Высшая мера послушания

К 70-летию мученической кончины прпмч. Августы (Защук)

Материалы к житию преподобномученицы Августы (Защук)

Все могу в укрепляющем меня Иисусе Христе
(Ап. Павел, Послание к филиппийцам, 4−13)

Приговор особой тройки УНКВД Тульской области был объявлен в канун праздника Рождества Христова. В морозные январские дни 1938 года ждали расстрела схиигуменья Августа (Защук), настоятель Оптиной пустыни Исаакий (Бобраков), иеродиакон Вадим (Антонов), послушники Григорий Ларин, Даниил Пятибрат и около двадцати человек монахинь, священников и мирян [1]. Готовясь принять мученический венец за Господа, они уповали на встречу с Ним.

…Игуменья Августа погрузилась в молитву. Спокойной и твердой запечатлела ее последняя прижизненная фотография: руки монахини — тяжелые, но мягкие, опираются на посох, без которого она не могла ходить после перелома ноги. Сейчас она сидит в камере смертников и ждет казни. Ей уже около семидесяти, и в этой полноватой женщине, со светлыми, ясными глазами на добром усталом лице, трудно узнать тоненькую, застенчивую девушку — Лидию Васильевну Казнакову. Все давно привыкли к ее новому имени и обращаются к ней просто: мать Августа [2].

Никто из осужденных на казнь не знал, когда наступит их последний рассвет. Надежды на помилование не было, но жила надежда на спасение души и жизнь вечную. Для этих заключенных высшая мера наказания стала высшей мерой послушания Богу, высшей мерой смирения, настоящим христианским подвигом. «Христианский подвиг, — говорит один из иеросхимонахов Оптиной пустыни, — направлен на разрушение эгоизма, т. е. на очищение души. И тогда в чистую душу снисходит Божественная благодать, и человек становится всесильным в Боге. „Ибо для меня жизнь — Христос, и смерть — приобретение“, — говорит апостол Павел (Флп., 1−21). Так скажет и смиренный человек. Мученик держится за благодать Христову, как за спасительный якорь, боится только одного — потерять ее».

Из рода в род

В Новоладожском уезде Санкт-Петербургской губернии, расположенном на берегу реки Волхов, находилось родовое имение Казнаковых, за которым числилось 97 крепостных и несколько деревень, в том числе деревня Панково-Покой, где они проживали. В уезде насчитывалось шестьдесят пять приходских церквей и четыре монастыря. Среди них были церкви, представляющие особую историческую и культурную ценность. Например, вблизи Старой Ладоги находилась Георгиевская церковь-крепость, построенная в 1148 году, со старинными фресками, утварью и ризницей XII—XIV вв.еков; церковь Димитрия Солунского со старинными Царскими вратами; Иоанновская церковь XVII века. А в самом уездном городе сверкали куполами четыре церкви: Никольский собор, где сохранились церковные сосуды петровского времени, и приписные к нему церкви: тюремная Александро-Невская и Георгиевская, названная Суворовской (I), где хранилось письмо А.В. Суворова к протоиерею Антонию, также Климентовская церковь, с находившимся в ней особым крестом Новоладожских старцев XV века и образом св. Климента конца XV века.

В этих исконно русских местах и прошло детство преподобномученицы Августы. Ее отец, Василий Геннадиевич Казнаков, был тайным советником. Родовитая семья Казнаковых происходила из потомственных дворян Тверской губернии, о чем была сделана соответствующая запись 28 января 1851 года, когда глава семейства был внесен в шестую часть дворянской родословной книги Тверской губернии, что свидетельствует о знатности этого рода. Все потомки Казнаковых, верой и правдой служившие Отечеству, были совершенно разорены вследствие отмены крепостного права в России, а затем физически уничтожены революцией.

4 января 1862 года В.Г. Казнаков подал прошение в Санкт-Петербургское дворянское собрание с просьбой причислить его семейство к дворянскому сословию СПб губернии [3]. К прошению, как и полагалось, прикладывался формулярный список. [4] Василий Геннадиевич был человеком весьма образованным. 1 октября 1836 года он поступил в Кадетский корпус, а с 1840 по 1848 год воспитывался в Институте инженеров путей сообщения, откуда был выпущен поручиком. 21 апреля 1847 года он получил орден св. Анны 3-й степени. После окончания института Василий Геннадиевич женился на дочери штабс-капитана Лидии Алексеевне Главацкой.

14 сентября 1850 года у них родилась дочь Александра, а через три года (8 октября 1853) — Надежда. Семья быстро увеличивалась: через два года, 8 июня, у Казанковых родился сын Геннадий, будущий полковник. Его жена, Елизавета Сергеевна, в расцвете лет скончается от рака и оставит Геннадию Васильевичу трех дочерей: Наталью, Надежду, родившуюся глухой, [5] и Ольгу. Следующим сыном Казанковых был Алексей, появившийся на свет через год после Геннадия, 7 августа 1856 года. 17 октября 1858 года родился сын Анатолий. В этом же году Василий Геннадиевич Казнаков, после окончания военных действий 1853−1856 годов, получил памятную медаль и знак отличия беспорочной службы с назначением к Главному управлению путей сообщения. Вскоре он был удостоен ордена св. Станислава 2-й степени. Через два года, (8 августа 1860 года) у него родился еще один сын — Борис. Всего в семье Казнаковых родилось 12 детей: восемь сыновей и четыре дочери (II). Все дети получили прекрасное воспитание и хорошее образование, достойное их звания и положения, о чем постоянно заботилась Лидия Алексеевна. Младший из сыновей, Борис, по окончании в мае 1883 года Императорского Александровского лицея, стал губернским коллежским секретарем, был зачислен на службу в МВД [6] и поселился недалеко от матери, на Пантелеимовской улице, 1924, в квартире 17. Алексей был мичманом, а Анатолий — сотником Казачьего полка. Заботу о детях Лидия Алексеевна впоследствии перенесла и на внучек, оставшихся без родителей.

