И.А.Ильин и Православие

Доклад на VII Международных Ильинских научно-богословских чтениях (Екатеринбург, 27−28 апреля 2009 года)

Дорогие братья и сестры! Современная Россия решает острую проблему, которую решал и Иван Александрович Ильин, — проблему соединения отечественных традиций и процессов обновления. Прежней России не будет, писал он. Будет новая Россия, но по-прежнему — Россия.

Наследие И.А. Ильина вышло на первый план образованного современного сознания и объединяет все нравственно здоровые силы России независимо от их партийной принадлежности. Чем же оно вносит общегражданское согласие в наши души? Прозрачной ясностью изложения великого духовного опыта, который представлен Православием и русской классической культурой, нравственной обоснованностью выводов из политических и социально-экономических исследований, национально-патриотической направленностью идей, свободных от самодовольства, исторической правдивостью в изложении психологии и политики большевизма, отношений «Россия — Запад»; верной исторической прогностикой, убедительностью изложения «пути духовного обновления», ценностных основ бытия человека, семьи, воспитания, Родины, правосознания и государства, труда и собственности, воинского и иного служения Отечеству.

«Имя русского религиозного философа и национального мыслителя Ивана Александровича Ильина — отмечает составитель собрания сочинений И.А. Ильина Ю.Т. Лисица, — мощно ворвалось в жизнь России конца XX столетия, естественно легло в русскую верующую душу и укоренилось в сердце человека русской культуры. Гражданин, любящий свою Отчизну и свой народ, болеющий за свою Родину, не может не отозваться на пламенное слово Ильина, потому что как у настоящего ученого слово это — точное, как у сильного философа — глубокое, как у мудрого педагога — строгое, как у истинного художника — образное, как у прекрасного стилиста — изящное» [1].
Ильин своим наследием вернул нам, ныне живущим в России, подлинную Россию во всей ее богоочарованности, культурном великолепии и многоголосии, душевной щедрости и духовного благородства. Ильин возвращает нам российское национальное самосознание и достоинство, российский характер и волю к совершенству. И все это изложено Ильиным по-пушкински ясно и точно, без ненависти и злобы. Только вздох печали и сострадания трагедии и мукам народа, и вместе с тем всегда — «солнечная» перспектива.
И.А. Ильин в многоликости России прозревал то, что Господь задумал о ней. Поэтому он верен был до своей кончины замыслу Божию о России, зорко видел те круги, которые «варят антихриста» и завещал: «Эту линию духа, нить духа — надо по-ариадниному вести через весь лабиринт Минотавра».
Его работы целительны для каждого, кто не остудился окончательно сердцем; не важно, православный ли это человек, буддист или мусульманин. Классическое изложение Ильиным национального самосознания, патриотизма, Родины, своеобразия России, ее культуры не задевает национального достоинства иных этносов и этнокультур. И все это потому, что Ильин исходил из вселенского дыхания Православия. Все выверено, продумано, и найдены единственно верные слова. Такая поразительная простота, точность и легкость изложения обнажает ответственность, ежедневный труд над мыслью и словом.

Творчество И.А. Ильина можно определить как учение о совершенстве Бога и человека, Православия и русской культуры. Ильин выстраивает такой единый смысловой ряд: совершенство Божие — дух человека как образ совершенства Божия — равноценность достоинства каждого человека и народа — совершенство как инвариант различных национальных культур — сверхклассовая духовная солидарность людей и народов. Эта смысловая связь и есть вселенское дыхание Православия, не замыкающееся в национальных границах. Такая связь проходит сквозь сословные, классовые, национальные, индивидуально-личностные перегородки и служит абсолютной основой взаимного признания людьми и народами себя как равноценных субъектов, основой взаимного доверия, верности, взаимопомощи и солидарности.

Логика И.А. Ильина такая. Совершенство Божие — абсолютный первоисток совершенства земного. Совершенство открывается совершенному же чувству — любви. Любовь переживает совершенство эмоционально целостно, верование же постигает его духовно целостно. Истина, добро и красота — это разные проекции одного и того же — совершенства.

