 |
| Русская линия | Владимир Большаков | 20.06.2009 |
Представителем монархической власти в Древней Руси был князь. Его общественное положение раскрывается двояко. Князь — представитель знати, в кругу которой он — первый среди равных. Это обстоятельство, разумеется, накладывало свой отпечаток на его правительственную деятельность: князь не был свободен от интересов воинского братства. Но бесспорно и другое — в княжеской политике находили выражение нужды простого народа, что объясняется отсутствием антагонистических противоречий, общинным характером социального устройства. Князь и знать еще не превратились отгороженное от рядовых общинников особое сословие. Знатные выступали в качестве лидеров, правителей и защитников народа, но и получали от него «кормление».
Вече чаще всего ведало вопросами войны и мира, распоряжалось княжескими столами, финансовыми и земельными ресурсами волости, объявляло денежные сборы с волостного населения, входило в обсуждение законодательства русского, смещало неугодных представителей назначаемой князьями администрации.
Князь и городская община составляли части единого социально-политического организма. Князь не мог обойтись без общины, как и она без него. Об этом свидетельствуют выполняемые князем общественно необходимые функции. Искони ему принадлежит роль верховного судьи, военного предводителя, и в этом качестве его некому заменить, поскольку земское войско, как и любая военная организация, строится на принципе единоначалия, и только князь в глазах простых людей обладает достаточным авторитетом и сакральной силой, чтобы ее возглавить, хотя нередки были случаи, когда князь своей волей направлял с войском воеводу или своего сородича. То же следует сказать и о других властных функциях князя — законодательной, судебной, административной, дипломатической, столь же необходимых для нормальной жизнедеятельности общественного организма, требовавших постоянного личного участия правителя.
Такой же прочной и неразрывной была обратная связь князя со своими подданными, городской общиной. Приобретение стола и успех правительственной деятельности князя в первую очередь зависели от поддержки общины, обеспечить которую было его важной заботой. Община, в которой верховная власть олицетворялась с «вече», принимала князя, заключая с ним «ряд» (договор) «на всей своей воле», нарушение условий такого договора со стороны князя влекло к его изгнанию.
В ряде земель Древней Руси действовал и институт общенародного (вечевого) суда над князем: допустившего злоупотребления, а тем более совершившего преступные деяния правителя ожидала расплата — его могли лишить власти, заключить под стражу и даже предать смертной казни. Так было, например, в Новгородской земле, где верховная власть была не монархической, а вечевой. Там князь — высший исполнительный орган городской вечевой общины.
Третьим институтом общинной государственности является Боярская дума («совет»), приходящая на смену старейшин родоплеменной эпохи. Боярская дума не имеет четко зафиксированного статуса в писаном праве, однако обычай требовал от князя согласования своих действий с боярами, «лучшими мужами». Боярская дума формировалась из наиболее влиятельных представителей городской общины, земских бояр, поэтому часто боярские «советы» совпадают с принимаемыми следом вечевыми решениями, а князь, не нашедший поддержки бояр, как правило, не находит ее и на вече.
Новгородская земля, где вечевое правление получило наиболее полное развитие, являла собой слаженную систему соподчиненных общин, где можно выделить три основных звена: община старшего города, общины подчиненных ей младших городов или пригородов, сельские общины. Образующаяся на основе этой иерархии территориально-политическая структура в древнерусских источниках именуется «землей» или «волостью». Каждая такая земля получает название города: Новгород — Новгородская земля, Новгород Северский — Северская земля, Смоленск — Смоленская земля и т. д. Эти образования квалифицируются как города-земли или города-государства, обладающие всеми признаками и атрибутами внутреннего суверенитета.
Верховным органом власти общины старшего города, как и волости в целом, было вече — народное собрание, в котором участвовали все свободные и полноправные граждане из числа жителей города и прилегающей сельской округи. Участвовать в вечевых мероприятиях было не обязанностью, а правом граждан, которым они могли пользоваться по своему усмотрению. Обладающие правом главы больших семей, «мужи», как их именуют древнерусские источники: на вече принимали решения за себя и за своих «детей», вполне взрослых по годам, но не достигших еще гражданского полноправия, то есть не ставшими еще главами семейств или домовладыками.
Вечевые постановления принимались нередко в ходе острой борьбы и столкновения различных мнений. Подсчета отдельных голосов, поданных в пользу того или иного решения, не производился, необходимо было общее согласие веча для того, чтобы решение вступило в силу. Иначе и быть не могло, т. к. при неразвитости аппарата государственного принуждения того времени любое принятое постановление могло быть исполнено лишь при условии согласия с ним и поддержки всех граждан.
Важную роль в ходе вечевых прений играли общинные лидеры-бояре. Силой личного авторитета и умением убеждать или отстаивать свою правоту они увлекали за собой рядовых общинников, апеллируя к общим интересам земли, в сознании древнерусских людей стоявшим выше любых индивидуальных или групповых интересов.
Особенностью древнерусской государственности является тот факт, что носителем публичной власти выступала община старшего города, в ее руках концентрировалась принудительная власть по отношению к жителям пригородов и волости в целом. Решение столичной вечевой общины было обязательным для всех волошан — такой порядок распространялся на все важнейшие сферы общественной жизни: политическую, административную, судебную, финансовую, военную.
Подчиненное положение пригородов и их административная зависимость от старшего города выражались в том, что первым приходилось принимать от последнего посадников. Посадник принадлежал к числу высших должностных лиц русских земель, помимо распорядительных функций он, судя по всему, выполнял еще определенные полицейские обязанности. В более поздние времена в результате огрубления нравов от столкновения со степью посадники, являясь людьми пришлыми и не подотчетными местному населению, нередко допускали злоупотребления, произвол и насилие. Доведенные до крайности жители сурово расправлялись с такими правителями, что в свою очередь приводило к обострению отношений пригорода со старшим городом.
Высшими должностными лицами были также тысяцкий и воевода. Их связь с земской общиной гораздо прочнее. Тысяцкий и воевода не только осуществляли руководство военными силами общины, но и являлись выразителями политических интересов земли независимо от того, из какой среды они происходили, из княжеско-дружинной или земско-общинной среды. Принадлежность к земской военной организации и опора на ее силы обеспечивает вышеназванным деятелям высокую степень самостоятельности и независимости в отношениях с князьями, как в военной, так и в политической сфере.
Власть воеводы и тысяцкого распространялась и на подчинявшиеся старшему городу пригороды. Во время военных действий, когда земля испытывала непосредственную вражескую угрозу, эта власть приобретала чрезвычайный характер. Столичный воевода своей волей мог отменить решение веча пригорода, если таковое шло вразрез с интересами общины старшего города и ставило под вопрос территориальную целостность земли. Подобно посаднику, воевода и тысяцкий, со своей стороны, заботятся о сохранении единства земли и пресекают любые проявления сепаратизма мятежных пригородов.
По мере экономического и политического усиления, роста числа жителей, укрепления военной организации пригороды начинают тяготиться зависимостью от старших городов. Особую силу и повсеместное распространение этот процесс приобретает, начиная с середины XII в. Борьба старших городов с усиливающимися пригородами становится главным содержанием внутриволостной жизни, в ней участвуют самые широкие общественные силы — по сути дела, эта борьба носит характер межобщинного столкновения.
Все дани и платежи, разные трудовые повинности налагались княжеской властью на всю волость, а она уж на своих сходах сама решала, как разверстать эти тяготы среди крестьян: «по животам и промыслам», «по силе» каждого хозяйства, а может быть, отбывали те или иные повинности сообща, с круговой порукой всех за каждого, имущего за неимущего, хозяйственных жильцов-волошан за пустые заброшенные участки.
По древней традиции, нарушать которую впоследствии боялись даже помещики, находился нижний этаж управления — крестьянское самоуправление — староста, выборные, десятские, сотские и общий сход, который самостоятельно решал внутренние вопросы общины. Несмотря на многие попытки разрушить общинное землепользование община дожила почти в своем первозданном виде к ХХ столетию.
