Исповедь счастливого человека

Пути, ведущие человека к Богу, неисповедимы, это тайна Божия, тайна Его Любви ко всем Своим блудным сынам. И нередко, прежде чем прийти в Церковь, человеку нужны долгие годы, внутренняя борьба или тяжелые испытания. Но у Господа ничего не бывает случайно, и если человек в трудные минуты найдет в себе силы и мужество увидеть в них посещение Божие, Его зов и греховность своей жизни — она изменит свое русло с «от Бога» на «к Богу», обретет полноту бытия, а в душе откроется мир, до этих пор совершенно неизвестный, полный с-часть-я с Богом.
Об одном таком пути примирения с Богом нам рассказал севастополец Андрей.

- Первый раз в жизни я увидел крест у соседки. С тех пор меня очень заинтересовало, что это такое? Мама у меня верующая, по вечерам тайно молилась… Она мне рассказала, что это Боженька, Которого на нем распяли. Но для меня это осталось непонятным. Потом, когда мне уже было лет 16, я увидел Крест у одного своего знакомого. Я спросил его: «А я могу носить Крест?». Он говорит: «Нет, надо сначала покреститься». И я покрестился. Я тогда еще не знал, Кто такой Иисус Христос, но Крещение на меня произвело очень огромное впечатление. Появилось чувство того, что ты не один, что ты получил что-то такое, чего нет ни у кого, что ты стал каким-то особенным человеком.

Мой отец был летчиком, я тоже мечтал им быть и поэтому занимался в авиаклубе. Вел жизнь панка-неформала, играл на гитаре, пел рок-андеграунд… Но после крещения во мне произошел переворот. Я стал резче на слух воспринимать мат. Когда я курил, вроде бы делал то, что все время делал, но теперь меня стала точить мысль: «Зачем ты это делаешь? Может быть, это неправильно?». То есть тебя все время что-то такое посещает, начал о многом задумываться… И в нашей неформальной тусовке я стал даже бороться против матерщины, пошлых анекдотов. Казалось бы, панк-неформал… Меня не понимали, но терпели.

Сам же я стал бороться против курения, потом с матом, с пошлостями — мне это было интересно! Когда ты видишь эти маленькие победы, чувствуешь, что поднимаешься, летишь куда-то вверх, и хорошо становится на душе. И сны другие, и утро по-другому ты встречаешь, и ложишься спать по-другому, интересней стало как-то жить!

Но потом мой брат познакомил меня с одной девушкой, которая была в секте Рерихов. И через нее я познакомился с Рерихами, книгами Блаватской… Она мне говорила, что Иисус Христос — это хорошо, но Церковь — это плохо, что там все неправильно…

Но сомнения у меня все равно были. Однажды эта девушка повела меня на фильм «Иисус из Назарета». Он произвел на меня такое впечатление, что в конце фильма я уже рыдал, и когда мы вышли, я говорю: «Вот видишь, Иисус Христос, Крест…», но она мне стала возражать: да, все это было, но Церковь — это не то…
Я стал сомневаться: все-таки что-то не так, где же отдушина?

С такими настроениями я пошел в армию. Отслужив положенное время, вернулся в авиаклуб. Однажды мой брат дал мне интересные брошюры, на которые он наткнулся, когда чинил дымоход во Владимирском соборе. Я взял одну из них. Не помню точно названия, что-то о лукавых грехах. Я был поражен: во всех словах я видел себя. Это я здесь, это я там — мамочка родная! И у меня сразу появилось желание вернуться в Церковь, я понял, что я делал что-то не так! Тогда же узнал, что есть такая молитва Кресту «Да воскреснет Бог…», и решил ее выучить. Как-то вечером я ее заучил, утром повторил — как от зубов отскакивает, она прямо влилась в мою душу! «Отче наш» выучил, очень полюбил молитву на умножение любви, и все время их читал.

Вскоре после этого мы собрались ехать на соревнования по высшему пилотажу в Джанкой, куда должны были прибыть 11 сентября, в день Усечения главы Иоанна Предтечи. Я узнал, что это день строгого поста, значит, в этот день ничего не едим, не пьем. И решил перед отъездом зайти во Владимирский собор, поставить свечку. Когда я пришел, бабушки в храме читали акафист Иоанну Крестителю. Я стал слушать, и у меня просто рай на душе, слезы потекли… Половину слов из того, что они читали, я, конечно, не понимал, а слезы сами текли. Они на колени встали, а тоже с ними встал, плачу, молюсь…
И в этот же день я уехал на аэродром.

