Училище Креста. Часть 2

Перечитывая проповеди святителя Филарета Московского

Часть III. Тайна страданий и «ужас пути»

В ряде своих Слов Святитель Филарет рассматривает в метафизическом ключе и тайну страданий Господа на Кресте, неотвратимость и необходимость страдания в христианской аскезе, как пути ко спасению человека. «Если Благий посылает страдание: то конечно и в страдании есть некоторое благо»[1]. Страдания, и только страдания, подчеркивает святитель, очищают сердце и преображают человека. Но что можно сказать о страданиях, которые мир называет «незаслуженными» и приводящими нравственное чувство человека в сугубый трепет и смятение. «Что за судьба, которая на благочестивых и добродетельных людей или посылает, или попускает искушения, печали, бедствия жизни? — вопрошает святитель, — Почему души благородные и возвышенные более иногда подвергаются скорбям, нежели обыкновенные люди»?[2]. И отвечает: потому что они драгоценны как золото, которое должно быть испытано в горниле, чтобы стать чище.

Что же касается «страданий невинных» и неизбежности крестного пути для людей, кажущихся таковыми, то на этот вопрос свт. Филарет отвечает категорично, желая «уничтожить сам вопрос»: «нет на земле невинных»[3], — говорит святитель, опираясь на стих 129 псалма: «Аще беззакония наши назриши, Господи, Господи, кто постоит». Вместо недолжных рассуждений о путях Промысла Божия, Филарет предлагает вооружаться в бедствиях не вопросами «за что» и «почему», но вопросами «к чему» и «для чего». Такой подход, подчеркивает святитель, научит нас «оправдывать и любить Провидение»[4], пристальнее и строже всматриваться в свои души, обнаруживая там скрытые «нечистоты», которые примешиваются всегда даже к самым благовидным по внешности делам. Все наши страдания — суть последствия наших вин перед Богом, говорит свт. Филарет, ведь кроме Того, «Который язвен бысть за грехи наша» (Ис.53:5), вси согрешиша (Рим.5:5).

Подобно сему говорит святитель и о людях «благоучрежденных в жизни», но чрезмерно скорбящих при потере близких[5]. Господь, — увещает Филарет, — любит, милосердует, очищает, врачует, приготовляет к блаженству; а «мы смотрим, и говорим: как Он тяжко посещает!»[6]. Такие «посещения» святитель Филарет называет «крепкой пищей Креста».

Вспоминая Евангельского слепорожденного, святитель Филарет помимо правосудия наказательного выводит и существование правосудия, по его выражению, воздаятельного, а именно — правосудия как награду за неповинные страдания, которая заключается в просвещении и уготовлении всякого человека к жизни вечной. «В наказание ли, в залог ли милости, в наслаждение ли, или во исцеление, только непременно нужно нам приобщиться страдания»[7].

Страждая по воле Божией, учит святитель, и смиряясь пред ней с любовью к Провиденью, мы обретаем великий источник утешения. Всякое благо, — рассуждает Филарет, — покупается страданием. Страдание неизбежно на каждом шагу и в жизни человеческой, и в бытии природы. «Зерно должно расторгнуться, и совсем погибнуть, чтобы родилось растение и плод»[8]. Языцы, не имущие упования (Еф.2:12), не знали, по апостольскому слову терпения, соделывающего упования (Рим.5:4). И только истинное христианское благочестие познало тайну страданий как тайну претворения горечи в сладость, зла в добро, смерти в жизнь. Более того, Филарет говорит о «неизъяснимой сладости сей чаши» страданий: «Ах! Если ты сего не чувствуешь; то духовный вкус твой туп и мертв: болезнь, для уврачевания которой опять не иное что нужно, как умножить горечь в твоей участи!»[9]. И все же для тех, кто еще не стяжевал «чувствительного духовного вкуса» святитель говорит и о сокровенной тайне «сей чаши», о тех «невероятных для мудрования плотского» и столь ободрительных для мудрования духовного внутренних ощущениях, которые рождаются в «общении страданий»[10] Самого Христа. Якоже избыточествуют страдания Христа в нас: тако Христом избыточествует и утешение наше (2 Кор.1:5).

«Для чего так открыто, по изречению Церкви, сеются мощи мучеников по всей вселенной?»[11], — задает вопрос святитель Московский, и вопросом же на него и отвечает. — Для того ли только, чтобы от них прозябал плод исцелений или иные благодатные дары, которыми благословляет Господь мучеников за Него пострадавших? Нет, не только. Пострадавый плотию, преста от греха (1 Пет.4:1), — и все-таки «бедствие человека непорочного и доброго есть одна из трудных загадок»[12]. И эту «загадку» святитель пытается раскрыть на примере жизни Благословенной в женах, образ Которой традиционно в Православном богословии считается образом души человеческой: «День плачевный и ужасный, но вместе спасительный разрешил Тебе загадку пророчества. Терние венца Иисусова, гвозди Его распятия, копие прободения Его, Его раны, Его болезненный вопль, Его умирающий взор (…) теперь Ты видишь во свете Божием, для чего надлежало пройти оружию и Твою чистую душу, и как сие согласно и с бесконечною премудростию, правдой, и благостию Провидения…»[13].

