«Ушедшие ждут от нас мужества»

По моей просьбе Марина прислала мне свой материал, подготовленный для пресс-центра фестиваля неигрового кино «Россия». Я рада, что могу познакомить с ним вас.
Раиса Ильина,
Екатеринбург.

«Надежда Гуриева, преподаватель истории в бесланской школе № 1, во время теракта 1 сентября 2004 года потеряла двух своих детей, но вернулась работать в новую школу» — из каталога фестиваля «РОССИЯ» 2009 г.
Фильм начался с некоторой задержкой. В зале воцарилась интригующая тишина, слабонервные покинули свои места… Ждали фильма Вадима Вадимовича Цаликова «Беслан. Надежда», который он привёз на 20 открытый фестиваль документального кино «Россия». А потом зал плакал. Плакала и я…

— Если не ошибаюсь, вы осетин, — спрашиваю режиссёра. — Скажите, как лично вы пережили эту трагедию? Где нашли силы жить, снимать такое кино?

— Это тема для меня очень личная. Снимая первый фильм про Беслан, я познакомился с одной из моих героинь, которая стала моей женой. В этой школе она была единственным фотокорреспондентом, находившимся в спортзале. Поэтому эта тема мне крайне близка, и я знаю многих людей, у которых погибли родственники. Смысл своей работы я вижу в том, чтобы напоминать людям о случившемся. У нас, к сожалению, с течением времени всё быстро забывается. А я считаю, что если мы люди, то мы обязаны помнить о таких трагических моментах, тем более, когда погибло такой количество невинных детей. К моей картине категорически не примерим термин «притерпелись». Как может стереться эта тема, если за пять лет после трагедии из жизни ушло ещё 37 человек! Это родственники погибших в Беслане. Люди до сих пор переживают, болеют. Для них фильм — своеобразная отдушина.

— Где вы были, когда террористы захватили школу?

— Я летел в самолёте, возвращаясь в Москву, где и узнал о теракте. В это время в Беслане находился мой оператор. Я позвонил ему с просьбой снять для меня материал. И я вам честно скажу: ни одна книга, ни один фильм до конца ощущение случившегося передать не могут. Человек должен оказаться там, чтобы это понять. Но я в меру моих возможностей попытался выполнить поставленную задачу, ведь я это всё через себя пропустил. Для меня нет чёткого разграничения: вы — герои, я — автор.

— Как люди относятся к вашему появлению с камерой? Долго ли вы входите к ним в доверие? Идут ли они на контакт?

— Я очень осторожно начинал работать со своими героями. Сначала знакомился, особенно тяжело это было делать с детьми. Они ведь слишком ранимы, очень плохо идут на контакт, замыкаются. Нужно время, чтоб люди могли поделиться с тобой своим сокровенным. Вот с Надеждой я познакомился ещё в 2005 году, но в то время я ещё не был готов сделать её героиней моего фильма. Потом я сопровождал их группу, когда они ездили на реабилитацию в Сочи, и там тоже за ней наблюдал. Уже тогда удивился, какой Надя по натуре очень сильный человек, и понял: она достойна стать моей героиней.

— Вадим Вадимович, Надежда Ильинична испытала чудовищные муки… Вы не боялись ещё глубже ранить её?

— Я считаю, что нужно обладать определённым чувством такта, тем более в такой ситуации. У меня было снято достаточно много материала, но потом я понял, что есть определённая граница, за которую я не имею права переступать, поэтому некоторые кадры не вошли фильм. Надежда и так достаточно открылась мне.

— Мы, зрители, просто рыдали, вздрагивали от ужаса, шока… эмоции были накалены до предела. А героиня бесслёзна. Как вы можете объяснить ей поведение?

— Она очень сильный человек. Кроме того, она учитель, у неё великое призвание. Надежда мне рассказала одну очень интересную вещь: она практически не носила траура, ведь этим поступком она лишний раз напоминала бы о катастрофе. Это безумно тяжело — переступать через свои принципы, но она продолжает жить… ради других детей…

— А были такие моменты, когда Надежда Ильинична отказывалась быть героиней фильма, отказывалась от разговора, съёмки, срывалась?

— У нас возникло обоюдное доверие, поэтому таких проблем не было. И к тому же я уже знал, о чём я имею право спрашивать, а о чём нет. Если вы просто сталкиваетесь с человеком и пытаетесь у него что-то узнать, это не всегда срабатывает. Для этого нужно проникнуться, надо знать его историю, и, исходя из этого, очень тактично вести беседу. Это похоже на работу хирурга: надо знать и чувствовать меру, чтобы ни в коем случае не навредить.

- Надежда — это редкий случай такого великого мужества? Или в Беслане есть ещё люди, достойные быть героями фильмов?

— Таких людей много.

— Чем сейчас живут люди? Какая атмосфера царит в городе, в домах, в школе?

