Совершенство — первоисточник творчества И.А.Ильина

Доклад на Первых Всероссийских Ильинских молодежных научно-богословских Чтениях (28−29 октября 2008 г.)

Если Ильин оценил философию Гегеля как «учение о конкретности Бога и человека», то философия самого Ильина — это учение о совершенстве Бога и человека. Это учение есть объективно предметная и конкретная аксиология. В ней совершенство является основной, центральной и главной категорией, точнее, подлинной реальностью сердца и духа. Оно пронизывает обсуждение всех главных вопросов — размышляет ли Ильин о Боге и о Родине, об искусстве и о культуре в целом. Совершенство ветвится в более конкретные понятия-переживания, будь то добро, справедливость, любовь, вера и др.

Из совершенства Ильин выводит иерархию ценностей, «ранг» отношений между людьми; оно служит критерием оценки философских и религиозных систем, государственных устройств, права, текущих событий. Совершенство предстает как такое содержание, которое являет собой единение и гармонию истинного, доброго и прекрасного. Совершенство — первоисток положительных ценностей и развитого чувства качества, «верного ранга», нравственности и художества, интуитивный индикатор доброго и прекрасного. Дух, часто отмечает Ильин, есть стремление «к совершенству» и его вдохновенная реализация, обретение надындивидуальных по значению ценностей, которые являются объективно лучшими сами по себе, а не только относительно кого-либо — лично меня, моего окружения, того или иного сословия, класса, той или иной партии и проч. В свете совершенства личность обретает «очевидность» и понимает преимущества объективно лучшего не только относительно себя, но и по отношению ко всем. Такая очевидность направляет внешний опыт достойным образом.

Противоположностью совершенства является ничтожное содержание, соединяющее в себе лживое, злое и безобразное; оно ничтожит, «у-ничто-жает» совершенное, цветущие формы жизни и духа и движется пафосом отрицания — нигилизма, раздора, разрушения и погибели. Ничтожное — это земное бытие дьявола. Оно имеет свои градации, формы и соблазны. Ильин в ряде статей уделил внимание делам дьявольским[1].

Совершенство Ильин укореняет в Абсолюте, в Боге, превращая философию в «подлинное богослужение». Многообразные выражения совершенства предстают как «земная риза» Бога, как «дело Божие». Бог есть Идеал объективно лучший и объективно сущий не только для меня, но и для всех. Он — полнота совершенства. Душа человека есть образ и подобие совершенства Божия. Поэтому человек стремится к совершенству как к своей богоданной родовой и всеобщей субстанции. Коль родовая природа духа у всех людей едина, то в принципе равноценно достоинство каждого человека, как дыхание Божие в разных душах. Если различные этнокультуры выражают дух того или иного народа, то совершенство есть тот инвариант, который присущ различным национальным культурам. Культура в высшем своем выражении совершенна по содержанию и национальна по своей форме. Можно затрудняться, писал Ильин, в понимании национальных форм культуры тех или иных народов, но пульсацию в таких формах всеобщего человеческого содержания (устремлений к совершенству через борения и соблазны) невозможно не принимать сердцем. Одни народы могут отставать в технике жизни, но лидировать в области культуры, а другие — лидировать в области технологий, но угасать в культурной области. Запад, писал И.А. Ильин, проживший в Германии и Швейцарии 32 года, материально может почти все, духовно — почти ничего. Угасание же культур прямо связано с десакрализацией души и жизни человека.

Ильин выстраивает такой смысловой ряд: совершенство Божие — дух человека как образ совершенства Божия — равноценность достоинства каждого человека и народа — совершенство как инвариант различных национальных культур — сверхклассовая духовная солидарность людей и народов. Эта смысловая связь и есть вселенское дыхание Православия, не замыкающееся в национальных границах. Такая связь проходит сквозь сословные, классовые, национальные, конфессиональные, индивидуально-личностные перегородки и служит абсолютной основой взаимного признания людьми и народами себя как равноценных субъектов, основой взаимного доверия, верности, взаимопомощи и солидарности.

Совершенство Божие — абсолютный первоисток совершенства земного. Логика Ильина такая. Подобное познается подобным. Совершенство открывается совершенному же чувству — любви. Любовь переживает совершенство эмоционально целостно, верование же постигает его духовно целостно. Истина, добро и красота — это разные проекции одного и того же — совершенства.