Эта «правда» и «премудрость» по Филарету, заключена в преображающем даже самую праведную и чистую, но, тем не менее — до очистительных страданий — все-таки еще ветхую человеческую природу. И только в действии страдания «сквозь внешнее умерщвление природы просиявает благодатная жизнь, и небо в человеке утверждает надежду о человеке на небе»[14]. Но только при условии сознательного участия в своем спасении свободной воли и веры самого человека, сознательного несения своего Креста вслед за Христом, что в богословии принято рассматривать в качестве «субъективного фактора», поскольку Священное Писание различает истину уже совершенного Господом нашего спасения (спасения человеческой усии) и истину необходимости совершения спасения каждым верующим во Христе, т. е. личного усвоения открытого для нас во Христе спасения каждой человеческой ипостасью.

Спасение синергично, оно предполагает соработничество Бога и человека, имеющего величайший Божественный дар свободного выбора пути. Только при условии свободного выбора «добра» (открытого Крестом Господним пути спасения) ипостась преодолевает и преображает усию, возвышается над ней. Иными словами, речь идет об условиях и ступенях усвоения каждым христианином Крестной Победы над грехом и смертью, совершенной Господом Иисусом Христом. Ведь что не воспринято, то не уврачевано, не спасено, — как учил сугубо почитаемый свт. Филаретом свт. Григорий Богослов[15].

Ясное зрение греховных глубин поврежденного естества потомков Адама, о которых не устает проповедовать под разными углами зрения святитель, неминуемо приводит его мысль ко Кресту, как единственному, необходимому и неотвратимому для каждого подвизающегося о спасении человека средству, к «инструменту» борьбы и преодоления своего естества, к «возненавидению всего любезного естеству»[16]. Как истинный аскет и служитель Креста, Филарет постоянно и бескомпромиссно говорит в своих проповедях о том, что к несению Креста, к крестораспятию Христос призывал не только своих избранных учеников, но всех христиан: «идяху, говорит с Ним народи мнози; и обращся, рече к ним (Лк.14:26)»[17].

В своем знаменитом Слове 1813 года, произнесенном в Великий пяток («Чего теперь, ожидаете вы, слушатели, от служителей слова? Нет более слова»[18]), размышляя о величайшей и сокровенной тайне — о Божественной необходимости и назначении крестной смерти Христовой, святитель Филарет говорит: «Слово Божие не связуется смертию (…). Ипостасное Слово Божие, Сын Божий, в Своем спасительном вочеловечении, умирая плотию, в то же время исполняет всяческая (Еф. 4:10) Своим духом и силою»[19]. Слово умолкает на Кресте для того, — продолжает Филарет, — чтобы сильнее и действеннее говорить к человекам, чтобы внутреннее вселиться в нас (выделено мною — Е. К.) (Ин.1:14); умирает, чтобы даровать нам Свое наследие. Это наследие — древо креста, на котором Он пострадал и умер. И сей только крест, — подчеркивает Филарет, — в подражательных образах преподали всем желающим участвовать в наследии царствия апостолы.

Что это значит? Крест, указывает святитель, — это, прежде всего, образ жизненного пути, судьбы и призвания каждого христианина, всех без исключения[20] а не одних избранных, ибо всем подобает внити в царствие Крестом — «многими скорбьми» (Деян.14:22). Крест, — это и критерий истинности жизни во Христе, — дополняет святитель Филарет.

«Странное учение, скажут, может быть, люди, не знающие иной жизни, кроме той, которая звездным светом и стихийной теплотою движется в плоти и крови», — рассуждал Митрополит Московский в своем Слове в день Успения Пресвятой Богородицы (1825 г.), посвященном размышлениям о православном понимании таинства смерти. — Странное учение, которое весь мир живущих человеков превращает в кладбище, наполненное движущимися мертвецами, и советует мертвым заботиться о своем воскресении!"[21].

Несомненно, святитель не раз слышал подобные рассуждения и хорошо понимал, что они свидетельствуют о духовном нездравии очень многих людей, только по званию причисляющих себя к христианскому обществу. Святитель Филарет не считал для себя за лишний труд обличать эти мудрования, относясь к ним чрезвычайно серьезно и строго, не прерывая полемики с этим «мирским христианством»[22] на протяжении всей своей долгой жизни, во множестве своих проповедей.

