 |
| Русская линия | Юрий Погода | 21.01.2009 |
С заметным усилием преодолев знаменитые леса и болота нынешней территории Беларуси, шведский таран уперся в русские заслоны близ Шамово-Старишей-Раевки, силою отжат к югу, в направлении Доброго, и там, получив изрядный пинок от Русской армии, вынуждено направил своё движение в направлении Малороссии. С запада как бы контролировала это перемещение конница Меншикова, пустившаяся в свой беспрецедентный рейд от знаменитой деревни Лесной (сражение под которой получило в веках проименование «Матери Полтавской победы»), и далее по маршруту Чечерск-Гомель- Березна-Сосница-Макошино (из-под последнего и был произведён удар по изменничьему гнезду, Батурину, когда явственно обозначилось предательство Мазепы). С востока «коридор» движения шведов (чтоб не слишком расширялся) обеспечивали главные силы Русской армии под командованием генерал-фельдмаршала Шереметева. Главным было — не допустить поворота скандинавов в сторону Великороссии.
Трижды шведы попытались силой «отворить ворота» в Россию: вот здесь, на начальном этапе вторжения, в середине сентября — и их остановили всего в 70 километрах от Смоленска; затем в Северской земле, полтора месяца спустя; и наконец под Харьковом, на исходе зимы уже следующего, 1709 года — и каждый раз они потерпели неудачу за неудачей.
Удача, впрочем, уже давно и бесповоротно отвернулась от короля шведов, готов и вандалов (официальный титул короля Карла XII). В последний раз даже не она сама, а лишь везение и стечение обстоятельств спасли его от разгрома под Головчином 3(14) июля 1708 года. Отъевшуюся и опившуюся на грабленых харчах в Польше и Саксонии шведскую армию белорусские партизаны заставили попробовать полизать с шила патоки. В Европе суточный рацион каролинца составлял 850 граммов мяса, столько же хлеба, полкило каши или гороха, к ним 200 граммов масла или сала и 2,5 литра питья — вина и пива. Здесь же, в Беларуси, в принципе непритязательные шведы были рады, если им удавалось получить вдоволь хлеба, пытками вынудив крестьян открыть потаённые ямы для хранения зерна. К ним всё чаще стали наведываться три «доктора», о которых всё громче начала говорить армия, и которые отныне получили постоянное место в её рядах: доктор Чеснок, доктор Водка и доктор Смерть. Король, впрочем, бодрился и уповал на возможность вновь отъесться на плодах жирных малороссийских чернозёмов, наконец-то обратив внимание на призывы вассального по отношению к посаженному ним на польский трон Станиславу Лещинскому, подпёртому от шатания шведскими штыками — какого-то непонятного гетмана каких-то маловразумительных казаков с чудным именем Мазепы. Если он выставит, как обещал Лещинскому, 50 тысяч своего, пусть и низкого качества, войска, да призовёт будто бы всегда готовых в чаянии ясыря, на разбой ордынцев, да присоединит ко всему этому ещё и запорожскую вольницу — это будет действительно реальный шанс разбить армию царя Петра, расчленить Россию на удельные княжества и поставить своих марионеток во главу их.
Мазепа отреагировал на сообщение о движение шведской армии в направлении Малороссии, как известно, весьма эмоционально: «чёрт несёт его сюда!», — вскричал он, ибо совершенно иначе видел течение событий. Всё должно было пройти как бы мимо: он, как в акте приёма-сдачи, со своей стороны должен был передать просторы Малой Руси под шведское управление, а сам со своими несметными богатствами благополучно отбыть подальше от этих обрыдлых и всегда враждебных к нему мест в обещанные ему Витебское и Полоцкое воеводства, отныне получавшие статус наследственных владений — вроде герцогства Курляндского. Так нет же, получи вместо этого в чужом пиру похмелье…
Мазепа «подобно вихрю» сорвался навстречу королю шведов, ибо «шапка на нём» тлела давно, а донесения Войнаровского и канцеляриста Болбота о том, что его хотят арестовать (спланированная окружением мятежного гетмана ложь), лишь ускорили естественный ход событий).
Бегство Мазепы из Батурина навстречу шведам произошло 24 октября, а его открытый переход на сторону оккупантов — 27-го. Надо полагать, король Карл XII был немало озадачен, вместо стройных рядов многотысячной армии увидев перед собой разношерстную толпу численностью по разным источникам от 500 до 2 000 человек, одетую «сверху» и «снизу» более-менее одинаково (шапки со шлыками и сапоги), но «посредине» — во что в голову взбрело; с «обозом», аж никак не напоминающим армейский. Вот как выглядел его собственный обоз: «пронумерованные, крытые парусиной повозки с надписями по бортам: кухонный, пивной, кассовый, аптечный, почтовый, багажный, палаточный, артиллерийский, мельничный (с жерновами, приводимыми в движение от колёсных осей), кузнечный, фуражный, конюшенный, оружейный и т. п.». Здесь же стояли обычные телеги, причём, как оказалось, нагруженные не порохом, артиллерией, зимним обмундированием (о чём забыл своевременно побеспокоиться фельдмаршал Реншёльд и что совершенно упустил из виду Гилленкрок, квартирмействер), или хотя бы достаточным количеством продовольствия, — а скорее угощением и, в основной массе своей, личным барахлом Мазепы. Достаточно тупое осмысление этой ситуации с учётом вновь открывшихся обстоятельств привело к нелепому недельному стоянию всего в сутках-двух перехода к Батурину. Вот это время и использовал царь Пётр I для того, чтобы упредить противника и захватить базу его снабжения — Батурин, откуда было вывезено по разным данным от 60 до 300 стволов артиллерии, значительные запасы пороха и продовольствия и других материалов для ведения войны, а также архив мятежного гетмана. Подобная планомерная работа, причём провёдённая что называется на виду у мощной шведской армии, очень плохо согласуется с инкриминируемым Меншикову, ни до ни после не замеченным в пристрастии к изуверствах, разбоем — вот почему очень трудно убедить непредвзятых историков в том, что подобное вообще имело место быть. Разрушение опорной базы противника — да, но жестокая и «показательная» расправа — нет. Ибо в том не было вообще никакой нужды.