Младшая дочь Казнаковых, будущая преподобномученица, родилась 2 июня 1871 года в Санкт-Петербурге и была крещена с именем матери — Лидия. Вдова дворецкого, Александра Михайловна Соколовская, жившая на Таврической улице, 21−17 и дружившая с семьей Казнаковых в течение 20 лет, вспоминала, что маленькая Лидочка была девочкой слабенькой, поэтому постоянно жила и воспитывалась в имении. Когда ей исполнилось шесть лет — скончался отец. После кончины Василия Геннадиевича Казнакова между братьями, вдовой и малолетней Лидией [7] было поделено оставшееся после него наследство. Теперь все тяготы большой семьи легли на плечи уже немолодой Лидии Алексеевны, которая стала опекуншей троих малолетних детей, взяв на себя обязанность воспитать их на свою пенсию и освободить от долгов имение. Из этого ничего не получилось, хотя старшие дети уже стали на ноги, денег все равно не хватало, а имение пришло в полный упадок. Лидия Алексеевна усиленно хлопотала о получении образования младшей дочери, Лидии, которая 1 сентября 1880 года была, наконец, определена в 7 класс Александровского Смольного института. Тогда ее мать еще сумела внести соответствующую плату за обучение. Вскоре Лидия узнала о большой скорби семьи: после продолжительной болезни, обусловленной постоянными запоями, скончался 24-летний брат Алексей, бывший одним из героев Весты. В 1883 году из Ферганы вернулся Анатолий Казнаков — сотник 1 Оренбургского Казачьего полка, участник Турецкой кампании. Придя в отчаяние, «вследствие бесплодных усилий поправить наши денежные дела», — как писала его мать [8], — Анатолий свел счеты с жизнью. «Страшное горе, находясь в величайшей нужде, — обращалась к Дворянскому собранию Лидия Алексеевна, — лишило меня сил далее хладнокровно распутывать дела». Полное разорение родового имения приводило ее в отчаяние. Часть имения, принадлежавшая Геннадию и Борису, в 1885 году была продана с торгов. Платить за дальнейшее обучение Лидии она была не в состоянии, в результате чего образовалась задолженность за два года. В институте Лидия Казнакова выделялась большими способностями, училась хорошо и охотно, хотя и не отличалась хорошим здоровьем: она страдала невыносимыми головными болями. Подруги часто удивлялись ее необычным поступкам, тонкому восприятию жизни и природы. Лидия Алексеевна поселилась в это время недалеко от Смольного института, на Литейном проспекте, 45, кв. 16, у госпожи Соколовской. Она подала прошение в Дворянское собрание с просьбой о помощи, и в августе 1884 года Лидия Казнакова была переведена на бесплатное содержание и обучение, производимое за счет благотворительного Комитета, в Бозе почившей, вел. кн. Елизаветы Александровны [9]. 30 мая 1887 года состоялся 55-й выпуск Смольного института. Лидия Васильевна Казнакова была среди выпускниц этого известного всей России учебного заведения [10]. Впоследствии она всегда с благодарностью вспоминала Смольный институт и стала членом Общества взаимопомощи нуждающимся смолянкам. После окончания института Лидия уехала с матерью в Тверскую губернию, к деду, где пробыла два года. Вернувшись в столицу, она стала жить в меблированных комнатах. Здесь же поселился молодой, блестяще образованный офицер Всеволод Защук, который был старше ее на три года. Нежная, приятной наружности, к тому же образованная, чрезвычайно острого ума Лидия понравилась ему. Всеволод влюбился сразу, в первый день знакомства. Не осталась равнодушной к нему и Лидия. Летом 1894 года, подарив Всеволоду свою фотографию, она сделала такую надпись:

Луч яркий и жизни прекрасный
В жизни раз ты сверкнул для меня…

Всю жизнь Лидия писала стихи, а в молодости своему избраннику посвящала самые теплые и проникновенные строки:

Будь свят, будь с любовью помянут,
тот счастливый, единственный миг…

«У Лидии Васильевны я обедал по вторникам, а затем оставался вечером, иногда играли в карты, у них бывали Хрулевы, И.М. Литвинов», — вспоминал об этих временах впоследствии Всеволод.[11] Через два года знакомства они поженились. Венчание состоялось 23 июля 1895 года.

Семья мужа

Защуки происходили из рода потомственных военных. На их гербе была изображена на голубом фоне закованная в стальную перчатку рука, держащая меч. Известно, что одним из представителей этого рода был Осип (Иосиф) Семенович Защук (1794−1874) (III). Находясь на службе в Польше, где был расквартирован его полк после 1814 года, Иосиф Семенович женился на католичке Анне Казимировне Галковской (1810−1898), которая приняла православную веру. Она родила пятерых сыновей: Александра, Николая, Константина, Иосифа и Леонида (впоследствии женившегося на старшей сестре писателя Д.С. Мережковского [12] - Надежде Сергеевне), и трех дочерей: Александру, Анну и Юлию. Еще трое из детей умерли в раннем возрасте. Полученная впоследствии на стрельбище серьезная травма, когда И.С. Защуку по локоть оторвало левую руку, повлекла за собой инвалидность, что позволило за казенный счет отдать сыновей в Кадетский корпус, куда их зачислили в возрасте девяти лет. Впоследствии все его три сына стали генералами. Девочки же имели право получить бесплатное образование в Институте благородных девиц. Старший сын Осипа Семеновича, Александр Иосифович Защук, будущий свекор прпмц. Августы (IV), женился на Анастасии Павловне Эрдели (1841−1908). В 1868 году, 27 января, в г. Кременце Волынской губернии Анастасия Павловна родила сына Всеволода. Крестили мальчика, как вспоминал В.А. Защук, в домовой церкви Павловского училища, в Меншиковском дворце, находившемся на углу Николаевской набережной и Кадетской улицы, где тогда служил его отец[13]. В 1874 году Александра Иосифовича назначили командиром отдельной части, квартировавшей в городах Южного Крыма. Полковник Защук поселился с женой в Ялте, а когда на лето туда приезжала Царская семья, он, как командир полка, несшего караул в Ливадии, жил в домике при царском дворце и каждый день встречался с Императором. В генерал-майоры Александра Иосифовича произвели в 1879 году. Тогда же он подал рапорт об отставке и поселился в Ялте на ул. Поликуровской, д. 1, а затем — в собственном особняке на Пушкинском бульваре, 27, посвятив себя общественной деятельности. Сын Всеволод, получив домашнее образование, впоследствии пошел по стопам отца, став военным: по первому разряду окончил 1-й Петербургский кадетский корпус в 1884 году, затем Павловское военное училище и Николаевскую инженерную академию, тоже по 1 разряду. В 1895 году, по окончании Академии, штабс-капитан Всеволод Защук был командирован в качестве военного инженера в распоряжение Главного инженерного управления на строительство морской тыловой позиции на Финском заливе.

В столице супруги Защуки посещали театры и балы, общаясь с известными в петербургском высшем свете людьми: Хрулевыми, Гагариными и Безобразовыми.

«Тобой вдохновлен этот мир…»

На свадьбу дядя невесты, Петр Александрович Черевин, подарил Лидии три тысячи рублей. По его же просьбе Государь Император Александр III пожаловал ей еще десять тысяч рублей. Молодожены поселились на Загородном переулке, в доме 28. Горничной у молодой хозяйки была католичка Анна Федоровна Поушевская. Только два года семейная жизнь для Лидии была радостной. В то время она познакомилась с женой штабс-капитана лейб гвардии Павловского полка Евгенией Антоновной Пасыпкиной, и сразу с ней подружилась. Евгении Антоновне нравились благородные манеры Лидии, ее гостеприимство, стремление содействовать мужу в его трудах и занятиях. Однако супруг Лидии был человеком другого склада: «Характер у него невозможный — раздражительный и придирчивый», — свидетельствовал близкий его родственник, князь Павел Николаевич Кантакузин.[14] Кантакузины жили в собственном доме на Каменном острове.(V) С ними жила сестра Павла Николаевича, Чернявская, с дочерью Софией. Всеволод бывал у них несколько раз, но затем «прекратил знакомство, т.к. они жили слишком далеко, вечеров не устраивали и не приглашали, а знакомство ограничивалось визитами» [15]. Всеволод же любил посещать балы.

Е.А. Пасыпкина замечала, что Лидия относилась к мужу с удивительной скромностью и доверчивостью, а получала в ответ лишь грубости. Денежные дела семьи были расстроены, и 6 февраля 1898 года Лидия Васильевна вынуждена была продать за одиннадцать тысяч рублей часть имения, доставшуюся ей в наследство. Деньги она положила на свое имя в банк, где уже хранились пожалованные на свадьбу три тысячи рублей.

Помимо денежных затруднений, отношения между супругами осложнялись отсутствием в их семье детей. Сожалея об этом, в апреле 1899 года Всеволод прямо спросил жену:

— Не прикроешь ли своим именем могущий появиться на свет плод моей любви к одной молодой девушке, которую надеюсь соблазнить?" [16] (Впоследствии она стала его содержанкой.)