Любовь к совершенству, подчеркивал И.А. Ильин, не есть аффектированная фраза или сентиментальная выдумка, «но живая реальность и притом величайшая движущая сила человеческого духа и человеческой истории. Поколение людей, которому это чувство чуждо и непонятно — есть поколение мертвое, слепое и обреченное» [2]. И.А. Ильин исходил из Евангельского завета «Будьте совершенны, как совершенен Отец ваш Небесный» и «любите друг друга». Любовь превращает воображение в предметное видение, в сердечное созерцание, из этого вырастает религиозная вера. Любовь наполняет мысль живым содержанием и дает ему силу предметной очевидности. Любовь превращает волю в могучий орган совести. Любовь очищает и освящает инстинкт и отверзает его духовное око, соединяя с идеалом. Любовь облагораживает чувственные восприятия, она придает им художественный смысл и заставляет их служить искусству [3].

Желающий приобщиться к великому народному духовному опыту, представленному в религии, мы советуем вникнуть в великое творение мыслителя, над которым он работал около 40 лет — в «Аксиомы религиозного опыта» [4]. Этот труд ценен как своим содержанием, так и обширными ссылками на молитвенный опыт православных отцов церкви и на святоотеческое предание.

Духом Православия овеяны все творчество И.А. Ильина. Православию он посвятил ряд работ [5]. Православие избрало верный духовный акт постижения совершенства Божия: не страх и не фантазию, не рассудок и не волю, не вожделение и не жизнеотвержение, а то, на чем Спаситель утвердил верование, — любящее сердце, указующее мышлению и воле. В этом акте состоит источник своеобразия духа и культуры русского народа.

Русской душой Бог воспринимается, отмечал И.А. Ильин, не воображением, которому нужны чудеса и страхи; не властною волей, требующей повиновения, не мыслью, но любовью. Христа русский народ принял не по расчету, а чувством, совестью, добротой. В акте веры он стремится видеть не «галлюцинации», а «подлинное совершенство». Его вера желает не власти, а «совершенного качества». Первый русский святой Феодосий — «сущая доброта», первые русские князья — Владимир, Ярослав, Мономах — «герои сердца и совести» [6].

Православный дух любви и совершенства, отмечал И. А. Ильин, освободил крепостных крестьян, создал правый и милостивых суд присяжных, земство и русскую школу с традициями К.Д. Ушинского, Пироговскую традицию в медицине, укрепил русскую совесть и жертвенность, мечту о совершенном, вдохновил русскую поэзию, живопись, музыку и архитектуру. Этим духом цвела русская философия и литература, им освящалась бытовая жизнь. В лоне православного духа вызрела традиция русской культуры — линии Ломоносова и Менделеева в науке, И. В. Киреевского и самого И. А. Ильина в философии, Пушкина и Тютчева в поэзии, Гоголя и Достоевского в литературе, А. В. Суворова в армии, Ушинского в школе. Русская живопись пошла от иконы, русская музыка была овеяна церковными песнопениями, русская архитектура пошла от храмового зодчества, русский язык — от церковно-славянского, русская литература — от церкви и монашества.

Православие утвердило веру на свободе и искренности, воспитало религиозную и национальную терпимость, несла все дары христианского правосознания — волю к миру, братству справедливости, лояльности и солидарности; вскормило чувство достоинства, способность к самообладанию и взаимному уважению, чувство ответственности перед Богом; учением о бессмертии души и об отдачи жизни «за други своя» оно дало армии источник всепреодолевающего рыцарского духа победы. Корни русского национального духа государственного единства, русской семьи и русского правосознания заложены «именно в православной вере» [7] - в стремлении любящего сердца к совершенству, к совершенству Богочеловека Христа-Спасителя.

Русская культура цвела тогда, когда народ искал «не силы, а совершенства, не власти, а любви, не пользы, а Бога». А когда «дух ищет совершенства», тогда «начинается культурное цветение религиозно захваченного народа» [8].

Без света совершенства в душе наступают в «сумерки»: ценностная вседозволенность, мертвая рациональность, восполняемая неоязыческой магией, отрыв логики от совести, красоты от добра, самоутверждение «по ту сторону добра и зла», грубый материализм и сатанизм, во тьме которого меркнет человеческий облик. Меркнет и культура. Ибо она лишается своей сути — стремления к совершенству. Начинается стремительное понижение ранга ценностей и наступает пошлость. Воля к совершенству, эта иммунная система народного духа, парализуется фетишизмом материи, денег, рынка и наслаждений. Возникает духовный иммунодефицит и «ускоренное строительство общемировой системы зла» [9].