* * *
Первым на пути шведской армии вторжения было местечко Мглин. Его попробовал атаковать кавалерийский отряд майора Коскуля. Попытка получить продовольствие и фураж добром оказалась безрезультатной — жители наотрез отказались выполнять распоряжение посланца Карла XII. Осмотрев укрепления местечка, и найдя их «слабыми», шведский вояка всеми наличными силами «немедленно атаковал город, но был отбит». Вопреки утверждению шведского историка Артура Густава Хендрика Стиле, объяснявшего причины мглинского поражения тем, что там-де находилось «значительное количество вооруженных сиверских крестьян», да ещё 300 русских солдат, на самом деле городишко защищали лишь «сотник Мглинский и с ним казаки сто человек того города и мужики из деревень» (свидетельство очевидца, адъютанта Петра I, лейтенанта гвардии Фёдора Бартенева). Конечно, до конца устоять лучшей армии Европы городок не смог, и «шведы /его/ огнем пожгли и совсем разорили, которое место от Стародуба за двенадцать миль обретается».
Вторым по счёту населенным пунктом Малороссии, вставшим на пути шведского нашествия, был древний полковой город Малороссии Стародуб.
По нему тоже прошёлся каток шведского грабительства: «…в полку Стародубовском много деревень волохи (то есть польские добровольцы на шведской службе) огнем и мечем разорили». Упомянутый Фёдор Бартенев доносил Меншикову обстановку тех дней: «…а черкасы (т.е малороссы) собираютца по городкам и в леса, вывозят жены и дети, и хлеб по ямам хоронят, а я им сказал: что идут наши полки и они оному зело рады и ожидают». До измены Мазепы от этих событий оставался ещё целый месяц.
Народ, «приведённый в смятение шведскими зверствами» из «Прилук, Лубен, Лохвиц» и других городов начал направлять свое надёже — православному Государю челобитные с изъявлением верности и стойкости. «А особливо еретиков шведов и поляков за веру православную за святые церкви и монастыри противоборствовать повиниссимо, — писали в своём обращении жители Новгород-Северского. — А вору и изменнику бывшему гетману Мазепе отнюдь не пристанем и ни в чем его слушать не будем и на том всем святый крест целуем». «Жители Прилук и всей сотни прилукской наше нижайше отдавши поклонение, чрез сию нашу недостойную челобитную верность и неотменную зичливость осведчаем, иже яко мы прежде в сердцу нашом жаднои и наименшои никогда не помышляли против пресветлого престола монаршого змены и противниками бытии, так и теперь и в потомнии часы маем верне и ни в чом не противне со всяким усердием служить и в повеление в. в-ства должнисмо творити. Тилько зась найпокорней ваше царское пресветлое в-во просим: не отрини нас убогих от своей царской благодати и не предай нас в вечную работу и пленение на нас и на веру нашу православную наступаючим и паки о том смиренно просим». Отовсюду (и отнюдь не только из тех мест, где стояли русские гарнизоны), поступали сообщения о принесении новой присяги русскому царю — часто вопреки уговорам и угрозам со стороны эмиссаров Мазепы и Карла XII. Такую присягу принесли, в частности, жители Котельвы, за что получили впоследствии жалованную грамоту, а жители Лубён так доносили о том: «Мы граждане Лубенце, яко духовного тако и мирского чину не токмо нас наказной старшины и всех жителей наших обретаючихся за премощную милость челом бьем, обовязуючися в единомыслии яко и преже, верными к вашему царскому присветлому в-ству поддаными бути».
Большинство из упомянутых обращений пришло к царю Петру ранее памятной даты 6 ноября, когда в Глухове состоялись выборы нового гетмана, исторжение из лона Церкви и лишения орденского кавалерства прежнего. Таким образом, Пётр I действовал не по своему произволу (на что, как самодержец, имел несомненное право), а, по-современному выражаясь, на основе результатов своеобразного всенародного референдума, уже решившего мiром судьбу Мазепы. Царь писал 7 ноября так: «Объявляем вам, что после переметчика вора Мазепы вчерашнего дня учинили здешній народ елекцію новаго гетмана, где все, как одними устами, выбрали Скоропадскаго, полковника стародубскаго; и тако проклятый Мазепа, кроме себе, худа никому не причинил, ибо народом и имени его слышать не хотят, и сим изрядным делом вас поздравляю».
В Глухов на избрание нового гетмана приехал митрополит киевский с двумя другими архиереями, черниговским и переяславским. «Словарь географический Российского государства…» Афанасия Щекатова, изданный в Москве в 1805 году «в Университетской Типографии у Любия, Гария и Попова», пишет по этому поводу следующее: «…1708 года, Ноября 9 дня Мазепа, с сообщниками его, предан в Глухове церковным собором вечному проклятию…». Учитывая скудость данной информации, дополним это же сообщение сведениями из другого источника — «Журнала Петра Великого»: «Того ж дня и персону оного изменника Мазепы вынесли, и, сняв кавалерию (которая на ту персону была надета с бантом), оную персону бросили в палаческие руки, которую палач взял и прицепя за веревку, тащил по улице и по площади даже до виселицы, и потом повесил» (указанный источник, ч. 1, стр. 180).