Святитель крепко держался в своих размышлениях и поучениях за Древо Креста, никогда не снисходя вниз — навстречу обмирщенной «духовности» современного ему общества ни на шаг, вызывая своей бескомпромиссностью периодические нарекания, наветы и даже гонения сильных мира сего, — достаточно вспомнить хотя бы историю с освящением Триумфальной арки в Москве, когда твердость и непреклонность святителя стала причиной многолетнего разрыва отношений святителя с Императором Николаем I.

Нравственно-аскетическая часть учения святителя Филарета о Кресте, как образе, начертании и пути жизни каждого христианина, укрепляемая его собственным личным очень высоким монашеским устроением, отличалась действительно крайне строгим духом, под стать творениям Отцов Церкви — великих Православных аскетов и подвижников древних времен. Слово Филарета вполне родственно сопрягается со строем «Лествицы» прп. Иоанна Синайского, с творениями прп. Макария Великого, которого он неоднократно цитирует[23], прп. Варсануфия Великого, отцов-исихастов, — словно все тексты святителя Филарета написаны в продолжение или толкование многих известных страниц славянского «Добротолюбия».

Характерно, что среди известных подвижников и духоносных старцев конца XIX века бытовало мнение о том, что «Лествица» — слишком требовательна, категорична и бескомпромиссна для слабомощных монахов (!) и вообще христиан последних времен[24]. А Филарет думал не так, и на изнеженную, зараженную «мечтательной» западного толка прелестью аристократическую публику не оборачивался. Он нес подлинное, жестокое (Ин.6:60), крестное слово Христово, времени неподвластное: «Помолимся, убо, и мы, — призывал свт. Филарет, — со святым Макарием[25], дабы силою Божию и нам заклатися и умрети веку злобы темныя; истребитися в нас духу греха, и восприятии душу Небесного Духа…» [26].

Что требуется от человека, чтобы каждый — «и ты, и я» были бы «устроены в составе Церкви»? — вопрошал митрополит Московский. В ответ он выстраивает своеобразную лествицу жертв духовных, лествицу, состоящую из крестов, на которых человек доброй волей готов распинать свое греховное естество. Это и крест сокрушения и смирения [27], это и крест славословия и молитвы, это и кресты и жертвы милости, правды и истины. Но высшей жертвой, истинным всесожжением Филарет называет мученичество за веру Христианскую, претерпение Креста — внешнего, или внутреннего.

Внутренний Крест, — учит святитель[28], — есть жертва, доступная всякому. Мученичество, внутренний крест христианина — это есть отсечение от ума мечем слова Божия и силою повеления Христова всякого своего собственного помысла; от воли — собственного желания; от сердца — всякого, хотя бы и праведного негодования на ближнего, а так же любых вожделений удовольствий и услаждений для самого себя. Именно так Сам Господь предварял Крест внешний Крестом внутренним, говоря Отцу своему Небесному в Гефсиманском подвиге не якоже Аз хощу, но якоже Ты (Мф.24:39).

Свт. Филарет детально и разительно показывает сущность и подоплеку «мирского христианства», характериуя его как «ветхозаветность мышления»: «если ты истинный христианин: то ты верно не привязан душею ко временному благополучию…А если ты забываешь о небесной и вечной награде, домогаясь временной корысти, чести, удобства жить в свое удовольствие: не прельщайся; тот есть земной Ветхозаветник…»[29]. Предвосхищая упреки в чрезмерной строгости и бескомпромиссности подобного учения, свт. Филарет напоминает: не мы, а суд Слова Христова выносит подобный рескрипт, и ни что-нибудь, а именно Крест Христов отделяет новозаветное мышление от ветхозаветного, которое характеризовалось, по словам святителя Филарета, «забвением невидимого» и «пристрастием к видимому», что -есть «начало всякого зла в человеке», «начало всеобщей болезни человечества», или, иными словами, — падение[30]. Такова изумительная филаретовская характеристика сути и последствий грехопадения прародителей, возобновляемых в мире от поколения к поколению.

Разоблачая лукавство и лицедейство мира, обличая «слабых и ложных христиан»[31], «мирское христианство», отвергающее Слово Божие как жестокое, объявившее давным-давно войну Кресту, как сути и стержню подлинного Христианства, ненавидящее и гонящее подлинных учеников Христа, святитель Филарет в своих проповедях часто ставит перед человеком вопрос: на правом ли пути мы находимся, христиане, не утратили ли мы подлинный критерий духа Христова, коим и является Крест. Иными словами: со Крестом ли мы, христиане? — вопрошает Филарет.

