Протоиерей Димитрий Разумовский: священник и ученый

Казалось бы, тут все известно. Известно, что он родился в 1818 году — но многие ли помнят, где? Известно, что закончил Вифанскую семинарию, а потом, в 1843-м, Киевскую Духовную Академию, после чего снова вернулся в родную семинарию, то есть в Троице-Сергиеву Лавру, по соседству с которой расположена эта семинария, и стал там профессором физики, математики и древнееврейского языка. В семинарии отец Димитрий пробыл семь лет, затем был рукоположен во священника к Николаевской церкви в доме Московской Духовной семинарии, через два года стал священником Николаевской церкви у Боровицких ворот Кремля, а в 1854 году занял место настоятеля церкви святого Георгия на Всполье, где и оставался до конца своих дней, то есть 35 лет.

Здесь есть несколько важных моментов. Во-первых, важно, что отец Димитрий был сыном, внуком и правнуком священников села Воскресенского Одоевского уезда Тульской губернии. Это и сейчас очень большая глушь, можно себе представить, какой глушью это было в первой половине XIX века. Именно потому мальчика отдали в Вифанскую семинарию, учебное заведение, расположенное далеко от его родного дома.

Вифанская семинария была создана в 1800 году по мысли знаменитого святителя — митрополита Платона Левшина, в 1900-м она праздновала свое столетие, по этому случаю был выпущен сборник статей, речей и воспоминаний. В нем опубликована очень любопытная «Историческая записка» тогдашнего ректора протоиерея А.М. Беляева. «Дешевизна содержания в семинарии, — пишет он, в частности, — была причиною того, что бедное сельское духовенство помещало своих детей предпочтительно в Вифанскую семинарию. Эта же дешевизна содержания вызвала наплыв в семинарию учеников иноепархиальных. Своекоштные ходили в одежде самой разнообразной и не все в приличной, не имели теплой одежды для зимнего времени, спали на подстилках без простынь и наволок, под одеялами, сшитыми из разных заплат, но были довольны тем, что могли воспитываться в семинарии за плату, не обременительную для самого беднейшего родителя…».[1]

Так жил, конечно, и Димитрий Разумовский, и надо думать, что ему было очень трудно приезжать домой на каникулы. Это и сейчас не просто: доехать с севера Московской области на северо-запад Тульской, в Одоев. В Вифанию отдавало детей беднейшее сельское духовенство в тех случаях, когда родители хотели «сохранить детей в своем звании». Ныне прославленный в лике святых митрополит Московский Иннокентий (Вениаминов) говорил: «Москвичи норовят вон, а вифанцы рады и скудному месту сельского псаломщика и священника"[2].

Однако Вифания имела свои преимущества: она была тесно связана с Лаврой и с Академией, там были отличные, часто академические педагоги, и об этой семинарии заботились московские архиереи, потому что она являлась по самому своему основанию именно «архиерейской». Вифанию сравнительно мало касались всякие реформы духовной школы, многочисленные в XIX столетии. Например, как указывают мемуаристы, когда после очередной реформы из семинарского курса была изъята философия и преподавание отдельных предметов на латыни, в Вифании философия оставалась вместе с очень сильным преподаванием латыни, в том числе с писанием латинских сочинений. Для будущей деятельности ученого это существенная черта: отец Димитрий хорошо знал древние языки.

После семинарии Разумовский был послан в Киевскую Духовную Академию. Удалось поймать «отсвет» тех лет в письме его знаменитого однокурсника по Академии — впоследствии ученого церковного археолога архимандрита Антонина (Капустина). Сохранилось несколько писем отца Антонина к Разумовскому. Одно из них, самое большое и интересное, посланное из Константинополя (где отец Антонин был тогда настоятелем русской посольской церкви), опубликовано в вышедшем несколько лет назад сборнике «Князь Одоевский» (письмо из архива В.Ф. Одоевского в Музее имени Глинки)[3]. Бывшие однокашники встретились в Москве два десятилетия спустя после окончания Киевской Академии, в 1863 году, и письмо написано по следам этой встречи. Архимандрит Антонин пересылает Разумовскому древнюю греческую рукопись «Стихирарь» и разные книги на греческом языке, очень интересуется ведущимися в Москве поисками истинного русского церковного пения, которое остроумно называет «старо-новым», передает Разумовскому и князю Владимиру Одоевскому, которые вместе занимались упомянутыми поисками, дипломы Константинопольского Музыкального общества и ласково именует отца Димитрия «музыкословеснейшим батюшкой», «милейшим отче» и «голубчиком». И еще отец Антонин пишет о полученном им послании отца Димитрия: «Оно возвратило меня не на одну минуту ко днем древним. Точно воскресли передо мною и старый и новый корпус, и летание по Крещатику, и сидение у Якова Лысого в Забалканском [надо понимать, трактире] 30 апреля не помню какого года, и вся другая красота поднебесная». Жилось «академикам» в самом деле не скучно (некоторые свидетельства тому можно обнаружить в биографических материалах отца Антонина, опубликованных архимандритом Киприаном (Керном)), но оба они уже тогда определили круг своих научных интересов и много работали.

