Идет гражданская война?

О гражданской войне в нашей современной России легко толкуется — письменно и устно — во множестве. Летом сего года в Екатеринбурге прошла даже конференция, посвященная в том числе, вопросам преодоления последствий гражданской войны в России начала ХХ века.

А мне в моем Меркушино тем же летом случилось пережить маленькое открытие. И не одно. Возможно, это было промыслительно. Через фактуру верхотурского жития-бытия, да сидя над святыми водами матушки-Туры, я словно в притче услышала-учуяла внутреннее дыхание — войны, которую мы смело и не единожды уже похоронили, произнесли над этой войной заклинание: да не будет! В надежде: уж нам-то в нашей жизни позволят спокойно доглядеть… в миску с супом.

…Было так. Димка Козлов, сельский парниша семнадцати лет от роду, вызвавшийся с братом ладить веранду к старинному (аж 1885 года рождения) дому, обнаружил такую безудержную страсть к халяве, что весьма простодушно, аж в моем присутствии, стал снимать с гвоздя в крытом дворе усадьбы шланг для полива огорода. Когда был спрошен: разрешил ли хозяин? «охлупень» увел глаза куда-то вниз и осторожно подтвердил: «да, разрешил…», и уже медленнее, даже вязко медленно — плети ждал? — но продолжил загрузку стометрового «спасителя от засухи» в уворованную прежде с нашего же двора французскую тележку. Глаза я увидела. В них не было жизни — в тот миг. Неживые глаза страха и войны. Далекой «гражданской». О которой не так уж давно пели заблудившиеся романтики, а теперь болтают в комфортных креслах наши «патриоты». Войны, на которую сами-то они боятся попасть.

Мне в ту минуту вспомнился другой человек, он также потупил глаза… когда его спросили… «Отчего поникло лице твое? Если делаешь доброе, то не поднимешь ли лица? А если не делаешь доброго, то у дверей грех лежит». Уже через некое время услышала земля вопрос: «Где брат твой?..

Парниша таки увез поливочник. Через несколько дней на берегу Туры он отмечал свои 18 лет… Ломкий возраст.

…А после была у меня беседа с паломником к меркушинской святыне, к месту, где в ХIХ взошли святые мощи угодника Божия Симеона Верхотурского чудотворца. Тема: почему, когда в не самые далекие времена революционная шпана уводила со двора скот, мужики и бабы, даже дети молча смотрели в глаза мерзавцев и „только“ крестились, но далеко не все брались за берданки и вилы. Почему, как вкопанные, стояли, из-под руки смотрели на нехристей, на своих буренок, прощались. Река Тура и ответила — приточно — на наши недоумения.

Не о потере пудов нажитого „страх и ужас нападе“. Они, мои предки, ограждали себя Крестным знамением, потому что понимали, какая беда Русь захлестнула. А беда была в том, что Человек — распадался! Человечество в человеке распадалось. Адам распадался! Мiр Божий стоял на краю гибели! И понимали наши предки, что решает исход этой войны не количество пожаров, гекатомб по ту и другую стороны и даже не видимая победа одной части народа над другой частью народа же.

Останется ли места на земле Божией Правде — вот что было решающим, оправдавшим — все жестокости, все жертвы, и что было единственным вопросом войны. Безконечное множество произнесенного над могилами за две тысячи лет — за что! — примирилось и примирится одним: иначе не можно! И никакие человеком и обществом придуманные кодексы не будут сильнее этого — не можно!

Понимали они, молча крестившиеся, какие страдания от этого — Богу-то! Понимали, что „ничего, ишшо Бог-от видит!“ Знали: не Ванька с Панькой воюют, а диавол на Бога — о царстве зла и добра. Потому уж если брались за топоры, то перекрестясь на образа. И Богу радея.

Война дело не гражданское. Война дело Божье. Субъект войны один — Бог. Христиане и нехристи — это только Его творения. Отсюда проистекает, здесь коренится и принимаемая за абсурд беспощадность схватки „брат на брата“, жестокость и непонятная многим до сих пор жертвенность сшедшихся в битве. „Не мир, но меч!“ Не о витальных потребностях особей шел спор. О Божией правде.

