Борьба за Прибалтику

Для русскоязычной общины кризис — это шанс завоевать реальное равноправие

Однако прошел Центр согласия далеко не только голосами русскоязычных избирателей и в думе составил коалицию со вполне латышской по своему этническому составу партией Айнара Шлесерса — Латвийская первая партия/Латвийский путь. До 2001-го партия Латвийский путь, основанная выходцами из бывшей партийной номенклатуры, была при власти, но затем проиграла выборы. В те годы проблемы русскоязычного населения ее не слишком удручали. Сейчас ситуация изменилась, и партия Шлесерса активно обращается к русскоязычным гражданам. Исход выборов, так или иначе, решали именно «русские голоса», к ним и апеллировали. Считается, что «русские» избиратели тяготеют влево — естественная реакция на господство правых национал-либералов. Конечно, левизна русских весьма условна. Центр согласия — объединение предельно широкое, с размытой идеологией. Но оно обречено занять нишу левого центра, а «равнодействующая» политического компромисса, позволяющая коалиции не развалиться, может быть только социал-демократической.

Значение «русских голосов» растет не только потому, что, так или иначе, под давлением Евросоюза, в Латвии предоставили права гражданства значительной части русскоязычных жителей. На фоне экономического кризиса среди латышей растут апатия, разочарование и недоверие к своим политикам и даже государству с его националистической риторикой.

Реакцией многих представителей «титульной национальности» оказывается нежелание голосовать и недоверие к политике. Напротив, русскоязычные граждане, обиженные дискриминацией, используют свое право голоса, чтобы выразить протест против происходящего.

Экономический кризис подлил масла в огонь. И дело не только в том, что рижская дума получила нынешним летом двухпартийную русско-латышскую коалицию. Победа в битве за столицу — лишь начало большой политической борьбы за будущее страны. На общенациональные выборы, скорее всего, коалиция, победившая в Риге, пойдет в том же составе. На очереди выборы в Сейм, назначенные на 2010-й. По существу, таким образом, мы видели в Латвии не победу «русских» партий над «латышскими», а нечто гораздо более значимое, имеющее куда более серьезные долгосрочные последствия: начинает рушиться вся политическая система, построенная на жесткой сегрегации, противопоставлении двух национальных общин. Именно на этом противостоянии было построено господство правых латышских националистов. Однако теперь на сцене появляется левоцентристская коалиция, пытающаяся перестроить политическую жизнь по совершенно иным правилам. Идеи и лозунги левоцентристов далеко не радикальны. А вот последствия их победы могут оказаться более чем значительными. Неслучайно среди националистов наблюдаются явные признаки паники. Солвита Аболтиня из партии «Новое время» заявила, что объединение Центра согласия с партией Айнара Шлесерса создает угрозу для национальных ценностей латышей, понимания истории и сохранения языка. На самом деле, конечно, латышскому языку, в случае победы левого центра, ничего не грозит. А вот политическая монополия правых националистов уходит в прошлое. Как и присвоенное ими право самозванно решать, что должны считать латыши своими национальными ценностями и как им надо понимать историю. Впрочем, прежде чем оценивать перспективы политических перемен в Латвии — и во всем Балтийском регионе — необходимо разобраться в том, что привело к нынешней ситуации.

Государственные и хозяйственные системы всех трех бывших советских республик, ныне составляющих часть Европейского Союза, переживают острейший кризис. И кризис этот является закономерным результатом курса, проводившегося на протяжении всего прошедшего десятилетия.

В начале 2000-х годов государства бывшей советской Прибалтики были объявлены аналитиками западных финансовых центров тремя «историями успеха», подражать которым не грех бы и другим европейским странам.

Картину лишь немного портили сообщения о дискриминации русскоязычного населения и большое число «неграждан», лишенных политических прав. Надо отдать должное Евросоюзу, который оказал определенное давление на правительства Латвии и Эстонии, принудив их упростить процедуру «натурализации». Число «неграждан» заметно сократилось — в Литве подобной проблемы не было, гражданство получили все, кто там жил на 1991-й.

Вполне закономерно, что в России достаточно внимательно отслеживали ситуацию с национальным вопросом в соседних странах, а также историческую дискуссию, которую навязала собственным обществам и Москве новая власть балтийских государств. Дискуссия сводилась к совершенно удивительным вопросам: считать ли легионеров СС героями борьбы за независимость, ставя им памятники, а если ставить, то хорошо ли изображать этих героев в полной униформе с нацистской символикой? Должна ли Россия платить репарации за оккупацию трех балтийских стран, сколько надо с нее потребовать и за что конкретно? Нужно ли добиваться возвращения приграничных районов, отторгнутых у России в 1918-м и возвращенных ей после 1945-го? Ясное дело, что подобные дискуссии у человека, хоть немного знающего историю Европы ХХ века, вызывали чувство тошноты, но именно они составляли стержень идеологической жизни Прибалтики на протяжении прошедших лет. Во всяком случае, обсуждались эти вопросы куда живее, чем проблемы экономической политики, стратегия социального развития и принципы налогообложения. С последними вопросами все как раз казалось просто и ясно.