Система власти на Руси до татаро-монгольского нашествия
На Руси всегда было неспокойно, и хотя она была окружена народами, неприязненными к русским, никто из этих соседей не был настолько силен, чтобы угрожать ее независимости. С враждебно настроенными соседями разбирались, как правило, сами удельные князья, приглашая лишь иногда своих ближайших соседей с дружинами.
С большим усердием предавались русские удельные князья страсти взаимного соперничества. В результате на Руси сложилось социально-политическое равновесие: если какое-либо княжение слишком усиливалось и начинало теснить соседей, это естественно вызывало их противодействие, формируя союзы враждующих князей. Эти союзы часто видоизменяются и усложняются, так или иначе, препятствуя укреплению чьего-либо единоличного могущества, опасного для самостоятельности других. Такая практика становилась естественным тормозом для укрепления на Руси единой самодержавной власти, однако при всем дроблении на отдельные самостоятельные земли Русь того времени сохраняет важные условия, позволяющие оберегать свое национальное единство. Русский народ имел возможность беспрепятственно развивать особенную присущую дохристианской Руси форму демократии — свой удельно-вечевой порядок и свою самобытную гражданственность. Православная церковь служила могущественной духовно-нравственной связью, обладая единством религиозных догматов и обрядов, имея на всей русской земле единство своей иерархии. Один и тот же язык и единая письменность царили на всем нашем огромном пространстве, хотя уже в то время существовали разные наречия.
Уже сам равнинный ландшафт русской природы, не разделенный никакими естественными преградами и пронизанный густой сетью внутренних вод, препятствовал обособлению отдельных земель. Хотя разнообразие климата, почвы, влияние соседей и других исторических условий способствовали развитию некоторых отличий в быте и характере населения, но руководимые единым княжеским родом — многоветвистым древом потомков Рюрика, они сохраняли неразрывность русских земель. Сознание этой кровной связи и общности яснее всего выразилось в княжеских съездах, своего рода верховных судах, подобных римскому сенату, для самих князей и верховных советов для всей земли. Однако этот институт управления земли русской не развился, не наполнился четкой системой законодательства, признанной на всей территории Древней Руси, и не стал общественным учреждением, обеспечивающим четкое иерархическое строение земли русской. Да и сами князья не всегда соответствовали своему предназначению. Святослав, Владимир, Ярослав Мудрый, Владимир Мономах в полной мере осознавали свою ответственность перед своей верой, Родиной и народом. Еще в большей мере это было присуще деятельности князей Северо-восточной Руси: св. Андрея Боголюбского, Всеволода III и св. Александра Невского. И лишь московские князья в полной мере прониклись смыслом и задачами своего достоинства. Чтобы прийти к убеждению, что князь ответствен за народ перед Творцом и Нравственным законом, чтобы это убеждение стало всеобщим, должно было пройти еще немало времени и пролиться многочисленным потокам русской крови.
Понимание, что всякая власть — от Бога и что князь — есть Божий слуга, требовало от подданных князя повиновения и почитания. Однако отход княжеской власти от действительного ее предназначения, чрезмерное увлечение взаимным соперничеством стали причиной охлаждения народа к власти, равнодушия к ней и нежелания исполнять ее волю. Иначе говоря, ко времени нашествия Батыя произошел разрыв между властью князей и народом. А значит, сама власть утратила свой сакральный характер. Исходя из понимания русского общества как социально-политической системы, которая удерживается благодаря принятию всем народом единого духовно-нравственного императива, эта утрата сакрального ореола велико-княжеской власти должна создать благоприятную среду для формирования очагов социально-политической поляризации, превращение однополярной в нравственном, сакральном, метафизическом смысле социально-политической системы в многополярную. Десакрализация власти таким образом, может рассматриваться как первый этап развития системного кризиса восточно-христианской государственности.
Усобицы — страшный и главный грех русской земли, порожденный алчностью и гордыней князей и их окружения. Гордыня, самонадеянность, жажда личной славы нередко были причиной страшных бед. Княжеские усобицы на Руси — отступление от главного нравственного закона, закона Любви к ближнему: «И как хотите, чтобы с вами поступали, так и вы поступайте с ними» (Лк. 6:31). Именно того закона Нагорной проповеди, который стал для всех христиан нравственной основой жизни, ибо в нем «весь закон и все пророки» (Мф 7:12).
Но каким бы горем для русской земли ни казались княжеские усобицы, они не могли прервать единую нить народной жизни. Татаро-монгольское нашествие, в отличие от внутренних войн, прошло по Русской земле как смерч, уничтожающий все живое: никакой пощады не было ни детям, ни женщинам, ни старикам. Почти все культурное наследие Древней Руси было уничтожено.
Татаро-монгольская орда, как пример формирования кочевой цивилизации
Подобно всем основателям великих монархий или знаменитых династий, Чингис хан не имеет недостатка в баснословных преданиях, которыми позднейшие татарские и персидские летописцы украсили его происхождение и его подвиги, но мы здесь не будем все их пересказывать. Родился он около 1160 года и получил имя Темуджина (Темучина). Монгольское предание, даже в своей наиболее древней редакции, содержит легенду о том, что Темучин родился с куском засохшей крови в руке. Темучин происходил из «черных татар», имя «монгол» только при Чингис хане стало употребляться в качестве названия государства и династии, как и название народа. Темуджин был выходцем из низов родовой аристократии, сыном мелкого родового вождя, к тому же, после смерти отца, ограбленным своими более сильными сородичами и почти обреченным на голодную смерть. Будущий основатель величайшей империи был вначале предводителем разбойничьей шайки искателей приключений, которые и провозгласили его своим ханом. Охота, разбой и грабежи были смыслом и целью жизни этих людей. За пределы таких представлений Чингис хан не вышел и в дни своего величия; всегда высшим счастьем ему казалось скакать на конях побежденных врагов и целовать их жен. Выйдя победителем в борьбе против своих могущественных родовитых противников, Чингис хан создает сильное централизованное военно-лагерное государство, сразу вступившее на путь широкой внешней экспансии, успех которой являлся непременным условием самого его существования.
С первых шагов Чингис хан осуществляет систему радикальных военно-административных реформ, порывающих с родоплеменной раздробленностью монголов и превращающих монгольский народ в монолитное, правильно организованное из диких варваров походное войско. В нем старинный родоплеменной принцип сменяется милиционно-территориальной системой с правильным делением на десятки, сотни, тысячи и туманы (тьмы) — 10 тысяч, являющиеся одновременно и военно-мобилизационными, и административными единицами. Принцип, положенный здесь в основу, не был новым, но мало кому из предшественников Чингиса удалось осуществить его с такой жестокой последовательностью. Дикость и отсталость монголов в умелых руках реформатора стали источником их силы: слишком слаба была еще родоплеменная аристократия, чтобы серьезно противостоять политике Чингиса. Традиции варварской сплоченности стали определяющей основой его объединительной политики, а его первые военные удачи с самого начала обусловили успех внешней экспансии, закрепив, сделав необратимыми внутренние реформы, и лишили всякой надежды внутреннюю оппозицию.
Чингис хан в своих военных предприятиях удачно сочетал варварскую сплоченность монголов с лучшими из достижений китайской военной науки, самой передовой в ту эпоху. Блестящая организация штабной работы, в особенности разведки, как военно-стратегической, так и политической, широкое использование китайской осадной артиллерии, согласованное развитие идеи тактических и стратегических резервов, — все это поставило армию Чингис хана в военном отношении на голову выше армий его противников. Рыцарские дружины того времени с выдающимися индивидуальными боевыми качествами отдельных воинов и воевод, в то же время организационно рыхлые, раздираемые внутренними противоречиями, столкнулись с настоящей регулярной армией, руководимой единой волей полководца, действующей без сбоев, как хорошо отлаженная машина.