Известно, что особенной любовью, даже страстью к церковному пению Разумовский отличался уже в семинарии, а потом и в Академии. Равным образом отец Антонин с молодости проникся любовью к христианскому Востоку, к византийским древностям, и тут у них могли быть общие мотивы. Кстати, отец Антонин тоже был очень музыкален, о чем могут свидетельствовать его многочисленные записки о своих путешествиях. Например, посетив Афон, он написал о пении в тамошних монастырях так, что это, кажется, лучший источник на русском языке по афонскому пению в XIX веке (хотя сам архимандрит утверждал в цитированном письме к Разумовскому, что в отношении церковного пения «стоит на абсолютном бельмесе»). И со всегда свойственным ему остроумием отец Антонин замечает по поводу гармонизаций древних роспевов, выполненных еще одним искателем истинного церковного пения, сотрудником Одоевского и Разумовского, пензенским помещиком Н.М. Потуловым: «Вы называете пение свое умилительным по причине его строгости, отсутствия бемоло-диезов, сиксты и септимы… очень может быть. Но нет ни малейшего сомнения, что с бемоло-диезами пение бывает несравненно умилительнее». Действительно, гармонизации Потулова, которые Разумовский и Одоевский выдвигали в качестве противовеса «европеизированному» пению Придворной капеллы, очень добросовестны в отношении сохранения роспева, но ничего творческого в них нет. В архиве Разумовского в РГБ сохранилось еще два письма отца Антонина, от 1867 и от 1879 годов: в них есть личные поручения, которые свидетельствуют о глубоком доверии к корреспонденту, а есть и соображения о том, как важно было бы записывать современной нотацией пение всех православных церквей, не только греческой, но и армянской, сирианской и коптской.

Второй важный момент касается службы Разумовского в Вифании. Есть краткое воспоминание о том, каким он был преподавателем, помещенное в том же сборнике к 100-летию семинарии:

«Профессор физико-математических наук Димитрий Васильевич Разумовский, изложив другие части своей науки, обратил особенное внимание на Пасхалию и объяснял ее так отчетливо, что возбудил в учениках большую охоту к занятиям сим предметом. Лекции по физике начал он словами Апостола о Боге: Невидимое Его, вечная сила Его и Божество, от создания мира чрез рассматривание творений видимы (Рим. 1, 20). Далее Димитрий Васильевич объяснял нам то, как должен священник для научения прихожан пользоваться разными явлениями видимой среды"[4]. Спустя много лет Разумовский и князь Одоевский будут писать друг другу «математические письма» (посвященные акустическим проблемам разных ладовых систем) и вместе ставить причудливые физические опыты.

Автор приведенных воспоминаний, профессор МДА Дмитрий Федорович Голубинский, был еще и родственником отца Димитрия Разумовского. Из воспоминаний графа Михаила Владимировича Толстого, который жил и учился некоторое время в Посаде, а потом стал медиком и духовным писателем, мы узнаем, на ком был женат отец Димитрий — на единственной дочери знаменитейшего профессора МДА Федора Голубинского, Марии Федоровне, сестре единственного же сына профессора — Дмитрия Голубинского. Свадьба состоялась в Посаде в 1847 году. Мария Федоровна, как выражается Толстой, «скончалась в молодых еще летах"[5]. У Разумовских был единственный сын — Михаил, впоследствии живший с отцом до его последних дней.

И вот третий важный пункт: Разумовскому досталась нелегкая доля священника-вдовца. Очевидно, что он много занимался своим сыном. Михаил Разумовский окончил в 1868 году Московскую Духовную семинарию и с 1872 года был псаломщиком в храме, где настоятельствовал отец. Из других документов выясняется, что Михаил помогал отцу в копировании текстов и нот и выполнял поручения по нотной корректуре в издательстве Юргенсона.