«Словарь географический Российского государства…» Афанасия Щекатова не останавливается детально на «глуховских делах», в нём сразу же повествуется о дальнейшем ходе событий: «…Когда же король Шведский, Карл XII, был от Мазепы впущен с войсками Шведскими в Малую Россию и разположился с оными и Мазепою в Ромне на зимние квартиры, что было перед праздником Рождества Христова, а по празднике, 1709 года, перешел оттуда и расположился в Гадяцком полку: то Малороссияне, соблюдая присяжную верность Государю своему и охраняя общее благоденствие, неоднократно тайно и явно чинили нападение на Шведов, умерщвляли многия тысячи, а чиновных схватывая, отправляли к Государю живых…». Народ сплотился в сопротивлении шведскому нашествию: неожиданными союзниками русских войск и малороссийских казаков, которые дружно встали на защиту родного края от иноземных завоевателей и их приспешника — предателя Мазепы, оказались даже находившиеся в известной оппозиции к русскому царю староверы, коих проживало на тот момент в стародубских лесах около трёх тысяч. «Слобожане сии сами собой собравшись, первый опыт верности ко отечеству показали, — писал об этом феномене известный историк протоиерей Журавлёв. — Безоружные мужики в некоторых местах неприятеля атаковали, несколько сотен побили, и живых захватя в Стародуб к самому Государю, тогда бывшему тамо, пленниками привели. Не было ничего для Государя приятнее, как видеть, что неприятель в малом числе российских крестьян победителей себе нашел».
Жители этих мест начали активно отлавливать вражескую «агентуру»: так, в конце октября 1708 года сотник села Воронеж, лежащего близ Глухова, Роман Лазаревич арестовал прибывшего туда мазепинского сердюка по фамилии Тимофеев; подобная же участь постигла невдалеке от тех мест и мазепинского канцеляриста Дубягу. Жители Погара повязали мазепинского посланца к ним, запорожского атамана Полугера. Войт села Обманичей с односельчанами схватил батуринского коменданта Чечеля и передал его с рук на руки казакам Яценкам из Конотопской сотни Нежинского полка, которые и доставили мазепинского прихвостня русскому командованию (и с каждым днем подобных примеров становилось известно всё больше и больше; разгоралась поистине всенародная война против шведских поработителей). Всё это и дало Петру I полное право сказать в своём манифесте к малороссийскому народу, данном 6 ноября, в день избрания нового гетмана И.И. Скоропадского: «…Також, усмотря он, король Шведской, непрестанно здесь свой ущерб в войсках своих, и когда Стародуб, Почеп, и Погарь, и Новгород-Северской, по введению во оные гарнизонов, не дерзал добывать, принужден в целости и не зацепляя оставить, потеряв при Стародубе и в прочих местех в Украйне несколько тысящ человек, которых как Великороссийские наши войска, так и верные наши подданные, Малороссийского народу жители, побили и в полон побрали».
* * *
В те же дни (6−15 ноября), когда Петр I пребывал в Глухове, Карл XII со своими войсками был: 6-го — в Лукнове, 11-го — в Атюше. И в тот же день он достиг Городища, расположенного несколько южнее Батурина, ему уже бесполезного. На виду этого пепелища незадачливый завоеватель провёл 4 дня. А 16-го ноября шведский король и его союзник (или пленник? — имеется в виду Мазепа) выступили по направлению к деревне Дмитриевке, куда они дошли в тот же день, и далее устремились к Ромнам, кои были захвачены шведами и мазепинцами 18 ноября. В это самое время произошло несколько приметных событий, по крайней мере о двух из которых непременно следует упомянуть.
Хронологически первым из них является гибель адъютанта короля Карла XII генерала Линрота — первого из генералов, сложивших головы в «малороссийской авантюре». Он был послан королём с распоряжениями к руководителям двух колонн, Крузу и Крейцу, двигавшимся на деревню Талалаевку и далее к Ромнам. Одну из них порученец благополучно достиг, но по дороге к другой (а расстояние между ними составляло всего лишь одну милю — около 10 километров) напоролся на партизанский отряд и был убит. Три его спутника погибли сразу, а четвертого нашли на следующий день, совершенно случайно, застав при последнем издыхании. От него-то шведы и узнали о дерзком нападении казаков. «У Карла XII было шесть генерал-адъютантов, когда он начинал поход на Россию, — пишет историк, академик Е.В. Тарле. — Из них один — Канифер — был взят в плен казаками тоже при внезапном налете, а пятеро остальных были убиты: Линрот погиб последним из этой группы довереннейших лиц военной свиты короля».
Вторым примечательным событием был подход шведского отряда, состоявшего из трёх конных и одного пехотного полков под командованием полковников Дукера и Таубе к городку Смелое, лежавшему в 30 километрах от Ромен на пути следования шведской армии. А.Д. Меншиков, узнав о движении шведов к Смелому, пошёл им наперерез и схватился с ними вблизи этого городка. Бой Меншиковым был выигран: с помощью мещан и казаков врага разбили, заставили отступить, гнав его «с полмили». При этом пленили 400 шведов и «обоз весь в предместье взяли».
Полагая, что шведы не так быстро придут в себя после поражения, Меншиков отбыл в Хоружевку (место постоянной дислокации его полков; село, которое было спасено исключительно благодаря защите русских драгун), и уже оттуда направил в Смелое отряд Рене. Шведы оказались изворотливее. Тотчас по отъезду русских войск они снова подступили к Смелому. Жители их опять не впустили, вступив в переговоры — дескать, им необходимо подготовиться к приему столь важных гостей, да при этом хорошо бы получить указания от Мазепы, как именно это сделать… Переговорщики принесли с собой мёда и вина, что настроило шведов на миролюбивый лад. А ночью с противоположной стороны в город беспрепятственно вошёл двухтысячный отряд русских войск под командованием генерала Рене, соединившись с которым местные жители и казаки дали шведам на рассвете знатный бой. Противник понёс большие утраты в людях и войсковом снаряжении.
Однако к Смелому приближалась уже основная армия Карла XII. Отнюдь не обольщаясь по поводу своей дальнейшей судьбы, жители Смелого ушли из города вместе с русскими войсками. Шведы же, заняв город и простояв в нём один день, сожгли его дотла. Причём сделано это было именно по настоянию Мазепы. «…А местечко Смелое, — писал Андрей Воронов, командир отряда, также посланного сюда А.Д. Меншиковым, — выпалено всё, дворы и гумна, а я став в замке (видимо, каменной, укреплённой на пример цитадели части городка), а в замке халуп с пять осталось, а в слободах никакой халупы и гумен нет, а фуражу никакого нет».