— Могу усыновить и двоих твоих детей, — ответила тогда Лидия. И хотя разговор был весьма мирный, через неделю муж крикнул жене:

— Убирайся!

Лидия Васильевна впервые уехала от Всеволода сначала к свекру, в Ялту, а затем в Херсонскую губернию, в имение кн. А.И. Кантакузина, двоюродного брата мужа. Через полгода, после примирения с мужем, она вернулась домой, и жизнь, казалось, пошла своим чередом, но семейные отношения Защуков дали трещину. Всеволод Александрович, поглощенный строительными работами, дома бывал редко. Лидия занималась литературным трудом. Она привыкла много работать. Круг ее общения был вполне определенным и состоял из почтенных пожилых людей: управляющий делами вел. кн. Николая Николаевича генерал от кавалерии Николай Степанович Хрулев, действительный статский советник Сергей Дмитриевич Корейша, действительный статский советник Иван Михайлович Литвинов, которого она знала и уважала со времен его дружбы с ее отцом.

В 1900 году Лидия Васильева взяла к себе мать, Лидию Алексеевну Казнакову, опекая ее до кончины. Любви и уважения к зятю Лидия Алексеевна не испытывала. К тому же, боясь услышать от него обидные слова в адрес своих сыновей, страдавших пьянством, о чем прекрасно знал Всеволод, Лидия Алексеевна избегала встречаться с ним даже в передней и не вмешивалась в семейные дела дочери, хотя огорчалась, видя ее грустные глаза.

Лидия Васильевна всегда пыталась всех примирить: мужа с его отцом, свекра — со свекровью (они разъехались после 26 лет совместной жизни).

С 31 августа 1902 супруги Защуки переехали жить на ул. Жуковского, 57 [17], где оставались до 1905 года. Тогда же Всеволод Александрович впервые поехал за границу. «Во время моего первого заграничного путешествия, — писал он, — я познакомился с газетой „Освобождение“, издаваемой за границей Петром Струве и с разными т.н. нелегальными политическими книгами, напечатанными по-русски. Эти издания открыли мне глаза на многое, о чем я не знал, или представлял себе совсем иначе. Во всех этих изданиях осмеивался Государь, причем открыто писалось о том, о чем в России говорилось шепотом. Именно в это время было довольно обильная почва для разных статей оппозиционного характера, т.к. 17 августа был уволен с должности министр финансов С.Ю. Витте, а в июле было открытие мощей Серафима Саровского, связанное с чаянием Царской четы иметь сына. Затем много писалось о предполагавшейся поездке царя в Италию и о протесте по поводу этой поездки итальянских социалистов, собиравшихся освистать царя при его выезде в Рим (поездка эта вследствие этих угроз не состоялась и Николай II вообще ни разу не был в Риме» [18].

По рекомендации русского резидента Всеволод Защук побывал на приеме у Папы Римского Пия X, на Капри, в Милане, Дрездене, Берлине, Варшаве. По возвращении домой он познакомился с баронессой Таубе и ее дочерью.
С 1903 года в их доме стала бывать двоюродная сестра Всеволода, Мария Феофилатовна Железнова, дочь генерал-майора. Она часто заставала Лидию за переводами. Наблюдая ее семейную жизнь, М.Ф. Железнова сразу убедилась в несоответствии характеров супругов, особенно если дело касалось денежных вопросов.[19] Неуравновешенный Всеволод часто менял свои решения. Близко знавшие его люди отмечали, что у него «характер нервный, горячий, вспыльчивый, образ его жизни хотя и скромный, но нравственно не блестящий; он постоянно заводил любовные связи». [20].

— Всякая хорошенькая девица всегда производила на меня впечатление, — признавался Всеволод Александрович и не упускал случая поволочиться за кем-нибудь.

Лидия, несмотря на это, старалась быть идеальной женой: спокойной, доброй и внимательной, во всем помогать и поддерживать мужа.

Наступил 1905 год. «Он был годом кровавым, — писал В.А. Защук, — за который пришлось многим расплатиться справедливо в 1917 и последующих годах». [21] Девятого января он получил циркуляр явиться в Офицерское собрание к семи-восьми часам утра, поскольку в городе готовились беспорядки, ему пришлось нести дежурство у Николаевского моста, через который никого не пускали. На набережной все было спокойно, но прибывшие с противоположной стороны рассказывали, что в некоторых местах города стреляли, были убитые и раненые из рабочих, направлявшихся процессией к Зимнему дворцу [22]. «В городе после 9 января было очень мрачное настроение. Большинство даже в бюрократических кругах открыто высказывали свое возмущение расстрелами и во всем обвиняли вел. кн. Владимира. Во многих знакомых мне домах либерального настроения я слышал одобрения действия Самгина, считали его корректным и гуманным и говорили, что если бы все так действовали, то, вероятно, никаких расстрелов не было бы… В Петербурге после 9 января коммерсанты ждали погромов, почему окна многих магазинов на Невском и других улиц с большими зеркальными окнами и красивыми выставками были забиты досками, что придавало Невскому мрачный вид. Театры пустовали». [23] После этих событий Царская семья, как известно, постоянно поселилась в Александровском дворце Царского Села. Здесь же в 1905 году проводили полковой праздник, на котором присутствовал Всеволод Александрович, приглашенный на обед вместе с другими офицерами. «…В обычном разговоре царь вел довольно черносотенные разговоры с довольным видом рассказывал об еврейских погромах, чем многие из наших офицеров были возмущены и вообще осмеивали весь Двор… а трагическую гибель вел. кн. Сергея Александровича в Москве воспринимали с удовлетворением» [24], — отмечал Всеволод Защук.

Материальное положение Всеволода к 1905 году исправилось, поскольку он имел хорошее годовое жалование. Однако, когда Лидия по доброте душевной, без расписки, отдала в долг знакомому четыре тысячи рублей, это вызвало его крайнее недовольство. Действительно, сумма по тем временам была огромна, и Лидии пришлось выслушать немало упреков на свой счет. Были и другие обстоятельства, служившие причиной супружеских ссор. Так, например, шестидесятилетний генерал-майор Н.М. Литвинов, временный губернатор Ставропольской губернии, знавший Лидию еще девочкой и относившийся к ней как к родной дочери, оставил ей полную доверенность на управление имуществом его племянницы, опекуном которой он был. К тому же он просил Лидию сопровождать в Рим его умирающего брата, тоже друга ее отца, 65-летнего беспомощного действительного статского советника Ивана Михайловича Литвинова, заболевшего раком горла. Всеволод дал жене согласие на эту поездку, но после ее возвращения в январе 1905 года, отношения между супругами обострились настолько, что они перестали разговаривать друг с другом.

29 февраля 1905 года мирно скончался на руках Лидии Васильевны отец мужа. (VI) За последние два года он выдержал восемь операций и был так слаб, что жил исключительно благодаря уходу невестки. С сентября 1905 года Защуки жили на Петроградской стороне (Гулярная улица, дом 19). Каждое утро Лидия уходила из дома и возвращалась лишь на ночь. Теперь супруги общались исключительно через прислугу или обменивались записками. В одной из таких записок Всеволод попросил жену немедленно уехать. Хотя он и сделался груб в обращении с женой, и, не стесняясь ее, предавался любовным похождениям, но окончательный разрыв между ними произошел прежде всего на денежной почве. Однажды Всеволод Александрович забрался в денежный ящик жены и, взяв все деньги, положил их на свое имя в банк, не забыв при этом захватить и бриллиантовое колье, подаренное им Лидии. Это вынудило ее обратиться за помощью к юристу. Именно тогда деньги, полученные Лидией в приданое, стали предметом споров и публичного разбирательства супругов.

