации в прессе и «технических» справочниках XIX века с обращением к новейшей литературе последних лет.

Переходя к рассмотрению собственно текста книги Ю.В.Манна, следует сказать несколько слов о её структуре. Хотя автор уделяет наибольшее внимание одному сюжету, сквозной линией проходящему сквозь книгу, а именно истории вторичного написания второго тома «Мёртвых душ» (и созданию «Выбранных мест из переписки с друзьями» как побочному продукту этого процесса), но поставленная цель — построение связанной биографии последних шести лет жизни Гоголя — неизбежно диктовала необходимость построения книги по хронологическом принципу, хотя и с рядом вставных сюжетов, своеобразных интерлюдий. В итоге получилось, что одни вопросы освещены максимально подробно, другие же явно в недостаточной степени (даже в том случае, если им уделялось внимание в предыдущих работах Ю.В.Манна).

Композиция книги диктует и структуру рецензии на неё. Мы будем рассматривать биографию Гоголя, как она представлена в работе Ю.В.Манна, шаг за шагом в хронологическом порядке, но иногда отсылая читателя к другим темам и периодам.

Книга начинается с рассмотрения скитаний Гоголя по Европе в течение 1846 года — времени подготовки к изданию «Выбранных мест». Постепенное вызревание замысла книги в общении с самыми разными русскими людьми в Италии, Франции и немецких землях проходит красной нитью через первые главы труда Ю.В.Манна (с. 7 — 13, 18 — 19, 21 — 22, 24 — 26, 50 — 53). Автор сразу же обнаруживает достойный похвалы подход, характерный для всей книги: он скрупулёзнейшим образом собрал все доступные сведения о людях, с которыми приходилось сталкиваться Гоголю в рассматриваемый период (1846 — 1852), даже если они не оставили больше никакого следа в истории. Это важно не столько в смысле неких «влияний» на Гоголя (было бы смешно говорить об этом), сколько в плане демонстрации того круга людей, который был приятен писателю, в обществе которых он чувствовал себя комфортно. Если брать именно 1846 год, то такой метод исследования показывает, что Гоголю претил большой свет и все, кто был тесно привязан к нему. Особое внимание следует уделить первому появлению А.С.Стурдзы на страницах книги Ю.В.Манна (с. 9): автор отрицает возможность его влияния на уже готовые к изданию «Выбранные места». Тема Стурдзы ещё не раз прозвучит в рассматриваемой работе, но так и не будет развита в самостоятельное направление научного поиска.

Ю.В.Манн уделяет внимание популярному вопросу об отношении Гоголя к Достоевскому, которого Н.А.Некрасов с В.Г.Белинским сочли «новым Гоголем». Вполне аргументировано автор показывает, что Гоголь интересовался новым писателем ровно в той мере, в какой он считал необходимым вообще следить за новинками русской литературы, которые интересовали его лишь как материал для собственных наблюдений, а не как самоценные произведения словесности. Зато выясняется, что загадочный эпизод, когда летом 1847 г. Гоголь был встревожен слухами о появлении в Петербурге его однофамильца-писателя, объясняется просто: никакого второго Гоголя не было, а слухи относились именно к Достоевскому…

Среди других вопросов, поднятых в самом начале труда Ю.В.Манна, назовём тему притяжения Гоголя к Англии и его отрицательного отношения к Франции, сопряженного с защитой крестьянства и критикой пролетариата (с. 18, 21). Автор не слишком акцентирует этот мотив, затронутый в воспоминаниях П.В.Анненкова, а ведь мы здесь имеем дело с одним из наиболее ярких проявлений политического консерватизма, традиционализма Гоголя в чистом виде!

Что касается сугубо биографических сведений, то нельзя пройти мимо констатации частых и резких перемен в самочувствии Гоголя то в худшую, то в лучшую сторону (с. 19, 20) — это обстоятельство будет повторяться с большей или меньшей регулярностью и в последующие годы. На с. 23 указывается на ранее неизвестную поездку Гоголя в Париж между 10 и 20 августа 1846 г. по н. ст.

Огромное значение имеет глава, посвящённая анализу социально-политических идей «Переписки с друзьями». Для Ю.В.Манна книга Гоголя — не утопия или антиутопия (с. 27 — 29, 31), как принято считать, потому что действие «Выбранных мест» не перенесено в отдалённое время или место, Гоголь всего лишь призывает людей изменить самих себя здесь и сейчас. Однако автор упускает из виду, что, во-первых, под утопией обычно понимается любое описание идеального общества, во-вторых, о перенесении действия в иной хронотоп можно говорить лишь применительно к утопиям, написанным в форме художественных произведений, в то время как утопии в сугубо публицистическом жанре вовсе не предполагают наличия сюжета, действующих лиц или определённого места и времени действия. В этом смысле программа общественного переустройства, предложенная Гоголем, какой бы оригинальной она ни была для своей эпохи, действительно может быть отнесена к утопиям. Да и сам Ю.В.Манн в конечном итоге вынужден признать, что «гоголевские построения не свободны от налёта идеализации». Но мы не видим ничего необычного в том, что Гоголь ищет пути к светлому будущему в «тёмном настоящем» — это общая черта любых программ общественного переустройства, как утопических, так и иных.