Заслуживает внимания семья, в которую своей женитьбой вошел отец Димитрий. Федор Голубинский — крупнейший ученый-философ своей эпохи. Причем Голубинский особенно был внимателен к древней восточной философии: «Эти трактаты были обработаны у него с особенной тщательностью; при изучении их оказывались в учении древних азиатских мудрецов такие проблески идей и нравственных понятий, на которых позднейшая философия основала свои выводы и нравоучения». Не одобряя увлечений западным мистицизмом, а тем более не симпатизируя спиритизму и прочему в этом роде, Голубинский занимался «учением о бесплотных духах и о состоянии души человеческой по разрешении от тела"[6]. Его сын Дмитрий Голубинский был видным специалистом по церковному календарю и Пасхалии. Таким образом, Разумовский попал в среду самой высокой, утонченной учености, в среду прекрасных, чистых людей и самоотверженных работников. Это наверняка тоже отразилось на его выборе жизненного пути и на том наследии, которое он оставил.

Далее о самом главном. При всей погруженности в проблемы церковного пения главным в жизни отца Димитрия было священническое служение. Воспоминаний об этом немного. Может быть, сначала стоит упомянуть о храме, где он прослужил столь необычайно долго, — храме святого Георгия на Всполье. Сразу надо с прискорбием заметить, что этого храма, как и рядом с ним располагавшихся домов Разумовского и членов причта, ныне не существует. На этом месте стоит знакомое многим здание — Государственный дом радиовещания и звукозаписи на Малой Никитской; тот переулок, на который левым торцом выходит это здание, назывался не Вспольным, как сейчас, а Георгиевским. Видимо, отец Димитрий подбирал причт по своему вкусу, ибо диакон его храма Иоанн Ильич Святославский в 1875 году выпустил очень насыщенный всякой исторической информацией и документами труд по истории храма святого Георгия на Всполье[7]. Сам диакон окончил Московскую Духовную семинарию и служил сначала в другом районе города — в храме святой Екатерины на Всполье (этот храм сохранился), где настоятелем был его отец, а к Разумовскому его переместил викарный епископ Леонид (Краснопевков), близкий сотрудник митрополита Филарета (Дроздова), наверняка хорошо знавший Разумовского. Диакон Святославский с 1874 года являлся, подобно Разумовскому, членом Общества любителей духовного просвещения.

Из его труда мы узнаем, что первое упоминание о деревянном храме относится к 1632 году, а о каменном храме с кладбищем вокруг — к 1651 году. Заново храм был отстроен в 1780-х годах усердием братьев Орловых, то есть четверых братьев знаменитого фаворита екатерининских времен графа Алексея Григорьевича Орлова-Чесменского, его самого и его единственной дочери — графини Анны. С этого времени храм получил два придела — во имя Иерусалимской иконы Божией Матери и во имя преподобного Сергия Радонежского. Как можно судить из текста Святославского, никаких особых древностей и ценностей в храме к середине XIX века не имелось, и приход его был относительно невелик. Территориально это половина Малой Никитской, часть Георгиевского и Гранатного переулков, конец Большой Никитской, некоторая часть Большой Садовой, а также Кудринской площади и левой стороны Поварской. Это действительно сравнительно небольшая местность, но очень богатая историческими воспоминаниями, и кое-что там уцелело до наших дней. К началу 1870-х годов в приходе было 36 дворянских дворов и еще 13 дворов состоятельных людей. В числе первых упоминаются князь Александр Алексеевич Щербатов, в течение многих лет московский городской голова, и гофмейстер барон Михаил Львович Боде-Колычев. Второй, известный археолог, историк и коллекционер, довольно долго был старостой прихода и многое сделал для храма.

При храме были церковные дома, где жили члены так называемого однокомплектного причта: священник, диакон, дьячок, пономарь. Была и колокольня. А вообще план этого храма диакон Святославский признает уникальным для Москвы; рассматривая чертеж, приведенный в его книге, можно заключить, что уникальность, возможно, заключалась в округлой (а не прямоугольной) форме приделов, расположенных симметрично по отношению к главному алтарю.

О служении отца Димитрия есть несколько строк в воспоминаниях известного музыкального деятеля Ю.К. Арнольда и Дмитрия Голубинского. Голубинский вспоминает, что директор Московской консерватории Николай Рубинштейн говаривал: «Нам все равно, сколько ни платить батюшке, потому что гонорар за свои профессорские занятия он оставит у нас же в пользу недостаточных учеников». Арнольд пишет: «Он был небольшого роста, худенький и болезненного вида… Жизнь он вел весьма строгую, можно сказать — истинно постническую, и во всякое время дня и ночи был готов отправляться к своим прихожанам, когда они нуждались в его присутствии для исправления ли треб или для совещания с ним о каких-либо духовных или материальных своих нуждах». Разумовский был, по выражению Арнольда, «христианский стоик» и «дорогой любимец всего его прихода"[8].