Так, с тягот семейной жизни начинался путь мученичества будущей игумении и схимницы. Брак преподнес Лидии великие уроки терпения и смирения, без которых невозможно выдержать монашескую жизнь. Супруги прожили вместе десять с половиной лет и расстались. Последняя крупная ссора закончилась тем, что Лидия в течение получаса собрала свои вещи и переехала к двоюродному брату мужа, а через пять дней перебралась в дом князя Мещерского, съехавшего на другую квартиру. Вскоре Лидия Васильевна с матерью и прислугой, англичанкой Флоренцией Эдуардовной Райле, поселилась на казенной квартире на Моховой улице, в доме 36. Здесь же находилось Общество взаимопомощи бывших смолянок и Общество востоковедения, в которых она вынуждена была активно сотрудничать, поскольку фактически осталась без средств к существованию, зарабатывая на жизнь лишь частными переводами. Правда, поначалу Лидия Васильевна все же получала от мужа сто рублей в месяц, затем он снизил сумму до пятидесяти рублей, а позже сократил до сорока. В то время как у него было имение, два дома и хороший заработок в размере двадцати тысяч годовых. К тому же Всеволод, получив в свое время доверенность от жены на право пользования ее капиталом, совершал с ним денежные обороты и присваивал себе проценты. Лидия Васильевна оказалась в ином положении: помимо забот о своем содержании на ее попечении остались три племянницы, нуждавшиеся в помощи и денежной поддержке. Наталья Казнакова поселилась на 8-й Рождественской, 57−9. Двадцатидвухлетняя Надежда, будучи косноязычна и глуховата, не была принята в Екатерининское Дворянское воспитательное заведение, впоследствии вышла замуж [25] и 23 января 1910 просила Дворянское собрание выдать ей для этого средства на экипировку. Ольга, жившая на Кирилловской, 14−25, и окончившая в 1903 году Николаевское училище, обращалась туда же с просьбой купить ей пишущую машинку, чтобы зарабатывать на жизнь своим трудом. Лидия Алексеевна Казнакова постоянно заботилась о внучках, дочерях Геннадия Васильевича, и тоже писала в Дворянское собрание: «Положение внучек самое ужасное, средств никаких, все больные и мало способны к труду».[26]

4 июля 1906 года Лидия Васильевна Защук подала на имя Государя прошение с просьбой «приказать мужу моему вернуть мои деньги и выдать мне паспорт». [27] На следующий же день господину В.А.Защуку было отправлено письмо с приглашением явиться в Канцелярию Е. И. Величества для объяснения, которое и состоялось 10 июля 1906 года. Ознакомившись с прошением жены, Всеволод Александрович не стал опровергать его, но согласился вернуть деньги, но только в случае развода. Несмотря на это Лидия Васильевна все же получила разрешение в течение одного года проживать отдельно от мужа. По окончании этого срока она вновь подала прошение Государю с просьбой «выдать постоянный вид на жительство» [28], поскольку вынуждена была «… искать для своего пропитания постоянную работу». Тяжба об отдельном виде на жительство затянулась и длилась шесть лет, до 1912 года. Главным свидетелем этого дела выступал Николай Михайлович Литвинов, не доживший до конца процесса.

«На основании установленных фактов…»

Помимо личных объяснений супругов Защук в канцелярии Е.И. Величества для установления «объективного положения просительницы» были собраны негласные сведения с приобщенными к ним показаниями свидетелей, где отмечалось, что Лидия Васильевна «в нравственном отношении вела себя безукоризненно» [29]: у себя никого не принимала, лишь изредка посещала семью князя Кантакузина, занималась перепиской и переводами с немецкого языка для офицеров Генерального штаба. Эти переводы оплачивались по рублю за лист, что вынуждало ее вести весьма скромный образ жизни, отказывая себе иногда даже в самом необходимом.

15 ноября 1907 года Лидия Васильевна получила, наконец, вид на отдельное жительство от мужа на четыре года.

В 1909 году они с матерью переехали на улицу Галерную, 56, там, по-видимому, Л.А. Казнакова и скончалась на 77-м году жизни. Лидия Васильевна сразу же переехала в меблированные комнаты на Невском пр., д. 104, где прожила три года, ведя тихую, уединенную жизнь среди книг и переводов, работая на Адмиралтейском судостроительном заводе младшим делопроизводителем и переводчиком. Ей исполнилось 38 лет. К этому времени Всеволод получил чин подполковника и уже имел ордена св. Анны и св. Станислава. Будучи специалистом в области гидротехнических сооружений, несколько лет служил на заводе в г. Сестрорецке, курортном пригороде столицы. Он много работал, при этом вел светский образ жизни, часто бывал в ресторанах, отнюдь не избегал женского общества, даже заводил случайные знакомства на улице.

Связь человека с его эпохой неизбежна: она, так или иначе, вторгается в жизнь. Не избежала искушений своего времени и Лидия Защук. Всеволод писал, что его жена «подвергается эксплуатации в одном из спиритических или оккультных кружков», [30] которые, как грибы, появлялись в столице в начале ХХ века.

Шло время, но примирение супругов было невозможным: муж не хотел вернуть деньги, жена не могла без этого условия вернуться к нему. На развод Лидия не соглашалась, не хотела отпустить и освободить мужа от своей жизни, несмотря на все провокации с его стороны. Всеволод считал решение Лидии капризом и не давал согласия на отдельное жительство, хотя не возражал против развода. Виновником сложившегося положения «на основании установленных фактов», — сообщалось в постановлении канцелярии Е.И.Величества[31], — является всецело муж, который, присвоив себе все деньги жены, и, охладев к ней, стал обращаться с ней грубо, и, не стесняясь ее, нарушал супружескую верность" [32].

22 ноября 1911 года Лидия Васильевна просила выдать постоянный вид на жительство с правом получения заграничного паспорта без разрешения мужа, который категорически отказал ей в этом.

С 3 сентября 1911 года ей все-таки удалось уехать в Монте-Карло, где она скромно, не держа даже прислуги, оставалась до 10 октября.

Всеволод продолжал жить на Петроградской стороне, на Гулярной улице, 19, [33] занимая большую, хорошо обставленную квартиру. В 1911 году у него родился ребенок от временного сожительства с одной девицей. Он принял решение усыновить это дитя, так как всегда мечтал иметь детей.

16 февраля 1912 года Лидия Васильевна, наконец, получила постановление о праве раздельного проживания от мужа.

Во время Первой мировой войны Всеволод строил оборонительные сооружения, к тому же он был автором и строителем первых в России эллинг для дирижаблей. В 1914 году он принимал участие в военных действиях, а в 1917 году получил орден из рук генерала Брусилова. В этом же году он был произведен в чин полковника и сознательно пошел служить в Красную армию, занимая в Гражданскую войну должности высшего командного состава.

«Средства у меня отняла революция…»

Революционные потрясения в столице застали Л.В. Казнакову служащей Городской думы, где Лидия Васильевна выдавала промысловые свидетельства.

1917 год не только изменил политический строй России, революция своей кровавой рукой коснулась души каждого русского человека, заставила людей сделать тот или иной выбор, связанный с новой жизнью при советской власти. Эти скитания души для многих интеллигентов были мучительны, но в итоге все-таки приводили лучших из них к вере в Бога, к тихой гавани молитвы и умиротворения. В бездне революционного хаоса у Лидии Васильевны не осталось ничего, кроме могил близких людей и никого, на чье плечо она могла бы опереться. Ее душа устремилась Богу, к Оптиной пустыни: родилась мысль стать монахиней и уйти от мирской жизни.