Вроде бы «глаз за глаз» (месть за Батурин), но на самом деле разница огромна. Если взятие и уничтожение первого было продиктовано крайней военной необходимостью, то сожжение второго ничем, кроме как варварством и бессильной злобой не объяснишь.
* * *
Ромны были под шведской оккупацией с 18 ноября по 18 декабря 1708 года; ровно месяц. Здесь расположился сам король Карл XII, с ним стал в этом городе и Мазепа. Дабы очистить от них Ромен, была предпринята обманная операция: русские войска начали демонстративно сосредотачиваться у Гадяча — будто бы с целью захватить его. Карл XII клюнул на эту уловку и 16 декабря, в лютейшую стужу, бросился за 60 километров на выручку этой потенциально ценной базы, основательно поморозив при этом свою армию: у драгун штаны примерзали к сёдлам, раненые на телегах замерзали насмерть и коченеющие лошади везли к этому самому таинственному Гадячу, само название которого вызывало у шведов подсознательный ужас, безчуственные трупы. «Это было печальное зрелище», — тоскливо признавался в своих записях ещё один историк шведского короля, Нордберг, автор «Истории Карла XII». «В эту ночь скончалось от холода от 3 до 4 тысяч человек», — свидетельствует другой источник — книга историка, академика Е.В. Тарле, «Северная война и шведское нашествие на Россию».
По Нордбергу, и по другому шведскому бытописателю — Фрикселю, город Гадяч представлял собой после прихода шведов ужасающее зрелище. Во всех домах, по их словам, были больные с отмороженными частями тел, почти каждый из них превратился в лазарет, где хирурги были заняты отпиливанием замерзших частей тела или их оперированием. Отовсюду был слышен вой несчастных; там и сям лежали отрезанные части тел; везде слонялись люди без рук, пальцев, ушей, которым не нашлось места под кровом, а некоторые из них только ползали в немом отчаянии или припадке сумасшествия. Они мерзли, поскольку одежда из наворованного в Саксонии дорогого, но уже порядком истрепанного сукна плохо грела. «Блестяще» завоёванный Гадяч представлял собой действительно печальное зрелище!
А 18 декабря в Ромны спокойно вошли русские войска (одетые в тёплые полушубки), перед самым приходом которых из города чудом ускользнул бывший гетман Мазепа, едва не угодивший им в плен. И комендантом Ромен был назначен не кто иной, как лишь намедни, за взятие Быхова пожалованный полковником, знаменитый Пётр Петрович Ласси, у которого, впрочем, в основном всё ещё будет впереди — и возможность отличиться в Полтавской битве; и взять обратно в 1736 году Азов, который Пётр I будет принуждён отдать туркам в 1711 году после неудачного Прутского похода, и здорово побить шведов во время уже следующей русско-шведской войны, 1741−1743 годов (под Вильманстрандом), овладеть Фридрихсгамом и Борго, а в августе 1742 года окружить и принудить к капитуляции 17-тысячный шведский корпус… Всё это, как и фельдмаршальское звание (получил в памятном для него и России 1736 году), графский титул (возведён в это достоинство в 1740-м) — всё это ещё «будет». Потом! А ближайшей наградой стало за то, что «оные Ромны укрепил боями и палисадами и в прочем во всем управил по инструкции, данной от Его Императорского Величества, за которую службу пожалован в Гренадерский полк».
С назначением полковника Ласси «комендантом с полками и казаками в оные Ромны» горлышко «бутылки», в которую втянулась шведская армия, было отныне плотно закупорено.
* * *
Шведы (по нынешней украинской историко-политической терминологии — «союзники») явились во время кампании 1708−1709 годов в Малороссии в полной мере предтечами гитлеровско-бендеровских карателей времён второй мировой войны, действовавших на этих же землях. Причём местные жители («дети войны») до сего дня вспоминают, что «под немцем» жилось гораздо вольнее, чем «под бендеровцами». Вероятно, та же «пропорция» соблюдалась и в то далёкое время.
Среди самых жестоких карателей-каролинцев стоит назвать ближнего к Карлу XII (из-за своей безотказности в выполнении кровавых поручений) подполковника Томаса Функе. А первой по времени была кровавая расправа, учинённая ним 9 декабря 1708 года над жителями местечка Терны (ныне Сумской области). Кстати говоря, это отнюдь не авторская вольность: как бы вдогонку этому живодёру Карл XII послал 16 декабря свой универсал, в котором говорилось, что за непослушание шведам и Мазепе приказано не только жителей, но «и их детей (sic! — обратите внимание!) и пожитки огнем и мечом, как наисторожей карати…» (G. Adlerfeld. Histori militaire Charles XII, — Адлерфельд Г. «Военная история Карла XII», т. IV, стр. 395).
Адлерфельд, к слову говоря, живописует этот эпизод много прагматичне, деловитее, и что самое примечательное, с полным одобрением: «10 декабря (шведский календарь отличался от русского „забеганием“ на день вперёд) полковник Функ с 500 кавалеристами был командирован, чтобы наказать и образумить крестьян, которые соединялись в отряды в разных местах. Функ перебил больше тысячи людей в маленьком городке Терее (Терейской слободе) и сжег этот городок, сжег также Дрыгалов (Недригайлов). Он испепелил также несколько враждебных казачьих деревень и велел перебить всех, кто повстречался, чтобы внушить ужас другим».
Вот как это было. Терны, этот по обыкновению укреплённый населённый пункт, пытался взять шведский отряд численностью в 500 человек. Жители оказали сопротивление, а затем, отступив, засели в замке и более двух часов отстреливались. В перестрелке и последовавшем за нею штурмом погибло 20 шведов. В отместку Функе и его вояки устроили резню, во время которой погибло свыше тысячи жителей местечка Терны и прилегающей к нему местности; город был сожжён дотла.