Однако мы должны отметить и то, с чем не согласиться нельзя. Например, Ю.В.Манн совершенно верно отмечает, что Н.М.Карамзин всего лишь считал отмену крепостного права невозможной и вредной в обозримом будущем (с экономической и политической точки зрения), в то время как Гоголь обосновывает необходимость патриархальных отношений между помещиками и крестьянами принципиально, ссылаясь на божественный авторитет (с. 30 — 31). Зато вызывает сомнения авторская трактовка призывов Гоголя к ограничению бюрократии и разделению полномочий между губернскими должностями как теории «разделения властей» (с. 32). Не подлежит сомнению, что гоголевский концепт не имеет ничего общего с разделением трёх властей в либеральном понимании: речь в «Выбранных местах» идёт лишь о чётком разграничении полномочий административных лиц, необходимость которого не отрицал ни Н.М.Карамзин, ни самые крайние охранители николаевской эпохи.

Наконец, Ю.В.Манн кратко перечисляет такие важнейшие черты «Выбранных мест», как роль Церкви, священное значение «монарха вообще», рассмотрение Гоголем вражды сословий в России и страшного духовного кризиса на Западе (с. 32 — 35). Хотелось бы, чтобы автор дал свою оценку месту общественно-политической программы «Переписки с друзьями» в истории русской общественной мысли, как это уже пытались делать в своё время о. Василий Зеньковский и о. Георгий Флоровский. Однако Ю.В.Манн даже не ставит вопрос о том, что объединяло гоголевскую программу с русской и европейской консервативной мыслью первой половины XIX века, а что было совершенно уникальным. Это и понятно: целью автора является рассмотрение прежде всего истории создания второго тома «Мёртвых душ», и в общественно-политическую проблематику он углубляться не желает.

Впрочем, значительное внимание Ю.В.Манн уделил вопросу о трактовке Гоголем оды Пушкина «С Гомером долго ты беседовал один» (с. 35 — 40). Как известно, это произведение, посвящённое Н.И.Гнедичу, допускало благодаря расплывчатости образов и иные предположения о его адресате. Гоголь в «Выбранных местах» утверждал, что ода, озаглавленная «К Н***», на самом деле посвящена императору Николаю I. Ю.В.Манн признаёт, что Гоголь искренне верил в свою интерпретацию пушкинского текста, в то же время отмечая и факты смягчения выражений, прославляющих монарха, по сравнению с черновой редакцией «Переписки с друзьями». Однако он даже не упоминает о тех авторах (В.А.Воропаев, И.А.Виноградов), которые вслед за Гоголем и А.О.Смирновой считают, что пушкинская ода действительно была посвящена Николаю I, а слух о Гнедиче распустил сам же Гоголь после смерти переводчика «Илиады».

Ещё больше Ю.В.Манна привлекает загадка «Прощальной повести», о которой Гоголь упомянул в «Завещании», открывающем «Выбранные места» (с. 41 — 50). Автор рассматривает весь спектр суждений по этой проблеме, высказанных за последние полтора века: тех, кто полагал, что «Прощальная повесть» никогда не была написана, кто считал её утерянной, кто отождествлял её с «Мёртвыми душами», с «Выбранными местами» или с «Авторской исповедью», кто понимал под ней совокупность всех замыслов писателя середины 40-х годов. В разрез с мнениями всех своих предшественников Ю.В.Манн приходит к выводу, что «Прощальная повесть» была задумана и глубоко пережита Гоголем в 1845 году, но так и не была написана, хотя многие её идеи нашли, разумеется, отражение в «Выбранных местах» и втором томе «Мёртвых душ». Само же упоминание несуществующего произведения в «Завещании» автор рассматривает как некую виртуальную игру писателя с читателем, вроде выпущенных строф и строк в «Евгении Онегине».

Закончив рассмотрение «Выбранных мест» задолго до их выхода в свет, Ю.В.Манн возвращается к биографии Гоголя в период с октября по декабрь 1846 года. Среди множества фактологических свидетельств выделим замечание о том, что «Выбранные места» должны были играть роль своеобразного эпиграфа к новому изданию «Развязки „Ревизора“» и «Мёртвых душ» (с. 52). Важнейшим событием в жизни писателя в это период стала смерть Н.М.Языкова 26 декабря 1846 г., о которой Гоголь узнал лишь месяц спустя. Вопрос о том, как он пережил потерю друга, Ю.В.Манн возводит до уровня более широкого вопроса об отношении Гоголя к смерти вообще. Выясняется, что оно колебалось в разные периоды его жизни и никогда не было определённым: как в молодости, так и в 40-е годы писатель то демонстрировал спокойствие при потере близких людей, то сокрушался до крайней степени и забывал собственную философию (с. 56 — 57, 60). В последние годы жизни, как мы увидим далее, перепады настроения Гоголя станут всё более частыми и резкими.

Интересен пассаж о прохождении «Выбранных мест» через цензуру (с. 57 — 60). Как известно, цензор А.В.Никитенко вырезал примерно шестую часть книги. Почему? Был ли причиной страх Никитенко перед начальством (при желании в книге Гоголя, конечно, можно было найти «крамолу»)? Или виной тому влияние западников или даже славянофилов на либерального цензора — ведь им было невыгодно, чтобы консервативные взгляды великого писателя выступили со всей отчётливостью? Ю.В.Манн приводит строки, которые не вошли даже в классический текст «Переписки с друзьями», и становится ясно, что светская и духовная цензура не допустила к публикации те места книги, где Гоголь ставил неудобные для власти вопросы (хотя и давал на них «удобные» для неё же ответы).