— Когда попадаешь в квартиру Надежды, то о трагедии напоминают большие фотографии детей. От этого невозможно уйти, всё напоминает о катастрофе. Однако надо продолжать жить ради учеников, ради дочери. Она не имеет права сдаваться, не может дать слабину — ведь на неё равняются другие.

— Фильм начинается и заканчивается праздничным концертом.

— На праздничных концертах танцуют её дети. Это напоминание о них, о прошлой жизни. Она смотрит на это выступление и вспоминает их, это стимул жить, бороться, символ надежды на светлое будущее.

— Какие они — дети, оставшиеся в живых?

— Они стали старше, стали бережнее относиться друг к другу, ведь понимают, через что им довелось пройти вместе. Особенно это касается старшеклассников, они стали по-иному смотреть на мир. Моя жена когда-то сделала снимки многих детей из этой школы, и мы потом сравнивали их взгляд «до» и «после». Это абсолютно взрослые, серьёзные глаза, которые, к сожалению, повидали такой ужас. Мгновенное взросление производит страшное впечатление.

— А вы уже показывали свой фильм вашим героям в Беслане?

— Да. И вначале было два самых тяжёлых показа: показ Наде и её дочке, а потом в школе. Реакция, конечно, предсказуемая. Они ещё раз всё этого пережили. Но, тем не менее, Надежда после показа меня поблагодарила, сказала, что ей стало легче, произошёл выброс того, что накопилось, наболело. Это помогает, хотя каждый воспринимает по-разному: кому-то это напоминание крайне тяжело даётся, а для кого-то это психологический выход. Главное, чтобы это не забывалось, чтобы люди не были равнодушными. Когда есть этот элемент сопереживания, людям становиться легче. Им не надо никаких материальных благ, для них гораздо важнее духовная, психологическая поддержка.

— Как, по-вашему, СМИ отражали и отражают Бесланскую трагедию?

— У меня нет особых претензий к журналистам. Но, к сожалению, они относятся к трагедии более поверхностно. Когда произошёл теракт, в Беслане была уйма газетчиков, телекомпаний, он был интересен всем. Один киновед очень умно подметил, сказав, что «Беслан стал своеобразным пастбищем для журналистов». А потом вдруг интерес пропал: остались единицы, сохранившие неравнодушие. В первую годовщину на телеканалах были показаны несколько картин, посвящённых трагедии, теперь же спустя 5 лет я не видел ни одного качественного фильма на телевидении. Одни репортажи… Я очень надеюсь, что что-то появится, но факт остаётся фактом. Не знаю, может, это издержка журналистской профессии — работа «по горячим следам»?

— К сожалению, бытует такая фраза, что «журналисты любят жаркое с зеленью"…

— Но беда в другом… Когда я начал снимать «Граждане Беслана», был тот момент, когда от журналистов отворачивались. Не имея того чувства такта, многих людей они настроили против себя. Я не обобщаю: были профессионалы, которые делали очень качественные репортажи. Но для большинства это было «информационное пастбище», они не вспоминают своих героев, а ведь люди-то всё чувствуют, понимают, поэтому и существует это отторжение.

— Вам известны проблемы, которые существуют во взаимодействии культуры и журналистики?

— Я не теоретик… Однако мне кажется, у документального кино в отличие от телевизионного форматного, есть особое достоинство: оно не просто показывает, оно изучает человека. Мало оказаться в нужное время в нужном месте, гораздо сложнее постигнуть, раскрыть личность. Я не говорю обо всех, но тенденция молодой журналистики такова: скорее урвать, бегом, схватить, пустить, обеспечить тираж и до свидания. Вот то, что я видел. Есть профессиональные журналисты, которые не забывают своих героев, а есть журналисты «на злобу дня».

— Вы уже сняли целую трилогию: «Граждане Беслана» (2004), «Отставной учитель» (2006), «Беслан. Надежда» (2009). Теперь тема Беслана для вас закрыта или вы продолжите?

— Я не хочу зарекаться, потому что после каждого нового фильма о Беслане я говорил себе, что больше к этой теме не вернусь, однако снял уже трилогию. Наверное, сейчас сделаю некую передышку, потому что этим заниматься очень тяжело. Но я эту тему не оставлю. В сентябре я съездил в Цхинвал, и теперь буду работать над фильмом «Цхинвал. Послесловие», это некое продолжение моей предыдущей картины «Цхинвальская притча». Может, это звучит пафосно, но мне не безразлично, что происходит с окружающими меня людьми. Со временем многие перестают воспринимать болевую грань: «Да, это где-то прошло… Беслан — это далеко, это где-то там». Это страшно… Я считаю, что все наши беды происходят от того, что человек безразличен, равнодушен. Вот именно такое непростительное попустительство в конечном итоге и приводит ко всем катастрофам и трагедиям человечества.
Марина Шеина, студентка первого курса факультета журналистики Уральского госуниверситета им. Горького