Покорив и разрушив города и крепости, Чингис хан делал беззащитным и покорным весь народ. Завоеванные народы он умело включал в свою военно-полицейскую машину, усиливая наступательную мощь своих армий. Способ ведения войны монголами во всех культурных странах (Китае, Передней Азии и позднее на Руси) был один и тот же: повсюду безоружное сельское население сгонялось в большом количестве, чтобы использовать его при осаде укрепленных городов. При штурме крепостей монголы гнали этих несчастных перед собой, с тем, чтобы они принимали на себя первый град стрел и прокладывали дорогу для следующего за ними войска. Иногда им раздавали знамена, чтобы обмануть противника видом многочисленного войска.
Чингис очень грамотно осуществлял выбор направления главного удара. В завоевании Средней Азии такими слабыми звеньями были лихорадившие политическими волнениями богатые города, торговые связи которых с Центральной Азией и Китаем обусловили наличие среди городской верхушки сильных группировок, объединенных корпоративными интересами, тесно экономически связанных с монголами и заинтересованных в успехах последних, открывавших им широкую дорогу к личной наживе. Эта «пятая колонна» нередко играла роковую роль. В отличие от других народов, монголы, согласно Карамзину, редко имели тяжбы и любили помогать друг другу; но зато всех иноплеменных презирали. Татарин не обманывает татарина; но обмануть иностранца считается похвальной хитростью. Вместо законов и правил добродетели они имеют какие-то предания. «Что касается до их Закона, то они веруют в Бога, Творца Вселенныя, награждающего людей по их достоинству; но приносят жертвы идолам, сделанным из войлока или шелковой ткани, считая их покровителями скота; обожают солнце, огонь, луну, называя оную великою царицею, и преклоняют колена, обращаясь лицом к Югу…».
Нашествие Орды Чингис хана на Русь надо рассматривать как естественное следствие процесса развития системного кризиса древнерусской государственности. Многополярная социально-политическая система в Древней Руси при ослаблении духовно-нравственного императива оказалась препятствием к объединению всей военной мощи против внешнего завоевателя.
Духовно-политический анализ природы самодержавия
Крупную перемену претерпел порядок престолонаследия в Московский период татаро-монгольского нашествия: князь вынужден был получать ханский ярлык. Когда Русь, объединенная московскими князьями, освободилась, наконец, от порабощения Ордой, встал вопрос о правопреемственности верховной власти. Принцип первородства, который не всегда был основой наследования отчины, со времени Иоанна III становится обязательным. Начиная с этой эпохи, старший сын уже при жизни отца становится соправителем последнего, хотя такой порядок престолонаследия нередко вызывал споры, особенно при малолетстве наследников. Одной из причин, почему возникали несогласия, было недостаточное понимание самого представления о Верховной власти.
Прежде всего, здесь следует заметить, что не всякая единоличная власть есть власть самодержавная. Диктатор может соединять в себе все институты власти, но это — не монарх-самодержец, ибо только в самодержавной монархии единоличная власть получает значение Верховной, подчиненной высшему Нравственному закону. Власть римского цезаря, соединявшая в себе власти всех республиканских магистров, равно как и неограниченная власть короля, не есть власть самодержавная, поскольку она не признает для себя никаких высших обязательных этических начал и, не отделяя себя от государства, приписывает ему и себе всемогущество. Только власть самодержавного монарха есть власть, выросшая из Церкви, из церковного идеала. Точно так же восточная деспотия не есть самодержавная монархия. Положение деспота определяется его личным успехом, хотя в деспотии право признается не за силой, как в законизме, но здесь рабская покорность заменяет служение Нравственному закону. В самодержавии монархическое начало — смирение перед Промыслом Божьим и перед Его волей, указующей носителя Верховной власти и подвига, которому народное миросозерцание присваивает значение Верховного принципа жизни. Только выражением силы этого самодовлеющего нравственного подвига — служением Нравственному закону, Богу, власть самодержавного монарха является Верховной. Власть царя — это власть подвижника Церкви, основанная на воплощении народного идеала, как хранителя церковного благочестия и святоотеческих традиций. Через это власть самодержца становится властью не самого человека, а Нравственного закона, который не может быть понят без проникновения в учение Православия о смирении и стяжании благодати через самоотречение и жертвенность подвига жизни. Власть самодержавного монарха невозможна без признания народом ее Божественного происхождения.
Царь-самодержец выражает не волю народа, а его православное миросозерцание и, следовательно, олицетворяет ту Высшую силу, которая создала этот идеал. Подчиняя себя царской воле, народ не превращается как в восточной деспотии в покорных рабов обоготворенной человеческой личности, но ищет в этом подчинение действие Божественного Промысла через Помазанника Божия. Власть самодержавного монарха есть свыше данная миссия, существующая не для монарха, и составляет крест, служение его тому же Нравственному закону. Подчинение монарху, говорил профессор М. Зызыкин, не есть подчинение силе, гению человека, как бывает при диктатуре, не есть подчинение слепой силе рока, как в деспотии, а подчинение себя тому, кто призван быть проводником благодати и носителем нравственного подвига, указанного Православием. Без единства христианского нравственного идеала у монарха и народа не может быть самодержавной монархии.
Москва — Третий Рим
«Первый Рим», как столица мировой империи, предвосхитивший приход Искупителя, как кафедра Первоверховного апостола Петра, который, по словам Спасителя, должен стать «камнем в основании Церкви христовой» под натиском внешних врагов и внутренней борьбы за власть в V — VI веках пал разъедаемый ересью и уступил место второму Риму — городу, отстроенному святым Константином — Царьграду, или Константинополю. После принятия святым Равноапостольным Константином Великим христианства как государственной религии в 313 году, «Второй Рим» превратился в духовную столицу Вселенского Православия, ибо там находились императорская держава и первосвятительский престол, составляющие неразрывное единство духовной и светской власти. «Второй Рим», как хранитель Вселенского Православия, пережил множество столкновений с магометанством и язычеством, несколько войн с ересями, отпадение Западной церкви и владычество ее над собой, смены династий и низвержения патриархов. Духовный конец его наступил в 1439 году после подписания Флорентийской унии с папизмом, а в 1453-м он уже был окончательно покорен турками.
Москва — столица Руси вслед за Константинополем становится духовным центром восточного христианства — «Третьим Римом» или «Новым Иерусалимом».
В духовном плане пророчество о возвышении Москвы связывается с именем Псковского инока Филофея и его посланием Василию III. Впервые эта мысль прозвучала в его первом послании из Псковского Елеазаровского монастыря. Написано оно между 1514 и 1521 годами, когда и первый и «второй Рим» уже пали. Филофей изложил в своем послании идею как религиозной, так и государственной преемственности Московской Руси от Византии. Он писал: «Храни и внимай, благочестивый царь, тому, что все христианские царства сошлись в одно твое, что два Рима пали, а третий стоит, четвертому же не бывать». Эта формула «Москва — третий Рим» на долгое время определила религиозно-государственную политику как Московской Руси, так и наследовавшей ей Российской империи. Однако в политическом плане перенос центра Православия связывается с эпохой царствования Иоанна III, который, будучи воспитанный данником степной Орды без специального образования, без наставлений, руководимый только природным умом, сделался одним из знаменитейших государей своего времени. Государственной мудростью и военной силой он восстановил свободу и целостность Руси, теснил Литву, сокрушал вольность Новгорода, расширил свои владения до пустынь Сибири и Лапландии на севере, а на юге — до самого Киева.
Он взял для себя мудрое правило — в политике внешней поддерживать мир, не уступая первенство ни императорам западным, ни гордым султанам. Искал политического орудия для исполнения своих замыслов, а сам никому орудием не служил.