«…Средства у меня отняла революция, и я была этому рада, т.к. иначе не узнала бы близости Господа к человеку» [34], — писала она впоследствии мужу в Крым. Она навсегда покинула город на Неве. С большими трудностями пришлось ей тогда преодолеть тяжелый путь в Москву, затем в Козельск и увидеть, наконец, долгожданную Оптину пустынь.

Теперь вся ее жизнь была связана с этим прославленным своими старцами монастырем. Вдохнув уходящую благодать Оптиной, она не только услышала воспоминания о великих старцах, но и застала некоторых из них. Прежде всего это был старец Нектарий. Посчастливилось ей работать и вместе с о. Никоном (Беляевым) (VII).

Прежде чем говорить о жизни будущей преподобномученицы в Пустыни, хотелось бы вспомнить условия, в которых новомученикам земли русской приходилось отстаивать свои права на веру во Христа и верность Православию. Судьбы монастырей после революции похожи, как братья-близнецы. В начале 1918 года началось воплощение в жизнь постановления советской власти об отделении Церкви от государства. Эту политику проводили быстро и решительно. На места, в Советы, состоящие тогда в основном из левых и правых социалистов-революционеров и немногочисленных представителей мелких помещиков, присылали так называемые пятерки, которые и начинали «строительство жизни на коммунистических началах». Прежде всего были реквизированы дома, принадлежащие храмам, из которых выселялись священники. У них отнималась обстановка, рояли, посуда и прочие предметы. Дома, как правило, передавались исполкомам, из красных пасхальных облачений духовенства шили флаги, обстановку растаскивали.

В Оптиной пустыни, как и во всех других монастырях России, власти образовали племхоз и совхоз, а сами монахи организовали Садово-парковое товарищество, которое затем вступило в юридический договор о совместном использовании и охране зданий в Оптиной с созданным в ней музеем, но в 1924 году Товарищество было закрыто «за антисоветскую агитацию».

Многие насельники обители после окончательного разгрома монастыря и Товарищества переселились в Козельск и его окрестности.

По прибытии в Оптину Лидия Васильевна около полутора лет трудилась счетоводом по выдаче хлеба в племхозе, а с декабря 1919 года начала работать в оптинском музее.

«Музей „Оптина пустынь“, — говорится в исторической справке ГИМ [35], — первоначально назывался культурно-историческим и церковно-археологическим, был основан 18 мая 1919 года Комиссией отдела по делам музеев и охране памятников искусства и старины Наркомпроса, возглавляемой Н.Н. Померанцевым и Н.П. Киселевым. Первый период деятельности музея, 1919−1924 годы, когда им заведовала Л.В. Защук, характеризуется, прежде всего, стремлением музея сохранить перешедшие ему от монастыря коллекции, пополнить их по возможности и приступить к систематизации и научной обработке фондов».

Музей, основанный как заповедник, состоял не только из экспозиции и фондов, к нему отошли монастырская и скитская библиотеки, архив и некоторые здания обители. Так, например, в трапезной организовали павильон стенной живописи, а в кельях скита — павильоны монастырского быта. Штат музея составлял из 22-х человек, включая рабочих. «За музеем числилось 120 разных строений, сад, в котором было около тысячи фруктовых деревьев, кожевенная мастерская». [36] Первым заведующим Оптинского музея был о. Никон (Беляев). А когда осенью 1919 года вместе с другими православными он был арестован, работать там начала Л.В. Защук. С 20 июня 1920 года она занимала должность заведующей музеем. Как видно из архивных документов, немало сил и старания было приложено Л.В. Защук для работы музея в советское время. Она стремилась обеспечить должный научный уровень археологическим раскопкам на территории Оптиной пустыни, чтобы пополнить коллекцию этого отдела, что принесло несомненную реальную пользу музею. Заведующая стремилась создать и все условия для организации летней дачи для месткома Наркомпросса [37].

11 марта 1924 года она писала в музейный отдел Главнауки: «Отделу видно, какими невероятными ежедневными усилиями музею удается содержать охрану, работать, предусматривать многое, отвечать на запросы и т. д. Тем не менее, если только местком Наркомпросса не окажется слишком требовательным, то музей Оптина пустынь сочтет радостным долгом ко времени окончания разлива (…) изготовить 15 отдельных комнат, причем каждая будет снабжена ключом, гардеробом, столом, койкой или удобным диваном, стулом или креслом, табуретом, деревянной посудой для воды, мытья и помоев. Вероятно, смогу устроить ежедневное меню из сытного супа и двух блюд копеек по 40 и давать хлеб по норме… За 15 дней плата за водопровод „5 копеек с человека и за предмет мебели по 1 коп. Судки, ножи, полотенца, простыни приезжие должны будут привозить сами. Соломой набитые матрасы и подушки можно сделать из прочного старого коврового хлама, от которого, по-видимому, лет 15 тому назад почему-то отказалась моль“. [38]

В 1924 году на территории музея расположился детский дом, с проживающими в нем 180 детьми. Началось постепенное посягательство на территорию музея и его вытеснение. В 1928 году музей был реорганизован и превращен в краеведческий, причем, большая часть ценного музейного материала была систематизирована и отправлена в кладовую. Вскоре пришло решение о закрытии музея. Его библиотека и архив были переданы в библиотеку им. Ленина, часть книг попала в библиотеку Санкт-Петербургской Духовной академии, а многие экспонаты отправилась в другие музеи. Сразу после увольнения Л.В. Защук с должности зав. музеем началась распродажа его имущества, особенно той части, которая имела отношение к монастырю и богослужению, то есть облачения, иконы, ризы. „Постепенно, с годами, все, что было и что сохранялось музеем, пришло в запустение и захламленность. За истекшие годы сменилось столько хозяев над опустевшими зданиями, и хозяев нерадивых, что все приняло такой вид, каким видим теперь“. [39]

„Виновной себя признать не могу…“

В 1924 году Лидия Васильевна познакомилась с Надеждой Григорьевной Чулковой, приехавшей в Оптину на дачу. Ее муж, Георгий Иванович Чулков, работал в Московском издательстве. Они были знакомы с художником Бруни, который в то время преподавал в Москве и часто приезжал к жене с сыном, жившими в Оптиной. Жена Бруни была дочерью писателя Бальмонта, находившегося тогда в Париже. Так образовался круг людей близких по духу, образованию и воспитанию, в который, естественно, вошла Лидия Васильевна. Все они, безусловно, были под наблюдением органов ОГПУ.

Когда ее уволили из музея, Лидия Васильевна осталась без средств к существованию. Н.Г. Чулкова стала помогать безработной Л.В. Защук, ежегодно высылая определенную сумму денег. Лидия Васильевна переселилась в Козельск, где сменила несколько адресов: жила в домах Самариной, Першина, Кабановой. Вскоре она стала давать частные уроки немецкого и французского языков, а когда средств на пропитание не хватало — продавала свое имущество. „Как сообщалось неоднократно, — писала она В.А. Защуку, — в центральном отделе представителями центра, Оптина пустынь уцелела только благодаря Л.В. Р (?)(VIII), не жалевшей энергии и 8 раз по две недели отбывавшей тюремное заключение и 16 раз арестовывалась. Да вот уже три года, как я в отставке с пенсией, которую год назад таки отняли, а все еще когда местная власть устраивает скандалы центру, то хватает меня ради какого-либо следствия или показаний.“ [40] Скорби, болезни, аресты, отсутствие элементарных жизненных удобств, немолодой возраст — все отразилось на ее здоровье. В июле 1926 года, когда Лидия Васильевна сломала ногу, она смогла поправиться только благодаря уходу и помощи Надежды Григорьевны.

