Аще кто творить привидение очима,
коренитьць…, наоузотворець, вълхвъ ли, да останоуться
И. И. Срезневский. Словарь Древне-Русского языка
Сколько их! Куда их гонят!
Что так жалобно поют?
Домового ли хоронят,
Ведьму ль замуж выдают?
А. С. Пушкин. «Бесы»
Эта пошлая книжонка не только русофобская, ярко выражено русофобская, но и ярко выражено антиобщественная!!!
Сплошная смердяковщина!
Таковым было впечатление от прикосновения к этой помойке.
Трудно определить жанр оной писанины. Автор претендует на почтительное — «роман» (впрочем, как и сам на — «писатель», таковым его представляют и широкой публике на ТВ, где ему подарили бессмысленную программу «Апокриф»); кто-то, явно поддерживая этого Е., сказал, что — то фантастика; на наш взгляд, — это (выразимся в стиле самого В. В. Е.) «жуткая мутатень».
Убожество во всём. Убожество просто убивает. И мы никогда, если бы не просьба друзей, не взглянули б даже на такой «абырвалг» (М. А. Булгаков). Язык поражает своей бедностью, примитивизмом; стиль какого-то дурного газетного фельетона, а уж о лексике и говорить нечего — кто позволил? — процентов десять ненормативной, матерной, и герой говорит «Я люблю мат за его магнетизм» [
2]. Да, нельзя не согласиться с автором, что таких «русских», как его герой, нужно бить палкой по голове, истреблять, убивать (a propos, повествование ведётся от 1 лица). Впрочем, достаточно о герое, поговорим лучше об авторской концепции и об идейном замысле оного «романа». Давно известна всем литературоведам, и не только им, прописная истина: автор словно «разлит» в романе, автор — в каждом из своих героев, часто говорит авторский голос именно «внутри» героя, часто герой говорит словами (мыслями) автора.
Так вот, всё в книжонке-брошюрёнке г. Е. «Энциклопедия русской души» —
РУСОФОБИЯ. Никак иначе это и не определишь. Будем подтверждать эту мысль, несмотря на разговорчики, что де это не Ерофеев, это его герои говорят. Господа хорошие, но так не бывает. Оттого-то мы и узнаем Пушкина в «Онегине» и «Капитанской дочке», Лермонтова в «Герое…», а Тургенева в «Дворянском гнезде», Глинку в «Жизни за Царя», а Чайковского в «Пиковой даме»; возьмём пример и поближе — Платонова в «Котловане», а Булгакова в «Белой гвардии»; как, кстати, и покойного незабвенного Венечку, тоже Ерофеева, но совсем другого, в его поэме «Москва — Петушки» и никогда и
ни с чем не перепутаем А. Шнитке… Тут уж никуда не деться, не отвертеться.
Характерны названия словарных статей этого «романа с энциклопедией», как оригинальничает писака, — лишь несколько: «Бляха», «Призрак русской свиньи», «Моральная помощь Гитлера», «Крутые девяностые» (как тут не вспомнить «Крутые маршруты» Евг. Гинзбург, почтенной мамаши недавно почившего Васи Аксёнова — вечная им память), «Отделение русских от России», «Как обращаться с русскими?» (автор, никогда не видевший и не слышавший русских позволяет себе давать советы — экой удалец-молодец), «Типы русских» (то же), «Пирожки с человеческим мясом», «Философия общего дела» (покусился даже на знание Н. Ф. Фёдорова, но, думаем, дальше названия дело не пошло, потому как за такие грехи г. Е точно не воскресят), «Почему русские боятся евреев», «Уборная» (это про Иоанна Васильевича Грозного Царя Русского), «Пушкин и Сталин», «Вагина Филипповна» (кстати, «низовой» интерес очень весом в брошюренке), «Реклама распятья» (напомним: брат Вити Андрюша и есть тот самый устроитель скандально известной выставки «Осторожно религия»), а «Инсталляция пессимизма» сразу же вызывает в памяти имена таких «русских» художников, как Инфанта, Эдик Штернберг, Крапивницкий, Рабин и проч. персонажи московского еврейского андеграунда 60−70-х гг., с которыми и вырос не-наш автор… видно, они и только они остались для него
мерилом русской культуры, но, увы, бедный жестоко ошибся, ибо
те совсем не те; да и то — такого не написали, тут, видно, какой-то французский крен… Кстати, г. Е., обзывая главки своего «романа» не берет в кавыки такие чуждые ему названия, как «Домострой», «Демьянова уха», «Философия общего дела» и т. д. Нехорошо это, г. Е., это ведь чужое, не Ваше, не укради, сказал Господь, и вашим, и нашим.