В письме к Е.Г. Габричевскому Ильин приоткрывает онтологический аспект духа и материи: То, что Вы обозначаете словом «Ничто», писал Ильин, есть «подлиннейшая и интенсивнейшая реальность», то, что Гераклит называл огнем, а Филолай — мировым огнилищем, «источником света, тепла, разума, закона и порядка». Греки не знали еще только «главного, что это есть источник любви….Есть великая тайна мирового бытия: посылающий Богу любовь — получает ответ Его — Любовью и становится блажен…. Критерий верности: наступает состояние Гармонии, Покоя и претрепетной благодарности…. Чувство незаслуженного счастья. Потусторонняя жизнь начинает переживаться как возврат домой, в лоно Отчее и как величайшая несомненность. Любовь дает очевидность. Очевидность дает Единение с Ним. Единение дает блаженство. Секрет в том, что материя есть модус Энергии. Энергия же по существу есть Дух, а Дух есть сразу Любовь — Разум — Свет — Гармония — Блаженство»[2]. Материальная оболочка Универсума предстает как сгущение, отвердение духа, ведь и она изумительно сложна, например геном человека. «Мир вертится не зря, не без смысла: он борется за совершенство»[3]. И по Аристотелю, все сущее приводится в движение Перводвигателем, который, будучи недвижимым, все приводит в движение своим совершенством. И вот стремление всего сущего к преодолению материи, к мерам и стройным гармониям, к совершенным формам есть, по выражению Ильина, «дело Божие», продолжаемое и человеком.

Любовь к совершенству, подчеркивал он, не есть аффектированная фраза или сентиментальная выдумка, «но живая реальность и притом величайшая движущая сила человеческого духа и человеческой истории. Поколение людей, которому это чувство чуждо и непонятно — есть поколение мертвое, слепое и обреченное. Все основатели великих духовных религий — Конфуций, Лао-Цзы, Будда, Зороастр, Моисей были движимы этим чувством»[4].

И вот христианство выговорило эту тайну религиозного опыта и укоренило души людей не в силу и мощь (ветхозаветное представление), не во внешнюю красоту (религия древних греков), не в магический государственный обряд (религия древнего Рима) и не в успех земных дел (протестантизм), а в объективно сущее Совершенство, которое обретается любовью. Религиозный опыт при всем его многообразии заключается в воле к совершенному, в благоговении перед ним и в верности ему.

Духовное наследие Ильина есть развернутое и гениально выраженное совершенство в многообразных его преломлениях; в его наследии подведен с позиций аксиологии совершенства итог духовных исканий классической философии, и аутентично выражена спасительность Православия. Ильин переживал сердцем совершенство Божие и его лучи во внешней реальности и в человеческих душах. Речь идет не о понятии совершенства, но о совершенстве как духовной реальности божественного ранга.

Вера в Бога есть стремление к совершенству во всей его полноте. Она вселяет в деяния дух качества, мастерства, художества, любви и добра, верности, щедрости и благородства. Общение с Богом предстает в трудах Ильина как источник вдохновения, опора истинной науки, чистой совести, месторождение гениального искусства, фундамент правосознания и патриотизма, гарантия дисциплины и храбрости. Ибо все перечисленное есть модификации одного и того же — воли к совершенству. Укорениться в Боге, значит стать сильным в добре, а не во зле. Революция потому и победила, отмечал Ильин, что русские люди отошли от Бога и стали слабы в добре. Верх взяли люди, сильные во зле.

Воля же к совершенству специально утверждается в религии. Религия — это культивирование самого духа совершенства в его сакральном, божественном значении; она — солнце национальной культуры. «История не знает культурно-творческого и духовно-великого народа, пребывавшего в безбожии». «От совершенства религии зависит и высота национальной культуры»[5].

Большевики поняли, заключает Ильин, что «корни русского христианства, русского национального духа, русской чести и совести, русского государственного единства, русской семьи и русского правосознания — заложены именно в православной вере, поэтому они пытаются искоренить ее»[6].

Если религия культивирует дух совершенства в его сакрально-божественном значении, то культура воплощает этот дух в зримые образцы мышления и воления, чувствования и веры. Культура исходит из духовной природы человека и начинается там, где «духовное содержание ищет себе верную и совершенную форму». В культуре внутреннее, духовное, писал Ильин, определяет собой достоинство внешнего, материального. Так, нравственность, поясняет он, ценится не по ее внешней пользе, а по внутреннему состоянию души. Государство жизненно там, где на высоте пребывает правосознание граждан. Хозяйственные вопросы разрешаются «через воспитание людей в духе братства и справедливости». Культура захватывает «самую глубину человеческой души» в отличие от «цивилизации, которая может усваиваться внешне».