Неприятности с цензурой Гоголь переживал очень тяжело. В отчаянии он попытался обратиться к императору, который уже не раз покровительствовал писателю и который как раз в начале 1847 г. обеспечил выдачу ему заграничного паспорта. Но наследник престола Александр выступил против публикации вырезанных мест, а друзья Гоголя (М.Ю. и Л.К.Виельгорские, П.А.Вяземский и П.А.Плетнёв) не решились идти до конца (с. 61 — 64). После этого Гоголь начал пересматривать цель издания своей книги: он видел в ней уже не проповедь ко всем сословиям и лицам в России, а средство для сбора отзывов, необходимых при написании второго тома «Мёртвых душ».

Рассмотрение Ю.В.Манном отзывов на «Выбранные места» заведомо неполно. Но, думается, он и не ставил задачу проанализировать весь спектр мнений об этой книге (речь тут может идти, как минимум, о семи десятках откликов). Поэтому в соответствующей главе сочетается рассмотрение хорошо известных моментов с введением в оборот малоизвестного материала. Трудно сказать, насколько оправдан такой эклектичный подход. Автор начинает с рассмотрения критических отзывов Аксаковых, Свербеевых, В.В.Львова, обвинявших Гоголя в ослеплении и духовной прелести (с. 65 — 69). Интерес вызывают слова графа С.Г.Строганова: «Человек спасён, но автор погиб». Эти слова вызвали разочарование Гоголя; но они же оказались и пророчеством на пять лет вперёд… Нельзя также пройти мимо утверждения Е.В.Свербеевой о том, что Н.М.Языков перед смертью не желал издания «Выбранных мест». По нашему мнению, не стоит верить этому утверждению. Ведь Языков — не просто ближайший единомышленник Гоголя, столь же мистически настроенный, но и адресат трёх писем, вошедших в «Выбранные места». Единственная размолвка между ними относится к 1845 году, когда Гоголь советовал славянофильствующему Языкову мягче и терпимее относиться к западникам; таким образом, нет никаких видимых причин верить свидетельству западников Свербеевых.

Ряд вопросов вызывает описание Ю.В.Манном реакции духовенства на «Переписку с друзьями» (с. 70 — 72). Подробно разбирая враждебный отзыв о. Матвея Константиновского, он полемически заостряет смысл переписки Гоголя со свт. Игнатием Брянчаниновым. Как известно, тот считал, что книга Гоголя «издаёт из себя и свет и тьму», и указал на её положительные и отрицательные стороны. Однако Ю.В.Манн следует за Г. В. Флоровским, исказившим смысл этой переписки в сторону однозначного осуждения Гоголя. Тем более странно, что автор не обращается к другим отзывам духовных лиц о «Выбранных местах». Ведь кроме отрицательного отзыва калужского епископа Григория Постникова, был целый ряд богословов, прот. Тарасий Серединский, преподобные оптинские старцы, которые восприняли книгу Гоголя в целом положительно. Правда, Ю.В.Манн будет ещё обращаться к выступлениям харьковского архиепископа Иннокентия (с. 83) и архимандрита Феодора Бухарева (с. 244) в защиту Гоголя. Но почему бы не свести их воедино? Получается, что картина отношения духовенства к «Выбранным местам», нарисованная Ю.В.Манном, не только неполна, но и производит неверное впечатление на читателя.

К достоинствам работы Ю.В. Манна, впрочем, следует отнести рассмотрение критического отзыва Аркадия Россета — брата А.О.Смирновой (с. 72 — 75). Правда, приведение здесь в высшей степени сомнительных отзывов В.В.Розанова и И.А.Ильина о роли Церкви в обществе может вызвать только недоумение. С другой стороны, большой интерес вызывает анализ вопроса о роли женщины в «Выбранных местах» (с. 75 — 77). Как известно, В.С. Аксакова увидела здесь прямо ложный католический взгляд. Ю.В.Манн, разобравшись в ситуации, приходит к справедливому выводу, что «женщина в свете» для Гоголя — всего лишь такая же должность, «поприще», как «поприща» губернатора, прокурора, помещика или священника.

Ю.В.Манн почти вовсе не рассматривает положительные отзывы на «Выбранные места», лишь вскользь упоминая о позиции А.О.Смирновой и П.А.Плетнёва (с. 78 — 79). Он обосновывает это тем, что на Гоголя оказали влияние лишь отрицательные отзывы, побудившие его вернуться к написанию второго тома «Мёртвых душ». Но игнорирование откликов (не всегда однозначных, но скорее одобрительных) со стороны А.М.Виельгорской и А.А.Иванова, Н.Н.Шереметевой и Ю.Ф.Самарина, И.С.Аксакова и Т.И.Филиппова, А.Н.Попова и Ф.В.Чижова, П.А.Вяземского и В.А.Жуковского, М.П.Погодина и С.П.Шевырёва, Ф.Ф.Вигеля и Ф.И.Тютчева, В.И.Назимова и А.А.Григорьева может говорить лишь о том, что место «Переписки с друзьями» в истории русской общественной мысли вовсе не интересует Ю.В.Манна.