«Образ мыслей и жизни, не такой чувственный и рассеянный, какой любят в мире, мир называет безрассудной и бесполезной строгостию, упрямством, странностию; стремление к духовному — мечтательством; понятия о жизни созерцательной, о искреннем соединении человека с Богом — крайним безумием и даже хулою на Бога»[32], — говорил свт. Филарет, разоблачая казуистику плотского мудрования. «Когда слышим, что и о Христе, называвшем Себя хлебом животным, сшедшим с небесе, и Сыном Божиим, или возвещавшем смерть Свою, говорили: Жестоко слово сие (Ин.6:60); беса имать: неистов есть (Ин.10:20); хулу глаголет (Лк.5:21), — тогда познаем, что и мы на пути Христовом, когда с нами подобное встречается», — учит святитель. Тогда терние, по которому ступаем, не столько уязвляет нас, сколько утешает, как ощутительный признак истинного пути. Тогда горькая чаша, которую подают нам, услаждается уверенностью, что мы пием чашу, юже Господь пил, и что, следственно, это не чаша гнева, но чаша спасения[33].

Исследуя греховную поврежденность человека, Филарет не оставляет даже самых, казалось бы, ничтожных, малых, простительных с обывательской точки зрения проявлений этой греховности, как например, слабости человеческие.

Святитель Филарет весьма подробно и, по всей видимости, не случайно перечисляет эти, так называемые, слабости: они присущи всем человекам и в отличие от грубых страстей и исключительных преступлений против нравственности, обычно не имеют столь устрашающего вида в глазах мира к ним снисходительного, представляя собой в то же время наиболее глубокое и страшное доказательство изначальной, глубинной и тотальной — от Адама — человеческой порчи. Это, перечисляет святитель, легкомыслие и законопреступные утехи юности, закоснение старости, забвение Промысла в счастье, ропот в несчастиях, тщеславие в благотворении, корыстолюбие в трудолюбии, медленность в исправлении, многократность падений после возстания, беспечность и бездействие, «свойственная владычеству роскошь, своеволие века, надменного мечтою просвещения…»[34]…

Острие своего словесного меча святитель Филарет направляет точно в сердцевину плотского мудрования, в особенности хорошо им изученного в слоях «просвещенного» петербургского общества, считавшего себя вполне благополучно-христианским. «Вслушайтесь внимательнее в проповедь Апостола[35], вы, проповедники честолюбия!..» — гневно обращается святитель к пастве. — Вы за каждый подвиг желаете награды: он полагает награду в том, чтобы оставаться без награды", «вы усиливаетесь… получить свободу и власть над другими: а он, имея полную свободу, отрекается от нее, порабощая себя всем», «спросите ваше честолюбивое сердце, каково было бы ему, если бы заставили его почувствовать, что вы худшие из людей, (…) что вы первые из всех достойны презрения и осуждения?» [36].

Разоблачая и дальше симптомы болезни самообольщения, свойственные, увы, многим из христиан, святитель Филарет предлагает и способ лечения: если ветхий Адам еще тоскует в тебе, когда ты умален перед человеками, то «войди во врачебницу нового Адама, и прими противу сей древней болезни вечноживотное врачество»[37]. Сам Господь Иисус Христос предлагает тебе во врачество Самого Себя.

Суть этого врачества — есть возвращение к Богу, к жизни Божией (Еф.4:18), то есть новое рождение свыше (Ин.3:7). Но если первое рождение достигается и совершается «необходимым шествием природы»[38], то второе, духовное рождение, является актом свободного стремления к Богу и веры во Христа и совершается Духом Святым посредством Креста. «Кто хочет плыть: тому прежде надлежит отвязать, или, для поспешности, отсечь веревку, которую лодка прикреплена к берегу…Надо попрать ногами земное, чтобы мудрствовать горняя. Надобно извергнуть из сердца мир…»[39]

Истинный христианин знает, что прощение и очищение грехов приобретено ему Кровию и смертию Христовой, — учит Филарет, — и при том осознает, что корень греха живет в нем и еще не исторгнут из его сердца. И чем святее человек, тем острее чувствует в себе этот греховный корень, понимая спасительную необходимость страданий крестораспятия и сознательно участвует в нем, чтобы исторгнуть этот корень, ревностно подвизаясь «до кровавого пота и до истощения всех сил»[40].

…Вот Слово, произнесенное святителем в неделю Крестопоклонную в 1822 году в Кафедральном Чудовом монастыре Московского Кремля… Перед кафедрой святителя — не только лица монашествующие, но в большинстве своем — аристократическая дворянская и купеческая Москва, люди разных званий и состояний, множество дам. О чем же благовествует Московский Митрополит собравшимся? «Одно из двух: или ты должен идти за Христом, последовать Его слову и Его примеру; или ты напрасно называешься христианином»[41]. И далее он толкует об ужасе пути, которого даже Апостолы не могли спокойно проходить: и ужасахуся, и в след идуще, бояхуся (Мк.10:32); путь, которым шел не без ужаса и Сам Иисус Христос: начат ужасатися и тужить (Мк.14:33).