Вырождение культуры начинается тогда, когда меркнет ее духовное солнце — религия. Угасает и культура. Ибо она лишается своей сокровенной сути — духа совершенства, которым ее питали благодатные лучи Божии. Высшее подменяется низшим, совершенное — ничтожным, внутреннее — внешним, духовное — материальным. Разнуздывается инстинкт вне идеала. И культура вырождается в цивилизацию — в технику жизни. Это вырождение начинается с секуляризации (обособления) культуры от религии, души от Бога (эпоха Возрождения). Оно усиливается с богоотпадением и откровенным богоборчеством в Новое время и превращается в сатанизацию мира в XX веке.

Дьявол, искушая спасителя, предлагал Ему превратить камни в хлебы. Он же ответил: «Не хлебом единым жив человек, но всяким словом, исходящим из уст Божиих». «Словом» — значит логосом, духом Божиим. Искуситель предлагал путь сугубо материалистический: сначала накорми людей, а потом требуй с них добродетели; сперва обустрой внешнюю жизнь, а потом взыскуй о спасении души. Совет искусителя вырос в дальнейшем в целую философию: в жизни человеческой материальное первично, а духовное вторично. Такова идеология обоснования технической цивилизации. Техногенная цивилизация — это путь искусителя, а культура — это путь Христа.

В рамках современной цивилизации ставка делается на обустройство внешней жизни внешнего человека путем промышленных технологий, науки, разрабатывающей технологии, товарно-денежной связи и права. Цивилизация (техника жизни), не направляемая культурой, вселяет в человека безвдохновенный, технорационалистический «дух» всеобщего упрощения и нивелирования по единым стандартам и превращает людей в однородные кубики. Современный человек, писал Ильин, идет за «материальной наукой», «техникой», «жизненными средствами»; за светской «безрелигиозной государственностью», за «приобретательскими инстинктами и хозяйственными законами», за «безрелигиозным искусством», которое становится «праздным развлечением» и «нервирующим зрелищем». Растет и ширится научная картина мира, «миросозерцание без Богосозерцания».

Принципиальная несостоятельность технической цивилизации состоит в понижении ранга: внешнее и низшее становятся мерилом внутреннего и высшего. Культура не отрицает достижений цивилизации. Просто в ней иная субординация ценностей, иной ранг в отношениях между людьми, исходящий из совершенства: высшее служит мерилом низшему, лучшее — мерилом хорошего и плохого. В бедах технической цивилизации повинны не техника, деньги, право и наука сами по себе, а неверная иерархия ценностей, т. е. духовная смута, ведущая к смуте внешней, социальной, к большевизму.

Анализируя идеологию большевизма, Ильин показывает, что яд большевизма слагается из материализма, воинствующего безбожия и интернационализма. Материализм опошляет, обессмысливает и разрушает жизнь. Человек не сводится к телу, чреву и похоти. Он — не машина, не чувственное животное, не голодный зверь. Такое понимание унижает человеческое достоинство, разжигает зависть и социальную ненависть, ведет к рабству и муке, к гражданской войне. Безбожие разлагает в душе человека священные основы жизни: веру, совесть, честь, верность, любовь к Отечеству, дисциплину. Гибнет правопорядок. Крошится государство. Народ обрекается на унижение, муку и вымирание. Интернационализм есть «духовная болезнь». Национальное обезличение — великая беда и опасность: человек становится беспочвенным и бесплодным скитальцем по чужим дорогам. Интернационализм есть путь к предательству Родины. Если в государстве начнут править интернационалисты, предупреждал Ильин, то они не захотят блюсти исторические интересы народа. Народ станет средством для чуждых ему целей. Он будет разорен, обессилен и в последний час предан. Современные революционеры, замечает Ильин, люди ненависти, не имеющие Бога. Все же великое в культуре всегда почвенно. Все гениальное родится в лоне национального духа. Материализм, воинствующее безбожие и интернационализм, соединенные вместе, образуют тот адский заряд, который разрывает в клочья культурное тело народа.

Так, материализм обосновывает верховенство материального и борьбу за него одного класса с другим. Он гордится тем, что в нем нет ни грана морали: нравственно то, что служит революции, успеху в классовой борьбе. Но такая борьба есть борьба одной части народа против другой, т. е. «прикрытая гражданская война», которая свирепее международной. Большевистская «борьба классов» есть на самом деле провокация на самоистребление народа на радость ненавистникам России. Кто начинает эту борьбу ради интересов одного класса, тот предает Отечество и ведет страну к гибели.