Рассматривая путешествие Гоголя по Европе в мае — июле 1847 г. (с. 79 — 84), автор констатирует постепенное усиление перепадов настроения писателя. Не проходит он мимо малоизвестной позиции В.А.Муханова (с. 81), критической статьи В.Г.Белинского в «Современнике» (с. 82), неудачной попытке встретиться с Ф.И.Тютчевым (с. 85, 103). К числу интереснейших страниц книги Ю.В. Манна относится сравнение взглядов Гоголя и А.С.Хомякова на вопрос о границах Церкви (с. 88 — 89). В продолжение этой проблемы автор развивает «английскую тему» (с. 90 — 100, см. также с. 18, 133). Пожалуй, впервые вопрос о причинах и характере явной англофилии Хомякова и Гоголя (как и многих их современников) исследуется столь полно и всесторонне: умеренный консерватизм Гоголя и славянофилов с их почитанием правового порядка, эволюционного развития и гармонии сословий противопоставляется преклонению Белинского и Анненкова перед эгалитарной Францией. Не случайно Хомяков хотел ввести в России суд присяжных, а Гоголь — выборную полицию. Попутно заходит речь и об интересе Гоголя к патриархальной Испании (наряду с Италией, разумеется): он сравнивает испанцев с черкесами.

Затем Ю.В.Манн касается любопытного эпизода, когда Гоголь пытался организовать брак А.М.Виельгорской с В.В.Апраксиным (с. 101 — 102). Потерпев неудачу, он вскоре сам попытается встать на место последнего… Рассмотрение данного сюжета не мешает автору вернуться к теме политических взглядов Гоголя и дать свою оценку зальцбруннскому письму Белинского. Подробно рассмотрев хронологию спора двух мыслителей в июне — августе 1847 г. (с. 103 — 110), Ю.В.Манн переходит к его существу (с. 110 — 115). Он верно подмечает два факта. Во-первых, «три пункта» Белинского являлись общей платформой для умеренных либералов и радикальных демократов, в них не было ничего специфически революционного. Во-вторых, сам Белинский в рассматриваемый момент всё ещё оставался социалистом, но путь к социализму ему виделся ненасильственным, без революции (например, он выступал за отмену крепостного права сверху). При этом он стал скептически относиться к социалистическим утопиям. Главным же в рассматриваемом споре было то, что Гоголь хотел изменить людей, а Белинский — реформировать учреждения. Это хорошо известно со времён М.О.Гершензона, но здесь Ю.В.Манн делает новую, очень важную и, на наш взгляд, справедливую оговорку: линия Белинского вела как к коммунизму, так и к либерализму; линия Гоголя вела к Достоевскому и русскому консерватизму в целом.

В дальнейшем повествовании Ю.В.Манна тема «Выбранных мест» уходит на задний план, хотя и не исчезает вовсе. В период с октября 1847 по январь 1848 гг. происходит переоценка Гоголем своей книги, внутреннее примирение с её критиками, настрой на продолжение художественного творчества (с. 115 — 120). Тогда же Гоголь впервые проявляет интерес к своему политическому оппоненту А.И.Герцену. Большое внимание Ю.В.Манн уделяет паломничеству писателя в Святую Землю в январе — апреле 1848 года (с. 121 — 128). Впрочем, событийная канва этого периода достаточно известна. Куда важнее рассмотрение причин и последствий этого паломничества (с. 128 — 130). В течение нескольких лет Гоголь возлагал на путешествие к Гробу Господню надежды на своё духовное обновление, воскресение в новом духе, избавление от страха смерти. И когда оказалось, что паломничество не произвело на него никаких особенных впечатлений, наступило разочарование, сомнение в том, что его «поприще» угодно Богу. Но в этот раз острое чувство богооставленности лишь побудило Гоголя «выслужиться» перед Ним завершением второго тома «Мёртвых душ».

Рассматривая трёхнедельное пребывание Гоголя в Одессе (с. 131 — 136), Ю.В.Манн справедливо выдвигает на первый план его встречи с Л.С.Пушкиным и А.С.Стурдзой. Характерно, что в последнем писатель вновь нашёл своего единомышленника. Напротив, посещение Васильевки и Киева в мае — августе 1848 г. было тяжёлым этапом в жизни Гоголя: за анекдотичностью его поведения скрывалось глубокое беспокойство и угнетённость духа (с. 136 — 143). Первый визит писателя в Москву после шестилетнего пребывания за границей был кратким и ознаменовался примирением с Аксаковыми (с. 144 — 145). Достойно удивления, что автор, говоря о Константине Аксакове, совершенно ничего не говорит о той уничтожающей критике, которой тот в мае 1848 г. подверг «Выбранные места из переписки с друзьями». Поэтому причины столь бурной встречи К.С.Аксакова с Гоголем в сентябре могут быть непонятны читателям.

Большое внимание Ю.В. Манн уделяет последнему визиту Гоголя в Петербург, продлившемуся менее месяца (с. 145 — 154). Речь в соответствующей главе заходит и о том, как Гоголь пытался воспитывать Анну Виельгорскую, и о новом приступе раскаяния в публикации «Выбранных мест». Подробно рассматривая встречу Гоголя с видными литераторами-западниками (Некрасовым, Панаевым, Анненковым, Дружининым, Григоровичем, Гончаровым) у А.А.Комарова, автор констатирует и интерес писателя к современной русской литературе, и осуждение им европейских революций 1848 года, а попутно опровергает версию о возможном присутствии Достоевского на той встрече.