Посмотрим, — обращается к пастве свт. Филарет, — куда идет Христос, призывающий, хотя и не приневоливающий никого идти вслед за Ним в Иерусалим, где Он предан будет Архиереом и книжником[42], где Его осудят на смерть, где поругаются Ему, и уязвят Его, и оплюют Его, и убиют Его[43].

Но что же паства? Мы можем только предполагать и догадываться, основываясь на текстах самого святителя Филарета, где он поистине предвосхищая стилистику Достоевского, «выбрасывает» перед своим слушателем каскад часто слышанных и хорошо известных ему мнений оппонентов, в том числе и, по всей видимости, из числа чиновников Синода, придворных властителей дум, прозападнически мыслящих профессоров-богословов.

«Есть люди, которые понимают, как нелепа сия мысль (не хотеть идти за Христом, — прим. Е.К.), но не чувствуют, как преступно сие дело. Почему же мы и Христиане, когда не последуем Христу? — Мы потому Христиане, скажут некоторые, прислушиваясь к словам первоначального учения Христианского, но не уразумев силы их, — мы потому Христиане, что веруем во Христа. — Хорошо. Но если ты веруешь во Христа, то конечно веруешь и в слово Христово (…): иже несть со Мною, на Мя есть (Мф.19:21)»[44].

«Но не напрасно ли открываю я весь ужас пути Христова, которого и без того страшатся многие?»[45]. — вопрошает далее Филарет, и ответствуя на свой же риторический вопрос, объясняет, что утешение наше не от прелести, ни от нечистоты, ни лестию (1Сол.2:3), но в истинном понимании тайны крестного пути Самого Христа, ужас и туга которого были не Его, а наши грехи, недуги и болезни, которые Господь приял на Себя и понес для того, чтобы уврачевать, а наши ужас и скорбь, испытываемые нами на крестном пути, если не совсем отъять, то много уменьшить, тем самым, что Он уже проложил этот путь для нас. Вот почему и Апостолы, и мученики, идя тем же страшным путем, проходили его с радостью[46].

И все же изнеженные души, коих немало видел и знал вокруг себя святитель Московский, «вопияли»: неужели сие (страдание) неизбежно? «Я знаю, и хочу знать, — раскрывает свт. Филарет тайные помыслы подобных душ, — только такое христианство, которое утешает, а не такое, которое учит лишаться, страдать, и каким-то непонятным образом умирать самому себе… Поберегись, желающий спасти душу свою!»[47], — предостерегал святитель, для богословия которого лукавая надежда иных христиан о спасении без Креста всегда была делом сатанинским, а они сами, желающие спастись «добрыми делами» без страданий — «врагами Креста» (Фил. 3:18).

Не уставая ниспровергать обольстительные мечты и упования мира на те или иные фантомы, святитель Филарет как бы предвосхищал (а он и видел, на что есть свидетельства!) явление новых богов интеллигенции, например, «жизнь сердца» или «жизнь разума». И жизнь сердца, если она духовно — к Богу — не возвышена, то легко «скатывается в пропасть низости… и удобно переходит в жизнь зверя, который находит удовольствие в том, что терзает (других — Е.К.)«[48]. И разум земной «также висит над пропастью чувственности»[49] и нет в природе человеческой силы, чтобы поддержать его.

Какой же должна была бы быть жизнь человеческая, — задавал свт. Филарет риторический вопрос, и сам же отвечал на него, — жизнь духа, в которой чувственные похоти и страсти умерщвляются Крестом Христовым. А Крест — это заповеди Его, в повиновении коим тело человека преобразуется в тело смирения, которое Сам Господь преобразит в тело славы Его, окончательно прекратив «и превратности времени, и нужды тела, и искушения плоти… в чем и обнадеживает нас Своим преображением, воскресением и вознесением»[50]. Но если бы Спаситель не пострадал и не умер на Кресте, то и самое страдание, и смерть человеков остались бы неисцеленными и неистребленными в природе и человеческом бытии.

Отвечая на вопрос о том, что часто в богословии именуется применительно к Крестной жертве Христа «субъективным фактором», — а именно о той несравненно более легкой части крестной ноши, которую должен взять на себя каждый христианин, каждая конкретная человеческая ипостась, свт. Филарет говорит так: если подобаше пострадати Христу, безгрешному и всемогущему, как можем мы оскверненные и расслабленные грехом, войти во славу Христову, не быв очищены искушениями и укреплены страданиями? Как можно совлещись ветхого Адама, с его страстями и похотями и облещись в нового человека не только без страданий, но даже без смерти? Должно взять крест не для того только, чтобы «подвизаться в отношении онаго»[51], но чтобы совсем распять плоть со страстьми и похотьми (Гал.5:24), умертвить уды наша, сущия на земли (Кол.3:5), умереть таинственно, чтобы живот наш был сокровенен со Христом в Боге (Кол.3:3)[52]. Таково, Христиане, — резюмирует святитель, столь нужное и существенное в Христианстве учение Креста, ибо только Крест — есть дверь и ключ Царствия для каждого сына Царствия.