Конечно, по всему сквернословию книжонки путешествовать не будем. Но обратимся лишь к некоторым перлам «русского» «писателя».
О том, что он так и остался человеком Подземелья, свидетельствует его мысль, если «енто» так можно назвать.
Цитата без комментариев:
«Метаморфозе подверглось всего-то-навсего одно местоимение, затертое словечко, однако „мы“ — Николай Второй русской лексики. Напрасно думать, будто наше „мы“ состоит из сложения самозначимых „я“. Русское „я“ как элемент не жизнестойко и обретается исключительно в семейственной молекуле» (с. 15; оборвали цитату, потому что дальше невыразимо скучно и глупо).
А вот редчайший перл из г. Е. «По большому счёту, Гитлер помог России. Он создал ей хотя и не такой железобетонный статус моральной неприкосновенности, как для евреев, но тем не менее он его создал» (с.17; за стиль выпускника филологического ф-та Московского университета не отвечаем). Ну, где вы ещё такое откровение найдёте? И такую историософему? М. б. задумается над этим и верховный раввин России г-н Бер Лазар? Уж не антисемит ли г. Е. ?
А вот, например, образчик познания автором мировоззрения русского человека: «А про себя русский думает:
— Помогайте мне, помогайте. Не будете помогать, вам же дороже обойдется.
Но, скорее всего, и этого не думает. Лежит на кровати, яйцами болтает» (с. 37; ст. «Больница». Да простит читатель, но это его, ерофеевское, «я» говорит).
Идём дальше, по страницам (но не бойтесь не так долго).
Главка «Описание нации»:
«Русский состоит из „ничего“, которое включает в себя „всё“. Русский считает, что ему ничего не принадлежит. Русский считает, что ему принадлежит весь мир. При внешней мягкости и певучести России, при её бабьем обличии, любви к кефиру, в этой стране живет население с чудовищным аппетитом. Вчера — всё, сегодня — ничего,
назавтра — снова всё. Если окультурить и грамотно раскрутить этот стиль „всё-ничего-всё“, можно стать модной страной, вроде Непала» (с. 44). Особенно «актуально», кажется нам, на фоне последнего визита Патриарха Московского и всея Руси Кирилла в Малороссию это высказывание ведущего программы «Апокриф»; звучит самовыразительно! — вот такой он «русский»! и, конечно же, «писатель»!!!
Далее — «Где он?»
«Где искать Серого? Зачем искать? Если не найти теперь Серого, Россия потеряет своё лицо. Возможности России состоят в воображении русского человека» (с. 63). Ей-Богу, такого и в жёлтом доме не услышишь, а ежели вдруг — тотчас засмирят!
Очевидно, г. Е. имеет тяжелые душевные недомогания, что и обусловливает фрагментарную композицию «романа»: разорванное сознание — клочки текста.
И вот ещё клочок. «Ещё о русской свинье». «Надо воспеть русскую свинью. Народ нерастоможенное понятие…. Около 75% населения России составляет народ. <> Наш народ, в отличие от французского, не разнародился. Но есть, например мексиканский. Русский народ в чём-то уязвительно неуникален. Он похож на другие архаические народы Азии, Латинской Америки, Африки своей близостью к животному миру» (с. 32).
Думается, нет нужды объясняться по поводу цитат из «романа» г. Е.; они достаточно информативны.
Устала писать; потому что от такого текста устаешь. Но вот теперь о кощунстве, хотя понятно, что весь этот так называемый роман являет собой кощунство.