Государство же, утверждает Ильин, исходит из целого, а не из той или иной части; из единения народа, а не из классовой борьбы. Оно — не машина принуждения, а орган духовной и волевой солидарности. Солидарность граждан, пишет Ильин, есть основа государства. Оно держится не насилием, а правовым авторитетом, правосознанием граждан, их добровольной лояльностью. Истинная политика считается с интересами лиц, групп, классов, но «с точки зрения целого» — государства, Родины, народа. Если интерес класса обоснован, справедлив, то это уже интерес всего народа, государства. Надо, следовательно, отстаивать не сугубо частные, классовые интересы, а те, которые есть одновременно и общенародные (всем на пользу). Политика есть постижение патриотических целей. Партии должны служить не классам, а Родине, народу, государству по программе всенародной справедливости с учетом интересов всех слоев и классов. Истинный вопрос для избирателя: в чем нуждается Родина? А не «что мне, моему сословию надо?». Государство, следовательно, представляет собой «дух целого». Родина шире патриота. А формула патриота — «мое дело есть дело моей Родины и моего народа». В этих чеканных положениях выражена классическая диалектика, верно связывающая всеобщее, особенное и единичное. Жаль, что «мы диалектику учили не по Гегелю» (В.В. Маяковский).

Государство имеет право сопротивляться злу силою. Не пресекать противозаконные и злые дела — значит предать слабых на угнетение, а свой народ — на порабощение иностранцам. Человек имеет право прощать свои обиды, но не чужие страдания. Он имеет право жертвовать собой, своим имуществом, но не своими братьями и не своей Родиной. Развенчивая учение Л.Н. Толстого, Ильин подчеркивает, что непротивление злу есть принятие зла, подчинение ему, участие в нем, превращение себя в его орган, орудие и рассадник. Это — саморастление, самозаражение и распространение заразы, вовлечение других во зло.

В противостоянии злу армия есть мужественное начало народа, его воля и сила, его рыцарская честь, ограда национальной целости и независимости. Русская армия — это школа русского патриотизма. верности, чести, дисциплины и стойкости. Воинское знамя — священная хоругвь народа. Ее победы — наши победы. Ее разложение — наша гибель. Интеллигенция, замечает Ильин, держалась тезиса «гражданин вселенной выше патриота». Она тянулась к интернационализму, всячески шельмуя свою национальную армию, и в итоге отдала Россию большевикам. А наши западники из СМИ шельмовали несколько лет назад армию России, чтобы отдать ее чеченским бандитам.

В размышлениях о последствиях большевизма Ильин излагает свою линию верности исторической национальной России. Дело не в том, кто сейчас временно одолел, а в том, кто прав по самому существу перед лицом Божиим. Ибо кто прав по сути, тот и будет править. Зло большевизма само по себе несостоятельно. Победа будет за религиозной национальной Россией. Мы увидели зло, писал Ильин, чтобы обратиться к Богу, предательство укрепило нас в верности, порабощение — в свободе, бесправие — в справедливости, а разорение Родины — в патриотизме.

Развернув панорамную картину духовного кризиса человечества XX века в высшем его сосредоточии — в религии, Ильин дает гениальный совет: выход из кризиса: в обновленном сердечном понимании христианства, в «постижении и усвоении утраченного нами религиозного опыта самого Христа»[7].

Надо перестроить сам культуротворящий акт нашей души. Мысль сама по себе все разложит и подкопает. Воля сама по себе то же не принесет обновления, так как она лишена очевидности и склонна плодить одну дисциплину и полицейское государство. Воображение без любви, духовно слепое, породило декадентский модернизм, искусство мнимое, «часто ничтожное и пошлое»: это «безвкусные, праздные обрывки»; «больные выкрики», «вспышки духовного безволия, немощи и распущенности», обломки безобразных замыслов, неестественные выверты, противоестественные химеры; искусство модернистов «бредит на языке больных страстей и бесцензурно выбрасывает сырой материал бессознательного». Современное искусство перестало служить священному, стало забавою, созданной для возбуждения и раздражения, не то развратною потехою, не то беспринципным промыслом. Оно творится в атмосфере художественной бессовестности: здесь все позволено[8]. «И невольно возникает вопрос, — писал Ильин: искусство это или больной бред? Художественное творчество или духовное разложение? Культура или гниение?» Бред и гниение, если иметь в виду современные СМИ России.