«Вот, сокращение великого слова крестного (1Кор. 1:18), толь необъятного уму, толь удобоприятного вере»[53].

Вера, свободное произволение и пребывание в Церкви, — есть главные условия приближения ко Христу, подчеркивал святитель. Только те «принимали от Его исполнения», — замечал Филарет, — кто имел в себе «духовный магнит» — Веру, а так же и свободное произволение[54]. «Духовные желания совершенно бывают действительны тогда, когда с волею дающего благословение соединяется воля приемлющего»[55]. Ведь сколь не велика и Божественна все привлекающая сила Иисуса Христа, подчеркивал Филарет, Он не иначе может влещи нас в след Себе (Песн.1:3), как чрез водружение Креста Своего в нас и сопряжение с Его крестом креста нашего[56]. Иже хощет по Мне ити, глаголет Он, да возмет крест свой и последует Мне (Лк.9:23). Хотя Спаситель и совершил Своею кровью и крестом очищение от грехов всего мира, отверз вход во святая святых, человек для того, чтобы последовать туда за Христом должен проявить акт свободной воли, произволение и предать себя в руки Его как жертву. Ведь во святая святых ничто кроме жреца и жертвы войти и не может.

Свободное предание себя в руки и волю Божию — второе условие усвоения крестной Христовой Победы есть, по мысли святителя Филарета, важнейший залог духовного преуспеяния. «Чем неослабнее и терпеливее мы носим бремя креста нашего, тем обильнее подаются нам дары Божии, приобретенные крестом Христовым (…) Страдание в присутствии Христа и по образу Его, — говорит Филарет, — есть преддверие рая»[57]. Ведь Сын Божий, перенесший на Себя всю тяжесть греховного бремени человечества, усвоивший себе неимоверной тяжести крест всей греховности мира прошлого, настоящего и будущего, греховности явной и тайной, предоставил человеку только придержаться сего креста, «чтобы человек с оставшимся ему малым крестом собственным, носим был силою креста великого, подобно, как ладья влечется движением корабля»[58] или как птицы, которые «поднявшись утром, устремляются к небу, распростирают вместо рук крылья, наподобие креста, и произносят что-то похожее на молитву»[59].

Уже в одной из своих ранних проповедей и одной из первых, говоренных в Петербурге, «рисует» святитель Филарет «путь Духа» в душе человеческой, как тесный и крестный путь самоотвержения, напоминая апостольское слово о «распятии плоти со страстьми и похотьми» — «Иже Христовы суть, плоть распяша со cтpacтьми и похотьми» (Гал. 5:24). В этой ранней проповеди свт. Филарет дает фактически краткое начертание пути ко спасению — православной аскезы — строго по святоотечесткому учению.

«Бывают минуты, в которые и преданный миру и плоти человек пробуждается от очарования (…), видит ясно, что прошедшая жизнь его есть цепь заблуждений, слабостей, преступлений, измен Богу (…), осуждает сам себя, трепещет всем существом своим, и, будучи отчаян в самом себе, чрез сие отчаяние влечется к упованию на Бога: сие расположение к покаянию что есть иное, как не тот Дух велик и крепок, разоряя горы и сокрушая камение (то есть тот низлагающий гордость и умягчающий жестокосердие), который посылает пред собой мимоходящий Господь (3 Цар. 19:11)? Что, как не тот страх Твой, Господи, среди коего мы во чреве приемлем Дух спасения Твоего (Ис. 26:18)?»[60].

Вступление на путь покаяния и самоотвержения, или, как выражается в одном из своих Слов свт. Филарет, в «училище Креста»[61], приносит достойные плоды только в том случае, если человек «с покорностью» дает Духу Божию «влещи себя» тесным путем, заставляя его самого сознательно исторгать то, что прежде он сам сеял, и, разрушая в себе свою греховную природу, радоваться во страданиях (Кол.1:24), постепенно продвигаясь на этом пути к исполнению заповеди о непрестанной молитве (Лук.18:1).

Неоднократно в своих беседах и проповедях, святитель подчеркивает, что училище Креста исключает какую-либо половинчатость и нерешительность в следовании за Христом. «Могут ли изнеженные члены быть в союзе тела, которое сочиневает себе увенчанная тернием Глава (Еф.4:15−16)»?[62]

Филарет обращается то и дело и к тем, кто при всем желании своем принадлежать Богу, не имеют достаточно воли и решимости полностью отторгнуться от мира (коих среди христиан, увы, большинство — и об этом свидетельствует Филарет!). Их привязывает к миру «троякий узел»: прелесть его благ, сила его примеров и надежда совместить с любовью к миру служение Богу, хотя Слово Божие однозначно, как духовный меч, рассекает подобное «хитросплетение обманов» и открывает свободному оку «суетность благ мира, опасность его примеров и тайное семя вражды против Бога, заключенное в самой, как говорят, невинной любви к миру»[63].