Несмотря на то, что Л.В. Защук была больна и отошла от музейных дел, интерес чекистов к ее жизни не истощался. Искать повод для ареста долго не пришлось, тем более, что от органов ОГПУ в то время скрыть что-либо было сложно. Каждый шаг „социально опасных элементов“, куда входили все недоброжелатели новой власти — дворяне, офицеры, священники, монахи и просто все верующие люди — был под гласным и негласным присмотром осведомителей. Об этом сейчас говорят их доносы. Тогда же в секретном доносе, названном „докладной запиской“, в Президиум калужского губисполкома поступили сведения о монастыре, где в частности говорилось: „…Вот Л.В. Защук, бывшая зав. музеем (с большим трудом отстраненная), жена полковника, странная, эксцентричная женщина, при изъятии церковных ценностей была за противодействие арестована, религиозна до крайней фанатичности, свою службу сочетавшая с поклонением старцам…“

17 июня 1927 года Лидия Васильевна вновь была арестована. По делу проходило 11 человек: монах (Зленко Кирилл Евдокимович), сын священника, Владимир Иванович Доброхотов (IX), жена полковника Шульца, Клеопатра Антоновна Шульц, жившая в Оптиной с сыном Борисом, стремившегося бежать от большевиков в Польшу, а также бывший земский начальник — Подашевский Борис Петрович, имевший переписку с поэтом Бальмонтом, учитель Козельской школы Беляев Николай Никифорович, являвшийся тайно постриженным монахом, а также монахиня Анастасия (Бабкова) и Зубов Борис Федорович, служивший на должности музейного завхоза. Он обвинялся в том, что давал пользоваться лошадьми иеромонаху Никону. К тому же на его квартире было совершено тайное пострижение в монахи барона Михаила Михайловича Таубе (X) (с именем Агапит), тоже арестованного 16 июня 1927 года у себя на квартире в Оптиной пустыни. В секретном доносе о Таубе говорилось, что он „неоднократно в коленопреклоненном состоянии у старцев был заставаем, в данное время продолжает служить в музее в качестве научного сотрудника (на днях получившего повышение и вознаграждение) и поддерживающего живую тесную связь с монахами, проживающими в музее и вне его“. „По нашему мнению, — сообщают издатели Оптинского альманаха, — он сотрудничал с органами ОГПУ“. [41]

Постриг барона совершил 39-летний прп. исп. Никон (Беляев), арестованный в тот же день, 17 июля. Во-первых, ему припомнили знакомство с Бальмонтом и совершенный тайный постриг барона, а во-вторых, обвинили в том, что он вел обширную переписку с верующими, имел влияние на монашескую жизнь в Козельске, куда выехал после закрытия монастыря, а, следовательно, активно занимался контрреволюционной деятельностью. Отец Никон хорошо знал Л.В. Защук. Комментировать же поведение на следствии Лидии Васильевны Защук предоставим документам, которые свидетельствуют не в пользу следователя, а в пользу арестованного.

Ее вызвали на допрос сразу после ареста, и на вопрос следователя об отношении к новой власти Лидия Васильевна с легкой иронией ответила:

— Я ею любуюсь, и желаю чтобы она не изменилась, хотя я внепартийная… Что касается моего взгляда на монашество — то как идею я рассматриваю ее квинтэссенцией христианства»… [42] На этом же допросе 17 июня 1927 года уполномоченный секретного отдела Калужского Губотдела ОГПУ Киреев спросил:

— Гражданка Защук! Чем объясняется, что вы иногда при беседах с другими лицами грубо выражались по адресу советской власти следующими словами «скоро большевики полетят», «советской власти скоро будет конец, т.к. не хватает хлеба» и т. д.

— Я категорически эти сведения опровергаю, но и хотела бы за плату посмотреть эти личности.

Лидия Васильевна вины за собой не признала. Она, как опытный юрист, спокойно и умно мотивировала все свои действия, обосновывая их распоряжениями и постановлениями правительства. В своем заявлении она писала: «…указанное в ст. 14 раздела 20-го общей части Уголовного Кодекса, и, отвечая по пунктам, скажу, что мне писавшей стихи экспромтом от имени музея на кончину Ленина, вероятно, и поныне красующиеся в зале УИК, а до и после этого политикой не занимавшейся, странно слышать обвинение по этой статье. Если я услышу чтение газеты или возьму ее в руки чужую, то вряд ли более пяти раз в год. Если бы деньги были, то выписала бы, но и только». [43]

По поводу обвинения о содержании в музее монахов, Лидия Васильевна возразила так: «Когда раньше выселяли послушников и монахов никто не препятствовал, а 19 августа 1923 пом. прокурора не дал нач. милиции исполнить желание президиума выселить остальных. Списки живущих велись для милиции Шатовым (его агентом от ГПУ, у которого с 22 -го года каждый час была усадьба на виду и ничего противозаконного не замечено), а современная книга жильцов имеет отметки милиции о правильности ведения (жили прежние, а не новые и не менее 53-х, наверное)» [44]. Обвинение в незаконных богослужениях, со стороны арестованной Л.В. Защук, имело такое обоснование: «За молитвы частных лиц в своих помещениях никто отвечать не может, а богослужений там не допускалось, да никто и не просил о сем» [45].

Она даже позволила себе со свойственной ей деликатностью смолянки напомнить следователю о законах и указать на распоряжения властей: «Таким образом я ответила на обвинение по ст. 109 и 113 статье и 126-ой. Благодарю за данную возможность и радуюсь, что могу дать полезные вам №№ всех этих отношений, отмеченные мною вследствие внимания при прежней деятельности, чтобы все шло законно, больше я, старуха, ничего и припомнить не могу».

По завершении дела, 10 августа 1927 года, уполномоченный Калужского ОГПУ Нагибин составил обвинительное постановление, где о Л.В. Защук говорилось, что она «имела тесную связь с контрреволюционными элементами, которые поддерживает и до последнего времени, как с иеромонахом Никоном (Беляевым), бароном Таубе и др. лицами, совместно с которыми ведет антисоветскую агитацию и деятельность, которая выразилась в следующем: Защук Л.В., являясь зав. Оптинским музеем, не принимает никаких мер к выселению монашеского элемента, оставленного временно на жительство в стенах музея, а напротив способствует вселению нового элемента, которого с разрешения и ведома ее поселилось 53 бывших монаха, с ведома гр. Защук в стенах музея устраиваются ежедневно богослужения проживавшим там монашеским составом с целью привлечения и развития паломничества в музей как бывший монастырь, игнорируя тем самым распоряжения власти и приговор Калужского Губернского суда от 21 марта 1923, помимо чего Защук распространяет ложные слухи, говоря, что «большевикам не удержаться и признаки их смерти уже появляются, что Ленин обманывал народ и что большевики обманщики и все делают хитростью».[46] Тем не менее, как видно, обвинения в отношении Л.В. Защук и Зубова рассыпались в ходе следствия, и они были освобождены 1 июля 1927 года по подписке о невыезде, [47] но лишены права проживания в семи городах и их губерниях с прикреплением к месту жительства [48].