Другим важным делом государя Московского был его брак с греческой принцессой. Брат последнего Византийского императора Константина Палеолога, погибшего при защите Константинополя, деспот Фома, умер в Риме. Сыновья его жили на попечении папы Римского, демонстрируя легкомысленность поведения. Но юная их сестра, Софья Фоминична, была объектом всеобщего почитания. Папа Павел II искал ей достойного жениха и обратил взоры на Великого князя Московского, незадолго перед тем овдовевшего. Папа надеялся через юную принцессу, воспитанную в правилах Флорентийской унии, убедить Иоанна к соединению с Римом и таким образом покорить себе Русскую Церковь. Он сам, через особое посольство, предложил Великому князю знаменитую невесту. Брак Иоанна с Софьей Фоминичной совершился в ноябре 1472 года и придал блеск и еще большую известность Московскому государству в Европе, которая видела в Софии «отрасль древних венценосцев Цареградских». В виде приданного Иоанн III принял герб властителей Восточной Римской империи — двуглавого орла, добавив его к своей печати с гербом Московским.
Но папа не преуспел в своих замыслах. Царевна Софья, к удивлению своих учителей, сделалась в Москве ревностной православной христианкой. Ее приезд в Москву придал блеск Московскому престолу, но в то же время привнес в простоту отношений Московской Руси элементы Византийского придворного церемониала, ставшим впоследствии одним из элементов обюрокрачивания Московской власти.
Соборная Русь
Однако новое законодательство не претворялось в жизнь, пришлось пойти на более радикальные реформы. В результате предпринятых им мер, царь Иван IV вошел в историю как Грозный. Не кровавый, не жестокий, не мстительный, не деспот, а именно ГРОЗНЫЙ.
Историки, описывая опричнину и ее последствия, как правило, больше внимания уделяют эмоциям, а не анализу исторических фактов, вследствие этого представления об опричнине — нередко предвзяты. Разумеется, трудно подавить в себе эмоции, сопереживая человеческим страданиям, особенно если их переносили безвинные люди. И все же давайте попытаемся, оценивая опричнину, следовать больше здравому рассудку. Известный русский религиозный философ Г. П. Федотов в своих трудах, опубликованных впервые в Париже в 1928 году, писал об опричнине: «Теперь мы знаем, что это не только система террора, но и система управления».
В опричнину берутся вначале 1000, потом до 6000 служилых людей из низов дворянского сословия, не связанных родством с княжескими и боярскими верхами. Для поселения им отводятся уезды в центре и на севере государства, а старые помещики, замешанные в крамоле и неповиновении государю, выселяются на новые земли.
В Москве в опричнину берется ряд кварталов (на Арбате и соседних улицах) с выселением оттуда прежних владельцев. Сам царь оставляет Кремль и переезжает в новый опричный дворец, «у Ризоположенных ворот» на Арбате. Все, не вошедшее в опричнину, официально называется Земщиной. Опричная Россия, как и земская, возглавляется своими центральными учреждениями, приказами, имеет свою казну.
Опричная часть, первоначально небольшая, неуклонно росла; Царь систематически брал в опричнину именно те области, в которых с удельных времен была глубоко укоренена непокорная самодержавной власти боярская аристократия, извечно сохранявших свои стремления к формированию независимых от центральной власти полюсов политической силы. Этих извечных владельцев своих земель, всегда готовых затеять смуту против государя. Иоанн Грозный выселял их из насиженных гнезд и наделял другими поместьями, но уже как своим жалованьем, и притом в местах, где эти аристократы не имели поддержки в народе и даже оказывались от него в некоторой зависимости. Особенно усердно переводились бояре на окраины, где народ состоял по преимуществу из вольных поселенцев, ушедших подальше от своих бывших господ именно для того, чтобы избавиться от боярского самоуправства. Тут уже Грозный царь мог не бояться непослушания новых владельцев, которые среди независимого от них населения могли держаться только помощью царя и любовью народной, а не своим самовластием. На прежние же места царь сажал новых людей, своих сторонников, большею частью не родовитых. Сверх того, Иоанн Грозный всемерно поощрял народное самоуправление. (Надо ли удивляться, что в последующей эпохе закрепощения народа и всевластия знати эти реформы Грозного царя не нашли понимания, одобрения и развития).
Во главе земщины осталась старая Боярская Дума, в том же личном составе, с князьями Бельскими и Мстиславскими; во главе опричнины — Царский двор, с его дворянами.
Иоанн вскоре упразднил опричнину, через семь лет исчезло из обихода это слово. Земщина назвалась опять Русью. Опричники стали в ряды обыкновенных царедворцев, государственных чиновников, воинов, имея уже не игумена в Александровской слободе, но царя, единого для всех.
Политический смысл опричнины сводился к созданию нового управления и нового служилого сословия, чуждого старых, удельных традиций. Царь чувствовал себя бессильным изменить старый порядок путем реформ; он строит новый институт власти на новом месте, из новых людей. В результате опричнины политическая роль Боярской Думы ограничилась, и некоторые ее функции изменились, хотя она по-прежнему осталась влиятельнейшим органом Московского государства.
Одно из политических последствий опричнины — консолидация распыленного ранее мелкого и среднего дворянства, владевшего землями главным образом на поместном праве, зависящем от царской власти, и превращение этого сословия в реальную политическую силу и опору самодержавия.
Как политик и государственный деятель, Иван Грозный не только реализовал на практике и теоретически обосновал царскую самодержавную власть в России, но оставил теорию монархического права. Он дал учение о целях власти, об ее основах и пределах. Грозный царь еще в те годы осудил демократический принцип народовластия, который на два века позже обоготворил Руссо. Вопреки современным демократическим теориям, исходящим из принципа непорочной, неповрежденной грехом воли человека, царь Грозный видел в нем преклонение плотским страстям и противопоставлял ему смирение перед Промыслом Божиим.
Безусловно, величайшая заслуга Иоанна Грозного перед Россией — в законодательном формировании им особого института «гласа всея земли», Земского собора, которые заменили и княжеские съезды, и народное вече. Тем более что последние не всегда и не для всех служили авторитетными органами и их решения часто нарушались.
Грозный царь созывал Земские Соборы из всех чинов Московского Государства и для принятия законов, и для решения важнейших государственных вопросов. Он не признавал за подданными политических прав в отношении к царю — власти Богоустановленной, и у него, конечно, не могло возникнуть и мысли видеть в Земском Соборе представительство власти народа как верховной и альтернативное власти монарха. Верховной властью была его царская власть, освященная церковью и крепкая верностью православной святоотеческой традиции.
В большинстве случаев соборные совещания 50 — 60 годов представляли сравнительно немногочисленную верхушку господствующих сословий в лице членов Боярской Думы и церковной иерархии. Только с середины 60-х годов на Соборы стали приглашаться дворяне и дети боярские вместе с верхами посадского населения столицы, что постепенно и превратило былые соборные совещания в «глас всея земли». Первый такой расширенный собор, как орган всесословного представительства, был созван на втором году опричнины. Его участниками были, помимо бояр и иерархии, многочисленные представители дворян, приказной службы и купцов. Со времени Грозного царя Земские Соборы становятся неотъемлемым институтом жизни и управления на русской земле.
Системный кризис государственности
Восточно-христианская церковь переживала тогда трудное время. После захвата крестоносцами Царьграда в 1204 году на пятьдесят семь лет прекратила свое существование столица Византия, которая могла бы поддержать Русь духовно, а может быть, и материально в трудные годы Батыева нашествия. Сразу же после падения Царьграда папа послал письма на Русь и кардинала к русскому духовенству, дабы убедить их в торжестве латинской веры, но не имел успеха: русские митрополиты до 1261 года ставились в Никее, где находился тогда Вселенский патриарх.
То, что нападение на Русь Батыя совпало по времени с нападением шведов (1240) и немецких рыцарей-меченосцев (1242), породило у современников мысль о тайном соглашении германского императора с ханом или его окружением. Это предположение окрепло от известия, что в момент наивысшей опасности для Руси, Польши, Чехии и Венгрии дружины германцев вместо помощи христианским народам предприняли наступление на Италию и Венгрию. Между тем и германский император, и папа неоднократно извещались о положении дел в Восточной Европе.
Другое дело в Московской Руси, где уже укрепился единый политический центр и православно-монархические принципы. Московский царь приобретает силу единого политического системообразующего начала, а наследник престола становится политической фигурой второй величины.