Случилось так, что именно как священник отец Димитрий принял участие в важных событиях в жизни выдающихся людей своего времени. Он, друг князя Одоевского, вероятно, принял и его предсмертную исповедь (во всяком случае, он был у князя в вечер перед его кончиной и долго беседовал с ним). Он венчал Петра Ильича Чайковского в храме святого Георгия на Всполье, и Чайковский гораздо позже с нежностью вспоминал, что один отец Димитрий в этот день сумел подействовать на него успокаивающе и ободряюще и совершил таинство со «свойственной ему художественной красивостью». Надо полагать, Чайковский и исповедовался Разумовскому перед свадьбой. Потом, спустя много лет, он обратился к отцу Димитрию за консультациями при сочинении своего Всенощного бдения[9]. Разумовский венчал брак Ивана Сергеевича Аксакова и Анны Федоровны Тютчевой в 1866 году. Аксаковы жили в тех местах, но не в приходе Разумовского. Очевидно, Иван Сергеевич неслучайно выбрал храм святого Георгия: он хорошо знал отца Димитрия. Позже, в 1875 году, он, например, пригласил Разумовского принять участие в отпевании их общего знакомого — историка М.П. Погодина (письма Аксакова к Разумовскому хранятся в фонде последнего в РГБ). Наконец, в книге диакона Святославского говорится, что в 1871 году благодетельницей храма стала сестра И.С. Аксакова Софья Сергеевна, которая приобрела дом с флигелем, принадлежавший Разумовскому, перестроила и достроила его так, что там получилось и просторное помещение для настоятеля, и создалась возможность сдачи части дома внаем — средства должны были идти на содержание церковных помещений и накапливаться для создания при храме приходской школы.

Можно еще вспомнить, что отец Димитрий был законоучителем во многих учебных заведениях, в том числе в Московской консерватории, где он вместе с Одоевским основал единственную в России кафедру истории русского церковного пения и, как сказано в некрологе, пользовался в Москве большой популярностью как проповедник.

На его отпевании 4 января 1889 года в храме святого Георгия собралось очень много народа, включая московского городского голову Н.А. Алексеева, директора Московской консерватории С.И. Танеева, руководителей Императорского Русского музыкального общества, профессоров, редакторов церковных изданий, студентов и прочих. Возглавил службу преосвященный епископ Можайский Александр (Светлаков) в сослужении шести священников и при пении Синодального хора.

* * *
Остановимся теперь на некоторых документах, связанных с профессиональной деятельностью отца Димитрия.

Очень интересная тема — издание в 1884 году Круга церковного знаменного пения под эгидой Общества любителей церковной письменности (ОЛДП), в котором принял самое активное участие отец Димитрий. Надо подчеркнуть, что это — первое русское крюковое издание, если, конечно, не считать примеров в книге самого Разумовского «Церковное пение в России» (1867−1869). Наборный крюковой шрифт для многотомного Круга с готовностью и радостью предоставил отец Димитрий, это была его собственность и его, вместе с князем Одоевским, изобретение.

Как удалось осуществить в 1880-е годы издание, которое было подготовлено выдающимся знатоком крюкового пения, старообрядческим уставщиком И.А. Фортовым и профинансировано очень известным старообрядческим предпринимателем Арсением Морозовым? Конечно, много значил авторитет ОЛДП, но чтобы старообрядческий по содержанию Круг прошел через духовную цензуру в эпоху, когда отношение к старообрядчеству вообще было достаточно жестким, нужны были особые аргументы, и отец Димитрий их нашел.