С октября 1848 г. Гоголь жил в Москве: сначала он остановился у М.П. Погодина, но пребывание писателя в доме последнего ознаменовалось рядом скандалов, и период с декабря 1848 по июль 1849 гг. Гоголь провёл у А.П. Толстого (с. 154 — 168). Характерно, что отношения писателя с Хомяковым и Аксаковыми так и остались напряжёнными, в то время как с декабристом И.А.Фонвизиным, славянофилом Ф.В.Чижовым и, быть может, с П.Я.Чаадаевым Гоголь сумел найти общий язык (с. 159 — 162). Здесь же впервые Ю.В.Манн заявляет о своей солидарности с расхожим мнением о том, что в мистицизме Гоголя присутствовали черты протестантизма (ниже мы попытаемся оспорить это мнение).

Если осенью 1848 г. настроение Гоголя было на подъёме, то к маю 1849 г. он вновь впал в мучительную хандру. То ему хотелось «проездиться по России», то он безуспешно пытался помирить Аксаковых с Погодиным. Впрочем, в июне наступило улучшение (с. 165 — 168). В это время Гоголь познакомился с К.Я.Гротом, рассказывавшим ему о Финляндии, и с братом Смирновой Л.И.Арнольди. Этот калужский чиновник был близок славянофилам, но Гоголя гораздо больше интересовало его служебное «поприще». Как видим, дух «Выбранных мест» вовсе не покинул писателя.

Период с июля по сентябрь 1849 г. — это время первых чтений второго тома «Мёртвых душ» (с. 168 — 175). Естественно, что Ю.В.Манна этот период особенно интересен. К этому времени московское общество, включая и Аксаковых, не верило в то, что Гоголь ещё может создать художественный шедевр. Но чтения сначала А.П.Толстому, а затем А.О.Смирновой и Л.И.Арнольди, а в августе — Шевырёву и Аксаковым продемонстрировали обратное. Все перечисленные слушатели восприняли первые две главы восторженно. Отдельно отмети, что Ю.В.Манн считает Смирнову беспристрастным арбитром в силу своей равноудалённости от западников и славянофилов, но вряд ли можно согласиться с тезисом о её аполитичности: консервативные симпатии калужской губернаторши хорошо известны.

Период с октября 1849 по май 1850 гг. в жизни Гоголя был насыщен множеством событий, среди которых трудно выделить главное. Рассматривая встречи писателя «с знакомыми и незнакомыми», Ю.В.Манн уделяет внимание его отношениям с А.Н.Островским, Н.Н.Кукольником, И.В.Капнистом (в доме последнего происходили чтения второго тома «Мёртвых душ», несмотря на враждебное отношение хозяина к ним), особо выделяет встречи Гоголя с земляками-малороссами и их любовь к украинским песням (с. 177 — 180). Последняя тема ещё будет возникать на страницах книги Ю.В.Манна, и сама по себе она не нова: о «двух душах» писателя говорили и А.Я.Ефименко в 1902 г., и Ю.Я.Барабаш в 1993 г. Но остаётся непонятным, почему, говоря об украинских корнях Гоголя, автор книги не акцентирует в равной степени внимание на его теснейшей связи с Великороссией, на его безусловной преданности императору Николаю I?

Любопытно свидетельство о том, как Гоголь стал крёстным отцом сына А.С.Хомякова Николая (будущего октябриста, председателя III Государственной Думы), а также информация о ссоре писателя с М.Н.Муравьёвым. Ю.В.Манн не проходит мимо развития отношений Гоголя и Смирновой, их единомыслия в религиозных вопросах и жёсткого конфликта с Аксаковыми (с. 175 — 176, 184 — 186). Правда, иногда складывается впечатление, что автор сам небеспристрастен и занимает сторону Аксаковых…

С января по май 1850 г. Гоголь читал Аксаковым, Хомякову и Ю.Ф.Самарину вторую и третью главы нового тома «Мёртвых душ» (с. 189 — 193). В это время творческие силы Гоголя находились на подъёме, но неожиданно произошли два печальных события в жизни писателя. 11 мая 1850 г. скончалась легендарная старушка Н.Н. Шереметева, тётка Ф.И.Тютчева и тёща М.Н.Муравьёва и И.Д.Якушкина, опекавшая Гоголя как вторая мать. Писатель был подавлен (с. 187 — 188). Вторым же таким событием стала попытка сватовства Гоголя к А.М.Виельгорской в феврале 1850 г., которой посвящена одна из лучших глав книги Ю.В.Манна (с. 193 — 200). Автор полемизирует с теми исследователями (не называя их имён), кто отрицает сам факт сватовства, ссылаясь на желание Гоголя стать монахом и на мнение его сестры Анны. По мнению Ю.В.Манна, писатель желал заключить такой же духовный брак без плотских отношений, какой связывал А.П.Толстого и А.Е.Толстую (Грузинскую). Солидаризируясь с этой позицией, мы хотели бы также отметить, что в прощальном письме к Анне Виельгорской Гоголь нашёл место упомянуть и о своих взглядах на необходимость единения помещиков с крестьянами (с. 198). Это свидетельствует о неотрывности социально-политических убеждений Гоголя от его личности.