В то время католический Рим в течение нескольких веков соперничал со Вторым Римом — Константинополем совсем не для того, чтобы безучастно созерцать политическое возвышение и духовно-религиозное укрепление Москвы — Третьего Рима.
Совершенно очевидно, что адский замысел против Московского государства — замысел, плодом которого явилось самозванство — возник и осуществился в среде враждебной нам польской и ополяченной западнорусской аристократии. Хотя и стал результатом крупной международной религиозно-политической кампании, незримо направляемой Римом.
В отличие от Московского царства, западные и юго-западные окраины Руси не имели своего центра, около которого можно было сплотиться и выработать крепкий государственный организм. Там было сильным влияние обрусевшей литовской и польской знати, решающее значение имели не нравственный авторитет единодержавия, а удельные традиции. В Литовской Руси развивалась западноевропейская социально-политическая система, утвердилось господство вельмож, сосредоточивших в своих руках огромные поземельные владения и сильно подверженных католическому влиянию. Знать все более наделялась привилегиями, а крестьянское сословие ограничивалось в правах, превращалось в невольников, подвергаясь все усиливавшемуся экономическому гнету, без которого невозможно было обеспечить разгульную жизнь местной знати. Так формировался западноевропейский феодализм.
В городах Западной Руси под влиянием западных, преимущественно германских, колонистов городское устройство стало утрачивать русские предания и обычаи, отходить от «Русской Правды» и судебников Московской Руси, внедрять городское управление, которое в течение XIII и XIV столетий заимствовано было поляками у немцев под названием магдебургского права. Через магдебургское право пришло и влияние римского права, что привело лишь к ненужной детализации и путанице.
Реформы суда в традициях магдебургского права, дробление крестьянских поселений, насаждение иноземных традиций разрушало общинное крестьянское землевладение и русскую соборность, что мало-помалу привело к формированию национальных и языковых отличий у жителей Западной и Юго-Западной Руси от великорусских традиций. Хотя надо признать, что в южной, степной зоне, обезлюженной татарскими набегами, крестьяне пользовались большей свободой и дольше сохраняли старый общинный быт.
Когда в1569 году завершилась политическая уния Литовской Руси с Польшею; а в Западной Руси утвердились иезуиты, немедленно принявшиеся хлопотать о церковной унии православной Руси с католической Польшей, вопрос о будущей Смуте на Руси был лишь делом времени.
Быстрый успех иезуитов в Польше и Западной Руси объясняется двумя причинами: в Польше и Литве реформация, раздираемая в то время внутренними противоречиями, находилась в упадке, а православная церковная иерархия была под двойным гнетом: инославного правительства и несвободного в своих действиях Цареградского патриарха. Поэтому церковная иерархия искала здесь опоры не в народе, а у тех, кто имел реальную власть и влияние. Церковь утрачивала свою духовную силу, монастыри с их отчинами, угодьями и доходами отдавались в пожизненное управление не только духовным лицам, но и светским, которые жили в них со своими семьями, то есть с женами и детьми. Не ограничиваясь монастырями, польские короли, как Сигизмунд, так и Баторий, присвоили себе право назначения митрополита и епископов, превратив такие назначения в награду за светскую службу. Более того, еще при жизни епископов короли стали назначать им преемников, которые пользовались частью доходов. Это привлекало в церковную иерархию людей алчных, корыстолюбивых, пекущихся лишь о своих доходах и светских развлечениях. В результате стали твориться такие безобразия, как, например, запечатывание церквей, отобрание колоколов, отдача церквей в аренду иноверцам или обращение их в латинские костелы, захват церковных имуществ.
Знаменитый Брестский собор, призванный окончательно решить вопрос о церковной унии католиков и православных в Западной Руси, был созван в 1596 году. Уже с самого начала съезда произошло разделение его на две непримиримые группы: приверженцев унии и ее противников.
Однако, как на Флорентийском Соборе 1439 года, так и на Брестском соборе противоборствующие стороны не пришли к единому согласию, и с тех пор в Западной Руси церковь разделилась на две части, православную и униатскую, борьба между которыми, постоянно подогреваемая католическим Римом, стала неизбежной и продолжается по сей день.
В связи с весьма заметной ролью, которую играло в Смутное время вольное и служилое казачество, об этом надо сказать несколько слов.
Для того, чтобы наблюдать за военными движениями татар в степи и вовремя получать известия об их вторжениях, на московских юго-восточных «украинах» издавна учреждена была сторожевая, станичная и полевая служба. Начало ее восходит к XIV веку, к эпохе Дмитрия Донского, а распространение — к XV, особенно ко времени Иоанна III. Но вполне развилась она в XVI веке, при Иоанне Грозном. Эти сторожевые, или подвижные, станицы предшествовали построению полевых украинских городков и острожков, удаляясь со временем все дальше в юго-восточные степи. В этом обратном движении русского народа на юго-восточные «украины», когда-то находившиеся во владении Древних Руссов, но отнятые у них половецкими и татарскими ордами, весьма важную роль играло казачество.
Предшественниками казачества можно считать древнерусские вольные дружины бродников. Позднее это имя связывалось с легковооруженным и наиболее подвижным видом войска. Впервые такое военно-служилое сословие встречается около середины XV века на рязанской украине, вооруженное копьями, рогатинами и саблями. Наряду с так называемыми городовыми казаками, находящимися на государственной службе, появляются и вольные казаки. Последние селились в станицах преимущественно по берегам богатых рыбой рек и управлялись своим выборным атаманом и общинным кругом. Отряды вольных казаков пополнялись самыми отчаянными людьми, которых тянуло в степное приволье. Тут были люди разных сословий, но главным образом беглые крестьяне и холопы, искавшие личной свободы.
Польское правительство пыталось использовать днепровское казачество не только для защиты Польско-Литовского государства от Крымской орды, но и в набегах крымцев на Москву. Из этого оседлого, подчиненного властям казачества, как и на Руси, выделилось низовое или вольное, которое промышляло в основном военной добычей, нападая на татар и их стада. Оно решало все дела вечем, или радой, постепенно смогло утвердить за собой днепровские острова за порогами и с тех пор известно под названием Запорожского. Всякие попытки польских властей подчинить или ограничить численность Запорожских казаков кончались неудачей.
Русская смута по иезуитскому сценарию
Сегодня преобладает мнение, что под именем царевича Димитрия выступал расстрига, бывший монах Чудова монастыря Григорий Отрепьев. Есть, однако, свидетельства, что под ним скрывался другой человек, хотя Гришка Отрепьев, несомненно, был активным участником этого предприятия. Сегодня для нас важно подчеркнуть другое — подобную авантюру, в силу своей враждебности Московской Руси, не могли не поддержать литовский канцлер, польский король, папский нунций и, естественно, орден иезуитов. Помимо этих неизменных участников, представителей зарубежных религиозных политических центров в том деле известен своей едва ли не центральной, хотя и внешней ролью старый интриган — сендомирский воевода Юрий Мнишек со своей дочерью Мариной. Правда, на их месте мог оказаться любой другой, даже и на роль Лжедмитрия вполне мог быть выбран иной кандидат.
Литовский канцлер Лев Сапега был важной пружиной этой авантюры. Как сановник, ведавший иноземными сношениями, он хорошо знал положение дел в Московском государстве; имел случай наблюдать его собственными глазами, будучи послом в Москве в царствование Федора Иоанновича. Радея интересам своей новой религии, он сделался непримиримым врагом Православия и Московской Руси. В ноябре 1600 года Лев Сапега вторично прибыл в Москву, в качестве Великого посла короля Сигизмунда III к недавно воцарившемуся Борису Годунову для переговоров о вечном мире. Его невыполнимые требования и надменное поведение затянули пребывание посольской миссии в составе до 900 человек почти на девять месяцев. Надо ли говорить, что все это время гости не бездействовали. К тому же есть полное основание полагать, что будущий самозванец сам состоял в огромной польской свите.