Нынешний культурно-творческий акт, отмечал Ильин, покоится «на чувственном восприятии» и считает его «дверью во внешний мир»; пред той дверью сидит критически настроенный страж — «мысль»; из их союза зарождается «позитивная наука и техника»; результаты этого союза подхватываются «инстинктом и волей»: инстинкт становится стимулом «экономики, воля — стимулом государства». Воображение находится под строгим контролем разума. Жизнь чувств вообще вытесняется из культуры общества и имеет место только в частной жизни. В мире бизнеса они ни к чему[9].

Что касается сердца — источника духовной любви и творческого созерцания, то оно как-то оледенело настолько, что упоминание о нем в философии и психологии считается ныне дурным тоном. Современный кризис — «это кризис расколотого человека»; он не верит в Бога — сосредоточие всех высших смыслов, поэтому у него атрофировался религиозный орган — любящее сердце, фокусирующее в целостность все творческие силы души. «Аналитический разум, беспочвенная и разнузданная воля и бездуховный инстинкт самосохранения — вот все, что ему осталось. Все остальное подлежало осмеянию: вера, стыд перед собственным безжизненным сердцем, творческое созерцание…»[10]. Расколотый духовно человек — «несчастный» и «обессиленный» человек. Воспринимая истину, он не может определить, истина это или нет. Вопрос о добре и зле он подменяет вопросом об относительно полезном и относительно ущербном. Он во всем релятивист. Если он любит, то не уверен, любит ли он или не любит. Его «да» заигрывает с «нет». В его душе много центров. Каждому он клянется в верности. Как только один из

центров оказывается не совсем удобным, слишком требовательным, он тут же съезжает на «другую квартиру» души и устраивается там поудобней. Он ни с чем не связан подлинной верностью, ко всему готовый, ни во что не верующий, ничего не любящий, скорый на предательство, довольный собой. Такова его свобода, и таков его гуманизм. «В нем нет самой важной, самой драгоценной основы духовного характера — всеобъемлющего, единого, единственного центра жизни„[11].

Ильин советует: „человек должен обрести в себе свою цельность. Он должен собрать… разлетевшиеся органы своего духа, оживить их и восстановить заново. Человеческий разум должен снова и снова пробиваться к вере, поборов в себе ложный стыд перед собственным сердцем. Мысль должна примириться с творческим и снова стать созерцательной, интуитивной, провидческой. Аутентичная фантазия должна пройти школу предметной интенции и духовной ответственности. Формальная, безудержная воля должна подчиниться совести и сердцу…. Тогда рассудок обретет способность к созерцанию и станет разумом, а созревающий разум станет повиноваться сердцу, так что все пути будут вести к сердцу и исходить из сердца. Сердечное созерцание, совестливая воля и верующая мысль — вот три великие силы грядущего, которым будут по плечу все проблемы бытия; они-то и создадут человека, обладающего творческой цельностью“[12].

Только любящему сердцу доступна глубина постижения и очевидность преимущества объективно-лучших, совершенных содержаний. Душа человека стремится к совершенству потому, что она боготварна и сопричастна совершенству Творца. В воспитании ценностного сознания синтез сердца является базисным.

Сердце — источник „духовной любви к поистине драгоценному предмету“. Выбор, правильный и окончательный, есть дело истинной любви. Кто никого не любит и ничему не служит, тот пуст, стерилен, духовно мертв. „Только любовь может предсказать человеку, что делать, чем жить, за что бороться, за что стоять, за что идти на смерть…. А все прочие духовные и физические потенции имеют своей задачей верно и надежно служить любви“. Тогда все дарования человека получают более высокий духовный заряд: „любовь превращает воображение в предметное созерцание — в результате просыпается религиозная вера; любовь наполняет мысль живым содержанием и придает ему силу предметной очевидности; любовь укореняет волю и делает ее носителем совести; любовь очищает и освящает инстинкт и открывает в нем духовное око; любовь углубляет и облагораживает чувственные восприятия, делая их художественно осмысленными, направленными на служение искусству“.

Все это, продолжает Ильин, не преувеличение, а „простые, основополагающие истины духовной жизни, в которых сразу же узнаешь основополагающие истины христианства“[13]. Из любящего сердца исходит сердечное созерцание, „вчувствование в совершенство“, которое Ильин отождествляет с „творческим созерцанием“ и которым во все времена творились классическая культура, включая науку, подлинное правосознание и истинные отношения между людьми.