После трагедий весны 1850 г. Гоголь прекращает чтения «Мёртвых душ» и уезжает в Васильевку. По дороге он знакомится в Калуге с А.К.Толстым, впервые посещает Оптину Пустынь, заезжает к Киреевским, знакомится с народными обычаями в Орловской губернии (с. 200 — 204). В самой же Васильевке у Гоголя то возникало желание уехать за границу, то он снова был полон надежд завершить второй том «Мёртвых душ» к весне 1851 года (с. 204 — 206). Очень большое внимание Ю.В.Манн уделяет пребыванию Гоголя в Одессе с октября 1850 по март 1851 гг., его встречам с Л.С.Пушкиным и А.С.Стурдзой, с актёрами и литераторами (с. 207 — 217). Писатель в эти месяцы был весел, экстравагантен в поведении, полон сил и рассчитывал издать второй том весной 1852 г.

Однако в последнее своё посещение Васильевки и Полтавы в апреле — мае 1851 г. Гоголь был уже мрачен, полно дурных предчувствий (с. 218 — 220). Беспокойство за выходившую замуж сестру Елизавету усугубляло положение. Но мрачное настроение лишь побудило писателя продолжать работу над «Мёртвыми душами»: с июня по сентябрь он читал новые главы на подмосковных дачах Аксаковых, Смирновой, Шевырёва (с. 221 — 225). Несмотря на скептический отзыв Смирновой, Гоголь уже начал искать пути прохождения второго тома через цензуру. В сентябре он решил ехать в Васильевку и Крым, но, доехав до Оптиной Пустыни, неожиданно вернулся обратно.

Прежде чем проанализировать смысл и значение трёх поездок писателя в Оптину, Ю.В.Манн сравнивает Гоголя с Иваном Киреевским (с. 226 — 231). Оба они являлись поборниками синтеза веры и разума, их гносеологические построения чрезвычайно близки и лежат у истоков будущей русской религиозной философии второй половины XIX — XX вв. Оба они не отрицали рационализм как таковой, а лишь призывали превзойти его в надинтеллектуальном синтезе. Наконец, для обоих характерно сочетание русского мессианизма с критикой современной российской действительности. Однако попытки автора сблизить рационалистический момент в философии Гоголя с протестантизмом в ущерб католицизму, основанные на весьма спорных цитатах, не вызывают у нас сочувствия. Из того, что Гоголь не отрицал полностью значение разума, вовсе не следует, что он отрицал духовное посредничество Церкви и был близок к лютеранскому понятию об упразднении духовенства — а именно такой вывод, по сути, делает Ю.В.Манн (с. 162, 230 — 231, 237).

Сколь важное значение Гоголь придавал духовному окормлению у оптинских старцев, мы узнаём в той же главе (с. 231 — 236). Первый раз писатель был в Оптиной 19 июня 1850 г. вместе с М.А.Максимовичем, и он встретил поддержку и понимание у монахов Филарета и Порфирия (Григорова). Второй раз Гоголь прибыл в Пустынь 2 июня 1851 г., уже после смерти Порфирия, и прибег к мудрым советам старца Макария. Наконец, 25 сентября того же года писатель приехал к Макарию в последний раз. Он настолько измучил старца своими сомнениями относительно поездки на Юг, что тот пригрозил больше его не принимать. Зловещие слова Макария: «Прощаюсь с Вами в последний раз» — навеяли Гоголю мрачные мысли. К тому же после этого случая стало ясно, что вместо старца Макария главным духовником писателя станет о. Матвей (Константиновский) из Ржева. Но посещение Макария имело и положительные последствия: Гоголь, ранее писавший о пользе некоторых «прирождённых страстей» в духе Шеллинга, Гегеля и мадам де Сталь, теперь убедился, что все страсти — зло. В соответствующем духе были переделаны и «Мёртвые души» (с. 237 — 240). Более того, оптинский летописец Евфимий осудил комические произведения Гоголя, чего не делал Порфирий — и здесь можно говорить скорее о недопонимании смысла гоголевского творчества. В свете всего сказанного не удивительно, что Макарий выступил против пострига писателя в монахи (с. 242). Впрочем, удивление вызывает полное отсутствие в книге Ю.В.Манна сведений о работе Гоголя (с благословения Макария) над книгой по географии для юношества и над «Размышлениями о божественной литургии» — последним законченным произведением писателя.

Подавленный Гоголь возвратился из Оптиной Пустыни к Аксаковым. 1 октября 1851 г. он заявил, что не будет печатать второй том «Мёртвых душ», который нуждается в переделке. Но в тот же день писатель по приглашению архимандрита Феодора Бухарева — одного из тех, кто вполне понял и принял «Выбранные места» — прибыл в Троице-Сергиеву лавру, где посетил Московскую духовную академию (с. 244 — 247). Студенты были в восторге, но преподаватели и ректор Е.Е.Голубинский были настроены враждебно. Они не могли предполагать, что спустя полвека академия станет центром славянофильского богословия и будет гордиться фактом посещения её Гоголем…

Настроение Гоголя после этого улучшилось, в октябре — ноябре он активно работал над «Мёртвыми душами» (параллельно готовя переиздание первого тома), однако новые, «сырые» главы никому не читал (с. 247 — 249). Зато стала известна немаловажная деталь: действие поэмы должно было сдвинуться от Центральной России в первом томе и северо-восточных губерний во втором к Сибири в третьем томе (предполагалась ссылка Чичикова и встреча его там с преобразившимся Плюшкиным).