Это же время совпадает с появлением первых неясных слухов о самозванстве. Царь Борис становится подозрительным, поощряет шпионство и доносы, ищет и преследует истинных и мнимых врагов. Известно, что, не решаясь прибегать к явным казням, он приказывал изводить подозреваемых другими способами: их морили голодом в тюрьмах, забивали палками, спускали под лед и т. п.
Самозванец впервые объявился во второй половине 1603 года в числе слуг богатого западнорусского вельможи князя Вишневецкого, состоявшего в родстве с семейством Мнишеков. Он был, по крайней мере, лет на пять старше убитого царевича. Небольшого роста, худощавый, но крепко сложенный, он отличался физической силой и ловкостью в воинских упражнениях; у него были рыжеватые волосы, серые глаза, смуглое некрасивое лицо; зато он обладал звучным голосом, даром слова и притом не лишен был некоторого образования. Вообще он способен был при случае произвести впечатление и увлечь за собой других. Те, кто сделал на него ставку, без сомнения, приняли в расчет все эти качества.
Лжедмитрий направил свое послание папе римскому Клименту VIII, а последний своей властью, дабы не подорвать драгоценного здоровья самозванца, освободил его от соблюдения всех постов. Эти взаимные любезности не помешали, однако, папе римскому назвать в своем дневнике сие новоиспеченное духовное чадо… самозванцем.
Подстрекаемый иезуитами, но, не дерзая самовластно нарушить двадцатилетнего перемирия, король Польский велел Мнишеку и Вишневецким самим поднять знамя против Годунова именем Иоаннова сына и составить рать из вольницы; определил ей на жалованье доходы Сендомирского воеводства; внушал дворянам, что слава и богатство ожидают их в России, и, торжественно возложив со своей груди златую цепь на самозванца, отпустил его с двумя иезуитами из Кракова в Галицию, где, близ Львова и Самбора, в местностях вельможи Мнишека, под распущенными знаменами уже толпились шляхта и чернь, готовые идти на Москву.
Зная свойство мятежных донских казаков — зная, что они не любили Годунова, казнившего многих из них за разбой, — Лжедмитрий послал на Дон литвина Свирского с грамотой; писал, что он сын Царя Белого, которому вольные христианские витязи присягнули в верности; звал их на борьбу, дабы свергнуть злодея с престола Иоаннова. Два атамана, посланные донцами, видели Лжедмитрия, честимого Сигизмундом, вельможными панами, и возвратились к товарищам с уверенностью, что их зовет истинный царевич.
В середине августа 1604 года Лжедмитрий и Мнишек с набранной вольницей уже выступили в поход. За Днепром войско самозванца вскоре вступило в благодатные земли московской северской украины, здесь оно было усилено несколькими тысячами казаков запорожских, донских, волжских и северскими перебежчиками. А в Москве меж тем занимались составлением увещательных грамот, проклятием Гришки Отрепьева, отправкой гонцов в соседние страны и т. д. и т. п.
Не сразу пришел успех самозванцу, нашлись тогда еще на Руси люди, верные присяге, и после первых дней триумфального шествия его постигло горькое разочарование. Война приняла явно осадное положение. Вынужденное бездействие уже начинало тяготить самозванца и окружавших его, как вдруг было получено известие о внезапной кончине Бориса Годунова. После этого события пошли полным ходом.
Самозванцы на Московском Престоле
И все же решающим моментом к всеобщему предательству послужила измена главного воеводы Петра Басманова, на которого возложила свою надежду семья Годуновых. Дальше все пошло своим чередом, москвичи безропотно приняли убийство юного Федора Борисовича и его матери. Только лишь прошло сорок дней после его бесславной кончины, как 21 июля совершилось венчание Лжедмитрия с традиционными обрядами. Все, однако, изумились, когда после священнодействия выступил иезуит Николай Черниковский, чтобы приветствовать нововенчанного монарха на непонятном латинском языке. Не меньшее удивление вызвало благоволение «царя» к иезуитам, которым он в священной ограде Кремлевской дал лучший дом и позволил служить латинскую обедню. Но еще серьезней, было другое: пришло время расплаты с благодетелями, которые выдвинули его из темноты и ничтожества и возвели на высокий Московский престол. И хотя иезуиты чувствовали себя в Москве вполне уверенно, с Польшей велась оживленная переписка, но все же Римская курия стала проявлять озабоченность явным равнодушием самозванца к религиозным вопросам и начала беспокоиться за успех своего предприятия в Московии. Поэтому, вероятно, еще тогда, при жизни Лжедмитрия I, по тайным иезуитским связям стали готовиться новые варианты замещения Московского престола. И, несмотря на то, что обручение с Мариной состоялось, и она таки решилась в окружении огромной свиты выдвинуться в Москву для венчания и… погибели самозванца, но уже его гонец к польскому королю Иван Безобразов, оказавшийся тайным агентом Василия Шуйского, провел предварительные переговоры с королем о недовольстве большинства бояр новым «царем» и об их готовности свергнуть последнего с престола. На его место народ желал бы посадить королевича Владислава, сообщил королю Безобразов. Было ли это искренним желанием Шуйского или тактическим маневром — неизвестно, но этот секретный разговор в значительной мере способствовал успеху плана Шуйского.
17 мая, на рассвете, в ясное весеннее утро, конная толпа бояр, дворян и детей боярских с князем Василием Шуйским во главе въехала в Кремль, заблаговременно освобожденный от преданных самозванцу стрельцов и наемников. Произнеся горячую молитву у Успенского собора и ударив в набатный колокол, Василий Шуйский, держа в одной руке крест, а в другой меч, воскликнул: «Помоги, Господи, и Пресвятая Богородица на злого еретика и поганую Литву!» — и ринулся к Царскому дворцу.
Москвичи в тот день дали полную свободу своей злобе, накопившейся против иноземцев, и уподобились кровожадным зверям, согласно со своей славянской природой, добродушной в мирном житейском быту и способной к страшному ожесточению в минуту борьбы и расправы. Кровопролитие прекратилось лишь после полудня, когда, наконец, не на шутку встревоженным боярам удалось успокоить разбушевавшийся народ. Страшный шум и крики утихли, и только валявшиеся повсюду трупы свидетельствовали о недавней отчаянной резне. Убитых поляков было около двух тысяч, а точное количество жертв, по причине разноречивости показаний, вообще определить было весьма трудно.
Не имея терпения созвать Великий Земский Собор, Василий Шуйский, через день после «кровавой заутрени», когда повсюду еще валялись обезображенные трупы, был под звуки литавр провозглашен на Красной площади царем и, в сопровождении возбужденной толпы, отправился в Успенский собор, чтобы принести благодарение Богу за свое избрание и немедленно принять присягу от бояр и думных людей. Но он, однако, не ограничился ее принятием от Боярской думы, а тут же сам дал неслыханную дотоле у Московских самодержцев присягу, ограничивавшую Боярской Думой его самодержавную власть. Вероятнее всего, среди заговорщиков была договоренность о таком шаге. Это самоограничение царской власти, а еще более — избрание царя одной Москвой, без согласия «всея земли», хотя в грамотах говорилось об избрании «всякими людьми Московского государства», возбудили неблагоприятные для Шуйского толки в народе и отчасти содействовали непрочности его престола.
Однако бедствия на Руси еще только начинались. Хотя самозванец убит был всенародно, оскверненный труп его был развеян, но буря, поднятая злодейским убиением царевича Димитрия, не утихла. Народное движение против Шуйского началось там же, где оно разразилось и против Годунова, то есть на северской украине. Уже спустя несколько дней после московской «кровавой заутрени» стал распространяться и волновать москвичей слух, что названный Дмитрий вновь спасся от смерти и опять убежал в Литву.
Если даже в самой Москве, видевшей обезображенный труп самозванца, слух о его спасении находил отклик в душах многих людей, то естественно, что в других областях он воспринимался с гораздо большим доверием, в особенности на северской украине, которая гордилась тем, что недавно поставила царя в Москве и сохраняла преданность Лжедмитрию, а потому крайне была недовольна известием о его убийстве.