Шли соревнования по высшему пилотажу. Для этого на земле обозначался квадрат со стороной 1 км, и летчики должны были исполнять в воздухе определенные фигуры, ориентируясь на границы этого квадрата, за которые нельзя было вылетать. Жюри сидело вдалеке от аэродрома, чтобы хорошо видеть все действия самолета. У летчиков связь по рации только с жюри, чтобы тренеры с земли не подсказывали. Пока один самолет был в воздухе, другой готовился. И вот летчик уже сидел в кабине, ожидая знака на взлет, уже надел шлем, пристегнулся, парашют пристегнул. А так как самолет долго стоял, есть в авиамеханике такой момент, что в нижних цилиндрах скапливается масло, и нужно провернуть винт, чтобы легче был запуск. Я подошел к летчику спросить, надо ли провернуть винт, но он дал какой-то нечеткий ответ, который я понял как согласие.

Я никогда к винту близко не подходил, отец — летчик, то есть это уже в генах! Начал его на расстоянии проворачивать, а он встал колом и не идет. Ну что ты будешь делать! И я к нему подхожу, наваливаюсь на него всем весом и… он от меня улетает. Слышу, как заревел двигатель… Ну и пошел по запчастям разбираться — руку оторвало, нога лопнула, сам полетел! Упал на грудь, вижу — кисти руки нет, и первая мысль: «Да-а, съездил на соревнования!».

Еле голову поднял, вижу: там рука лежит, там нога, и вдруг все застелило чернотой. И такой холод оцепил, будто 40-градусный мороз. Ничего не вижу, но чувствую, что где-то нахожусь, и чувство такое, будто тебя взяли за шкирку и сейчас вынут из тебя же. И в теле, и не в теле. И такое отчаяние! И тут полетели разные мысли, картины жизни, прямо кадрами… Я их не пытался себе задавать, в таком состоянии ты разве будешь задавать себе вопросы о жизни? Зачем? Они просто летят автоматически, как компьютерная программа — тут гитара, тут девушка, армия… И все какое-то пустое, ничего нет. Как будто тебе задают вопрос: «Что это такое?», а ты не знаешь, что ответить, что с этим делать. Вот тебе показывают твою жизнь — ну и что с ней делать, то есть ничего в ней нет! Смерть… И мысль: «Ну что ты можешь дать?», а я не знаю, и только говорю: «Прости меня, Господи, грешного…». А когда я перед отъездом побывал в храме, уже точно утвердился в мысли, что на исповедь пойду обязательно, приеду с соревнований — и прямым путем! Может быть, еще тогда Господь принял покаяние, ведь и до этого книжки читал, каялся, плакал.

Тут у меня мелькнула четкая мысль: «Так, голова целая, позвоночник целый, молись Кресту!». И только я произношу первые слова: «Да воскреснет Бог и расточатся врази Его…» — и… бух в тело! И сразу такое солнце, свет, такая радость! Слышу, летчик этот уже выскочил, кричит — ему уже было намного хуже, чем мне. А у меня радость такая, тут еще медсестра подбежала, наркотик вколола, и я вообще «улетел».

А в этот момент, как мне потом рассказали, пока первый летчик был в воздухе, а на земле все это со мной происходило, судьи увидели в небе Крест, как бы эфирный. А, как я уже говорил, авиаторы люди суеверные. И сразу подумали, что, может быть, сейчас что-то с летчиком случится, и когда он пошел на посадку, с облегчением вздохнули, а тут по рации передают, что со мной такое случилось.

В больницу меня еле довезли, врачи давали мне 15 минут жизни всего… Сердце останавливалось, билось все медленнее и с перерывами. А я еще терплю боль, не ору, и тут опять мысль: «Поори, легче будет». Я начал стонать, кричать и сердце сразу затрепыхалось, забилось сильнее, стало легче. В больницу когда привезли, я сразу сказал: «Крест не трогать». Дали наркоз, и я как с молитвой ушел в наркоз. У меня такое состояние было под наркозом, что я в светлой-светлой комнате, ни потолков, ничего нет, так хорошо, свет такой приятный, и я все читаю молитву: «Да воскреснет Бог и расточатся врази Его…», — как реченька журчала. Потом через молитву, как по телефону, стали прорываться голоса: «Андрей, Андрей, как ты там?..». Слышу, медсестра говорит: «Да он молится, похоже». Спрашивают: «Как ты?», а я отвечаю: «Мне так хорошо!». Они долго там смеялись!