Клочок «Вышний Волочек». «Общественные сортиры в России — это больше, чем тракт по отечественной истории. Это соборы. С куполами не вверх, а вниз. Их бы показывать туристам, как
Грановитую палату, с приличествующим самоуважением. <> Нам есть чем гордиться… Мы вышли в открытый сортирный космос. Мы все — космонавты общественного толчка. Я бы повесил перед входом в каждый общественный сортир
Андреевский стяг. Пусть развевается. А на стене — иконы и портрет президента» (с. 70). Тут уже заработали святыни, святые категории отечественной истории. Вот за это уже можно угодить и в места философского уединения, скажем, в диогенову бочку.
И, к примеру, в свете современной общественной морали: «Русских надо пороть. Особенно парней и девушек. Приятно пороть юные попы. В России надо устраивать публичные казни. Показывать их по телевизору. Русские любят время от времени поглядеть на повешенных. На трупы. Русских это будоражит» (с.72).
Но и это ещё не всё.
Интересно оформление обложки сей книжонки. Господа, пристальное внимание!
Формат дерьмеца in quarto; во всю обложку
лик безликий срединного Ангела Пресв. Троицы преп. Андрея (Рублева), но, прости Господи, свято место пусто не бывает, вместо лика Господня «свиное рыло» — сам писака, а запечатано всё это художество большой фиолетовоё буквой «Е».
Но ведь книга оформляется художником с согласия и с учётом пожеланий автора. Вот и гадай тут: что автор сказал, что герой, что кто подумал…
Но думать, и как можно скорее, нужно нам, русским людям и принимать меры для обуздания хулигана, которого нам ещё и раз в неделю показывают по ТВ в «Апокрифе». Или это тоже некая форма «нового искусства» нам, дремучим русским, не известная?
А ниже цитатничек [
3] из «Апокрифа Вити Ерофея. Читайте, господа, да не посрамимся вовек!
«Русских надо бить палкой.
Русских надо расстреливать.
Русских надо размазывать по стене.
Иначе они перестанут быть русскими.
Кровавое воскресенье — национальный праздник.» (стр. 167−168)
В этом отрывке помимо оскорбительных для русских людей высказываний содержится призыв, который может подтолкнуть читателя к преступлению на национальной почве.
Далее приводится рад других цитат, которые мы приводим в качестве доказательства того, что они направлены на возбуждение национальной вражды и розни, а также являются пропагандой неполноценности граждан по национальному признаку:
«Мы стали налетчиками. Мы стали насильниками. Насиловали, как джазисты, во все дырки. Бомбили деревни и города, давили поселки городского типа, бабы выли, мы взрывали газовые плиты. Все насиловалось легко, все разваливалось непринужденно, как будто только и ждало дня развала.
Русская земля лежала готовой для опустошения. Дома падали, как домино. Природа брезгливо стряхивала с себя русскую халтуру. В Смоленске сравняли с землей собор. В Ярославле спалили милицейский участок Приехали пожарные. Из шлангов едва капала вода.
— Помогите! — смешно махали руками менты.
— Начальник, забери свой труп! — кричал в ответ Серый командиру блюстителей порядка.
Мы надели тельняшки и дали в их память благотворительный концерт. Мы гоготали.
Бросились на Москву. Перерезали правительство, запретили почту и телеграф, взяли банки, объели аптеки. Дума вывесила красный флаг. Мы только усмехнулись.
— Давай пытать людей? — предложил Серый. — Будем озорниками.
Стали пытать. Утюгами, паяльниками, щипцами, капали капли на макушку. Пытали по-всякому.
— Ты посмотри, как они красиво страдают! — любовался Серый, ломая русские кости, позвоночники, черепа. — Нет, только глянь! Выносливы и неприхотливы. Цены вам нет, — обращался он к мученикам.
В ответ русские дико орали. Никто не ушел от пытки. Все сознались во всем.» (стр. 126−128)
«Несмотря на различия между сословиями, поколениями, полами и областями, русские — союз потомков, битых кнутом и плетями.