К Чернухам Функе со своим отрядом добрался всего лишь двумя днями позже, 11 декабря. «Крепость», вероятно, представляла собой достаточно надёжную по виду твердыню, поскольку в ней укрылось очень много народа из окрестностей. Основным рубежом обороны стал церковный двор, «обведенный земляными валом». Дважды, благодаря героическому отпору жителей Чернух, натиск шведов был отбит. Даже женщины стояли на валах и сражались с нападавшими. Но третьего штурма защитники крепости не выдержали. Ворвавшись внутрь кольца обороны, шведы устроили жесточайшую резню: «стали рубить всех, кто им попадался под руку». 1600 человек, преимущественно обывателей, было изрублено на смерть. «Относительно тех, кто закрылись в церкви (а в ней было полно людей, которые категорически отказались открыть двери), — Функе приказал поджечь церковь, и все, кто там был, сгорели», — пишет Поссе — сослуживец Функе, на дневник которого ссылается в свою очередь Адлерфельд.
* * *
Некой загадкой является то обстоятельство, что город Гадяч — очень и очень древнее укреплённое поселение (о заселенности его свидетельствуют найденные артефакты, датируемые ещё V-III столетиями до н.э., и позднейшие — IX—X вв. н.э.); и единственное на Полтавщине место, имеющее право называться «гетманской столицей» (с 1663 года и на протяжении пяти последующих лет Гадяч был резиденцией малороссийского гетмана и русского боярина Ивана Мартыновича Брюховецкого), а как следствие — единственным достойно укрепленным населённым пунктом в этих местах; - был взят шведами практически безо всякого сопротивления. А ведь он успешно выдержал трехнедельную осаду в 1658 году мощнейшей, не менее чем 50-тысячной армии достаточно немногочисленных сторонников И. Выговского и пришедших с ними татар. Превентивная мера, как то: смещение с должности и арест в начале ноября мазепинского ставленника и родственника полковника Степана Трощинского, плодов не дала. Должной обороны города организовать так и не удалось.
Шведам удалось захватить Гадяч 19 ноября 1708 года, практически одновременно с Ромнами, и удерживать его вплоть до 13 марта 1709 года — почти четыре месяца. Здесь они разместили войско, госпитали и склады с военным снаряжением. Причём шведы и мазепинцы отнюдь не были изнурены штурмом и осадой Гадяча, так как в тот же день 19 ноября бывший гетман с отрядом шведов и своих сердюков сунулся было к Веприку (а для этого требовалось, как-никак, переправиться через речку Псёл и преодолеть 12, если по прямой, а то и все 16 километров дороги), но получил должный отпор и на тот раз бесславно отступил.
Шведам и их «союзникам» не очень-то, видимо, сладко пришлось во время пребывания в Гадяче: столоваться им довелось, грабя местных жителей что называется подчистую, ибо, как отмечалось в одном донесении, «…кормят их всех жители гадяцкие хлебом и другим харчем своим, который у них есть. А ис посторонних сел и деревень мужики ничего к ним не подвозят».
Конечно, долго прокормить такую голодную прорву народа «местным» было невозможно, поэтому недостаток восполнялся реквизициями в окрестностях. Вот что, к примеру, предписывал 4 декабря полковник расквартированного в Липовой Долине (село в 28 километрах от Гадяча, ныне Сумской области), местному атаману и войту: «Понеже есть воля наяснейшего короля шведскаго и ясновельможного пана гетмана Мазепы, корм иметь войску из тех мест, где они прибывают того для повелевает селу Липову, чтоб каждый двор дал муки, или жита осьмачку (т.е. 110 килограммов), солоду осьмачку (столько же) или вместо того пива четыре бочонка (пивная бочка вмещала 10 ведер по 12,3 литра) и к каждой осьмачке по 4 фунта (1 килограмм 638 граммов) хмелю: по осьмачке гороху, или круп, какия есть; одного вола, или вместо его десять овец, четыре камня (то есть четыре пуда — 65, 5 килограмма) масла (сливочного), полкамня соли, четыре папуши (связки) табаку, два гарнца (6, 54 литра, — чуть больше, чем полведра) горелки, три воза сена, две осьмачки овса, три воза соломы, четыре воза дров…». И в случае «что если всего сего выполнено не будет, то поступлено будет со всем населением, как с неприятелями, огнем и мечем», — написано в документе.
ПРЫЩ НА РОВНОМ МЕСТЕ
Веприк, как поселение, впервые упоминается упоминается в летописях в первой четверти XVII столетия. В средине того же века местечко становится центром сотни Гадяцкого полка. Месторасположение его — на незначительном природном возвышении в междуречьи Псла и речки Веприк. Н.Л. Юнаков в своем труде «Северная война. Кампания 1708−1709 гг. Военные действия на левом берегу Днепра» пишет, что «Казацкий город Веприк был сделан образом редута четырёхугольной формы немалой величины, что… с трудностью было обнять;… вал был без бастионов, не имея жадной (ни одной) дефенсии (то есть способности к эффективной обороне), так же /и/ ров мелкий».
Тем не менее, готовясь к нападению шведов, защитники крепости здорово усилили её защитные сооружения. Была построена двойная ограда, а междурядия заполнены землёй. Периметр защитной ограды достигал примерно 3 тысяч метров. Земляные валы были подняты в высоту на 6−8 метров, а частокол — ещё на 1, 5 метра. Была усилена укреплённость единственных проездных ворот на южном отрезке ограждения. В противоположной от них стороне крепости существовал подземный выход, впоследствии действительно пригодившийся.
Первая безуспешная попытка взять Веприк, что называется, с налёта, была предпринята, как уже говорилось, Мазепой с его сердюками и малым отрядом шведов 19 ноября 1708 года, в день захвата Гадяча. Подобную, и столь же безрезультатную экспедицию проделал через месяц и два дня после этого, 22 декабря, и сам король Карл XII. Крепость, в которой закрылись 1100 русских солдат и несколько сотен харьковских и местных казаков (сколько их было всего, сказать трудно; но по переписи — полувековой, правда, давности — 1654 года, — в Веприке насчитывалось 1 508 жителей, из них 700 были казаками), упрямо не желала сдаваться.
