Не ради графоманских амбиций

О работе в жюри литературной премии «Национальный бестселлер»

Весной этого года мне во второй раз довелось работать в Большом жюри литературной премии «Национальный бестселлер»: я должна была проголосовать за два наиболее удачных, на мой взгляд, произведения, номинированных на «НацБест». Всего в «лонг-лист» премии вошло около шестидесяти произведений, впервые опубликованных в прошлом году или представленных в виде рукописей.

Читать современную литературу, да еще и незнакомых авторов — захватывающее занятие, но для него требуется мужество. Как в любом супермаркете, на книжном рынке представлен разнообразный товар: и натуральные продукты, и достижения химической промышленности со вкусовыми добавками, и то, о чем Минздрав предупреждает, и то, о чем умалчивает… Пять лет тому назад я уже работала в жюри «Бестселлера» и с трудом вынесла это испытание, пришедшееся как раз на Великий пост. Но, как ни странно, в этом году дело обстояло совсем по-другому. Может быть, сказался кризис, и издательства перестали печатать всё, что под руку попадётся, что можно превратить в подобие товара и как-нибудь сбыть на необъятных российских просторах. Но, с другой стороны, выдвинутых на премию книг не стало меньше. Так может быть, действительно что-то изменилось в сознании писателей? Мне показалось, что среди них чаще стали встречаться молодые люди, а в некоторых произведениях появилась неподдельная боль. «Главное — не как, а что», — часто говорила мне о театре одна очень хорошая актриса. Вот и в книге главное — что. Если что — настоящая боль, а писатель талантлив, очень велика вероятность того, что произведение состоится.

Итак, я имела право проголосовать за два произведения, поставив одному из них три балла, а другому — один. Высшую оценку я поставила роману «Бренд» молодого (двадцать шесть лет) петербургского писателя Олега Сивуна, опубликованному в журнале «Новый мир» за октябрь 2008 года.

Когда я начала читать этот «поп-арт роман», мне показалось, что он чудовищен — пока я не догадалась, что имею дело с гротеском. Если же принять гротескность этого текста как точку отсчета, «Бренд» — выдающееся произведение современности, исполненное философии и своеобразной поэзии. На роман он мало похож — скорее это словарик, в котором в алфавитном порядке, от A до Z, «толкуются» наиболее раскрученные бренды общества потребления: Barbie, Coca-Cola, Google, Ikea, Kodak, McDonald’s, USA и проч. Первая часть каждой «статьи» состоит из описания бренда и сухого изложения его истории (мне кажется, роман был зачат как дипломная работа или диссертация). Основная же часть представляет собой раскрытие взаимооотношений с тем или иным брендом рассказчика. Поскольку рассказчик-герой взращен на телевидении (главным образом на рекламе) и Интернете, «стильные» вещички и заведения являются его плотью и кровью, хотя иногда он подчеркивает свою «несовременность» и несовместимость с тем или иным фетишем («это не мой стиль»). Но в основном он сливается с тем, что модно и круто, даже в том случае, если опытно не познакомился с каким-то гламурным явлением или не переносит его физически: «Но я-то не летаю. Какое мне дело до самих полетов? Я и не говорю, что летать с Lufthans’ой лучше всего — хотя наверняка это так. Я говорю, что Lufthansa — самая лучшая авиакампания мира. Хотя бы как звучит: „L-u-f-t-h-a-n-s-a“». «Я блюю после McDonald’s, но мне всё равно нравится McDonald’s».

Рассказчик описывает людей общества потребления как бесконечно стильных — и бесконечно одиноких, неприкаянных людей, среди которых самый зависимый и одинокий (не без некоторой аутичности даже) даже — он сам. Он не знает иной любви, кроме любви к тому, что круто раскручено, и сам осознает свою внутреннюю пустоту. «Мы все рождаемся под дверью, на которой висит вывеска „Вход в супермаркет“, а когда умираем, то видим перед собой табличку „Выход“, просто „Выход“. „EXIT“ на зеленом фоне, с бегущим куда-то человечком».

В «Бренде», как и в других произведениях, номинированных на «Бестселлер», я честно пыталась найти отблески христианского мировоззрения его автора. Формально ничего подобного там, конечно, нет. Но автор, доводя до полного абсурда принципы общества потребления, возводя образ этого общества в абсолют, показывает его полную бессодержательность и таким образом разрушает его. После чтения романа становится стыдно за себя… даже если ты ездишь в форде или летаешь с Lufthans’ой только в мечтах.

В «лонг-листе» премии было произведение, которое можно назвать антиподом «Бренда» — это роман Игоря Малышева «Подменыши», тоже опубликованный в «Новом мире» (2008, N 11). Можно сказать и по-другому: «Подменыши» и «Бренд» — тексты об одном и том же, о «загнивающем буржуазном обществе», только авторы романов по-разному выражают протест против него. Игорь Малышев, в отличие от Сивуна, придумывает молодых революционеров-романтиков, которые борются с обществом потребления в прямом смысле этого слова — с автоматами и бомбами в руках.