Потом, когда я уже был в Севастополе в балаклавской больнице, бесы нападали, чтобы роптал на Бога, что безрукий остался: «Зачем тебе на исповедь идти?». Нога у меня тоже почти отрублена была. Я отмахивался: «Не приставайте ко мне, бесы». Вообще руку в таком состоянии, как у меня было, отрезают, но врачи, видя, что я молодой, решили оставить так, посмотреть, что дальше будет. Так как сустав был полностью уничтожен, его пришлось удалить, и рука теперь во все стороны поворачивается. Мне врач как сказал об этом, у меня опять пошла волна нападения: «Вот, смотри, зачем тебя Бог таким оставил?!». И тут я думаю: «Ну, раз кто-то мне это говорит, значит, должна быть какая-то другая мысль в противопоставление. Значит, так надо было, значит, Бог решил, что так надо, отвяжитесь от меня», — и все успокоилось.

И в самом лечении чувствовал, как Господь руководил и Пресвятая Богородица, попадал к верующим врачам, все операции у меня выпадали на Богородичные праздники. То есть Господь Сам и лечил.

И когда я уже смог ходить, на костылях пришел в храм Всех святых, где я крестился, принес свою первую исповедь.

Я явственно ощущал помощь святых. Ведь пока лежал в больнице, перечитал «Невидимую брань» преп. Никодима Святогорца, «Что такое духовная жизнь и как на нее настроиться?» свт. Феофана Затворника по два-три раза. И что касается невидимого мира, брани — все это у них есть. Если Евангелие — это Свет, Книга Жизни, то Святые отцы — это как инструкция по технике безопасности. Я перечитывал по нескольку раз главы, их советы мне очень помогали.

Потом стал ходить в храм апостолов Петра и Павла, и однажды батюшка предложил мне помогать ему в алтаре. Я засомневался: куда мне с такими травмами? А батюшка говорит: «Ничего, Господь все управит, помогай». И я стал потихоньку помогать подсвечники натирать. Раньше играл на гитаре, а Господь дал колокол.

Стал думать, как жить: жениться или в монастырь идти? Но рассудил, что я смогу делать в монастыре? Молиться все могут, а там надо восстанавливать храмы. Посоветовался с батюшкой и решил оставаться в миру. А потом и женился, сейчас уже у меня три дочки. И так Господь все управил, что и любимая работа есть (православная братия помогла), все есть. И сейчас я могу сказать, что я абсолютно счастлив, Господь столько радости дал. Самое главное, что через этот случай произошло мое примирение с Богом, значит, нужно было вернуться именно таким способом. Ведь голова у меня уже была забита всякими опилками — Рерихами и прочим. А тут тебе такой всплеск, такая динамика, такой взрыв! И этот год, который я провел в кровати, видимо, мне был нужен — подумать, помолиться. Господь как бы уложил в кровать: «Пообщайся со Мной, побеседуй».

- Андрей, сейчас много людей ищут острых ощущений в разных экстремальных видах спорта, рискуя своей жизнью. Что бы ты им пожелал?

- Такие люди ищут адреналин, бурю, всплеск, тогда как помощь бабушкам, дедушкам, труд не приносят в душу такую бурю ощущений. Но в том, чтобы чувствовать мир с Богом, помогать людям, трудиться, тоже есть радость, но она другая. Чтобы понять эту радость, надо поменять полностью фазу в голове. То радость телесная, а эта радость духовная, это радость настоящей свободы. «Иго Мое благо, и бремя Мое легко есть». Все ищут свободу, но не там. И когда ты увидишь разницу, то уже не будешь нуждаться во всем этом экстриме. Как сказано: «Я явлюсь не в буре, не в громе, не в землетрясении, а в тихом дуновении ветра». Поэтому я желаю, чтобы они прикоснулись к благодати Божией, чтобы не боялись и шли в храм. Здесь настоящая жизнь.
Беседовал Павел Буцай,
газета «Русичи», Севастополь