В РГБ хранится «Проект протокола заседания ОЛДП об издании нотной рукописи И.А. Фортова, составленный Разумовским»; дата — 1883 год, черновик[10]. В этом тексте принципиально важны следующие мысли: во-первых, Разумовский утверждает, что рукопись «новейшего письма» по содержанию «служит памятником почти двухсотлетней старины», представляя «последний тип безлинейных нот» эпохи царя Алексея Михайловича. Во-вторых, он утверждает полное соответствие текстов Круга текстам печатных иосифовских книг. В-третьих, он указывает на Бортнянского как на директора Придворной капеллы, первым предложившего подобный проект, и подчеркивает его государственное значение:

«Профессор церковного пения в Московской консерватории Д.В.Р. заявил при этом, что он рассматривал нотную рукопись г. Фортова, представленную Обществом членом его Геннадием Феодоровичем г. Карповым. Нотная рукопись составляет собою полный Сборник церковного пения. В ней находится Ирмологий, Октоих, Обиход, Праздники и Трезвон. Письмо всего Сборника новое, предпринято и исполнено Иваном Аверьяновичем Фортовым. Нотная рукопись нового, даже новейшего, письма, но по содержанию своему служит памятником почти двухсотлетней старины отечественного церковного пения. Церковные мелодии в Сборнике знаменного роспева изображены безлинейными нотами с красными пометами Шайдурова, ученика Новгородской школы XVI века, и тушевыми признаками второй Комиссии, учрежденной в последние годы жизни царя Алексея Михайловича. Таким образом, ноты в рукописи по самому почерку своему служат памятником и составляют последний тип безлинейных нот. Текст священных песнопений, помещенный в рукописи, заимствован из печатных церковных книг, печатанных при Патриархе Иосифе, что и отмечено на полях самой рукописи с точным указанием на самые страницы печатных изданий.

Печатание подобной рукописи весьма важно во всех смыслах, археологическом, художественном и церковном. Оно предпринималось самим церковным и гражданским правительством еще в XVII веке; оно занимало директора Придворной певческой капеллы Д.С. Бортнянского, который в своем «Проекте» (самый проект г. Бортнянского напечатан ОЛДП в протоколах к заседаниям его) объяснял все выгоды от подобного печатного издания. Там было сказано, что печатание безлинейных нотных книг знаменного церковного роспева, драгоценного сокровища для всех чтущих старый церковный обряд, служит вместе с тем для Православной Церкви твердым основанием утверждать, что ее нотнолинейные книги в точности воспроизводят тот старый знаменной роспев, который был известен прежним певцам-исполнителям церковного пения. Тщательное сличение нотных рукописей, принадлежащих разным векам Русской Церкви, без затруднения может найти весьма ясное сходство в почерке безлинейных нот знаменного роспева, а вместе и в самом мелодическом движении его.

Типографское художество печатания безлинейных нот знаменного роспева представляет ныне немало удобства, потому что имеются готовые пунсоны и матрицы, по которым нетрудно будет изготовить достаточное количество знаков, необходимых для печатания безлинейных нот. Принадлежащие мне пунсоны и матрицы приготовлены были для издания написанной мною книги под заглавием «Церковное пение в России». Общество может наглядно убедиться, что шрифт нот в печатной книге нисколько не разнится с шрифтом нот в нотном сборнике г. Фортова».

При всем том Разумовский прекрасно понимал, что крюковой текст, предложенный И.А. Фортовым, не во всем тождествен книгам XVII века. В одном из частных писем Разумовский говорит: «У старообрядцев сколько писцов, столько и образцов — ничего положительного и определенного. Фортов — один из их же певцов, он — певец знающий. Но пределы знания крайне обширны даже и в области церковного пения. Азбука Фортова, также неоспоримо, содержит в себе немало совершенно произвольных положений"[11]. То есть отец Димитрий, отчетливо понимая характер данного текста, все же счел нужной его публикацию, ибо печатное издание, говоря его же словами, «положит предел тому произволу певцов-писцов, который видим почти в каждой рукописи».

Разумовский заботился, конечно, не только о старообрядцах, но и о единстве и чистоте русского церковного пения вообще. Это было одной из главных идей протоиерея; недаром он много лет руководил сверкой текстов по старым рукописям при переиздании синодальных певческих книг на квадратной ноте. И отзыв Разумовского имел вес в Священном Синоде, потому что и Учебный комитет Синода, и всевластный обер-прокурор Синода К.П. Победоносцев лично нередко обращались к отцу Димитрию за рецензиями на те или иные рукописи и издания; эти письма и проекты рецензий в довольно большом количестве имеются в архиве Разумовского. Любопытная подробность: по предложению графа С.Д. Шереметева как председателя Общества любителей древней письменности Разумовский представлялся вместе с ним государю при поднесении издания знаменного Круга. Во время аудиенции отец Димитрий, желая продемонстрировать смысл крюков, начал петь. Граф оторопел, но Александру III такая непосредственность понравилась, и потом он вспоминал об этом случае с удовольствием.