Разговоры о прошлых несправедливостях и всевозможных исторических бедствиях — естественный способ отвлечь внимание людей от событий настоящего, провоцируя массированный огонь критики по ложным целям, которые идеологами заботливо подготовлены заранее. На эту приманку радостно набрасывались и многие российские публицисты, сводя все, что творится в соседних странах, к абстрактному противостоянию между «русским миром» и балтийским национализмом. Между тем, идеология и культура не существуют в безвоздушном пространстве, а взаимоотношения русскоязычного населения и титульных наций развиваются в конкретной социальной реальности.

Кризис 2008-го обнаружил за фасадом балтийского «успеха» совершенно другую реальность, которую правящие политики старательно скрывали, прежде всего, от «титульного» латышского и эстонского населения, мороча им голову разговорами об оккупации, кознях Москвы и заслугах нацистских легионеров. Большая часть экономического роста, на самом деле, была лишь восстановлением того, что было своими же силами разрушено. Причем речь идет о периоде относительно гладком в контексте мировой экономики, когда не было крупных кризисов, шел приток западного капитала, а позднее — массированное предоставление кредитов и субсидий по каналам Евросоюза. В 2009-м обнаружилось, что эти огромные средства были потрачены самым бездарным образом. Экономика Латвии начала падать быстрыми темпами, так что значительная часть восстановленного снова уничтожается.

Правящие балтийские элиты изо всех сил стремились построить постиндустриальное общество в духе модных теоретиков. Правда, понимали они переход к постиндустриальной экономике несколько упрощенно: достаточно лишь уничтожить промышленные предприятия, вот вам и постиндустриальное общество. Разрушение промышленности велось в Латвии ударными темпами: обрабатывающей промышленности здесь не осталось вовсе.

Крупные предприятия — «наследие советского тоталитарного прошлого» — ликвидировались, но получилась не постиндустриальная, а полуремесленная экономика.

Средняя численность занятых на одном предприятии в Латвии к 2007-му составляла менее 7 человек. За уничтожением промышленности началось разрушение сельского хозяйства. Теряющие работу люди бросились в крупные города, где представители «титульной национальности» пристраивались в разбухающем государственном аппарате. Сменяющие друг друга правительства пытались, таким образом, создавать себе социальную базу, укрепляя этническую солидарность внутри бюрократии. Однако и тут кризис нанес удар: Международный валютный фонд дает спасительные кредиты только при условии сокращения государственных расходов. Снижают пенсии и пособия, но приходится увольнять и чиновников. Социальная база этнократии размывается.

Зато бурно рос банковский сектор. Банки приобрели такое хозяйственное и политическое значение, что, вместо того, чтобы обслуживать экономику, по существу, заменили ее. Кредит превратился в национальную идею. Все оказались в долгу как в шелку, а у банкиров скопилось огромное количество просроченных долговых обязательств. В этом отношении балтийские страны действительно встали вровень с Западом и даже опередили его. Груз неоплаченных и неоплатных долгов на первых порах представлялся как дополнительный показатель роста ВВП и жизненного уровня. Но финансовая экономика не может существовать без производства. В течение определенного времени можно было подпитывать банковский сектор деньгами, которые воровали в России и отмывали в Прибалтике. Но постепенно поток начал иссякать. Все, что можно, в России уже украли. Итого в Риге скопилось огромное количество конфискованных «кредитных» автомобилей, которые собираются перегонять на Запад и там продавать. Как быть с «кредитными» квартирами, непонятно. Кризис обернулся крахом банка «Парекс»: его пришлось фактически национализировать. Спасение банковского сектора сделалось главной задачей государства.

Конечно, уничтожая промышленность, национал-либералы пытались решать и задачи «мягкой» этнической чистки. На крупных промышленных объектах было сосредоточено наибольшее количество русскоязычных жителей. Ожидалось, что, если предприятия уничтожить, то и русские уедут. Предприятия уничтожили, а русские остались. Многие русскоязычные, конечно, уехали, причем значительная часть — на Запад, куда они перебираются, сохраняя латвийские паспорта и право голоса, которым непременно воспользуются на ближайших выборах.

В последнее время молодежь уезжает массово, и уже не по этническому признаку. Мои собеседники в Риге не могли мне сообщить точных цифр, но признавали, что они «пугающие». Самая популярная шутка здесь про объявление в рижском аэропорту: «Последний, кто покинет Латвию, не забудьте, пожалуйста, выключить свет».