В конце октября с Гоголем встретились И.С.Тургенев и (впервые) будущий прозаик Г. П.Данилевский (с. 249 — 252). Они убедились в том, что Гоголь отнюдь не сумасшедший; он, со своей стороны, проявил интерес к поэзии Аполлона Майкова. Тут же Ю.В. Манн делает интересное отступление относительно того, что все мемуаристы расходятся в определении цвета гоголевских волос, словно она «казалась такой же непостоянной, как и его характер». Однако главное значение упомянутых событий заключается в том, что Тургенев крайне отрицательно отнёсся к «Выбранным местам». Он не просто поддержал Белинского, но и помог Герцену издать на французском и немецком языках брошюру с резкой критикой Гоголя. Писатель, желавший сохранить репутацию перед западниками, часто сожалевший о том, что «Переписка с друзьями» увидела свет, отрицавший сугубо политическое значение своей книги, был раздосадован и, можно сказать, взбешён. В сердцах он сказал, что готов сжечь «Выбранные места» (с. 252 — 256). Впрочем, это импульсивное решение нельзя считать окончательным: Гоголь был переменчив и отходчив, о чём говорит хотя бы его активная работа с актёрами Малого театра над постановкой «Ревизора» в эти же дни (с. 256 — 259).

Последующие три месяца жизни Гоголя отмечены как активной работой над «Мёртвыми душами», так и рядом важных встреч: с М.Н.Загоскиным (одобрившим, кстати, «Выбранные места»), с молодыми художниками, со славянофилами, с западниками Свербеевым и Анненковым, с Л.И.Арнольди, с М.М.Щепкиным (с. 259 — 263, 266 — 267). В последнем случае, правда, Ю.В.Манн допустил досадную ошибку: встреча с Щепикным не могла произойти на «страстной неделе» 1852 г., поскольку к тому моменту Гоголь уже давно был мёртв; она произошла на масленице. Вызывает вопросы и замечание автора о том, что, по мнению Гоголя, «главное для христианина — любовь, а не верность ритуалу». Писатель, несмотря на все инсинуации вокруг его взглядов, не был протестантом и не мог противопоставлять любовь и «ритуал», он всегда видел их единство. Впрочем, Ю.В.Манн верно подметил два основные фактора, которые надо иметь в виду, говоря о рубеже 1851/1852 гг. в жизни Гоголя: во-первых, второй том «Мёртвых душ» был завершён на уровне черновика; во-вторых, к 25 января писатель всё ещё находился в бодром и работоспособном духе. Любопытно и упоминание о том, что Гоголь осудил петрашевцев и требовал ещё более жёсткого наказания для них (с. 261).

Уже на Новый, 1852 год Гоголь получил второе дурное предзнаменование (после слов старца Макария): Ф.П. Гааз, плохо владевший русским языком, пожелал писателю «такого нового года, который бы даровал ему вечный год». А 26 января скончалась, оставив семерых детей, молодая жена А.С.Хомякова — Екатерина Михайловна (сестра Н.М.Языкова). После этого страх и отчаяние уже не оставляли Гоголя, хотя в последних числах января у него и наметилось некоторое улучшение. Но именно в эти дни в Москву приехал о. Матвей. Великой заслугой Ю.В.Манна можно считать, что он подошёл к его личности совершенно непредвзято и не стал заниматься ни восхвалением, ни охаиванием ржевского протоиерея. Со страниц книги встаёт образ великого постника и молитвенника, простого в обращении с людьми, не интересовавшегося богословскими проблемами, зато дававшего предельно простые, но категоричные советы (с. 266 — 269). Слишком строгие суждения отца Матвея о художественном творчестве потрясли Гоголя. В день отъезда своего духовника 5 февраля между ними произошла размолвка, которая позже была заглажена в их переписке. Жаль, что автор не останавливается подробно на эпизоде с шубой, ограничиваясь кратким его упоминанием. А ведь знаменитые слова о. Матвея про то, что летом шуба будет уже не нужна, непосредственно подтолкнули Гоголя к мысли о смерти… В завершение этой темы отметим, что Ю.В.Манн склоняется к мнению, что о. Матвей не был виноват к гибели Гоголя сам по себе; причиной стало болезненное восприятие его слов писателем, другими словами — ржевский священник был прекрасным духовником, но не подходил (в противовес оптинским старцам) для Гоголя…

После отъезда о. Матвея Гоголь почти перестал есть и спать, забросил литературную работу и погрузился в непрестанную молитву и чтение духовных книг. С 11 февраля, когда начался Великий пост, он постился больше, чем положено по уставу. Но ещё до этого здоровье писателя было подорвано. На масленой неделе ему уже не помогло и причащение, он простился с Хомяковым и его сыном (своим крестником, см. выше), написал последнее письмо матери, поехал к знаменитому юродивому И.Я.Корейше, но так и не увиделся с ним (предположения психиатров о том, что Гоголь хотел пойти лечиться в психиатрическую клинику, Ю.В.Манн справедливо отвергает). 9 февраля состояние писателя несколько улучшилось. Но на следующий день он просил А.П.Толстого передать рукописи второго тома митрополиту Филарету с тем, чтобы тот распорядился их дальнейшей судьбой. Однако Толстой побоялся выполнить просьбу Гоголя, и в ночь с 11 на 12 февраля тот сжёг свой многолетний труд, после чего уже твёрдо и окончательно объявил о своей близкой кончине. Именно к 12 февраля относятся ставшие известными в последнее время предсмертные записки Гоголя (с. 273 — 276).