Герои романа Малышева, молодые люди (немногим более двадцати лет), составляют «боевую группу, которая поставила своей целью приближение революционной ситуации в стране… Кто-то был анархистом, кто-то — коммунистом, чьи-то взгляды вообще трудно было свести к единой идее». Два члена этой группы, Сатир и Белка, после совершённого теракта скрываются в квартире своего друга Эльфа, где вместе с хозяином философствуют, спорят, курят коноплю, ищут смысл жизни. Через некоторое время они бегут в Африку, где помогают совершить социалистическую революцию и погибают. Всё это они делают искренне и наивно, являясь, несмотря на возраст, по-хорошему старомодными людьми: любят друг друга платонически, горячо спорят о различиях между христианством и коммунизмом, мечтают жить «вольной жизнью», предпочтительно — вдали от города. Смерть ради «дела» им не страшна. Игорь Малышев — замечательный стилист, а главное — невозможно усомниться в том, что пером его водила самая что ни на есть настоящая боль и что он писал свой роман не для удовлетворения графоманских амбиций.

Это, честно говоря, и напугало меня: глубоко чувствующий, любящий свою родину писатель считает, что помочь России и тем, кто в ней живет, можно только революцией. Причем он не одинок в своих взглядах: отличный современный писатель Захар Прилепин, можно сказать, уже классик, в своем романе «Санькя» говорит примерно о том же самом. Можно назвать имена и других авторов, которые пишут о терроре и революции как о естественном выходе из сложившейся ситуации.

Тут, конечно, самое время посетовать о том, что писатели эти — не церковные, а может, и не православные люди, и потому-то они и заставляют своих положительных героев устраивать революции. Конечно, с одной стороны это действительно так: революция — страшное зло, и какой верующий человек станет призывать к ней, пусть даже не прямым текстом, а через художественный образ? Но тут, мне кажется, нужно озадачиться вот чем. Считая себя верующими, церковными людьми, мы вообще не задумываемся о том, что вокруг нас происходит нечто такое, отчего на страницах современных романов рождаются мысли о революции. Мы знаем, что корень всех зол находится у нас в сердце, но все-таки — может быть, стоит задуматься о том, что происходит рядом с нами? Не для того, конечно, чтобы идти на баррикады. А для того, чтобы понять других и не допустить непоправимого.

Вторая книга, за которую я проголосовала — это роман Андрея Геласимова «Степные боги» (М.: Эксмо, 2008). Геласимов — достаточно известный писатель, автор прекрасной повести «Жажда», удивительного рассказа «Жанна», других произведений. Его тексты нельзя назвать «православной литературой», но они, безусловно, христианские по своей сути — потому что очень человечные. Это произведения о жизни души, о желании любить, и неизменные, пусть не главные, но очень важные герои этих текстов — дети, которые, как и у Достоевского, являются мерилом поступков других героев.

Новый роман Геласимова принципиально отличается от прежних его текстов: его герои — не современные горожане, а жители забайкальской деревне 1945 года. Стиль «Степных богов» тоже не похож на «фирменный» геласимовский, приближающийся к разговорному, он скорее напоминает слог добротной советской литературы. Так что упоминание в аннотации о Михаиле Шолохове после прочтения романа кажется вполне оправданным.

Мальчик Петька из деревни Разгуляевки привык чувствовать себя изгоем: он никогда не видел своего отца, о сомнительном происхождении ему не устают напоминать взрослые и сверстники. Петька играет в войнушку, дерется насмерть почти в прямом смысле слова, воспитывает волчонка, опекает больного друга Валерку, бегает в гости к военным, охраняющим лагерь японских пленных. А в лагере ведет таинственные записи «потомок павшего самурайского рода, доктор медицины Миянага Хиротаро». Хиротаро в своей среде тоже изгой — слишком образованный, слишком талантливый, мудрый. Для Петьки «япошка» — враг, ведь советские войска вот-вот перейдут японскую границу, и начнется новая, столь желанная для мальчишек война. Но в конце романа Петька и Хиротаро парадоксальным образом становятся друзьями.

Начиная читать эту книгу, я опасалась, что ее название — «Степные боги» — намекает на некое языческое содержание. В общем-то, мои опасения не оправдались: тема язычества затрагивается в романе лишь косвенно, а «степными богами» писатель в конце книги называет Хиротаро с Петькой. Правда, нельзя сказать, что жители Разгуляевки являются верующими людьми (или же автор просто не считает нужным сообщить нам об этом). Когда у Петьки умирает друг Валерка, он требует, чтобы Хиротаро продемонстрировал свои шаманские умения и изгнал из мальчика «бурятских духов». Образованный и чуждый язычества Хиротаро пытается объяснить Петьке, что это невозможно, но в результате ему приходится разыграть перед мальчиком классическую японскую пьесу Но. Красивое и действительно таинственное действо Петька принимает за обряд изгнания злых духов. Это единственный эпизод романа, который смутил меня, тем более что больному Валерке после этого «спектакля» становится лучше. Но теперь, честно рассказав о нем, я могу спокойно рекомендовать эту книгу для чтения — в нее проваливаешься с головой, как в детстве, она живая, добрая, смешная, грустная и человечная.

Что и говорить, к незнакомым современным авторам нужно относиться с осторожностью. Зато как радостно, когда в широком и бурном потоке новых книг открываешь для себя несколько имен — тех, кто относится к сочинению книг не как к бизнесу, а как к кропотливой внутренней работе, в процессе которой не только рождается произведение, но и открывается нечто новое в душе его автора. Да и в душе читателя тоже… Что, неужели там прямо-таки больше нечего открывать?