Русские — дети пытки.» (стр. 16)
«Идея национального характера, которая в Европе после Гитлера считается скользкой темой, — единственная возможность понять Россию.
Русские — позорная нация. Тетрадка стереотипов.
Они не умеют работать систематически и систематически думать. Они больше способны на спорадические, одноразовые действия.
По своей пафосной эмоциональности, пещерной наивности, пузатости, поведенческой неуклюжести русские долгое время были прямо противоположны большому эстетическому стилю Запада — стилю cool.» (стр. 46)
«
Русская женщина любой разновидности атавистична, как каменный пень, что иногда способствует ее шарму.
У нее запах тела, давно не употреблявшего духов. С кожи тянет запашком тления. Впавшие глаза. Подавленность. Севший голос. Там, на воле — как будто на луне. А забор в двух шагах. Как когда-то в Берлине или в международном аэропорту. Многие бабы открыто хвастаются своей интуицией и подозревают за собой ведьминские способности, которыми порой устрашают мужчин. Другие, напротив, любят в себе блядские черты.
Блядовитость русской женщины, изнанка ее застенчивости, ярка буфетно-ресторанным колоритом. Налей, поднеси, обслужи. Блядовитость — Беломорканал отечественной жизни» (стр. 49−50)
«Можно договориться с черепахой, но попробуй договорись с ее панцирем. То же самое и Россия. Россия радикальнее русских. Создание сильнее создателей
. С русскими кое-как еще можно иметь дело; с Россией никогда не договоришься. Слишком много говна в нее слито.
Понимая, что что-то не то происходит, но сказать не умея, русские придумали себе вымышленную родину и поверили в нее. Одни называют ее так, другие — иначе.
Надо отделить русских от России. Россия говнистее русских» (стр. 63)
«Никак не получается увидеть себя такими, какие мы на самом деле. Что-то мешает. Не потому ли
русские — не Монтени, то есть
не способны к самопознанию, что иначе — беда?
Предусмотрительно заблокированная система.
Если ее взломать, то получится, что
национальная идея русских — никчемность. Нет никакой
другой идеи, которую русские проводили в жизнь более последовательно. Во всем непоследовательны, в никчемности стойки.» (стр. 64)
«
Россию пора, наконец, колонизировать. Как Африку. Колонизация Африке помогла. Проложили дороги, столбики вдоль них поставили, красно-белые, как во Франции. Научились говорить «спасибо» и «пожалуйста». Завезли в магазины нормандские сыры. Не все, конечно, получилось, не все полюбили сыры, по-прежнему прозябают, керосин жгут, но что-то все-таки удалось.
Попросить, чтобы русских колонизировали. Без всяких поблажек. Кого? Только не немцев. У тех нервы плохие. Могут русских перебить. Выгоднее всей Россией попроситься в Японию новым островом. Или, по примеру Аляски, уйти на торгах за семь миллионов. И русские научатся есть нормандские сыры, запивать их бургундским вином. Преобразятся неслыханно. Но своеобразие останется. Как у африканцев. Те все равно едят руками. Верят в своих, не французских богов. Носят божественные одежды бубу с королевским достоинством. Чем Россия хуже Африки? А если хуже, раз у нас нет бубу, нет умения достойно носить одежду, нет гибкости в пальцах и танцах, что тогда?» (стр. 66−67)
«
Русские за границей — уже во втором поколении —
кастраты. С виду морды еще более-менее те, но начинка другая, не нашенская.
Разлагается все-таки вне России русская порода.» (стр. 68))
«
Русские, как правило, неэстетичны. Неряшливы. С пятнами. На штанах пятна. На жопе тоже пятна, если не прыщи и пупырышки. Пятнистые гады. Плохо пахнут.» (стр. 68)
«Ильич знал, что делать. Необходим заговор против населения. В России надо все переделывать конспиративно. Только насилие способно привести страну в чувство. С населением не считаться.
Если убить половину (не жалко — народа много), вторая будет сговорчивее. Потому что население не сознательное. Никчемность не вяжется с демократией. Русских надо «строить».