Современный религиозный кризис, подчеркивал И.А. Ильин, „состоит, по существу, в том, что человеческий дух утратил цельность, а потому и подлинность, и жизненную силу в очевидности“[14]. Есть научная очевидность внешнего опыта, законов природы, внешнего мира вообще, и есть очевидность внутреннего духовного опыта, требующая более сложного духовного акта — единства главных сил души. Религиозное возрождение возможно не в противопоставлении этих очевидностей, а в их преображении в „единую и цельную очевидность“. С позиций цельной очевидности в научном опыте „нет и не может быть данных, свидетельствующих против религиозной очевидности“. И точно так же в религиозном опыте“ нет и не может быть данных, свидетельствующих против научной очевидности»[15]. Дело в том, что предметы религиозного опыта существуют исключительно только в духовном измерении, и этих предметов не уловят ни телескоп, ни химические реактивы. «Я глубоко уверен, — писал И.А. Ильин, — что религиозное возрождение приблизится только в борьбе за цельность духовного опыта и очевидности».

Эту принципиальную позицию мыслителя о духовном акте следует особо акцентировать. Ибо человеку с помраченным сознанием, потерявшему здравие, ведь не помогут ни новые технологии, ни новые формы собственности. Обновление России разумно начинать с преображения всей субъективной сферы, в первую очередь, с нравственной. Вот что писал Ильин по этому поводу архимандриту Константину: «Годы идут, а я заканчиваю книгу за книгой и складываю их у ног Господа моего…. Все они об одном: как восстановить нам, русским, а за нами и другим, верный духовный акт. Акт веры, акт правосознания, акт художества, акт совести, акт очевидности, акт характера»[16].

Вот как Ильин излагает исходные отличие душевной стадии от духовной. «Душа не то же самое, что дух. Душа — это весь поток не-телесных переживаний человека, помыслов, чувствований, болевых ощущений; приятных и неприятных, значительных и незначительных состояний; воспоминаний и забвений, деловых соображений и праздных фантазий и т. п. Дух — это, во всяком случае, лишь те душевные состояния, в которых человек живет своими главными, благородными силами и стремлениями, обращенными на познание истины, на созерцание или осуществление красоты, на совершение добра, на общение с Божеством — в умозрении, молитве и таинстве; словом, на то, что человек признает высшим и безусловным благом….Дух это то, что объективно значительно в душе». Духовное делание предполагает должный уровень внутренней жизни, свободный от пошлости. «Тот, кто создал в себе этот уровень, испытывает нечто, как самое лучшее и высшее». Это высшее он испытывает «не как лучшее только для него, не как субъективно наиболее приемлемое, приятное, но как объективно ценнейшее, как объективно-главное; как главное не только для всех людей, но безотносительно, как главное и совершенное само по себе и на самом деле»; как такое главное, что оно не может потерпеть ущерба в этом своем качества даже в том случае, «если бы никто из людей не захотел признать его, или если бы все от него отвернулись и отвергли его совершенно». Такое нечто главное предстает субъекту как «высший Предмет», как «объективная мера» для всего остального. Возникает чувство стояния пред таким Предметом, «перед лицом Божиим«[17]. Так стояли на своей духовной вере многие христиане — мученики, гонимые язычниками Рима. Такое величие духа раскрывали герои нашей Родины в смертельных испытаниях на Куликовом поле, под Москвой и у Сталинграда в годы Великой Отечественной войны. Упрощенный материализм кастрирует дух народа, сводит дух к сознанию, а сознание — к высшей форме «отражения», плодя тем самым бездуховных приспособленцев к обстоятельствам.

Ильин выразительно различает объективное содержание духа и субъективную форму приятия этого содержания. Второе производно от первого. Он пишет: «Именно за это, в силу такого значения и совершенства, это «нечто» делается предметом любви и радости. Оно любится всем сердцем, всей душою, всем помышлением; душа радуется ему и стремится к нему как к источнику истинной радости; но это «нечто» не потому хорошо, что оно приятно, что оно радует; но радует оно потому, что оно в самом деле драгоценно и объективно прекрасно». Ведь не все то хорошо, что мне приятно и что меня радует. Иначе не было бы поговорки о благих намерениях, ведущих в ад.