Существует относительно небольшая переписка С.Д. Шереметева как главы Общества любителей с Разумовским (хранится в РГБ), относящаяся к периоду после издания Круга; ее темы — публикация сочинений покойного друга Разумовского Н.М. Потулова и создание истории Придворной капеллы, начальником которой был в то время граф. Разумовский отвечает согласием, и действительно, в его архиве подобрано очень много документов на эту тему. Однако историю Капеллы, подобную созданным им и опубликованным при его жизни историям Государственных и Патриарших певчих дьяков, Разумовский не успел написать. Вероятно, нам следовало бы пересмотреть и, возможно, опубликовать материалы отца Димитрия по Придворной капелле.

Среди отзывов Разумовского, написанных по поручению Священного Синода, — очень подробный и пространный отзыв на подготовленное С.В. Смоленским комментированное издание знаменной «Азбуки старца Александра Мезенца» XVII века (работа выдвигалась на соискание Макариевской премии). И здесь, понимая, что Учебному комитету может оказаться недоступным значение подобного весьма специального труда, Разумовский аргументирует очень дипломатично:

«Печатание церковно-певческого памятника «Азбука Мезенца», существовавшей и распространявшейся в одних рукописях более 200 лет, само по себе составляет археологическую заслугу, потому что делает памятник общедоступным и более удобным для приобретения и изучения его. Важность издания «Азбуки» увеличивается еще тем, что она сличена с другими рукописями, исправленными им, и в этом виде представляется памятником осмотренным и даже дополненным.

Особенное значение изданию памятника придают объяснения и примечания к нему самого исследователя. Эти обширные и точные работы в области церковно-певческого искусства, их осмотрительность и осторожность восполнят краткие указания подлинника, нисколько не нарушая его сущности и вместе с тем открывая новый обильный источник для дальнейших весьма возможных исследований.

Труд г. Смоленского имеет не только археологическое значение, но, по характеру подлинника, и педагогическое. «Азбука Мезенца» целых 200 лет служила надежным руководством, или, по крайней мере, одним из верных и старых пособий к чтению безлинейных нот знаменного роспева. Тем же руководством она может служить и ныне для духовно-учебных заведений, где занимаются разбором безлинейно-нотных рукописей. В замечаниях г. Смоленского находится несколько правил, относящихся к употреблению безлинейных нот и их ритмическому значению. Там указано, что каждая полунота на слог с ударением всегда изображается крюком, что две черные ноты в восходящем порядке с текстовым слогом всегда изображаются горубчиком, а без текстового слога — переводкою, особенно при сочетании двух певческих строк. Эти замечания до того верны и общи, что достойны признаваться законом при безлинейном нотописании.

Не менее того, замечания г. Смоленского могут с немалою пользою послужить при современном печатании нотных книг в Синодальной типографии. В замечаниях прямо указано или на сходство нотолинейного ирмолога с безлинейным, или на разность их. Разность печатного нотного ирмолога с его безлинейным оригиналом объясняется нарушением или общих ступеней гласа, или просто древнего предания в пении. Но от чего бы они ни происходили, во всяком случае они, усмотренные и объявленные, служат предостережением к особенному наблюдению над такими моментами при новом печатании нотнолинейных книг богослужебного пения.

Вообще, первое издание церковно-певческого памятника, важное само по себе для истории церковно-певческого искусства, а равно обширное исследование г. Смоленского, требовавшее немало времени и труда, вполне заслуживают того, чтобы Духовно-Учебное управление при Святейшем Синоде исходатайствовало издателю премию как награду за предпринятый труд, как пособие на издание памятника, еще в первый раз являющегося в обработанном виде и заслуживающего его по своим внутренним, чисто музыкальным, и внешним, чисто типографским, достоинствам"[12].

Во-первых, отец Димитрий утверждает, что «Азбука Мезенца» сохраняет свое педагогическое значение и даже может служить руководством для духовно-учебных заведений, особенно с комментариями Смоленского. Во-вторых, он подчеркивает, что эти комментарии принесут большую пользу при новом издании синодальных певческих книг на квадратной ноте, указывая на верные варианты текстов. Наконец, он предлагает дать Смоленскому Макариевскую премию не только как награду за труд, но и как пособие на издание памятника. В результате этой очень умной аргументации Смоленский важную для него премию получил, что открыло для него путь в Москву, где он, по завещанию отца Димитрия, стал его преемником на консерваторской кафедре истории церковного пения и директором Синодального училища церковного пения и Синодального хора. Впоследствии Степан Васильевич Смоленский, крупнейший русский церковно-музыкальный деятель следующего поколения, выдающийся исследователь и педагог, всегда глубоко чтил память Разумовского и называл его «великим ученым».