Надо полагать, что одной из причин того, почему вепричане так упорствовали в своём нежелании открыть ворота Мазепе и Карлу XII, была ещё и генетическая, бывшая в крови, ненависть к предателям и приводимым ними «союзникам»: в 1658 году это году местечко безжалостно разрушили и сожгли приведенные И. Выговским татары. И, объективно, жители Веприка были правы: как показало время, солдаты «просвещённого» европейского завоевателя в принципе ни в чём не отличалися от диких и необузданных ордынцев крымского хана: Веприк после сдачи (не захвата!) его шведами был снова сожжён дотла, а люди его уведены в гибельный полон.
Впрочем, до 19 декабря, момента окончательной потери шведами Ромнов, Карла XII как бы и не особо волновало наличие этого очага сопротивления. Пётр I, напротив, вполне сознавал значение этой крепости, и в один из дней (между 30 ноября и 3 декабря) побывал здесь, осмотрел крепостные сооружения и сделал смотр войскам (некоторые источники указывают на то, что Пётр I приезжал в Веприк неоднократно).
Важность этого объекта «задним числом» осознал и сами шведы: уже упоминавшийся нами Артур Стиле особую настойчивость, проявленную королём во взятии Веприка в канун нового, 1709 года, объясняет именно тем, что Карл XII на тот момент ещё не распрощался со своими планами вторжения в Центральную Россию, и путь туда, по его мнению, пролегал через Курск. Эту дорогу «запирали» очень хорошо укреплённые Лебедин и Белгород, но наипервейшим препятствием на этом пути был именно строптивый Веприк. Этакая заноза, прыщ на ровном месте.
* * *
…С трудом придя в себя после марша, совершённого в ледяную стужу из Ромен в Гадяч, король Карл XII 22 декабря предпринял новое движение к Веприку. Круживший вокруг него русский кавалерийский отряд генерала Ренне, базировавшийся на эту крепость, отошёл в направлении местечка Каменное (ныне Сумской области) на реке Псёл и занял здесь оборону с целью не допустить дальнейшего передвижения противника к Лебедину. Шведы попытались обойти русские позиции слева, но меткий артиллерийский огонь принудил их отказаться от своего намерения. Затем в дело вступил «генерал Зима», который, как видно, уже тогда состоял в штатах Русской армии: вновь ударили жестокие морозы, заставившие шведов убраться с открытой местности восвояси.
Жуткие морозы стояли шесть дней кряду — с 22-го по 28-е декабря. Чуть они перелеглись, как Карл XII с основными силами ушёл к Зенькову (под стенами которого он появился уже на следующий день, 29-го декабря); крепость же Веприк, оставшуюся в его тылу, он приказал блокировать ещё до этих холодов, 22 декабря, выставив против неё один пехотный, три кавалерийских полка и особый заслон со стороны Лебедина; вверив все эти силы распорядительности графа К. О Шперлинга.
Проходя мимо твердыни, 28 декабря, шведский король придал Шперлингу ещё один полк и ещё три полковые пушки. Причиной королевской щедрости стало то, что накануне, в ночь с 27 на 28 декабря, русский казацкий отряд, подойдя к Веприку, безнаказанно проехал между шведскими патрулями и взял в плен четырёх караульных шведов. А «стычки в районе городка продолжались ежедневно, вплоть до 4/5 января».
Гарнизон Веприка на момент осады состоял, как мы уже говорили, из 1 100 русских солдат: двух батальонов Переяславского пехотного полка под командованием полковника Фермора, одного батальона Ивангородского пехотного полка подполковника Юрлова, сотни драгун и четырехсот казаков Харьковского полка; гарнизон поддерживали местные жители — казаки, мещане и крестьяне из окрестных сёл. Начальником гарнизона был назначен старший командующий офицер — Вилли Юрьевич Фермор, по национальности шотландец.
Подчинённый графа Шперлинга генерал-майор Штакельберг направил коменданту письмо, в котором потребовал сдать город, но получил твёрдый отказ.
* * *
Крепость Веприк была, по совести говоря, «никакая», в этом Н.Л. Юнаков был абсолютно прав. Но «генерал Зима», похоже, служил в ту пору в Русской армии не только сильным полевым командиром, но и отменным фортификатором: жители и гарнизон местечка нарастили валы хворостом, засыпали эту «арматуру» землёй, полили водой, а уж стужа довершила сделанное: толстая корка льда столь надёжно защитила валы, что шведские ядра отскакивали от них, как мячики, поражая рикошетом своих же солдат.
Под Зеньковом у Карла XII опять-таки не заладилось. Он сам рванулся туда, получив известие, что жители этого города тоже отказались впустить полки, назначенные ним для занятия здесь зимних квартир. Прибытие «самого короля», впрочем, ничего не изменило: по свидетельству барона фон-Зильтмана, прусского военного атташе, жители Зенькова по-прежнему стояли на валах и палисадах с заряженными ружьями и развёрнутыми флагами и отвергали все требования сдаться. По приказу короля предместья Зенькова были преданы огню, однако крепость по-прежнему стояла непобеждённой, и Карлу XII, бедняжке, пришлось провести морозную ночь с 29 на 30 декабря на бивуаке.
Утром 30 декабря к осаждённым отправился племянник главного предателя малороссийского народа Андрей Войнаровский. Уж чем он только не стращал жителей Зенькова, уговаривая сдаться — однако все усилия ренегата оказались напрасными, он тоже получил твёрдый отказ. Сила преобладала у шведов: бросившись на город с двух сторон, а именно от ворот (вероятно, Гадяцких или Лебединских), и со стороны вала (надо полагать, с напольной стороны), они одолели, в конце концов, защитников крепости. Заплатив за это немалой кровью, поскольку вооружённое сопротивление захватчикам продолжалось вплоть до трёх часов пополудни. «Вследствие кровопролитных боев врагу удалось захватить г. Зеньков. Он был сожжен, а над его жителями интервенты и мазепинцы учинили жестокую расправу», — сообщают источники.