Историкам вопрос: кем и когда первый раз война, по сути духовная, была названа гражданской? Кому тогда и кому сейчас выгодно облегчать сокровенный, мистический смысл этой войны? Ведь все мы чувствуем: не отошел враг от ворот наших божиих душ. Воюет на них. Ни в двадцатые, ни в тридцатые, ни в сороковые даже не отошел. И сейчас по России, по миру мечется, разрушает лик Божий — в нас.

А я думаю: и не отойдет. Пока мы в Небесный Иерусалим не только не устремимся, но и не войдем. Вот такой у нас выбор. Точнее: выбора нет!

Война в России была, есть и будет войной нашей веры, войной (если так привычнее и, на первых порах, понятней) — религиозной. Потому что в основе жажды изменений (ради которых и происходит война) ни что иное как необходимость изменить сам дух сложившегося в чем-либо положения. Убий-не убий. Укради-не укради. Смей-не смей.

О чем этот главный спор? Об отношении к данному Богом послушанию. Адаму данное. В нем — всем нам, человекам, без исключения. Я думаю, когда мы перестанем играть-заигрывать в „нас“ и „их“, „граждан“ и „подданных“, „своих“ и чужих», «давних» и «будущих"… тогда нам станет более понятно, как жить между бывшими «нами» и бывшими «ними». И уйдет в небытие «вечные», на самом деле дурацкие вопросы: кто виноват? что делать? Потому что сначала — любить. А про виноватого…

Мы теряемся и шалеем от наглости какой-то части человечества, не осознавая эту часть как свою личную потерю. Но пока мы не задохнемся от стыда в печальном трудном открытии: ведь они, «не наши», тоже у Бога сочтены как человечество! и тоже Им любимы! значит, все дело в том, что не любим — мы?! Мы боимся понять, что неполнота нашей любви (она же и вина) — в нас?!

«Подмены и заморочки» — так назвал метод разрушения нашего христианского духа и христианского самочувствия Юрий Васильевич Липатников, екатеринбургский журналист, депутат Свердловской областного совета, погибший ночью 19 августа 1993 года, в результате наезда машины в Челябинске. Как точно и как провидчески было распознано и определено то, что сегодня нас просто объяло! Мы слоняемся по бесконечным «церковно-патриотическим» мероприятиям, в конференц-зале храма-на-крови, а не за Божественной Литургией, да в бархатных креслицах (!) сидя (!), ищем «меры преодоления"…пытаемся стать рукопожатными в обществе хамов, вошедших в наши храмы «ктиторами» и «подсвечниками», да просто «охранниками». Нам нравится!

Мы принимаем как возможное, когда храм Божий называется всего лишь памятником (в понимании поганых — памятник — идол) и храмом-на-крови (забывая, что все! храмы стоят на крови — свидетельствует о том антиминс с мощами в престоле алтаря, ведь ни одна жертва Богу на самом-то деле не безкровна! «Прими дух. Отдай кровь»). Мы не задаемся вопросом: почему памятник-то! Кто посмел! Разве не жив Господь и Церковь уже не Его Дом, а Его могила? «Дом Мой домом молитвы наречется"…

У нас было время прочитать Евангелие сердцем и войти в Евангелие. Войти — значит поверить. Но… меня уже не удивляют простосердечные люди, которые, расспрашивая о той или иной церквушке, все чаще спрашивают: а батюшка там верует ли в Бога?..

Дожили, знать. СНОВА ДОЖИЛИ. Очень русский вопрос, замечу. В Меркушино он очень актуален. Как актуален и другой вопрос: люди в Меркушино — веруют ли? Отвечу: да. Меркушата веруют… Как повсюду сегодня в России. Бога Наказующего, как Бога Неведомого, здесь знают — судьбами. Бога Любящего кто покажет? Разве Симеон. Да вот еще дети-меркушата.

Меркушинские дети рисуют. Позавчера в сельском клубе девочка нарисовала розы в… лесу! Спросила я ее: почему в твоем лесу — розы? «Это же мой лес!» — просто ответила девочка. Лес здесь, на верхотурской земле, как сад. Мой лес. Мое Меркушино. Мой храм. Моя радуга. Дети так рисуют. Дети не знают «гражданской» войны. Дай Бог, чтобы они не узнали этой глупости — «преодоления гражданской войны». Они еще не сошли с рук Божиих.
4 ноября 2008 г.,
село Меркушино, Верхотурье.