Начались бесконечные издевательства врачей над больным. Да Гоголь и не был болен: он лишь был истощён до предела от голодания. В дело вмешался митрополит Филарет, велевший писателю лечиться и прекратить пост. Но Гоголь лишь однажды, 17 февраля, поел и больше уже никакой твёрдой пищи не принимал. 18 февраля приходской священник соборовал и причастил писателя. 20 февраля началась нервическая горячка, консилиум докторов подверг его небывалым издевательствам. К вечеру этого дня относятся последние слова Гоголя: «Поскорее давай лестницу!» и «Как сладко умирать!». Из слов Ю.В.Манна остаётся неясным, в какой последовательности они были сказаны. Наконец, в 8 часов утра 21 февраля Гоголь скончался в бессознательном состоянии (с. 276 — 278). Ю.В.Манн в одном из своих интервью убедительно опроверг версию о том, что писатель мог быть похоронен живым, однако в рассматриваемой книге по этому поводу, к сожалению, ничего не говорится.

Описание похорон Гоголя, перечисление соболезнований от разных лиц заведомо неполно (с. 278 — 280). Однако Ю.В.Манн выбрал наиболее важные, показательные примеры. Горе охватило и западников, и славянофилов, и охранителей — представители всех «партий» пришли на похороны. С.Т.Аксаков, беспощадно критиковавший Гоголя за мистицизм, теперь признал его святым и «мучеником христианства». Интересен и список лиц, вынесших гроб с телом писателя из дома: среди них А.Н.Островский, Е.М.Феоктистов, Т.И.Филиппов. Присутствовали и московский градоначальник А.А.Закревский, искавший следы славянофильской крамолы, и горячий поклонник Гоголя, попечитель Московского учебного округа В.И.Назимов.

Заканчивает свою книгу Ю.В.Манн вполне логично и закономерно — рассмотрением версий сожжения второго тома «Мёртвых душ» (с. 281 — 283). Отвергая предположения о том, что рукопись была спрятана кем-то из друзей (или врагов) Гоголя либо утеряна, равно как и о сожжении её по ошибке или о том, что второй том вовсе не был написан как цельное повествование, автор придерживается более традиционной версии. Он полагает, что Гоголь написал «набело» семь глав и в виде черновиков ещё четыре, т. е. весь второй том. Подробно Ю.В.Манн говорит и о смысле рокового сожжения. По его мнению, целью «Мёртвых душ» было раскрытие тайны существования Руси и всего мира. Эта задача вынудила Гоголя, начиная с 1846 г., просить читателей присылать ему отзывы о современной России, а также собирать географические, политические, экономические сведения самостоятельно. Таким образом, «Мёртвые души» становились делом одновременно и коллективным, соборным, и глубоко личным — Гоголя не покидало ощущение избранности. Пока слушатели глав из второго тома выражали своё полное одобрение (1849 — 1851 гг.), эти настроения поддерживались. Как только сначала славянофилы, а потом о. Матвей высказались о втором томе негативно, Гоголь понял, что всему русскому обществу он никогда полностью не угодит. Рушилась сама его концепция «общего дела». Так в начале февраля 1852 г. Гоголь окончательно утвердился в мысли о своей богооставленности, о том, что Бог лишил его покровительства. Но после сожжения второго тома его охватило глубокое раскаяние, сожаление о случившемся, которое он воспринимал теперь как дьявольское наваждение. В этих условиях принять смерть было легче и радостнее, «чем смириться с этой мыслью». И в последние минуты жизни Гоголь вспомнил о своем любимом с детства образе — лестнице от неба до земли…

Последние страницы книги Ю.В.Манна действительно следует оценить очень высоко. К сожалению, этого нельзя сказать обо всей книге. Сама её структура поражает своей неравномерностью: пристальное внимание автора к отдельным проблемам и отдельным этапам жизни Гоголя сочетается с поверхностным обзором других вопросов. Разумеется, здесь мы имеем дело с сознательным выбором автора, цель которого вовсе не было написание энциклопедического труда с подробной хронологией гоголевской биографии за 1846 — 1852 годы. Нельзя также сказать, что какая-то одна проблема является главной в труде Ю.В.Манна, подчиняющей себе все остальные. В предисловии автор вроде бы определяет в качестве главной задачи своей книги показать, как протекал процесс написания второго тома «Мёртвых душ». Но при всей важности этой темы она даже количественно не является преобладающей в рассматриваемом труде; более того, автор вовсе не касается содержания второго тома, не анализирует его как литературное произведение. Но утверждать на этом основании, что книга Ю.В.Манна «обо всём понемногу», мы бы не стали. У неё есть одна характерная особенность: автор каждый раз обращает внимание читателя на спорные вопросы историографии Гоголя, не предлагает их исчерпывающей проработки, но вводит читателя в курс дела, бросает хлёсткие замечания в адрес историографии соответствующего вопроса, и переходит к следующей теме. Таким образом, труд Ю.В.Манна будит мысль любого читателя, искренне интересующегося Гоголем, является «лекарством» от односторонностей предшествующей историографии и в этом качестве может быть подспорьем, чем-то вроде справочника для всех лиц, имеющих отношение к гоголеведению.