Участь остальных арестованных была более сурова: ОС КОГПУ от 19 декабря 1927 года Доброхотова В.И. выслали на Урал на три года, а Подашевского Б. и Шульц К.А. — в Сибирь, по истечении срока — лишили права проживания в семи городах с прикреплением к месту жительства. Беляева Н.М., Шульца Б.И. и Таубе М.М. — заключили в концлагерь на три года. Беляева Н.Н., монахиню Бобкову А.Е., духовную дочь о. Никона и ближайшего его помощника монаха (Зленко Кирилла Евдокимовича), заболевшего туберкулезом легких, выслали в Казахстан. Все они были лишены права амнистии, а срок наказания определен на три года.

«Будь с любовью помянут…»

Лидия Васильевна вернулась домой, в Козельск, на ул. Зюлиновскую, д. 9. По этому поводу 5 июля она писала мужу В.А. Защуку: «хватает {власть — Л.С.} ради какого-либо следствия или показаний. Так было между 15.04.-01.07., когда получила перевод через ГПУ, поклявшийся, что теперь авось в последний раз меня беспокоят. Оперетка, да и только, сказала бы я, если бы все также <…>воспринимать сии привычные мне за сии годы воистину кинематографические впечатления…». [49]

Всеволод Защук в это время находился в Крыму. Там же, в Ялте, которая называлась Красноармейском, жил с 60-летней больной женой и 37-летней дочерью его дядя [50], Леонид Иосифович Защук (XI). В 1923 году Всеволод ушел со службы из Красной армии и занялся гражданским строительством. Когда началась Вторая мировая война, и немцы в 1942 году оккупировали Ялту, он был вызван к немецкому командованию города с предложением о сотрудничестве. На что, как гласит семейное предание, он сказал:

— Русский офицер не может сотрудничать с врагами Родины.

Через год он умер от дистрофии и был похоронен в Ялте. (XII)

«От дачи показаний отказываюсь…»

После ссылки Лидия Васильевна приехала в г. Белев и поселилась на Архивной улице, в доме 5. В 30-е годы здесь жили ссыльные монахи Оптиной пустыни и монахини Шамординского монастыря. Все они посещали Никольскую церковь в Казачьей слободе г. Белева. В праздничные дни в этом храме причащалось до ста человек. Именно тогда епископ Белевской епархии Игнатий (Садковский) организовал подпольный женский монастырь при Казачьей церкви в Белеве. По его благословению в 1934 году еп. Георгий (Садковский), его брат, совершил чин пострижения Лидии Васильевны Защук в сан монахини с наречением имени Августы, а затем посвятил в схиму и назначил игуменией подпольного женского монастыря.

16 декабря 1937 года матушка Августа была арестована вместе с двадцатью монахами, монахинями, мирянами и священниками в городе Белеве. Незадолго до расстрела заключенных перевезли в город Тулу. Здание НКВД Тулы находилось тогда в архиерейском доме бывшего подворья. Глухая, каменная ограда его хорошо скрывала все, что происходило в этом доме и его подвалах. «Тульская губернская тюрьма, высилась на выезде из города рядом с кладбищем и огромным корпусом водочного завода"[51]. Олег Волков, содержавшийся в этой тюрьме, оставил нам такие воспоминания о его содержании там: «В узком помещении, не более двух с небольшим метров шириной, мы сидели сплошным строем, плечо к плечу, прислонившись спиной к стене, с вытянутыми, переплетенными ногами. Если визави на миг подбирал затекшие ноги, можно было расслабить свои, чуть переменить положение. Из камеры было вынесено все, кроме параши, стоявшей у двери. Край ее был на уровне лица того, кто сидел подле, а подходившие оправляться искали между стиснутыми ляжками промежутка, куда поставить ногу. На тех, кто не мог потерпеть с нуждой между утренней и вечерней оправками, обрушивались упреки, оскорбительная брань». [52]

Заключенные с матушкой Августой вели себя на допросах по-разному: иеродиакон Вадим (Антонов Г. Ф.) не дал признательных показаний, Исаакий (Бобраков И.И.) упомянул арестованную матушку Августу, послушник Григорий Алексеевич Ларин все отрицал, а Тарасова рассказала следователю о том, что говорила игумения Августа сестрам о советской власти.

Послушница Лактионова Мария Максимовна, находившаяся в монастыре с 1914 года до его закрытия, на допросе 16 декабря 1937 года сказала следователю:

— Ни о каком монастыре я не знаю. Против власти никогда не шла.

Лесина Аграфена Ивановна, на угрозы следователя дать признания в антисоветской деятельности, ответила:

— Это неправда. Никакой антисоветской деятельностью я не занималась. Я все время работала дома в колхозе. Лишь последний год я в Белёве была в виде прислуги, ухаживала за больным туберкулезом Соколовым.

Мать Августу дважды вызывали на допрос. На первом матушка ничего не сказала, а на втором подтвердила, что в г. Белеве был организован подпольный монастырь при Никольской Казачьей церкви. На требование дать показания относительно деятельности монастыря и назвать имена сестер она сказала:

— От дачи показаний на поставленный мне вопрос отказываюсь [53], о чем следователь вынужден был сделать запись в протокол.

Не прошло и двух недель, как следствие было закончено. 25 декабря 1937 года начальник Госбезопасности Белевского райотдела НКВД по Тульской области Дадочкин (XIII) составил обвинительное заключение. Мать Августу обвинили в том, что она «создала и возглавила женский монастырь из лиц служителей монашеского элемента… возглавила контрреволюционную деятельность среди населения». [54]

8 января 1938 года арестованных — иеродиакона Вадима (Антонова), послушников Григория Ларина и Даниила Пятибрата, послушницу Лактионову М.М., Лесину А.И., настоятеля Оптиной пустыни прпмч. Исаакия (Бобракова) и прпмц. Августу (Защук) вместе с другими священниками и монахинями — привезли на 162-й км Симферопольского шоссе под Тулой…

Здесь, где в настоящее время установлена часовня, прозвучали выстрелы в вечность, и просиял венец мученичества над душами русских людей.

* * *

Схиигумения Августа (Защук) была прославлена Русской Православной Церковью в 2000 году.

Преподобномученица Августа моли Бога о нас!

Лидия Ивановна Соколова, секретарь Комиссии по канонизации святых Санкт-Петербургской епархии

Автор благодарит И. И. Защук, поделившуюся воспоминаниями и семейными фотографиями, Романову С.Н. за помощь в поиске архивных документов, а также Свято-Введенскую Оптину пустынь, предоставившую часть архивных материалов.