Однако отъезд не всегда оказывается решением: в кризис рабочие места сокращаются и на Западе. А это значит, что многим предстоит вернуться в страну, где они сами не видят для себя перспективы. В связи с возвращением людей, работавших за границей, аналитики Центра согласия прогнозируют рост потенциала для социального протеста: «Они видели другую жизнь, им здесь не нравится, но они знают и то, как там люди защищают свои права».

К концу второго десятилетия балтийской независимости политика «выдавливания» русскоязычного населения провалилась, и провал этот символично и закономерно совпал с крахом неолиберального экономического курса. Приходится признать реальность многонационального государства. Мировой экономический кризис оборачивается моментом истины, демонстрируя нежизнеспособность и иррациональность избранной модели — как экономической, так и политической. Европейский союз, с трудом справляющийся с собственными проблемами, не может больше финансировать нарастающие бюджетные дефициты и корпоративные долги Восточной Европы. Однако вряд ли удастся без серьезного сопротивления выбросить за борт Польшу или Венгрию. А вот с маленькими балтийскими странами считаются все меньше. Их претензии вызывают на Западе, скорее, раздражение. Хотя, если честно, это несправедливо: ведь западные элиты сами же поощряли проведение подобного курса.

Политический проект независимости, сформулированный как «восстановление первой республики» — иными словами, как попытка возвращения в давно утраченное прошлое — был неотделим от экономической доктрины неолиберализма. А потому хозяйственный крах оборачивается кризисом государственности и ее идеологии. На эту идеологию затрачены были огромные средства, на ее воспроизводство работает не только государственная пропаганда, но и система образования, включая и русские школы. Но сможет ли она устоять против реальности? Вряд ли. Выпускники советских школ и институтов, на «отлично» сдававшие марксизм-ленинизм и историю партии, с легкостью и искренне в начале 1990-х переходили на антикоммунистические позиции. Сегодня навязшая в зубах пропаганда может обернуться против самой себя. Если вместо обсуждения проблем рушащейся на глазах экономики обсуждать пакт Молотова-Риббентропа, то организаторы подобных мероприятий рано или поздно рискуют остаться совсем без аудитории.

Я видел по всему центру Риги фотографии и плакаты, посвященные «годовщине оккупации». Но не заметил ни одного человека, который бы остановился, чтобы их разглядывать. Кажется, я был единственным, у кого они вызывали искренний интерес…

Возникает парадоксальная и во многом трагическая ситуация: латыши все больше отворачиваются от «своего» государства, а русские не считают существующее государство «своим». Власть рискует оказаться в социальном вакууме. И это потенциально открывает перспективу для перемен, куда более радикальных, чем можно было ожидать всего несколько лет назад. Масштабы и значение этих перемен будут определять даже не состав следующего Сейма и не количество голосов, отданных за Центр согласия, хотя от этого зависит многое. Просто, кто бы сейчас ни пришел к власти, он должен будет инициировать процесс преобразований, который затем неизбежно приобретет собственную динамику и инерцию. Старая политическая элита, подобранная по этническому признаку, впитавшая в себя идеологию национализма, неразрывно связанного с неолиберализмом, не в состоянии предложить выход из сегодняшнего кризиса. И ей придется уйти.

Разумеется, у русскоязычных нет монополии на политическую альтернативу. Они не смогут ничего сделать в одиночку по той же причине, по которой «титульная нация» не смогла создать свое государство без них. Страну можно построить только общими усилиями живущего там народа. Для русскоязычной общины кризис — это шанс завоевать реальное равноправие. Но изменить свое положение русскоязычные жители Латвии смогут лишь при условии, что сами почувствуют себя чем-то большим, нежели просто обиженным и дискриминируемым меньшинством, взять на себя ответственность за страну в целом.

Впрочем, оптимизм ожиданий стоит немного, если не подкреплен готовностью действовать и решимостью преодолевать трудности. Сегодня Центр согласия пытается сформировать собственный политический проект, привлекая к работе экспертов из разных стран.

Проект написать можно. И он может даже послужить образцом для других стран, где тоже рано или поздно встанет вопрос о выходе из тупика неолиберализма. Вопрос в том, кто будет воплощать в жизнь задуманное. И в каких условиях.

Один из моих собеседников-латышей, подводя итог дискуссиям о приближающихся выборах, заметил: «К власти в Латвии рано или поздно придут левые и русскоязычные политики. Это неизбежно. Но к моменту, когда это случится, правые оставят им в наследство одни лишь руины».

Борис Кагарлицкий — директор Института глобализации и социальных движений

http://www.stoletie.ru/rossiya_i_mir/borba_za_pribaltiku_2009−08−27.htm