Филарет неотступно разоблачает эту «невинную любовь», это мирское псевдоблагочестие — «хроническую болезнь» христианского мира, за оградой малого стада, большей частью тяготеющего ко Христу без Креста или в крайнем случае, надеющегося примирить свою жадную любовь к миру с любовью к Богу. «Как бы кто ни облекал свою любовь к миру видами добродетелей: воздержания, трудолюбия, нестяжательности, кротости, благотворительности; но поелику душа всех добродетелей есть любовь, то все добродетели его знаменуют токмо сына века сего, живут и дышат миром, и с миром исчезнут. (…) Две любви — любовь к Богу и любовь к миру — не могут одушевлять единой души: аще кто любит мир, несть любве Отчи в нем (1Ин.2:15)»[64].

Под покровом мнимого благочестия свт. Филарет отчетливо видит всегда присутствующих тайных самовладык, которым Христос Царь не угоден, поскольку Он требует совершенного отречения от любимых страстей и вожделений. Когда же овцы Пастыря, имеющего малое стадо, мнят обрести лучшую пажить посреди хищных зверей и нечистых животных, когда довольствуются рукою мира написанным образом благочестия (2 Тим.3:5), не предаваясь его крестной силе — «сокрушающей и воссозидающей, умерщвляющей и возрождающей»[65], — то не ищут ли они, — грозно вопрошает свт. Филарет, — вслед за Иродом души Отрочате?

«Поищем Христиан между сынами века сего; вслушаемся в разговоры. Тотчас услышим ласкательство, злоречие, голос тщеславия, корысти, смех легкомыслия, вопли нетерпеливости, суждения о всем, что знают, и чего не разумеют. (…) Отчего же так редко говорят Христиане языком Христианским?»[66].

Увы, на этот вопрос ответа святитель не дал…

Часть IV. В заключение

Так рассуждал и обличал свт. Филарет современное ему общество, называвшее себя христианским, проповедуя ему крестное Слово Божие, обществу, для которого это слово было тем ничем иным, как тем самым мечом обоюдоострым, о котором говорил св. Апостол Павел[67]. А потому не удивительно, что и многие современники, и богословы-потомки, — вплоть до дня нынешнего — зачастую пытались обратить этот меч против самого святителя, упрекая его, как это не парадоксально, в склонности к духовным паллиативам, компромиссам, к чрезмерной осторожности, или, наоборот, к чрезмерной решительности и жестокости не в слове, но в его святительском служении, которое, на самом деле, было лишь только продолжением его слова. От начала своего поприща и до конца жизни Филарет не только учил о Кресте, как единственном способе христианской жизни, но и сам всегда оставался неизменно пребывающим в том самом училище Креста, о котором благовествовал.

Раскрывая содержание подлинного крестного пути, святитель Филарет, подчеркивал, что он не зависит от того, в каком состоянии (имеется в виду общественное положение) пребывает и призывается Богом человек. Филарет не требовал никаких чрезмерных подвигов от человека, не предлагал бежать от жизни и находящих обстоятельств, но «исполнять свои обязанности, не привязываясь к соединенным с ним выгодам; пользоваться наружными благами, не прилепляясь к ним, приобретать что-либо так, словно не имеет в том нужды, терять — как будто отдавать излишнее, напоминая о том, что бепокровные токмо странники входят в Вефиль и Вифлеем, — дом Божий и дом Хлеба животного. Только произвольные изгнанники земли приемлятся в граждан неба»[68].

Эту внутреннюю нравственную установку христианина свт. Филарет обозначал как «состояние самоотчуждения»: «Нет высшей мудрости, как отречься от мудрости для Иисуса; нет большей славы, как разделять безчестие со Иисусом; нет избыточнейшего состояния, как нищета Иисуса; нет иной двери к совершенству и блаженству как младенчество Иисуса…»[69].

Только на этом пути при твердой решимости христианина следовать за Крестом, при готовности всего себя без остатка, без паллиативов предать в руки Спасителя, — святитель Филарет постоянно подчеркивает, что Христу невозможно принадлежать частично, поскольку «Тот, Кто дал нам сердце, не довольствуется большей или меньшей его долею: оно все должно принадлежать Владыке всяческих»[70], — удерживая себя, по возможности, в сем состоянии самоотчуждения, — только на этом пути и при этих условиях пустыня жаждущая (душа человеческая) процветет скоро, яко крин (Ис.35:1), зерно горушно, вверженное в ветроград души его, возрастет в древо велие (Лук.13:19) и сквозь тлеющий покров ветхого человека просияет новый человек, созданный по Богу в правде и преподобии истины (Кол.3:9; Еф.4:24).