Консерваторы полагают, что русские ни на кого не похожи, и только сильное государство способно обуздать их. Чем бесчеловечнее государство, тем лучше. На мой взгляд, консерваторы знают подноготную русской жизни.
Русских надо держать в кулаке, в вечном страхе, давить, не давать расслабляться. Тогда они складываются в народ и кое-как выживают. Консерваторы всегда звали подморозить Россию.
Русских надо пороть. Особенно парней и девушек. Приятно пороть юные попы. В России надо устраивать публичные казни. Показывать их по телевизору. Русские любят время от времени поглядеть на повешенных. На трупы. Русских это будоражит.
У русских нет жизненных принципов. Они не умеют постоять за себя. Они вообще ничего не умеют. Они ничего не имеют. Их можно обдурить. Русский — очень подозрительный. Русский — хмурый. Но он не знает своего счастья. Он любую победу превратит в поражение. Засрет победу. Не воспользуется. Зато всякое поражение превратит в катастрофу.
У русского каждый день — апокалипсис. Он к этому привык. Он считает себя глубже других, но философия в России не привилась. Куда звать непутевых людей? Если бестолковость — духовность, то мы духовны. Нам, по большому счету, ничего не нужно. Только отстаньте.
Русский невменяем. Никогда не понятно, что он понял и что не понял.
С простым русским надо говорить очень упрощенно. Это не болезнь, а историческое состояние.
Россию можно обмануть, а когда она догадается, будет поздно. Уже под колпаком. Россию надо держать под колпаком. Пусть грезит придушенной. Народ знает, что хочет, но это социально не получается. Он хочет ничего не делать и все иметь.
Русские — самые настоящие паразиты.» (стр. 71−72)
«Когда русский все имеет и ничего не делает (русский исторический помещик), он все равно недоволен и становится самодуром.
Самодур — русский предел человеческих желаний, все равно как в армии — генералиссимус.
Каждый русский начальник — самодур. Только одни вялые самодуры, а другие — с неуемной фантазией. Непонятно, что выкинут в следующую минуту. Начальник склонен, казалось бы, к бессмысленным действиям, но в них всегда своя логика — хамство. Он принципиально не уважает того, кто слабее. За исключением нескольких друзей юности, которых тоже способен обидеть, самодур любит унижать всех вокруг. Русский начальник обожает говорить «ты» тем, кто отвечает ему «вы». Он обожает свою безнаказанность.
Иногда самодур кается, чтобы дальше жить с еще большим удовольствием.
Самодурство настояно на национальном садизме». (стр. 73)
«Самое сложное в России — разобраться с моралью. Все интеллектуальные силы страны ушли на оправдание добра, но без всякого толка. В принципе, русский — поклонник нравственности. Но только в принципе. На самом деле,
русский — глубоко безнравственное существо. Он считает, что он сам добр и что вообще надо быть добрым.
Мораль не имеет для русского основания. Она подвижна и приспосабливается к обстоятельствам» (стр. 73−74)
«Чужое тело для русского не имеет полицейской запретности. Русский
человек — корявый человек. Толкается, пихается, может даже укусить. Чужое тело можно использовать как аргумент. Его полезно взломать». (стр. 76)
«как обращаться с русскими?
Противогаз — и вперед. Русские не терпят хорошего к себе отношения. От хорошего отношения они разлагаются, как колбаса на солнце. Всю жизнь вредят сами себе. Не заботятся о здоровье, разваливают семью. Они живут в негодных условиях и приживаются. Трудно представить себе, чего только не вытерпят русские. У них можно все отнять. Они неприхотливы. Их можно заставить умыться песком. Тем не менее, русские ужасно завистливы. Если одних будут перед смертью пытать и мучить, а других просто приговорят к расстрелу, то первые будут с возмущением кричать, что вторым повезло» (стр. 77)
«
типы русских
Толстой, описывая солдат, говорил, что главный русский тип — покорный человек. Я думаю, что русский — это тот, к кому не прилипает воспитание. Он лишь делает вид, что воспитан. О воспитании в России никто не заботится.