Опуская эпопею с восстанием и гибелью Ивана Болотникова и другие события, надо вспомнить, что некогда Василий Шуйский не имел твердости духа открыть царю Федору Иоанновичу правду о злодейском убийстве царевича Димитрия. Будучи избранным на престол, а в особенности, когда пошла молва, будто Лжедмитрий не убит, а спасся и убежал из Москвы, Василий Шуйский поспешил отдать должные почести убиенному царственному отроку перенесением его мощей в Москву.
Мощи царевича Димитрия были оставлены в Архангельском соборе Кремля в отдельной раке для поклонения и целебнодействия страждущих. Новоявленному святому мученику сочинены были стихиры и каноны, установлены церковные даты памяти. Новая московская святыня, несомненно, подействовала на умы и воображение столичных жителей и способствовала успеху последующей обороны москвичей от второго Лжедмитрия, но полностью устранить надвигавшуюся катастрофу Шуйский уже не смог.
Тем временем объявился, наконец, Лжедмитрий II. Вопрос о том, кем он был, и кто его выдвинул, представляется еще более туманным, чем вопрос о первом самозванце. Но мы едва ли будем далеки от истины, если предположим, что круг лиц, принимавших здесь решение, едва ли изменился. Вообще самозванство в то время на Руси вошло в какую-то моду; особенно пользовались им вольные казаки, как поводом для своих грабительских подвигов.
Важнейшим опорным пунктом, центром сопротивления против иноверцев и иноплеменников в те годы стала знаменитая Троице-Сергиева лавра: обложенная врагами, она представляла тогда спасительный оазис посреди областей, охваченных изменою, разбоем и мятежом. Литовский воевода Ян Петр Сапега подошел к Троицкой лавре 23 сентября 1608 года с 30-тысячным войском, состоявшим из поляков, казаков и русских изменников, а снята осада была лишь 12 января 1610 года с приходом главных сил князя Скопина-Шуйского. После шестнадцатимесячного осадного томления лавра, наконец, вздохнула свободно. Наступил черед освобождения от тушинцев и самой столицы. Безуспешная осада Троице-Сергиевой лавры поставила под угрозу успех всего польского предприятия и вынудила, наконец, вмешаться в эту кровавую интригу непосредственно польского короля. 16 сентября 1610 года Сигизмунд III с главными силами прибыл под Смоленск, и началась знаменитая осада этого города. Сигизмунд пока решил сам возглавить войско, а не посылать королевича, чтобы не торопиться определять свою позицию, а прежде всего отвоевать как можно больше областей у Московского государства для Речи Посполитой, и затем, смотря по обстоятельствам, то ли посадить сына на Московский престол, то ли, еще лучше, самому занять его и таким образом под одной короной соединить Польшу, Литву и Москву, а потом объединенными усилиями добывать наследственную Швецию. Такой план вполне удовлетворял притязаниям иезуитов и вообще римской курии.
Звезда самозванца клонилась к закату, а вскоре он был убит своим охранником. Патриарх Гермоген, не поддавшись ни на какие уговоры и угрозы, был пленен, но продолжал рассылать по всей Руси грамоты с призывом постоять за Веру и освободить Царствующий град из рук безбожных латинян. Один за другим города отзывались на эти послания, входили между собою в сношения и побуждали друг друга к сбору общего ополчения. Для юго-востока центром движения становится Рязань, возбуждаемая своим воеводой Прокопием Ляпуновым. В марте 1611 года с разных сторон земские ополчения двинулись к Москве.
Великое, почти стотысячное ополчение, которое, вместе с населением столицы, казалось, одним своим числом могло задавить семитысячный польский гарнизон, но в этом ополчении не было ни общего командования, ни единодушия, ни единства действий.
Завершающая трагедия разыгралась во вторник, 19 марта на страстной неделе. Москва обратилась в громадный пылающий костер. После трехдневного пожара Белый город и Деревянный — представляли груды дымящихся развалин, посреди которых возвышались только каменные башни, печные трубы и разграбленные церкви.
Так разрывалась на части и опустошалась русская земля. Казалось, близок уже был конец Московскому государству, оставшемуся без государя. Но когда бедствие достигло своего крайнего предела, Промысел, управляющий судьбами стран и народов, умудрил и вызвал на сцену исторического действия лучшую часть русского народа, которая и спасла Отечество от раскрывшейся перед ним бездны.
Великий Земский Собор 1613 года
Начинания патриарха Гермогена, томившегося в польском плену, ревностно продолжили Свято-Троицкий архимандрит Дионисий с братией и келарь Сергиевой обители Авраамий Палицын. Троицкая лавра, едва освободившись от долгой, томительной осады, сделалась главным убежищем для разоренных, бесприютных, больных и искалеченных, искавших спасения от ляхов и казаков, которые свирепствовали в окрестных областях.
Особенно замечательна по силе и энергии убеждения окружная грамота, помеченная 6 октября 1611 года и написанная от имени архимандрита Дионисия, келаря Авраама Палицына и соборных старцев. Когда эта грамота пришла в Нижний Новгород, Минин просил, чтобы ее всенародно прочитали в Соборе, при этом добавил, что и ему во сне явился св. Сергий, который велел будить спящий народ. Минин убеждал горожан всем пожертвовать для Великого и Божиего дела, не жалеть живота своего, даже отдать в кабалу детей и жен, чтобы только собрать деньги на содержание войска. Составили «мирской приговор о сборе пятой деньги» (20 процентов от всего имущества) для вооружения большого ратного ополчения.
В таборах, стоявших под Москвой, названных первым ополчением, Заруцкий и его приверженцы не обрадовались помощи, когда узнали, что речь идет не о посылке мелких подкреплений, не имевших между собой связи, а о большом, организованном ополчении, предводимом таким стойким и неподкупным воеводой, каким был князь Дмитрий Пожарский. В свою очередь князю Пожарскому и Минину понадобились большая выдержка, тонкое политическое чутье и личное мужество, чтобы не поддаться ни на какие уловки и не допустить нового столкновения между собою русских людей. Второе, или Нижегородское, ополчение заключало в себе, можно сказать, последние русские силы или, точнее, остаток лучших людей, политическое ядро, способное стать центром притяжения и собирания последних сил, уцелевших от предыдущих разгромов.
Между тем в подмосковных таборах Трубецкой и Заруцкий продолжали представлять собой другое правительство и тоже посылали грамоты «по совету всея земли». Сидевшая в Москве вместе с поляками Боярская Дума также продолжала считать себя законным правительством и издавала распорядительные грамоты.
19 августа нижегородское ополчение достигло Москвы и остановилось на берегу Яузы. 28 августа, видя бесплодность попыток соединиться с осажденным гарнизоном, гетман ушел назад по Можайской дороге, обещая через две недели прийти с многочисленным войском.
Сидевшие в Кремле русские изменники более чем поляки, противились сдаче, но скоро их перестали слушать, и, выпустив предварительно 24 октября московских бояр, на следующий день поляки отворили ворота Кремля.