Очень интересный эпистолярный памятник — переписка Смоленского и Разумовского, которая продолжалась около 12 лет, с 1876 года вплоть до кончины отца Димитрия (сохранилась не полностью, но все же в достаточно представительном виде). Финал переписки — посылка Смоленским отцу Димитрию из Казани отпечатанной «Азбуки Мезенца» в июле 1888 года, то есть за полгода до кончины отца Димитрия, который очень изящно, витиевато и вместе с тем сердечно поздравляет младшего коллегу:

«Слава Богу, подавшему и поддержавшему силы к труду необыкновенному, хотя и необычайному. Честь и хвала Вам, трудившемуся и не затруднившемуся принять на себя и совершить поистине подвиг ученый и учебный"[13].

А начинается переписка осенью 1876 года с письма Смоленского, тогда молодого преподавателя казанской Учительской инородческой семинарии, которому дали задание описывать певчие рукописи Соловецкой библиотеки, поступившей в Казанскую Духовную Академию, и который не знает пока, как за это взяться:

«Глубокоуважаемый профессор, о<тец> Дмитрий Васильевич!

По Вашему благословению, данному мне в Москве, я приступил к изучению древнего русского церковного пения и для того пользуюсь теперь рукописями Соловецкой библиотеки. Трудно мне, неопытному, мало знающему, вести это дело без совета! На днях я встал в тупик перед некоторыми знаменами, найденными мною в двух рукописях.

Представляю Вам снимки их и усердно прошу Вашего наставления! Да не смутится сердце Ваше всею, может быть, пустотою моей просьбы, происходящей от грубого незнания! Полагаю, лучше будет наставить малознающего и указать ему».

Благословение было дано весной 1876 года, когда Смоленский посетил Москву и познакомился с отцом Димитрием (эта встреча описана в «Воспоминаниях» Смоленского). Отец Димитрий в своих письмах действительно и наставляет, и указывает, и советует, а главное, поддерживает и успокаивает очень стремительного в ту пору (да и позже) Степана Васильевича. Когда нужно, Разумовский пишет очень длинные письма с разъяснениями того или иного явления из области крюкового письма, дает разные библиографические справки, указывает необходимые рукописные источники и даже посылает ценнейшие рукописи из собственной коллекции в Казань — надолго, на год и более. Кроме писем, Смоленский еще встречался с Разумовским в Москве, подробно обсуждая все этапы своей работы, а также посылал ему из Казани корректурные листы «Азбуки Мезенца» и «снимки» — иллюстрации для Описания соловецких рукописей. Без поддержки отца Димитрия Смоленский наверняка не смог бы выполнить такие работы.

Затем, именно Разумовскому, по сути, принадлежит идея первой изданной большой работы Смоленского — «Курса хорового церковного пения в цифровой нотации». В письме от 1 января 1882 года по поводу рецензии Смоленского на учебник сольфеджио К.К. Альбрехта отец Димитрий мудро рассуждает:

«Все дело сводится к тому, что нет никакого учебного руководства, которые могло бы быть пригодно для всех школ. Каждая школа, естественно, хочет иметь свои учебники — пространные или краткие, смотря по способностям и развитию воспитанников известного курса.

Весьма было бы полезно, если бы Вы, с честию занимающий должность преподавателя и знакомый с характером и способностями своих воспитанников, составили для них приличный учебник по пению, по цифирной ли методе или прямо на круглых нотах. Вы принесли бы этим несомненную пользу и своим воспитанникам, которые, может быть, займут также должность преподавателей пения, которые на первый раз найдут в готовом учебнике приличную опору для своего педагогического действия».

Курс Смоленского был издан в Казани в 1885 году и впоследствии пользовался необычайной популярностью, выдержав шесть усовершенствованных переизданий. Достойно внимания, что отец Димитрий не говорит молодому ученому: читайте мои труды, там все написано. Он говорит: создавайте свое новое. Так было всегда: например, не соглашаясь с рядом идей Ю.К. Арнольда относительно ладовой системы русского церковного пения, Разумовский тем не менее поддержал его труд и предложил собственные средства для издания книги.