Сноски:

1 — УФСБ по Тульской обл. П-9953
2 — Книга памяти жертв политических репрессий в Тульской области 1917−1987, т.2, Тула 2003, с. 102.
3 — ЦГИА ф. 536 оп.6, д. 3240, л. 1
4 — Там же, л. 2
5 — ЦГИА ф.536 оп. 11 д. 158, л. 10
6 — Там же, л. 94
7 — ЦГИА ф. 535, оп. 29, д. 589, л. 1
8 — ЦГИА ф.2, оп. 1, д. 11 568, л. 11 об
9 — Там же, л. 14
10 — Черепнин Н.П. «Императорское воспитательное общество благородных девиц». Исторический очерк 1764−1914. Т.3. Пг 1915. С. 624
11 — Дневник-воспоминание В.А. Защука, рукопись, архив И. Защук, л. 196
12 — Газета «Недвижимость ЮБК», Ялта, 18−25 января 2001.
13 — Дневник-воспоминание В.А. Защука, рукопись, архив И.Защук.
14 — РГИА ф. 1412, оп. 219, д. 34, л. 31.
15 — Дневник-воспоминание В.А. Защука, рукопись, архив И. Защук, л.168
16 — РГИА ф. 1412, оп. 219, д. 34, л. 10 об
17 — Справочник «Весь Петербург», 1902−1905.
18 — Дневник-воспоминание В.А. Защука, рукопись, архив И. Защук, л.163.
19 — РГИА ф. 1412, оп. 219, д. 34, л. 28
20 — РГИА ф. 1412, оп. 219, д. 34, л. 10−11
21 — Дневник-воспоминание В.А. Защука, рукопись, архив И. Защук, л.196
22 — Там же, л. 176
23 — Дневник-воспоминание В.А. Защука, рукопись, архив И. Защук, л.177
24 — Там же, л. 196
25 — ЦГИА ф. 536, оп.11, д. 158
26 — ЦГИА ф. 536, оп.11, д. 158
27 — РГИА ф. 1412, оп. 219, д. 34, л. 2
28 — Там же, л. 60
29 — РГИА ф. 1412, оп. 219, д. 34, л 61.
30 — РГИА ф. 1412, оп. 219, д. 34, л 81.
31 — РГИА ф. 1412, оп. 219, д. 34, л 67.
32 — РГИА ф. 1412, оп. 219, д. 34, л 69
33 — Весь Петербург, 1911
34 — УФСБ по Калужской обл. П-16 298, л. 251
35 — Государственный исторический музей, ф.521
36 — Оптинский альманах № 1, 2007, с. 57
37 — Оптинский альманах № 1, 2007, с. 8
38 — ГАРФ ф.2307, оп.9, д. 137, л. 5
39 — Оптинский альманах № 1, 2007, с. 12
40 — Оптинский альманах № 1, 2007, с. 111.
41 — Оптинский альманах № 1, 2007, с. 67
42 — ФСБ по Калужской обл. П-16 298, л.167
43 — ФСБ по Калужской обл П-16 298, л. л.256.
44 — Там же, л.256 об.
45 — Там же, л.256 об
46 — ФСБ по Калужской обл П-16 298, л.153
47 — Там же л.257
48 — УФСБ по Калужской обл. П-16 298
49 — Там же, л. 251
50 — С.Б. Филимонов «Тайны судебно-следственных дел». Симферополь, 2000, с.44−46
51 — Волков Олег. Погружение во тьму.М.2002.с152
52 — Волков Олег. Погружение во тьму. М.2002.с152
53 — УФСБ по Тульской обл. П-9953, л. 121
54 — УФСБ по Тульской обл. П-9953, л. 192.

Примечания:

I — В царское время неоднократно ставился вопрос о перенесении Суворовской церкви в столицу.
II — Некоторые умерли в младенчестве, двое утонули в раннем возрасте.
III — О.С. Защук родился в крестьянской семье в Подольской губернии. В армии Осип начал служить рядовым солдатом в составе Саратовского пехотного полка, участвовал в войне 1812 года и со своим полком дошел до Парижа, а затем участвовал в Русско-турецкой войне 1828−1829 годов. После двенадцати лет солдатской службы он стал унтер-офицером, а затем прапорщиком. Самостоятельно изучив грамоту, О.С. Защук сдал экзамены на офицерское звание, и в пятьдесят лет стал капитаном, а в семьдесят шесть — майором. За безупречную службу его наградили орденом св. Владимира 4-й степени, что давало право на потомственное дворянство.
IV — А.И. Защук родился 9 февраля 1828 года. Окончил Павловское военное училище в чине прапорщика и был направлен в Финляндский драгунский полк. Получив звание поручика, Александр Иосифович принял участие в обороне Севастополя, заслужил орден св. Анны 4-й степени, св. Станислава 3-й степени с мечами и бантом, а затем был произведен в штабс-капитаны. В этом бою он был тяжело ранен в ногу, что сделало дальнейшее пребывание на службе затруднительным, и А.И. Защук покинул действующую армию, сдал экстерном экзамены за полный курс Военной академии и был переведен на службу в Генеральный штаб. Через некоторое время ему поручили составить «статистику» Бессарабии. Четыре года Александр Иосифович собирал материалы и изучил язык. В 1862 году капитан Защук опубликовал весьма солидное сочинение «Материалы для географии и статистики России». Вскоре он получил чин полковника, минуя майора, а в 1865 году за «отличную, усердную и ревностную службу» пожалован орденом св. Станислава 2-й степени.
V — Павел Николаевич Кантакузин был женат на Алисе Рибопьер, имел дочь Софию, сыновей Ивана, Константина и Матвея.
VI — Героя обороны Севастополя Александра Иосифовича Защука похоронили на центральной аллее Братского кладбища в Севастополе.
VII — Прпмч. Никон (Беляев) прославлен в лике преподобноисповедников
VIII — Скорее всего, здесь была неправильно прочитана буква «З».
IX — Доброхотов В.И. 1893 г. р., уроженец Самары, выпускник Санкт-Петербургского университета, а затем Духовной семинарии. Он служил прапорщиком в царской армии, в 1918—1919 годах — в армии Колчака. Во время ареста — заведующий музеем в Оптиной пустыни. После ареста 1927 года был сослан на Урал на 3 года, а в 1930 году, после освобождения, лишен права проживания в 6 промышленных пунктах с прикреплением на 3 года.
X — Таубе Михаил Михайлович, барон, 11.1894-? Родился, а Гатчине СПб губернии. Окончил гимназию, школу прапорщиков и подпрапорщиков, а затем 3 курса СПб университета. С 1916 находился на военной службе, после ранения в голову лечился, а затем служил в Красной армии. В 1922 у.е.хал в Оптину пустынь, где работал сотрудником музея по рекомендации Лидии Васильевны до 1925 года, когда был уволен и жил на скудные средства, преподавая математику и иностранные языки, в том числе сыну художника Бруни, с которым он был знаком с 1922 года. У него было два брата: Александр — преподавал в Военной академии и жил в Москве (Манежная 5), Сергей — чертежник, жил на Фонтанке, 150−7). Сестра Мария тоже жила в Петрограде на ул. Маклина, 38−5.
XI — В Крыму во время голода, когда в семье Защука Л.И. работала только дочь, Леонид Иосифович взял на воспитание 7-летнюю сироту. В то время в Ялте, как по всей стране, проходили повальные аресты и обыски. Когда при обыске у священника Яциевича был найден документ Союза Георгиевских кавалеров с подписью секретаря союза Защука, тот был арестован. Чекисты знали, что этот союз поддерживал правительство Врангеля и был организован русскими генералами. 74-летнему генералу Защуку грозил расстрел. Хлопоты сына, занимавшего видный пост в советской республике, и согласие Защука Л.И. сотрудничать с советской властью спасли его от расстрела.
XII — У В.А. Защука остались два сына — Игорь (1912−1994) и Георгий (09.12.1911−01.03.1995). Георгий родился в Ялте, был военным инженером, недолго служил во власовской армии и женился на вдове немецкого барона. Его мать — невенчанная жена Всеволода, Конкордия Степановна Шевич, генеральская дочь, была знакома с ним еще в бытность смолянкой, когда он с вел. кн. Дмитрием Павловичем ездил шалить в Смольный институт. Сын Игорь, от другого брака (его мать была законной, венчанной женой Всеволода) — москвич. В Москве сейчас живет его дочь Ирина.
XIII — Дадочкин в августе 1939 был исключен из партии за применение незаконных методов на допросах и получил 5 лет ИТЛ.