Ильин особо акцентирует первенство объективного содержания и верховенство духовного над душевным: человек любит высший Предмет не просто «душевно», — «по сильному и слепому влечению, доверяя своему настроению и полагаясь на свое чувство; но духовно — по столь же сильному, но предметно удостоверенному и объективно правому, зрячему и все более прозревающему влечению. Душа оказывается побежденною объективным качеством Предмета, следует его зову, готовит себя к его восприятию…. Эта любовь к совершенному есть любовь, поглощающая личный интерес, личную страсть, личную корысть человека; она приходит с сознанием, что невозможно не любить этого предмета; с непреложной уверенностью, что раз увидевший его, пойдет за ним, оставляя иное»[18]. Так апостолы пошли за Христом, оставляя иное. «эта бескорыстная радость объективному качеству предмета приучает человека к тому, что все, что есть в нем самом только личного, только субъективного, — второстепенно и несущественно; что важно, значительно, ценно, — и в нем самом, и в других людях, и в вещах, — то, что объективно ценно, объективно значительно; что эрос души должен принадлежать и не может не принадлежать именно объективному, безусловному качеству предмета: истинности знания, нравственному совершенству душевного настроения и делания, красоте воспринимаемого и осуществляемого образа, таинственной божественности мироздания».

Так прозревающая душа наполняет себя объективно лучшим, объективно значительным содержанием. Такое содержание покоряет душу своим качеством, преломляется в душе в проекциях истины, добра и красоты. Вера соединяет эти проекции в единство и устремляется к первоисточнику — к совершенству Божию. Душа обретает смысловую Гармонию как благой дар, как благодать Божию. Созидается второй — наддушевный, духовный уровень субъективности. И субъект, продолжая духовное делание, пускается в самостоятельный, вдохновенный, творческий, автономный жизненный путь. Отныне он никогда не замкнется только на душевном уровне психики.

Россия, писал ильин, спасется творчеством — обновленной религиозной верой, новым пониманием человека, новым политическим строительством, новыми социальными идеями. Былой России не будет. Будет новая Россия, но по-прежнему — Россия. Она восстановится служением Богу на земле, религиозно-осмысленным патриотизмом и религиозно-вдохновенным чувством и пониманием. Соблазны материализма, безбожия, интернационализма, западного модернизма будут преодолены. Русское искусство вернется к собственным созерцаниям и глубинам. И в созидании новой России важно помнить, что Отечество выше сословий, классов, партий, выше всякого лица. Россия — не механическая сумма лиц, партий и классов, а «священное единство». Крепость единства России — в самобытной культуре, созданной русским народом во всем сложном сочетании его национальностей. Эта культура, продолжает Ильин, создавалась в течение целого тысячелетия на единой территории, под единой государственной властью, при едином языке, в единой судьбе международных войн и социально-классового, хозяйственно-торгового сотрудничества.

Все это выработало у народов России сходство душевного уклада, подобие характеров, близость в обычаях, то основное единство в восприятии мира, людей и государства, которым русские народы без различия племени отличаются от западноевропейских народов. «Самое глубокое единение людей возникает из их духовной однородности, из сходного душевно-духовного уклада, из сходной любви к единому и общему, из единой судьбы, связующей людей в жизни и смерти, из одинакового созерцания, из единого языка, из однородной веры и из совместной молитвы. Именно таково национальное единение людей»[19]. Отмеченные И.А. Ильиным существенные моменты составляют духовный генотип нации.

Славяно-русское племя не отгораживалось от замиренных и присоединенных им иных племен, но принимала их в свой состав гражданственно, кровно, культурно и правительственно. Различия не исчезли, но равноправие и душевно-бытовое общение вызвали к жизни духовно-братское единение. Вследствие этого духовно-творческий акт славяно-русского племени, не изменяя своей природы, приобретал все новые горизонты и задания, его вели славянская даровитость и вселенское дыхание русского Православия. и когда он окреп и развернул свое творчество, то оказалось, что Россия не просто единое государство, подчеркивает ильин, но «система духовного единства», созидаемая единым русско-национальным духовным актом. В этом единстве все племена России найдут себе родную стихию. Русский, по Ильину, этот тот, кто принимает Россию огнем своей любви и служит ей волею и делами. Будучи единой и неделимой, Россия сохраняла все народы, языки и культуры.

Поэтому манера большевиков строить российское государство по племенному признаку, с правом наций на отделение, есть абсурд. России, по мысли Ильина, необходимо унитарное государство с самоуправлением на местах при единоличном главе государства. Ильин скептически относился к развитию республиканских начал в новом российском государстве. Россия становилась республикой только в периоды «разложения и провала». Республика — это «правовой механизм», а монархия — «правовой организм». Однако в постсоветское время необходимо, полагал Ильин, период, чтобы русский народ пришел в себя, сомкнулся с культурой добольшевистской России и дозрел до монархического правосознания. Для этого периода целесообразен единоличный глава государства.