Богоборчество, утверждал И. А. Ильин, есть «дело самое глупейшее из всех затевавшихся человечеством», ибо богоборчество гасит волю к совершенству. «Религиозная вера горит именно тогда, когда она есть проявление свободной любви к безусловному Совершенству» [10]. Если совершенство раскрывается вере как образ Божий, то нравственной воле как добро, а эстетическому созерцанию как красота, прекрасное. Все положительные чувства и ценности человека есть многообразное выражение духа совершенства.

Остро актуальны идеи Ильина о культуре и образовании. Наивно воображать, размышлял Ильин, будто достаточно последовательной доктрины и последовательного рассудка для того, чтобы справедливость была найдена и водворена. Ибо рассудок без любви и без совести, есть «разновидность человеческой глупости и черствости, а глупая черствость никогда еще не делала людей счастливыми». Ибо верный жизненный выбор — дело духовной любви. Кто ничего не любит и ничему не служит, тот бесплоден. Только любовь может ответить человеку на важнейшие вопросы его жизни: чем стоит жить? Что отстаивать? «Все остальные душевные и телесные силы человека суть «верные и способные слуги духовной любви» [11].

Бессердечная «формальная образованность вне веры, чести и совести создает не национальную культуру, а разврат пошлой цивилизации»; то «шкурничество», ту «беспринципную изворотливость, тот «циничный эгоизм», при которых невозможны «культурное творчество», общественное строительство» [12], понимание высшего измерения вещей, дел и людей.
В ведении факультативного курса «Основы православной культуры», равно как и ведении иных гуманитарных дисциплин, целесообразно использовать духовное наследие мыслителя Ивана Александровича Ильина.
Высокопреосвященнейший Архиепископ Курганский и Шадринский Константин

Примечания:

1 — Иван Ильин и Россия. Неопубликованные фотографии и архивные материалы / Автор — сост. Ю. Т. Лисица. М., 1999. С. 5.
2 — Ильин И. А. Аксиомы религиозного опыта: В 2 т. — М., 1993. Т. 1. С. 97.
3 — Ильин И. А. Путь к очевидности // Собр. соч.: В 10 т. — М., 1994. Т. 3. 541.
4 — Ильин И. А. Аксиомы религиозного опыта: В 2 т. М., 1992 — 1993.
5 — Ильин И. А. Путь Православия // Кто мы. О революции. О религиозном кризисе наших дней. М., 2001. Ильин И. А. Основы борьбы за национальную Россию // Собр. соч.: В 10 т. М., 1999. Т. 9 — 10. Ильин И. А. Основы христианской культуры. Кризис безбожия // Собр. соч.: В 10 т. М., 1993. Т. 1. Ильин И. А. О православии и католичестве // Собр. соч.: В 10 т. М., 1993. Т. 2. Кн. 1. Ильин И. А. Церковь и жизнь // Собр. соч.: В 10 т. М., 1993. Т. 2. Кн. 2. Ильин И. А. Мученичество. Церковь в советском государстве // Собр. соч.: В 10 т. М., 1998. Т.7.
6 — Ильин И. А. О русской идее // Ильин И. А. Наши задачи: В 2 т. — М., 1992. Т. 1. С. 324.
7 — Ильин И. А. Борьба за Россию // Собр. соч.: В 10 т. — М., 1999, т. 9−10. С. 327.
8 — Ильин И. А. Аксиомы религиозного опыта: В 2 т. — М., 1993. Т. 1. С. 59.
9 — Слово Святейшего Патриарха Алексия на Рождественских чтениях в январе 1999 года // Православная газета. Издание Екатеринбургской епархии. 1999 Р. Х., № 3.
10 — Ильин И. А. Аксиомы религиозного опыта: В 2 т. — М., 1993, Т. 1. С. 56.
11 — Ильин И. А. Путь к очевидности // Собр. соч.: В 10 т. — М., 1994. Т. 3. С. 540 — 541.
12 — И. А. Ильин. О воспитании в грядущей России // Собр. соч.: В 10 т. — М., 1993. Т. 2. Кн. 2. С. 179, 183.