Впрочем, как не привлекательна эта версия героической обороны Зенькова, есть и другая, несколько отличная трактовка тех событий. До определенного момента описания «стояния шведов под Зеньковом» не имеют разночтений. «Большое количество крестьян объявили, что не впустят шведов, — пишет, в частности, Адлерфельд. — Пришлось направить туда несколько полков (!), начали сжигать первые дома, тем самым уничтожая желанный свой приют, на который рассчитывали (шведы ушли к Зенькову из Гадяча в силу того, что в Гадяче им всем места просто не хватало). Вечером 30 декабря (т.е. 29 по русскому календарю) прибыл король. Он нашёл ворота запертыми, а жителей местечка и большое количество крестьян на укреплении». Они казались «очень взволнованными». Поскольку местные жители продолжали упорствовать в открытии ворот перед захватчиками, 31/30 декабря Карл XII «начал вести в крестьянами и обывателями, стоявшими за рвом, дипломатические переговоры, и шведская армия заняла Зеньков».
Так печально закончился для жителей Зенькова этот трудный (високосный!) 1708 год год — один из самых худших в его истории.
* * *
Пересидев морозы и встретив новый, гибельный для его армии 1709 год в полусожжённом Зенькове, Карл XII опять вернулся к Веприку. К его приезду здесь уже были устроены четыре артиллерийские батареи по пять орудий в каждой (а король привёз с собой и ещё пушек, захваченных им в Зенькове); заготовлены штурмовые лестницы, топоры, крюки, верёвки и всё прочее, необходимое для штурма.
Последовало новое, на сей раз «королевское» предложение сдаться, и получен новый отказ сложить оружие перед захватчиком и его прихвостнем. Делать нечего — Веприк оставалось только брать силой. То есть штурмовать.
И первый такой штурм был предпринят в 7 часов утра 6 января 1709 года, в четверг. По сигналу ракеты город был стремительно атакован сразу с трёх сторон, так как штурмующие были построены в три колонны по 600 человек в каждой. Начали «дело» драгуны полковника Альбедила совместно с пехотинцами Скараборгского и Кальмарского полков, направив острие своей атаки на городские ворота. Они подались было, но с валов крепости уже открыли интенсивный ружейный огонь; учитывая то обстоятельство, что ворота находились чуть ли не в средине крепости, а к ним шёл достаточно узкий проход, можно легко представить себе весь тот ужас, который испытали шведы, когда на них обрушились пули, навоз и камни, и полилась лавина самодельного «напалма» — крутого варева из каши, достаточно долго не застывавшего на морозе и причинявшего серьёзные ожоги, а также сипящей смолы. Полковник Альбедил отступил, оставив под стенами Веприка, в этом своеобразном «гузыре"-ловушке значительное количество своих солдат и, пожалуй, первую именитую жертву — капитана графа Эдуарда Гилленшторма.
Наступление со стороны вала вела колонна полковника Фритцки, состоящая из частей Уппландского, Далекарлийского и Эстгётландского пехотных полков, вооружённая лестницами для штурма. Они не понадобились, ибо огонь защитников здесь был столь интенсивным, что лишь два солдата добежали до вала. Полковник Фритцки, подполковник Адольф Мернер, а затем, при попытке возобновить атаку — и сам первый главнокомандующий силами осады крепости и ведущий фланговой колонны полковник граф Шперлинг, принявший на себя командование подразделением Фритцки после гибели его непосредственного командира — все они полегли под меткими пулями, выпущенными осаждёнными. Всего лишь спустя минуты после гибели полковника К. О Шперлинга от меткой пули рухнул замертво его брат, граф Я. Шперлинг. А завершила первый штурм ещё одна именитая жертва — погиб подполковник Лилиенгрин, возглавлявший вторую роту Скараборгского полка.
Однако штурмовые лестницы всё же были, невзирая на потери, шведами подтянуты и приставлены к стенам. Какому-то количеству шведских солдат и офицеров даже удалось по ним подняться, и более того — достичь вершины вала. Но и на них обрушился шквал камней, кипятка и разваренной обжигающей каши, деревянных колод (поленьев); не погибшие от этих простейших орудий «счастливчики» были изрублены саблями и тоже сброшены вниз. Довершила дело… шведская артиллерия: ядра, как уже говорилось, отскакивая от вала, обрушивались вниз и калечили своих же. По свидетельству А. Ушакова, предводительствовавшего отрядом донских казаков, и полонившего в окрестностях шведа (откуда и сведения), доносил Петру I 17 января, что 6 января 1709 года «под Веприком пропало шведов тысячи две с лишком». А.Д. Меншиков ещё раньше, 8-го января, в свою очередь докладывал царю: «сказывают, что король шведской Веприк третьего дня штурмовал и трижды отбит… и много верховых и нижних офицеров побиты… однако ж в то число взять город не могли, но шведы получа оккурс паки штурмовать вчерашнего дня хотели».
* * *
Но на самом деле Карл XII воевать уже не хотел. Шутка сказать, под Веприком уже распрощались с жизнью 4 его полковника, 2 подполковника, 3 майора, 7 капитанов, 9 поручиков и прапорщиков, 1385 солдат; раненых, помимо этого, насчитывалось ещё 20−30 офицеров и генерал-майор Штакельберг, около 1000 солдат; контузии получили фельдмаршал Реншёльд и принц Вюртембергский (по данным английского посла в Москве Витворта, приведённых в его донесении правительству от 2 февраля). При этом защитники Веприка потеряли убитыми 3 капитанов, 2 поручиков, 2 прапорщиков и 167 солдат; ещё 150 солдат были ранены. (Шведы называют несколько иные цифры русских потерь — 175 убитыми, в том числе 8 офицеров, и 150 ранеными, что, в общем-то, составляет разницу несущественную; свои же потери (по Адлерфельду) они приводят в количестве 400 человек убитыми и 700 ранеными. Столь «круглые» цифры невольно наводят на мысль об их приблизительности или «согласованности» для донесения в Швецию; но контузию Реншёльда (что повлекло за собой сильнейшие головные боли, от которых фельдмаршал страдал до конца своих дней — Веприк, достойной наследницей и преемницей которого стала непобедимая Полтава, действительно сделался его головной болью, и в прямом, и в переносном смысле этого слова, отныне и навсегда), а также ранение генерала Стакельберга и то ли лёгкое ранение, то ли просто простреленную одежду принца М. Вюртемберского они признают.