После падения большевиков, писал Ильин, необходима внепартийная, сверхклассовая, национальная, религиозно-вдохновенная и жизненно-творческо-гибкая диктатура. Иначе в России возникнут распад и хаос, с вечными восстаниями авантюристов, субсидируемых из-за рубежа. Российская государственная власть может быть или сильной, или никакой. Она сильна тогда, когда религиозно и национально убедительна и способна воплотить русскую идею в полном объеме и во всех сферах жизни. На ненависти классовой и расовой, завещал Ильин, Россию не построишь. Нужно национальное единение в общей идее: Бог, Родина, национальный вождь. Социальной основой единения будет ведущий слой — средний класс, при условии, если он будет патриотическим и организованным. Иначе не избежать распада государства и всей страны.

Русскому человеку надо духовно вернуться на свою Родину, к Матери-Церкви, к своей национальной культуре, усвоить русскую идею и осуществить ее во всем — в религии, науке, праве, государстве, искусстве, труде, суде, медицине, воспитании. Нужны «свое видение, своя вера, свои мысли и новая своя государственная форма». Надо победить в себе, продолжает Ильин, дух частного, личного, партийного, классового интереса; надо восхотеть русского, всероссийского, единого и общего; надо укорениться сердцем и волею в Божием деле до бесстрашия, до непоколебимости. Уважаемые молодые читатели, обретайте дух смолоду!

Стратегию Ильина можно представить обобщенно так: в политике следует идти направо, а в экономике — налево. Направо — значит приближать жизнеустройство общества к Завету Христа, исходить в практических делах из нравственных императивов, традиций отечественной культуры, преемственности поколений; налево — значит сообщать хозяйственной активности такие формы, которые просторны для инициативы, самодеятельности, предприимчивости. Тем самым Россия будет застрахована от крайностей и недугов монопартийности, либерализма, формальной демократии, с одной стороны, а с другой — от паралича хозяйственной инициативы. Такая страховка создаст предпосылки для восстановления национально-культурной идентичности народа, исторической памяти, достоинства и чести граждан и тем самым — для смыкания исторической связи времен и поколений. Так Россия за десятилетия восстановит свой великий исторический ранг в религии и культуре, в государственном строительстве и хозяйстве; утвердит свои правила игры в международных делах, обретет все новых и новых союзников в геополитике. Все это — идеи креативного консерватизма, спасительные для современной России.

Россия, подчеркивал Ильин, спасется только самостоянием, самопомощью, творческой самодеятельностью. «Кто бы я ни был, — я служу России, не маммоне и не просто «начальству», не карьере и не просто работодателю. Но именно России: ее спасению, ее строительству, ее качеству, ее величию, ее совершенству, ее оправданию перед лицом Божиим»[20]. Таковой была гражданская молитва Ивана Александровича Ильина. Россия для него была храмом, стоящим пред Богом.

Опыт России в XX веке нас умудрил: блуждания по чужим идейным дорогам бесплодны, шаткость в вере постыдна, непротивление злу есть грех. Надо вернуться духовно на Родину, чтобы заткать ковер отечественной культуры в полноте национального многоцветья и «цветущей сложности». Россия не Европа, не Азия и не монстр «Евразия». Россия — это целый духовно-культурный самобытный континент, из которого прорастут побеги нового исторического цикла истории — креативного, антропогенного национально многоколоритного общества культурной самодеятельности.

И.А. Ильин, пишет Ю.Т. Лисица, — «философ стратегический». «Нет сомнений в том, что наследие мыслителя станет твердой опорой для грядущих поколений»[21]. Усвоение будущими специалистами наследия И.А. Ильина будет безусловно содействовать обретению духовности и национально-культурной идентичности, тому, что они в дальнейшей самостоятельной жизни обретут такие качества, как культурный человек, нравственная личность, творческая индивидуальность, социально компетентный гражданин и патриот России, понимающий и ценящий не только отечественную культуру, но и культуры иных народов.

Пономарева Людмила Ивановна, ректор Шадринского государственного педагогического института, профессор, кандидат педагогических наук

Гончаров Сергей Захарович, заведующий кафедрой философии Российского государственного профессионально-педагогического университета, профессор, доктор философских наук