* * *
Конец смыкается с началом. А начало, если не трудам отца Димитрия по церковному пению, то публикации этих трудов, положила его встреча в Москве в начале 1860-х годов с князем Владимиром Одоевским: их дружба, их совместные разыскания в области истории русского церковного пения, поездки в разные монастыри и храмы, библиотеки и архивы, связи с московскими коллекционерами и букинистами, исполнение древних напевов (в обработке Н.М. Потулова) в храме святого Георгия, а потом, с разрешения митрополита Филарета, и в Успенском соборе Кремля, основание Общества древнерусского искусства, подготовка к первому русскому Археологическому съезду и многое другое.

Владимир Федорович Одоевский, уже неоднократно упомянутый в этой статье, хорошо известен как писатель, публицист, музыкальный и литературный критик, общественный деятель, наконец, как друг Пушкина и Глинки. Менее известно сделанное им на поприще духовной музыки. Между тем в последние годы жизни князя, когда он вернулся на жительство из Петербурга в родную ему Москву, эта тема стала для Одоевского едва ли не главной. В многочисленных текстах Одоевского (некоторые из них впервые опубликованы в названном выше сборнике «Князь Одоевский») можно найти немало ответов на вопрос, почему так важно возрождение древних напевов. Как пишет он министру народного просвещения, следует — вопреки всем препятствиям — «провести у нас разумное музыкальное образование народа и не мудрствуя лукаво доставить ему высоконравственное наслаждение петь в церкви и дома наши церковные молитвы как следует и как ему сподручнее». В частности, Одоевский отвечает и на вопрос, почему столь велико дело введения согласного с древними традициями церковного пения в учебные программы вновь создаваемых народных школ. Суть тут не в так называемом эстетическом образовании народа, а в его образовании духовно-нравственном: то, что в слухе народа, считал Одоевский, то и в его жизни, в его делах. Встреча Одоевского с Разумовским положила начало целому ряду их совместных действий в данном направлении, и после кончины князя отец Димитрий продолжал осуществлять программу, которую они вместе наметили в середине 1860-х: собирание, изучение и издание памятников (потому так особенно дорога была Разумовскому работа Смоленского над изданием «Азбуки Мезенца»); сверка с древними рукописями и «очистка» текстов синодальных изданий на квадратной ноте и издание певчих книг на крюках; подготовка учебников по церковному пению разных уровней; наконец, прояснение греко-русских певческих связей.

С другой стороны, отец Димитрий Разумовский может быть поставлен в ряд крупнейших русских ученых разных специальностей, которые носили духовный сан или вышли из семей духовного звания. В их трудах, столь разнообразных и ценных, можно уловить общие черты. Эту общность замечательно выразил выдающийся педагог-просветитель и тоже выходец из духовного звания — Н.И. Ильминский, указав, что у таких ученых «светские знания… так сказать, облиты господствующим церковно-религиозным и нравственно-воспитательным колоритом: так от лучей восходящего или нисходящего солнца всякая болотина и всякая кочка горит огнем и блещет бриллиантами"[14].

Марина Рахманова, доктор искусствоведения
Журнал «Православие и современность» № 10 (26)

[1] Сборник, изданный по случаю столетия Вифанской духовной семинарии. Свто-Троицкая Сергиева Лавра. 1900. С. 36.

[2] Там же. С. 45.

[3] См.: Князь Владимир Одоевский. Дневник. Переписка. Материалы. М., 2005. С. 458−464.

[4] Сборник, изданный по случаю столетия Вифанской духовной семинарии. С. 90.

[5] Толстой М.В., граф. Хранилище моей памяти. М., 1995. С. 127.

[6] Там же. С. 123.

[7] См.: Святославский И.И., диакон. Летопись Георгиевской церкви. М., 1875.

[8] Русская духовная музыка в документах и материалах. Т. III. М., 2002. С. 110−112.

[9] См.: Чайковский П.И. Полн. собр. соч. Т. 63. М., 1990. Вступительная статья и Приложение 4.

[10] РГБ, ф. 380, карт. 5, № 12.

[11] Письмо к С.В. Смоленскому от 21 августа 1884 // Русская духовная музыка в документах и материалах. Т. VI. Кн. 1. С…. (в печати).

[12] РГБ, ф. 380, карт. 5, № 18.

[13] Переписка Д.В. Разумовского и С.В. Смоленского будет опубликована во второй книге VI тома серии «Русская духовная музыка в документах и материалах». Места хранения: ОПИ ГИМ, ф. 379, № 4 и РГБ, ф. 380, № 4.

[14] Ильминский Н.И. Письма к К.П. Победоносцеву. Казань, 1895. С. 169−170.

http://www.eparhia-saratov.ru/index.php?option=com_content&task=view&id=6710&Itemid=5