Есть только один тип русских — невоспитанные люди. Крестьяне, рабочие, интеллигенция, правительство — все невоспитанные. А элегантный русский — вообще анекдот.» (стр. 77−78)
«Стране низкого качества жизни к лицу опрощение. Зато русская природа очень ранима. Нужна поэтическая строка, чтобы ее утешить. У русских девушек много чего хорошего. Светлого. Но есть изъян, с которым ничего не поделать.
У русских девушек плебейские глаза.» (стр. 101)
«Коллапс русского коммунизма —
русский не любит людей. Он — человек необщинный и, в основе своей, необщительный. Русский не врос в мир, как немец. Он летит, парит над миром. Русский не овладел миром, не справился с ним и провис. Из этого «провис» возникла русская духовность.
Бесценен опыт полного неудачника.» (стр. 123)
«Русская духовность — беседа о бренности.
Но русский — вынужденный аскет. Не справившись с миром, он говорит о тщете мира. Он отворачивается от мира, обиженный, и культивирует в себе обиженность, подозрительность к миру как дорогую истину в последней инстанции.» (стр. 123)
«Русский не меньше немца чтит порядок, но немецкий порядок возвышает немца над другими народами, а
русский порядок доводит русского до уничтожения. Русский идет по порочному кругу истории, не сознавая, что это круг и что он порочен.
Русский — радикально неисторичен, и в этом — его самобытность. Он все время сбивается и, начав об одном, говорит о другом, не держит мысль. Видимо, он боится мысли. Не справившись с миром, он гадит в мире. Он антиэкологичен. Мир превращается в помойку и если бы не власть, русский бы уже давно утонул в отходах. Он — механический богоносец.
Закон приходит в противоречие с самыми кровными интересами русского, противоречит идее выживания: от нищенского «не помереть с голоду» до общемещанского «свести концы с концами». Нет сил, времени оглянуться вокруг. Отсюда — наплевательское отношение к планетарным и районным делам.
Русский затравлен, замучен, задрочен. То скаля пасть, то виляя хвостом, он ждет для себя оправдания.» (стр. 124)
«- Вот ты говоришь: жалко, — вздохнул Серый, расстегивая телогрейку. На груди, как панорама Бородинской битвы, развернулась барочная татуировка. — А
я считаю, русские должны мучится. Так у них на роду написано. Большими буквами. Русские должны мучать русских. Богатые — бедных, и наоборот. Все должно быть путем. Это летный закон самоистребителей. Так тут положено.» (стр. 135−136)
«
Помимо бесчестия, русские расположены к нежностям. Они до ебли мяукают, после ебли — воркуют. Русские слащавы и пафосны. Тонна жирного крема. Женщины называют мужчин «котик», а те им в ответ — «моя зая». Матери сюсюкают. Во всем задушевность и клич умиления. Но это никому не мешает бить друг друга ногами.
Резкое, ничем не обоснованное изменение настроения — основа здешней шизофренической жизни.» (стр. 145).
«В России есть счастливые семьи, но они скрываются от народного гнева.
Русские — плохие отцы. Они упускают из виду своих сыновей. Дочки им не пригодны для жизни. Русская семья настроена на трагедию. Кого ни возьми. Русские считают, что муж важнее жены.
В русском мире семья взята под сомнение. Это, как правило, недружная семья.
Переход женщины из невесты в жены сопровождается актом позорного унижения. Мужик не любит своей бабы. У русских считается не очень приличным любить свою жену. Серый тоже был не высокого мнения о бабах и не скрывал.» (стр. 146)
«
Отличительной чертой русского является его способность делать гадости. Вообще — гадить. У русского кругом все виноваты. Он человек хмурной.» (стр. 152)
«Безбытийность — это еще и потерянность. Отсюда прилипчивость общих экзистенциальных идей.
Русские задолго до Сартра — прирожденные тошнотворцы, но разница в том, что на Западе богооставленность — энтропия богов, а в России — нутряное богоотчуждение. Сегодня церковь ставят, завтра — атеизм безбоязненный.