Святитель Филарет начертал в своих Словах и Беседах и образ совершенного, нового, преображенного, исцеленного человека, ради сотворения которого и совершил на Кресте Свое величайшее дело Сын Божий. Образ совершенства нового человека отрицает все, что мир называет прекрасным и высоким. В уме этого человека сияет дух премудрости, не земной, ищущий своих выгод и самоутверждения в глазах других людей, но премудрости, духовно востязующей вся (1 Кор. 2:15) ради бессмертных благ души. Волю этого человека движет дух свободы от закона греховного. В сердце его почивает дух утешения и мира, — мир, даруемый Христом, зиждущейся на непоколебимой уверенности в примирении с Богом. В этом человеке обитает дух величия, — не слепая отважность и гордость, ни даже блеск естественных добродетелей, рожденных в нечистом источнике, «но истинная возвышенность мыслей, занятых Богом, обширность видов, ограничивающихся одною вечностью, благородство чувствований, рожденных и воспитанных словом Божиим, — дух смирения«[71].

Рисуя этот образ, святитель Московский всячески подчерчивает и противопоставляет ему мирское видение «добродетельного человека». И это противопоставление двух мудрований — подлинно духовного и «плотского», мирского, посягающего заменить и вытеснить подобием Истину, Подлинник — фальшью, — очень важно для учения святителя, постоянно напоминающего о главной «болевовой точке» современного ему христианства — его обмирщении, об опасности вытеснения подлинно Христова пути мирским христианством. Этот посыл о подлинном и бескомпромиссном сораспятии Христу, сораспятии, влекомом и освящаемом светом идеала обоженного человека (см. выше), чрезвычайно важен в богословии Филарета, являясь фундаментом его аскетики.

Было бы ошибкой прочитывать касающиеся этой темы Слова и Беседы Филарета, и выпускать при этом из вида, когда, где и перед кем они были произнесены. А говорились они как раз перед таким, погрязшим в духовном самообольщении, зараженном псевдохристианским, протестантским духом сосложения с миром, обмирщенным и христианским только по наименованию обществом. Вопреки этому духу святитель Филарет в буквальном смысле слова держал и свою мысль и мысль слушавших у подножия Креста Христова. «Мир думает, что на небесах дышат духом мира, и, столь многократно слыша глаголющих языком Духа Твоего, доселе, так же, как прежде, ругается: вином исполнении суть«[72].

Святитель не уставал непрестанно, можно сказать, на протяжении всей жизни «мерить Крестом» все даже частные нравственные моменты человеческого существования. «Есть между христианами люди, которым дары Святаго Духа кажутся странными столь, что если не смеют совсем отвергнуть их, по крайней мере, относят к другим лицам и временам; а сами, не помышляя о возрождении, довольствуются или праздной надеждою на заслуги Ходатая (выделено мною. — Е.К.), или даже собственною честностью»[73].

Крестом Христовым мерил святитель все, даже самые добропорядочные на вид мирские добродетели: не быть врагом веры, например, не делать вопиющих несправедливостей, иногда оказывать кому-то благодеяния, убегать вредных излишеств. Все они миром чтимые добродетели для Филарета — гробы повапленные (Мф. 23:27), исполненные костей мертвых, и правда книжников и фарисеев, которая не вводит в Царствие Небесное (Мф.5:20). Поистине в духе и традициях святоотеческой аскетики противопоставлял святитель Филарет «мирскому христианству» — свое учение о Кресте, которое в преломлении к «субъективной» стороне домостроительства спасения — к человеку и его шествию Царским путем Креста, являлось ничем иным, как учением о сораспятии или самораспятии. Только этот крестоностный путь, — подчеркивал Филарет, — может привести в сокрытые глубины и невидимые изгибы сердца, из которого исходят помышления злая (Мф. 5:20), где и надлежит христианину водворять чистоту и святость. Но исполнить весь закон, очистить сердце под силу только Богу, — всегда напоминал святитель. «Един Бог зиждет в человеке сердце чисто, и дух прав обновляет во утробе его (Пс.50:12). Должно родиться свыше, чтобы видеть Царствие Божие (Ин.3:3)»[74]. Однако, — рассуждает святитель, мы не для того познали действительность Крестной Жертвы, чтобы с беспечностью оставаться в бездействии, заблуждаясь о том, что крестный путь, как и великие дары духа Святаго не для всех. «Он для всех и все для Него»[75].

Те же, — уточняет свт. Филарет, — кто всеми силами стремятся отвергаться плоти и мира в себе, но еще не чувствуют в себе утешительного присутствия благодати освящающей и обновляющей, (…) не ощущают на себе помазания от Святого, возможно еще приняли Иисуса «только как Пророка, носящего слово Божие в устах Своих, но еще не посвятили себя Ему, яко Священнику (…), еще не превознесли Его яко Царя, да никакое желание и мысль не воздвигнется без Его мановения»[76].