Важнейшая задача была исполнена: Москва очищена от иноверцев и снова стала средоточием самобытной русской жизни. Осталось теперь завершить не менее важное дело: всенародным земским волеизъявлением призвать царя. Созывные грамоты были разосланы в первой половине ноября 1612 года, а уже к началу 1613 года выборные из городов съехались в Москву. Великий Земский Собор начал свою работу усердными молитвами в Успенском соборе, у святых мощей Московских угодников, и трехдневным постом. Затем открылись совещания об избрании царя. Возбуждение против иноземцев было столь велико, что все нерусские кандидаты отпали сразу и было решено избрать Государя из коренного православно-русского рода. Наиболее влиятельные московские семьи, Мстиславские, Голицыны, Воротынские и Романовы, начали внешне незаметную политическую борьбу за верховную власть. Довольно естественно мало-помалу все внимание сосредоточилось на Романовых. Митрополит Филарет (Федор Никитич Романов) томился в польском плену. Хотя он и пользовался народной любовью, но, как монах, не мог занять царский престол. Из его братьев, подвергшихся опале при Борисе Годунове, в живых оставался только Иван Никитич, который находился тогда еще во цвете лет, однако семья Романовых выставила не его, а юного отрока — сына митрополита Филарета, Михаила Федоровича, чья смиренная фигура была столь не похожа на колоритные фигуры основателей новых династий, типы энергичных честолюбцев, не брезгающих никакими средствами для достижения своей цели. Тем не менее, в этой простодушной, почти детской фигуре было что-то родное и привлекательное для русского человека. Этот юноша с его ясным, добродушным обликом напоминал всем последнего из Мономаховичей, сына Грозного царя, Федора Иоанновича, который пользовался самой светлой памятью в народе и почитался им за святого. Юность Михаила была едва ли не главной причиной, обратившей всех в его пользу еще и потому, что всякий боярин зрелых лет волей-неволей принимал участие в событиях смутного времени, имел за собой немало грехов, принадлежа к той или иной группировке, имел не только сторонников, но и противников; не один раз присягал и изменял присяге. Кроме того, бояре неохотно подчинились бы кому-либо из своих товарищей, стоявших с ними на одной ноге. Другое дело юноша, только что выходивший из отроческих лет, не причастный ни к каким кровавым событиям и партиям, никакими прошлыми грехами и, что самое важное, — не имевший личных врагов. Следовательно, его кандидатура менее других могла встретить недоброжелательство и противодействие между боярами.
В итоге 7 февраля 1613 года состоялось предварительное избрание Михаила Федоровича, а окончательно Соборное избрание свершилось 21 февраля в первое воскресенье Великого поста, то есть в неделю Торжества Православия. Великая Дума собралась в Успенском соборе и единодушно выразила это мнение, которое было горячо поддержано москвичами на Красной площади.
2 мая, в воскресенье, состоялся торжественный въезд новоизбранного Царя Михаила Федоровича Романова в Москву, а торжественное венчание на царство совершилось 11 мая в Успенском соборе Московского Кремля.
Череда смутных времен
Первое Смутное время (условно можно назвать его «язычески — исламским»), когда была опасность порабощения Руси сначала язычеством в лице степных кочевников татаро-монголов, а потом — исламом, когда тем же язычники уже приняли ислам, утратив прежнюю веротерпимость. Причины возникновения кризисных социальных явлений первой русской смуты не были связаны с укоренившимися последствиями нашего языческого прошлого, а процесс ее преодоления был вызван с готовностью даже ценой собственной жизни уже окрепшее, благодаря трудам преподобного Сергия Радонежского и его учеников защищать христианскую веру и государственность и нежеланием покориться исламу.
Второе, подробно описанное нами, Смутное время — XVII век представляет собой классический азбучный пример обострения межцивилизационного конфликта. Эта Смута развивалась в «иезуитско-католической оболочке», поскольку была опасность порабощения нашего Отечества западно-христианской церковью с ее новой социальной организацией — иезуитами.
Третье Смутное время, которое так практически никогда не именуют историки, — это «протестантское». Смутное время XVIII века, которое было связано с попыткой западных стран, с преимущественно протестантским населением, поработить нашу Церковь и наше Отечество. Эта попытка, как мы помним, оказалась, к сожалению, достаточно успешной.
Четвертое Смутное время мы переживаем уже целое столетие. Его можно назвать «богоборческим».
Очевидно, что каждая «смута» начинается с утраты чистоты православной веры. И, как результат охлаждения веры, происходит то, что называется «десакрализацией» верховной власти, т. е. верховная власть утрачивает свою сакральную составляющую и становится манящим плодом для политических интриг. Начинаются разнообразные бунты против власти, ибо люди начинают думать, что «власть не от Бога», что она «человеческое изобретение» и что ее можно взять силой оружия. В результате начинаются братоубийственные войны, междоусобие и, конечно, поскольку у России много врагов, это братоубийство заканчивается внешней военной агрессией, порабощением или игом. Оно может быть явным или неявным, жестоким или мягким, продолжительным или краткосрочным экономическим, политическим или внешним военным завоеванием. Но всегда первопричина смутного времени — это болезнь души, духовная болезнь русской цивилизации.
В начале каждого смутного времени дается как бы сигнал к действию — убийство носителя верховной власти или чаще всего, наследника престола: убийство Бориса и Глеба в первую русскую смуту; царевича Дмитрия перед натиском Польши и Литвы по сценарию Римской курии и ордена иезуитов; законного наследника Алексия своим отцом-сыноубийцей Петром в смутное время XVIII века; убийство всей Царской Семьи в нынешнее смутное время.
Давайте остановимся более подробно на обосновании третьей Смуты — XVIII века: убийство наследника царевича Алексея — было; борьба против православной церкви — была. Более половины русских монастырей было уничтожено при Екатерине, которую почему-то мы называем Великой. Была борьба против русской традиции, русского слова, русского монастырского летописания. Все то, что составляло дух и букву русской цивилизации искоренялось Петром и «птенцами гнезда Петрова» с такой жестокостью, что трудно себе представить, есть ли в мировой истории такой пример, когда Государь, носитель верховной власти, уничтожает в своей стране те духовно-государственные традиции, которые возвели его на трон. Разве что Горбачев с Ельциным, плоть от плоти коммунисты, разрушали с таким же рвением коммунистическую империю, давшую им власть. Разумеется, в XVIII веке было и братоубийство: бунт Емельяна Пугачева есть ничто иное как попытка вооруженного народного протеста против всего того, что делается со стороны верховной власти. И не случайно Пугачев поднял знамя борьбы под именем убиенного «Великой императрицей» Петра III.
Однако самый тяжелый вывод, который мы должны сделать из анализа истории России XVIII — XX веков, состоит в том, что как ни прискорбно это утверждать сегодня, но даже из Смутного времени XVIII века окончательно мы так и не вышли. Не осмыслили этот факт наши мыслители, не донесли людям посредством книг, театра и кино, изобразительным искусством. Уже находясь в продолжении почти четырех поколений в ужасном, богоборческом Смутном времени XX века, факт выхода из Смуты XVIII века так и не засвидетельствовали. До сих пор не дана ни церковная оценка смуты XVIII века, ни государственная, ни социально-политическая, ни литературно-драматургическая. Кто у нас до сих пор ходит в героях? Петр Великий, Екатерина Великая. Кто ходит в чудаках? Павел I. «Чудак», который постарался восстановить разрушенную Петром законность на Руси; который встал на защиту простого труженика против разложившейся знати, который встал на защиту национальных интересов России на европейском континенте. Это воистину преступление русской мысли и язву русской государственности мы до сих пор не осмыслили и соборно в нем не покаялись. Поместный Собор 1917−1918 гг., который призван был дать нравственный анализ истории Русской церкви и государственности за весь двухсотлетний, так называемый синодальный, период, как известно, прошел уже в России, захваченной большевиками. И как ни грустно говорить об этом, но мы должны быть в некотором смысле быть благодарны большевикам за то, что они, начав обстрел Кремля, вразумили «соборян», которые убоявшись этого обстрела, поспешно выбрали Патриарха. Вполне возможно, не будь того обстрела Кремля, то, учитывая «демократический дух», который царил на Соборе 1917 года, Россия до сих пор не имела бы Патриарха.
Таким образом, сегодня мы пребываем как бы в двух смутах одновременно и пока не будет дана оценка смутного времени XVIII века, пока мы не расставим все на свои места в своей собственной истории, мы не можем говорить о выходе из сегодняшнего смутного времени, потому что мы даже не можем оценить всю глубину нашего духовного падения. Таким образом, сложность задачи, стоящей сегодня перед национально-государственным движением, состоит в преодолении не только большевистского тоталитарного наследия и западнической беспочвенности, но и в очищении здоровых начал русской державной и политической традиции, искаженных петербургским периодом российской государственности.
Большаков Владимир Ильич, доктор философских наук, профессор, зав. кафедрой Российской Академии живописи, ваяния и зодчества (Москва)
http://rusk.ru/st.php?idar=114308
Страницы: | 1 | |