Вот почему Артур Стилле, шведский историк, справедливо итожит: «Потери во время штурма Веприка можно сравнить с потерями в большой битве. Особенно печальным для шведов было то, что они потеряли при этом цвет своего офицерства».
Поэтому королём были безотлагательно предприняты меры дипломатического, так сказать, характера: сначала он отправил к Фермору офицера, который от имени фельдмаршала Реншёльда предложил временно прекратить военные действия, дать позволение убрать трупы убитых и подобрать раненых; а затем высказал и предложение сдаться на «аккорд».
Здесь опять начинаются разночтения. В «Журнале, или Подённой записке Петра Великого» недвусмысленно сказано, что защитники Веприка «сдались на дискрецию, когда у них пороха не стало», и это мнение является самым основательным. Тем не менее ряд историков, основываясь на шведских источниках (весьма часто, впрочем, лживых), обвиняют Фермора в предательстве. А. Гилленкрок в своём мемуаре «Совремённое сказание о походе Карла XII в Россию» (1711 г.) пишет, что когда 6 января вечером Фермору предложили сдаться, он будто бы ответил так: «Если бы его величество сделал это предложение с самого начала, он сейчас же и со всем желанием согласился бы быть его пленником». Нордберг, которого ещё меньше можно заподозрить в объективности, в своей «Истории Карла XII», утверждает, что через два часа после получения предложения сдаться (после глубоких раздумий, так сказать), Фермор отправил будто бы к Карлу XII офицера с сообщением, что комендант готов «сдаться на милость победителя» с условием, что будут сохранены обоз гарнизона и его, Фермора, личное имущество. Как только короли принял это предложение, Фермор сразу же открыл шведам ворота. Ему якобы был устроен Карлом XII хороший приём и возвращена шпага.
Истину установить до конца трудно. С одной стороны — мало ли кем, кому и по какому сиюминутному капризу возвращались шпаги (а возможно также, что написанное Нордбергом было сознательной провокацией); обоз же гарнизона, как доподлинно известно, шведами был вопреки якобы данному слову разграблен, а сама крепость сожжена (по этому поводу последовал особый и недвусмысленный королевский приказ майору Вильдемайеру — «обратить его /Веприк/ в пепел». С другой стороны, тот же Нордберг учитывает Фермора в числе пленных, достаточно подробно перечисляя их: «комендант, 2 полковника, 2 майора, 30 других офицеров, 1900 солдат, 100 драгун и 400 крестьян; 4 пушки и всё вооружение гарнизона». Нордберг здорово «загибает»: перепроверяя эти данные через данные английского посла Витворта, пользовавшегося русскими сведениями, но имевшего и свои источники для их получения, мы видим, что количество пленных солдат увеличено Нордбергом более чем вдвое (у Витворта их — 896), а двум полковникам (помимо коменданта, названного особо), просто неоткуда было взяться: был один лишь подполковник — Юрлов, но такого чина у Нордберга среди пленных не упомянуто вовсе.
В Веприке до сих пор существует предание, что часть гарнизона (в основном казаков) во главе с неким Масюком (позже ставшим писаться «Масюковым») ушла из крепости накануне сдачи её шведам — возможно, через подземный ход. Этот отряд действовал отчаянно и решительно в тылу шведской армии, за что предводитель его пожалован был от царя Петра офицерским чином и дворянством. Получил он также, говорят, и земельное пожалование — село Бобрик. Но, «в годы освобождения крестьян», — как пишет о том книга В.П. Семенова «Россия. Полное географическое описание нашего Отечества» (стр. 458), Бобрик с его 3 500 жителей принадлежал не Масюкову, а «братьям, князьям Серг. и Ник. Ал. Щербатовым».
А вот Веприк, по данным из того же источника действительно в ту же «эпоху освобождения крестьян принадлежал Павлу Сем. Масюкову, владевшему здесь 15 тыс. дес. земли».
В короткой исторической справке о Веприке, помещённой здесь, говорится буквально следующее: «К востоку от Гадяча, в 12 верстах по торговому тракту, при речке Веприк лежит людное вол./остное/ местечко Веприк, основанное в 1658 году и до 1782 года принадлежавшее Гадяцкому полку. В 1709 году, во время шведской войны, 1.500 человек русского гарнизона были здесь осажены королем Карлом, желавшим этим отомстить Петру за прогулку под Гадяч, во время которой погибло столько людей от мороза, а также за потерю Ромен. Русские отбили три приступа и сдались только после того, как не стало у них пороха; при этом шведы потеряли убитыми под Веприком 46 офицеров и более тысячи рядовых…».
В Бобрике и сейчас сохраняется дворец Масюковых, в котором теперь располагается местная школа.
* * *
Следует не забывать, что кроме всех выше упомянутых шведских полков в боях за Веприк принимали участия и сердюцкие отряды Мазепы. Быть проводником шведам в окрестностях крепости добровольно вызвался некий мазепинец — казак Гадячского полка, который после занятия шведами Веприка «многих малороссийского народу людей, которые служили Царскому Величеству верно, мучил и их пожитки отдавал шведам».
К расправе над пленными Мазепа тоже приложил свою грязную руку: 400 человек крестьян и мещан Веприка (если верить Нортбергу), были отданы бывшему гетману, как его подданные. Он приказал бросить их в Зеньковские подземелья, где большинство из них погибли от холода и голода.
Юрий Погода,
историк, член Общественного Комитета «Полтава-300»
(Публикуется в авторской редакции)
Получено в рассылке Информационного центра Всеукраинского объединения «Русское содружество»
http://rusk.ru/st.php?idar=113704
|
|