Нация бомжей. Бродяжничать — доблесть. Это идет на укрепление общего безделья. Дом — против такого устава. Дом — беззаконен. Семья — необязательна. Баба — обуза. Дети — зачем? Опять-таки перепутали с христианством. Обознались. И многие, из простых, приняли за чистую монету и даже стали святыми по недоразумению. И как результат бродяжничества — тюрьма. Вечный конфликт с государством.» (стр. 158−159)
«
У каждого русского тяжелое детство. Русское детство должно быть тяжелым. Иначе разве это детство?» (стр. 165)
«Некоторые считают, что русские уходят в несознанку с тем, чтобы выкрутиться. Все равно, как рыба уходит на дно. Но, по-моему,
русские уходят в несознанку, потому что это нормальное состояние их сознания.» (стр. 182)
«
Русский — это человек, который слабее обстоятельств. Лаокоон — игрушечная забава по сравнению с русской жизнью. Но примешь стакан — змеи с шипом расползаются. Небеса светлеют. Над Россией встает солнце.
Нормальное состояние русского — пьяное. Пьянство ему идет. Неуклюжесть становится шиком. Косноязычие — поэмой. Песни — гимнами. Оборванство — жизненным стилем. Стоит русскому стать пьяным, как он приобретает черты неземной элегантности.» (стр. 195).
«
Русские все стерпят, всякие унижения, они тренированные. И нагоняи начальства, и разные издевательства, и свободу, и завтрак без кофе, и диктатуру. Но если китайцы заживут богаче, они не стерпят. Нет, тоже стерпят. Стерпят: сгорбятся — и запьют кипяточком на станции, с сахарком в прикуску.
Я не знаю ни одной такой вещи, которую бы не стерпел русский. Не зря русских презирают на Кавказе.«
«Сейчас происходит формирование той странной массы людей, которая расселена на территории России. Эти люди схожи в одном: они не готовы помочь друг другу. Но они не готовы помочь и самим себе. Говорят, русские щедры. Но грузинское гостеприимство сильнее русского. Говорят, русские — бессребреники. Но индусы еще более бескорыстны.
Русских скорее объединяют дурные качества: лень, зависть, апатия, опустошенность.» (стр. 237−238)
«
Русский раздирается между самоуничижением и волей к насилию. Помню, как у нас дома большой советский сановник вставал на колени перед нашей домработницей. Это его возбуждало до такой степени, что Пал Палыч превращался в пунцовое животное.
Трудно представить себе народ, который был бы более благосклонен к мучениям себя и других. Русский любит испортить другому жизнь, засадить в тюрьму или хотя бы измотать нервы. У русского глубоко в душе спрятано желание убивать. Русский всегда любил публичные казни. Всегда переживал и за палача и за повешенного. Он был пополам. Это и есть русский национальный театр, а МХАТ — это только Чехов.» (стр. 238−239)
«
Инвалид вызывает у русских спазм смеха, злобу и желание прикончить. Русские жалостливы, но без сочувствия. Одноногого пиздят его же собственным костылем. Безногого топят в луже. Горбатого распрямляют ударом ноги. Косому выдавливают с хрипом последний глаз. Беременная женщина — тоже по-своему инвалид. На нее норовят спустить дворовых собак. Но иногда, когда в палисадниках расцветают астры, русские слагают об инвалиде дивные песни.» (стр. 305−306).
Так говорит не-наш «русский» Зоратустра.
Вы спросите, от чего сие происходит?
Оттого что ничтожество всегда цепляется за нечто великое, чтоб, ну, хоть как-то икнуть о себе.
Наталья Викторовна Масленникова, кандидат филологических наук
Примечания:
1 — Второе издание 2005 г.; кроме того, текст предлагается для свободного использования в Интернете.
2 — Ерофеев В. В. Энциклопедия русской души. М., 2002. Далее цитируется настоящее издание, номера страниц указываются в тексте статьи. Заметим, что «текст» вышел в издательстве ZEBRA, принадлежащем сыночку г. Е.
3 — Предоставлен М. В. Гордеевым.
